Ты снова бежишь, но время быстрей

Ещё одно завтра сменяет вчера

Ты снова стучишь в закрытую дверь

Но там никого, тишина

Дурной вкус

Что и понял Кузнецов за свою прожитую жизнь, так это то, что он ненавидел утро выходного дня. Вроде бы человек должен отдыхать, предаваться размышлениями о вечном, лёжа в тёплой кровати, и не думать о работе, а выходило, что работа сама приходила к нему.

И чёрт его дёрнул перед сном включить звук на мобильном — вдруг Горячев позвонит с новыми деталями — и теперь расплачивался за собственное пренебрежение к старым традициям, сонно шаря рукой в поиске пульта от телевизора, ругаясь на музыкальный канал. А когда нашёл и привычно вдавил красную кнопку выключения, тот оживился, привнеся ещё больший хаос.

— Что б тебя… — Кузнецов с раздражением вмял кнопку, выключая телевизор, и устало плюхнулся обратно на подушку.

Воодушевлённый женский голос всё больше распылялся, заполняя собой пустоту маленькой комнаты чрезмерным оптимизмом и верой в вечную любовь. Он пел о любви, о надежде, вере друг в друга и в будущее, ввинчиваясь в мозг с упорством соседской дрели.

Игорь ворча стащил мобильный и, приняв звонок, приложил к уху, тяжело разворачивая задеревеневшее тело на спину.

— Да?

Голос совсем не его. Хриплый, тихий, грубый. Кузнецов поморщился, сдавлено прочистил горло и повторил:

— Да?

В трубке молчали. Звучали приглушённые басы и шум голосов, едва различимый через динамики, но звонивший продолжал молчать, раздражая своей нерешительностью не проснувшегося толком опера.

— Алло?

— …Игорь?

— Да. Кто это?

— …Никита, — в трубку выдохнули, зашипело в динамиках. — Помнишь?

Игорь продрал глаза и убрал мобильный от уха, пытаясь слепо рассмотреть ярко пылающий дисплей, где на него смотрел молоденький улыбающийся студент, высунув кончик языка, придуриваясь. Лихой, всклокоченный, в светлой футболке, он смотрел большими серыми глазами на удивлённого Игоря спустя семь лет тишины.

— Никит? Да, конечно, помню. Что-то случилось?

— Что? Нет-нет, всё… всё хорошо, просто…

В трубку вздохнули и от этого чувственного выдоха у Кузнецова пробежали мурашки по спине.

— Чёрт, прости, я, наверное, зря позвонил. Столько лет прошло, ты, наверное, уже и не помнишь ничего. Прости, не нужно было…

— Точно всё в порядке? Может, помощь нужна?

— Нет, Игорь, не нужна. Всё хорошо, просто нахлынули воспоминания и как, ну, мы расстались… Чёрт, Игорь, правда не нужно было тебе звонить.

— Ник, ты пьяный, что ли?

— Нет! То есть да, но немного. С друзьями в клубе празднуем днюху одного придурка. И я подумал, раз в Москве, мы могли бы встретиться, я бы хотел извиниться за то, как…

— Я с радостью, но мне начальство лишний день отпуска не даст, да и денег сейчас нет на билет.

— Игорь, какой билет, я в Москве.

— А я в Дневорске.

— Где?

— На Алтае, Никит. Не живу я больше в Москве, — Игорь устало потёр переносицу. — Как с Нинкой развелись, так и переехал.

— Развелись? — в трубку усмехнулись. — Не соврал…

— Я тебе и не врал никогда. С Нинкой только вышло как-то, сам понимаешь.

— Нет, Игорь, не понимаю. До сих пор не понимаю, — в трубке зазвучал ещё один голос, звал куда-то присоединиться, громко смеялся, едва ли не крича в ухо скривившемуся Игорю, затем исчез и вновь заговорил Никита. — Пойду, а то потеряли. Я напишу тебе. Ты же есть в соцсетях? Вконтакте, инста?

— Никит… да, есть.

— Хорошо, я напишу. До связи, Игорь.

В трубке коротко загудело и Кузнецов, устало вздохнув, взглянул на время. 5:31 — самое то, чтобы получать звонки из прошлого, особенно от тех, кто сам решил разорвать отношения. Игорь натянул повыше одеяло, зарываясь в нагретое нутро, но так и не смог уснуть, проворочавшись с полчаса, и, встав с недовольным лицом, прошлёпал босыми ногами по холодному линолеуму на кухню. Разнеженное теплом тело тут же зябко сковало октябрьским холодом, сочившимся из-под оконной щели, до которой у Игоря никак не доходили руки. Он слепо нашарил чайник, щёлкнул кнопкой и принялся ждать, заняв любимое место за маленьким столом.

Осень подбиралась всё ближе. Промозглый дождь стучал по мутному окну, скрывая за пеленой густого тумана уставший город, нехотя просыпавшийся желтоватыми окошками. Одно, второе, третье — зажигались огоньками в темноте, привлекая задумчивый взгляд Кузнецова, сидящего у окна в ожидании. Левый бок грел радиатор — чугунную батарею заменил сразу после переезда, как и половину всего остального в хрущёвской квартирке, оставив немного из мебели и старый ковёр с оленями, так пугавший в детстве, — правый подмерзал вместе с лодыжками. Жаль не успел полы сделать хорошие и санузел в порядок привести: всё никак добраться до него не мог, оставив незакрытые короба и незакреплённый унитаз.

В утренней темноте щёлкнул чайник.

Пустой чай в прикуску с меланхолией и попытка отвлечься от мрачных мыслей, к примеру, почитать городские новости — всё, чем развлекал себя Игорь. Недовольство очередным ремонтом дорог, из-за которых перекрыли Георгиевскую и Фрундзе, заставив водителей делать крюк для объезда. Очередные проблемы с ценниками в местных супермаркетах, несвежий товар, где-то даже крысы. А вот и ночная авария: столкнулся старенький «ВАЗ» с «Цивиком», никто не пострадал. И среди типичных новостей на Игоря вдруг посмотрела улыбчивая девушка, слегка наклонив голову, с интересом разглядывая через камеру мужчину. Кузнецов слегка сдвинул текст на экране и с болью прикрыл глаза.

«Ковалёва Алёна Владиславовна, 19 лет, 2004 — 2023. Светлая память».

Он выдохнул сквозь сжатые зубы и ткнул на громкий заголовок. Очередная выжимка из скудных официальных ответов полиции, коло сотни комментариев с момента публикации, обвинение в бездействии — ничего нового. Игорь отхлебнул остывший чай и поморщился, большим пальцем прокручивая короткую статью. Отличница, спортсменка, в её лице страна потеряла будущее педагогики — кричали строки последнего абзаца. Автор даже не забыл заслуги самого Ковалёва упомянуть по благоустройству города — два года назад подкинул денег бывшему мэру в качестве взятки: часть из них распихали по карманам кого нужно, часть пустили на реставрацию давно забытого парка за недостроенной гостиницей. Старый мэр хоть и был вороватым на руку, но пытался что-то делать для своего электората, только с каждым годом всё сильнее жадничал, оттого его на недавних выборах сместили более молодым и дерзким. Тот быстро сориентировался, начал бурную деятельность: очистил администрацию от недовольных и засидевшихся, устроил показательные выговоры, побывал с визитами на предприятиях, даже к ним заезжал, руки Краснову с Горшком жал — фотография замечательного момента висит у полковника в кабинете и мозолит глаза. Но не это раздражало.

Игоря бесила двойственность и раболепие начальства перед Ковалёвым, вряд ли имеющим связи выше региональных. Разве что он друг цыганского барона; тот, по словам Лукина, рукопожатый со столичными, но с Шиманским у них оказались очень натянутые отношения, особенно после вскрывшихся фактов с наркотиками. В какой-то момент приезжали дельные московские ребята перетереть с цыганами, а после спалили два грузовика Ковалёва, взломали и перевернули вверх дном магазин, принадлежащий сестре Кемалова, избили племянника Рустама Яношевича, сломав пару рёбер и нос. Игорь тогда особо не вмешивался, наблюдая со стороны и усмехаясь в усы — уроборос сам себя пожрёт, считал он, но столичные недожали, уехали через неделю. Цыгане три-четыре дня сидели тихо, выжидали, а после подняли головы.

Были в Дневорске перестрелки, как в бандитских фильмах. В основном, с горельскими. К счастью, стрелялись на пустыре за городом, хотя Горшков вспоминал о разборках в центре, когда у администрации убили местного владельца туристической базы, имевшего дела с Кемаловым. Барон, по словам майора, хорошенько так тряхнул барнаульских ребят за такое, устроив своё шоу с пиротехникой и убийствами. Так и живём, добавил в конце Горшков, меланхолично закуривая сигарету.

— Чем меньше город, Игорь, тем грязнее бельё у его хозяев, — говорил Фёдор Анастасьевич, предшественник Краснова. Мировой мужик был, жаль, не дотянул немного до очередного юбилея.

Игорь в очередной раз хлебнул пустой чай и широко зевнул, почёсывая пальцами заросшую щёку. Стоило бы зайти к Петьке на Матросова, в этот его крысятник, что он гордо именует «Первый в Дневорске барбершоп» и привести себя в порядок, но пустующий бумажник и последние три тысячи на карте просили потерпеть до следующего месяца.

Жизнь в последние месяцы совсем не радовала на приятные новости, оттого Кузнецов позволил себе в отпуск искать потерянное счастье на дне сначала пивной бутылки, а после и водки, когда пришла весть об отце. Хорошо, хоть Нинка смекнула, что вытягивать из пьяного бывшего супруга не только деньги, но и воспитательную работу с сыном, сейчас не стоит, и ограничилась единственным звонком, услышав в трубке невнятно-разъярённый рёв «Да пошла ты, курица!..». А теперь и убийство Ковалёвой.

Игорь упёрся локтями в столешницу и горестно завыл в ладони, утопая в них лицом. Не было печали, да черти накачали, как говорила Дарья Борисовна, заслуженный труженик тыла и единственный живой фронтовик Дневорска. И в этом была совершенно права: ни улик, кроме следов сорокового размера, ни мотивов, ни подозреваемых в деле не было — первозданная чистота.

— Может, и правда, волки, — выдохнул Кузнецов и перевернул мобильный экраном вниз.

Дел на сегодня никаких не было: Горшков уехал с семьёй в Горно-Алтайск к сестре, Лукины планировали съездить в Каскет посмотреть как там дом, доставшийся Маргарите от почившей в позапрошлом году матери. Из развлечений разве что один кинотеатр, ночной клуб «Яма», возле которого часто дежурил ППС, два ресторана, в одном из них любил обедать Ковалёв в окружении подкормышей, да новый молодёжный центр, закрывшийся спустя полгода из-за неполадок в работе противопожарной автоматики. Были в Дневорске что-то навроде старых церквушек, сохранившихся с дореволюционных времён, заброшенных купеческих домов, давно сгнивших до трухи, и закрытый ещё в нулевые угольный разрез. Один несчастный музей, чей фасад каждый год подкрашивали для малочисленных туристов, острова, на которые можно было попасть по Галицкой косе пешком или на автомобиле, сделав приличный крюк. Там же красовался отреставрированный монастырь, в особенно солнечные дни издалека слепя белыми стенами и позолоченным куполом. В остальном русская тоска и разруха, о которой так поэтично писали поэты Серебряного века.

Поэтому, досидев до девяти, бродя из комнаты в комнату, собирая брошенные вещи из одного угла и перекладывая в другой, Кузнецов втиснул себя в старые джинсы и тёплую кожаную куртку с застиранным овечьим воротником, и отправился к Брухину в гараж, где его ждал привезённый из Москвы «крузак» — единственное напоминание о том, какую жизнь он потерял, отправившись в алтайскую глушь.

Погода на улице была мерзкой: мокрый дождь со снегом моросил с семи утра, заставляя накинуть капюшон толстовки на голову и приподнять ворот куртки, но всё равно ветер выхолаживал всё тепло. Игорь шлёпал тяжёлой подошвой по лужам, изредка перескакивая с поросших жухлой травой островков на бордюры, избегая особенно глубоких дорожных озёр, и недовольно хмыкал на растасканные бродячими собаками мусорные пакеты, киснувшие в дождевой воде. Хоть город с новой администрацией и преображался, но лишь в центре, куда заманивали туристов красивыми фасадами и отреставрированными историческими домами, сохранившимися вопреки унынию девяностых. А вот окраина как была с битыми дорогами и полными баками, так и осталась в своём первозданном величии, ощерившись от остального города старыми бараками.

Нахохлившийся Кузнецов мрачно цыкнул и поднял плечи повыше, пытаясь согреться, пока быстрым шагом пересекал кривые улочки, петляя мокрым зайцем в лабиринтах общих дворов. Ни нормальных песочниц, ни деревянных ярких домиков с горками и турниками — сплошные проржавевшие трубы, размокшая от дождя гора глины, оставшаяся от коммунальщиков, да выцветшие шины с чахлыми клумбами. Где-то у подъездов, за изгородью на Игоря поглядывали посеревшие от грязи и времени резиновые лебеди, выгибая тонкую шею.

Уже подходя к озеру, Кузнецов свернул к двухэтажному, обнесённому кирпичом частному дому, из пристройки которого торчал белый зад иномарки, а на покатой обочине примостились два детища отечественного автопрома; из синей «шахи», шипя и надрываясь грохотали выкрученные басы, заставляя старенький автомобиль дребезжать.

— Дядь Игорь! — окликнул Кузнецова высунувшийся из автомобиля паренёк и приветливо протянул руку. — За тачкой пришли?

С заднего сиденья на него смотрел Стас Овчаров, чьи длинные патлы смешно торчали из-под кепки с плоским козырьком, как теперь стало модно носить у молодёжи.

— Да пора уже, — уклончиво ответил тот, крепко сжимая казалось бы хрупкую ладошку. — Брухин дома?

— Ага, вместе с Русей тачку чинят.

— А ты чего здесь, а не с ними?

— Брата жду, он, ну… это, — внезапно замялся Стас и отвёл глаза. — По делам, короч, ушёл.

— Снова с цыганами связался, — горько усмехнулся Игорь и шутливо натянул козырёк на нос мальчишке. — Передай ему, если поймаю — отмазывать не буду, сам виноват.

И спрятав руки в карманы, трусцой направился в гараж, откуда несло мазутом, резиной и отечественным роком, доносившимся из колонки на столе.

— Компрессию замерил?

— Да, блять, нормально там всё.

— Свечи?

— Ты из меня, чё, дебила делаешь? — стоявший рядом с Брухиным Руся нервно провёл по стриженной под двойку голове и тут же стушевался под пронзительным взглядом. — Поменял.

Брухин полез рукой во внутренности, прошёлся пальцами по кожуху и растёр налипшую грязь.

— Сними эту хуйню и резинку проверь.

— Прикалываешься? Давай бегунок поменяю и форсунки почищу?

— Делай, что сказали, — успевший взять тряпку и вытереть руки Славка указал на двигатель. — О, дядь Игорь. Какими судьбами?

— Так, решил проверить, как машина.

— Починили, — кивнул куда-то в сторону Славка и прихватил губами сигарету из пачки. — Пойдём, покажу.

Насколько успел подметить Кузнецов, долговязый Славка Брухин мало нравился девчонкам из-за своей неразговорчивости и вечно хмурого взгляда, но притягивал к себе всю шпану окраины из-за возможности подработать в гараже. Да и во внутренностях автомобилей разбирался не хуже мастеров из СТО и брал за это куда меньше. Игорь обвёл взглядом просторный гараж и заметил две новые вырезки из автомобильного журнала, аккуратно прилепленные скотчем над рабочим столом. Брухин любил чистоту во всём: дома, в гараже, в инструментах и в деталях, но сам, как это бывает, часто забывал бриться и уже несколько месяцев ходил не стриженным в старой засаленной футболке с аргентинским футболистом.

— В общем, мотор я перебрал, что нужно — заменил, крыло выпрямил, фару вот-вот привезут и будет как новенький.

— Да можно и без фары…

— Ща гайцы лютуют — не стоит, — повёл худым плечом Брухин, пожёвывая фильтр не зажжённой сигареты. — Да не ссы, дядь Игорь, фара, так, считай, комплемент от нашей мастерской.

И дружески хлопнул Кузнецова по спине.

— Рус, ну, что там? — крикнул, стоя у выхода, обернувшись на высунувшегося из-под капота парня.

— Пока не понял.

Брухин отмахнулся и поманил за собой на улицу, огибая серебристого «японца». Тот, не смотря на обширные размеры пристройки, сиротливо прижался к заду разбираемой Русей «Хонды», царапая взгляд Кузнецова. Что-то в нём показалось смутно знакомым, и Игорь по-деловому заглянул в салон через открытое окно. Тёмный из-за глухой тонировки салон встретил въевшимся табачным дымом с вишневым привкусом и бардаком на заднем сиденье спихнутых в кучу вещей. В самом низу пристыжено, будто стесняясь, выглядывала лямка розового бюстгальтера, видимо, забытая в спешке. Игорь нахмурился.

— Не наш, — ответил Брухин, понимая к чему идёт дело. — Вчера ночью приехал, попросил тормоза проверить.

— Имя знаешь?

— Ибрагим тебе о чём-нибудь говорит? — хохотнул Брухин и сплюнул в траву. — Прекрасное имя. Аллах акбар.

Игорь сухо улыбнулся и выжидающе побарабанил по крыше. Имя отозвалось таким же слабо-знакомым душком, как и старенький «Марк II», на чьи шины успел взглянуть тяжело присевший Кузнецов. Изношенная от быстрой езды и дрифта резина почти стёрлась, скрыв рисунок протектора, едва угадывающийся по бокам.

— А сам он где? — выпрямляясь, спросил Кузнецов у подошедшего Брухина.

Тот выжидающе смерил взглядом опера, поджав губы, явно не желая отвечать.

— У цыган, — догадался Игорь и покачал головой. — Открой, я гляну.

— Дядь Игорь…

— Знаешь, что Алёнку убили? А твой Ибрагим её нашёл. Мёртвую. Сказал, что поссать захотел, вышел на обочину и увидел. Сам поймёшь, что туфта — история или мне на пальцах объяснить? Открывай, давай, Славка. Не томи.

Если бы не давняя дружба с Брухиным, пришлось бы заморачиваться с разрешением на досмотр в присутствии хозяина, понятых и объявившихся цыган. Те, как тараканы, наводнили город, и лезли во все дела, где отметился хоть один причастный к их бизнесу. К счастью, Славка с нежеланием, но поддался, распахивая водительскую дверь и приглашая Игоря заглянуть во внутрь. Тот тут же полез в бардачок и пошарил рукой под сиденьями. Застучали пустые пластиковые бутылки, блеснула цветастая упаковка презрервативов и забытая пачка вишнёвых сигарет. Тех самых, которыми провонял салон.

Ничего криминального Кузнецов не нашёл, а потому перешёл к задней части, где бесцеремонно разгрёб небольшую кучу курток, пакетов из-под фастфуда и вытянул лифчик, растянув на указательных пальцах перед носом Брухина. Тот равнодушно пожал плечами и отвёл взгляд.

— Как думаешь, чей?

— Не знаю, — бесцветно ответил Славка и жестом шуганул высунувшегося Русю. — Женщины.

— Ясное дело, не Ибрагима. Сдаётся мне, не просто поссать он вышел, — швырнув обратно находку, Кузнецов хлопнул дверью и порылся в карманах, ища телефон. — У барона остановился или в «Рассвете»?

— Не знаю, — Брухин нервно дёрнул головой, расчёсывая предплечье до красных полос. — Дядь Игорь, может, ну, не надо этого всего? Они же все ебанутые, а вдруг решат, что я их сдал?

— Тебя отмазать?

— Ну…

Кузнецов не дождался ответа, торопливо махнул на прощание и выскочил из мастерской под мелкий дождь, прикладывая к уху телефон. Фотографии Зверев так и не прислал, хоть и обещал, и теперь Игорь, ругаясь на длинные гудки в трубке, нетерпеливо ждал ответа. На пятый гудок заспанный голос молодого эксперта хрипло провыл в ухо Кузнецову вымученное «Да-а-а?».

— Доброе, Константин Дмитриевич. Фотографии когда пришлёте?

— Какие фотографии?

— Как какие? — удивился Кузнецов и тут же продолжил. — С нашего с вами совместного отдыха. Не помните? Хорошее было время. Как там: «И шашлычок под коньячок — вкусно очень. И я готов расцеловать город Сочи за то, что свел меня с тобой».

— Какой шашлычок? Какой Сочи? Кто это?

— Кузнецов Игорь, старший лейтенант ГУВД города Дневорск. Фотографии шин пришлите, Константин. Расследование не затягивайте.

На том конце завозились, раздался голос разбуженной девушки, и Константин, тихо ругаясь сквозь зубы, попытался отпихнуть её от себя, судя по звукам.

— Ща пришлю, — протянул он и отключился.

Кузнецов, сунув руки в карманы, перебежками вернулся на главную улицу и оттуда направился к частному сектору, где располагался местный элитный микрорайон, отгороженный от остальных высокими кирпичными заборами. Это было выдающееся место: красивые двух-трёхэтажные коттеджи с пристройками, разбитыми садами и беседками, облепили дорогие автомобили, стихийно оставленные на обочинах, а посреди этого архитектурного великолепия возвышался дом цыганского барона, больше походивший на неприступный замок феодала. Ярко-оранжевые круглые башни массивного особняка с окнами, обложенными рустовкой, смотрелись до ужаса вычурно на фоне более современных домов соседей. Здесь же больше всего было машин, нагло занявших соседние газоны, среди которых выделялась одна — самая яркая.

Кузнецов досадливо поморщился и подошёл к двери под нестройный лай двух матёрых кавказцев за оградой.

— Здравствуйте, — раздалось справа от Игоря и тот обернулся к показавшейся из синей «БМВ» девушке. — К отцу?

Таких красавиц называли роковыми: жгучая брюнетка с большими карими глазами в обрамлении пышных настоящих ресниц скромно улыбалась Игорю, ожидая ответа. Ради такой любой мужчина готов был приклонить колени и покорить горы, и даже в Кузнецове что-то шевельнулось. Любоваться можно было бесконечно: золотисто-смуглой кожей, чёрными аккуратными бровями, тонким носом, пухловатыми губами и жемчугом ровных красивых зубов. Но всё же имела один недостаток, что появился следом за ней, скорчив гримасу отвращения. Её брат. Близнец. И оба пошли в породу отца.

— Снова вынюхиваете? — Кузнецов скосил глаза на Шандора и хмыкнул. — Как псы помойные. Зачем пришли?

— С твоим отцом поговорить.

— Его обвинять будете? — зло осклабился цыган и красивое, даже на вкус Игоря лицо исказилось от презрения. — Вы же так любите невиновных сажать.

— Угомонись, и так триста девятнадцатаяУК РФ Статья 319. Публичное оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением. светит.

— Ксива где? — Игорь закатил глаза, но промолчал. — Нету? Ещё и угрожаете. Вас бы потаскать хорошенько за превышение должностных обязанностей, чтобы суки такие сидели тише.

Кузнецов прищурился, судорожно втянул дождливый воздух и подавил желание вцепиться в горло подошедшего Кемалова. Тот был почти одного с ним роста, уже в плечах, стройнее, но опаснее из-за ножа, что всегда держал под рукой. Цыганский выродок, не меньше. Ещё и обидчивый. О нём ходило историй больше, чем об отце, и часть из них слухами была лишь наполовину. Кузнецов сам видел результат поножовщины, устроенной Шандором после того, как за пьяную девку, толкнувшую его в клубе, вступился то ли её парень, то ли сочувствующий. Три удара: два в печень, один — в живот, и вот тело осматривал Егоров, а цыгана промариновали в СИЗО и отпустили, доведя дело до 108-йУК РФ Статья 108. Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление с назначением обязательных работ. А тот сразу же вернулся в Москву, куда сослал отец подальше от разъярённых местных.

— Это по поводу Алёны?

Игорь кивнул.

— Вы же знаете, что отец её бы не тронул…

— Посмотри кому ты это пытаешься сказать, — перебил сестру Шандор, отпихивая рукой от помрачневшего Кузнецова. — Эти бляди только и ждут…

— Тебе имя Ибрагим о чём-нибудь говорит?

Цыган замолчал, удивлённо уставившись на Кузнецова.

— Вчера ночью приехал в город, оставил тачку у Брухина. Говорят, с цыганами повязан. Знаешь его?

Шандор помедлил.

— Он Алёнку убил?

— Нашёл её. В кювете за дорогой.

— Сука! — Кемалов вдруг взбрыкнул и с силой ударил по крыше ближайшего автомобиля. — Гнида! Паскуда! Лично убью тварь! Он мне в глаза смотрел, говорил, не видел её! Врал мне! Сука! Я его братом звал!

Кулак вновь ударил по крыше и Игорь заметно поёжился, отступая на шаг от разгневанного Кемалова. Тот рвано дышал, щеря зубы и прожигая взглядом стоящего напротив Кузнецова. Дело принимало неожиданный оборот и теперь вместо разговора со свидетелем ему приходилось сдерживать рвущегося в дом цыгана. Тот пытался отпихнуть опера, выворачивался ужом из крепких ладоней, то ругаясь на Игоря, то грозя проблемами. Вайола, отойдя от двух борющихся мужчин, кому-то звонила, то и дело бросая взгляд на окна особняка.

— Убьёшь его — сядешь! — орал Кузнецов в ухо цыгану, но тот его не слышал. — Дай я с ним поговорю! Слышишь?!

— Эй! — Шандор дёрнулся ещё сильнее и махнул рукой появившемуся из-за калитки Ибрагиму. — Иди сюда, сука! Сейчас резать буду, тварь! Ты мне врал! Зачем врал?!

Тот растеряно обернулся на сгрудившихся в проёме молодых цыган, затем на Вайолу, осторожно подобравшуюся к брату и на самого Шандора, рвущегося из чужой хватки.

— Да я… ну… Слушай, брат…

— Какой брат?! Какой я тебе брат, сука ебанная! Ты Алёнку убил! Сестру мою! Паскуда ты чёрная!

— Ты ёбнулся? Я её и пальцем не тронул!

— Почему не сказал, что мёртвую видел?! Сука, отморозиться хотел?!

— Я обосрался просто! Скажу — ты меня на месте кончишь! Ты же сам ёбнутый на голову! Слушать, блять, не будешь! Не трогал я её! Она как психанула, с машины выскочила, так я её не видел, пока… ну… в кювете… Понимаешь?

— С этого места поподробнее, — вмешался Кузнецов, затыкая ладонью рот покрасневшего Шандора. — Зачем из машины вышла? Поссорились? Ты был с ней в кафе?

Ибрагим нервно прошёлся ладонями по волосам, передёрнул плечами и закивал:

— Был. Мы с ней, ну, типа встречались. Только тайно, чтоб отец не узнал. Я её до дома подвозил, а она выпила так хорошо, возбудилась. Приставать начала. В общем я её почти… — он взглянул на налитые кровью глаза Шандора и сглотнул. — Ну… пока туда-сюда, она лифак нашла Танюхин. Скандал устроила. Пощёчину влепила. И выскочила.

— А ты чего за ней не пошёл? Лес кругом. Ночь.

— А хули она обижается, я ещё извиняться за что-то должен. Развернулся, домой собрался, потом, правда, поехал следом. Ну и нашёл… такую.

— Сука ты!

Кузнецов только и успел ругнуться, когда из ослабшей хватки вырвался Шандор и подлетел к остолбеневшему Ибрагиму. Оба сцепились, ругаясь и мутузя друг друга кулаками, сворачивая боковые зеркала стоявших рядом машин.

Пролилась первая кровь. Завыл Кулиев, держась за разбитое лицо — сломанный нос был свёрнут набок — сполз прямо на влажную, распаханную ногами землю, скуля от боли, пока тяжело дышавший Шандор сплёвывал кровь из разбитой губы. На улицу подтянулись любопытные соседи, тихо обсуждая увиденную картину, тыча в вывалившихся из дома цыган, охая и качая головами. Разогнать бы их всех к чёртовой матери, только всё равно хуже будет.

— Ну что, старлей, — донёсся до Кузнецова голос Владислава Дмитриевича, показавшегося в компании Кемалова-старшего. — Навёл ты шороху.

Мельком взглянул на ноющего Кулиева и пальцем указал на двоих молодых цыган:

— Этого ко мне в машину грузите. Потолкуем.

— Ты по закону просил, — вступился Кузнецов, делая шаг вперёд, отгоняя оробевших парней. — Я по закону его и допрошу. В отделении. Как положено.

Ковалёв опасливо прищурился, впился взглядом в набычившегося Кузнецова и нехотя согласился.

— Забирай. Ещё успеется.