Горсть тепла после долгой зимы
Донесём. Пять минут до утра
Доживём. Наше море вины
Поглощает время-дыра
ДДТ
— Надо было из него чистуху выбить и можно дело закрывать, — цыкая золотой коронкой, сетовал Лукин, потягивая дымившийся в кружке чай. — Чего ты его не дожал, Игорёха? Сейчас бы с благодарственными письмами сидели, торт жрали… Может, и по медали каждому выдали за поимку потенциального маньяка.
Он заунывно клацал мышкой по документу, пытаясь оформить очередной отчёт о проделанной работе за прошедшую неделю, но так и не продвинулся дальше заполненной шапки. Со среды по пятницу единственное, чем занимался капитан, — не попадался на глаза рассерженному Краснову, то и дело сваливая по различным причинам из отделения и не появляясь до следующего дня. Не то, чтобы избегал своих обязанностей, — Игорь знал, что, найдись хоть малейшая зацепка, Лукин вцепился бы в неё мёртвой хваткой, — но слушать очередной словесный поток от начальства никому не хотелось. И сейчас, чувствуя преддверие неспокойных выходных, он занял своё место и второй час мучал старенький компьютер.
Новой техникой ОУР не снабжали с далёкого 2010-го года, сначала отшучиваясь, затем отмахиваясь, что денег нет и, раз до сих пор работает, значит столько же и проработает, поэтому все мониторы, в которые смотрели опера, были ламповыми, постепенно тускнеющими от прожитого времени. Может, здание и выделили новое, но начинка осталась старая, ещё и перемешанная с библиотечными остатками, что перенесли в подвальное помещение, ставшее ныне архивом.
— Здравия желаю, товарищи опера! — влетев в кабинет и уже после постучав в закрывающуюся дверь, Горшков пригладил влажные волосы. — Как работа продвигается?
— Сдыхает твоя работа, — мрачно ответил Лукин, пожимая протянутую ладонь. — Игорёхе говорил, чего он этого азера не дожал, сейчас бы не по углам шкерились, а водку с чаем мешали, как заслуженные герои.
— И правда, чего это ты?
Кузнецов бросил косой взгляд на напарника, крепко стиснул ладонь Горшкова и тут же отпустил, возвращаясь к чтению найденного в архивах дела об убийстве некой Батуриной А.М. 39-го года рождения. Так бы это дело и пылилось на самых дальних полках архива, если бы не неутомимая Ирина Николаевна, не так давно пришедшая работать архивистом после колледжа по рекомендации матери, работающей в ПДН. Та, сортируя нераскрытые дела за восьмидесятый год, наткнулась на зверское убийство в Каскете, чем-то напомнившее смерть Ковалёвой. То, с каким воодушевлением Ира прижимала к груди тонкую папку и пыталась подобрать слова, заикаясь и сбиваясь под взглядом Лукина, не сводившего с неё глубоко посаженных глаз, заставило Кузнецова забрать документ и коротко поблагодарить.
— Только нам маньяков серийных не хватало, — выдохнул Лукин, откинувшись на спинку стула и потирая затёкшие запястья. — Дочку Судовой знаешь? Иришка которая. Она в архиве работает ещё.
— Ну? — кивнул Горшков, стаскивая с себя чёрное пальто и аккуратно вешая на плечики.
— Короче, принесла глухаря аж из восьмидесятых годов. В Каскете женщину мочканули, а убийцу так и не нашли. Прикинь, в деревне на полсотни домов — и никто не знал, ничего не видел.
— А жена твоя?
— Не, она, конечно, не молодуха, но ей четыре года тогда было, — обижено засопел Лукин, вжавшись в спинку и ежась от сквозняка. — Была б тёща жива, может, чего и выяснилось.
— К шаману сходи, он, говорят, с духами умерших общаться может, — Горшков, не выдержавший приоткрытого окна, с грохотом закрыл створку, протиснувшись между подоконником и стулом Кузнецова. — Игорь, блин, не все здесь горячие финские парни!
— А москвич-то уже и не москвич! — гоготнул Лукин. — Ну, чего начитал, Пуаро?
— Убита где-то в промежутке между часом и тремя ночи, была обнаружена утром Крюковым Д.А., Пахомовым Я.Ф. и Поздняковой М.И, направлявшимися в школу. Растерзанное тело лежало на берегу Таражайки, лишённое части органов.
Лукин, отхлебнувший чай, подавился и тут же выплюнул обратно в кружку.
— Да ладно, блять?! Это получается, у нас маньяк завёлся?!
— Скорее, был.
— Ну-ка, Игорь, какой там год?
— Восемьдесят первый.
— Это сколько ему лет теперь?
— Даже, если предполагать, что в момент убийства Батуриной, ему восемнадцать, на данный момент все шестьдесят, — отдав папку протягивающему руку Горшкову, Игорь постучал костяшками по столешнице. — Нужно быть очень здоровым дедом, чтобы справиться с девчонкой до того, как её обнаружил Кулиев.
— Ещё и с прикормленным волчарой.
— Может, волк пришёл после смерти? — подал голос Горшков, наливая из щёлкнувшего выключателем чайника кипяток в кружку с принтом «Короля и шута» — любимой группы майора. — Егоров отчёт присылал?
Кузнецов вошёл в почту, прокрутил колёсиком мышки неоткрытые письма, скопившиеся во входящих, и отрицательно покачал головой.
— Неделя прошла, а он до сих пор дать ответ не может? А потом все говорят, что полиция хуево работает, — заворчал Лукин. — Снова Андреич в борьбе со змием проиграл?
— Вот и съезди к нему, — бросил Горшков, погрузившись в чтение, как только занял своё место. — Всё, идите работать.
Двое оперов переглянулись, Лукин молча пожал плечами и клацнул ещё раз мышкой, выключая компьютер с недописанным отчётом. Так же молча поднялся, стянул со стула куртку и уже собрался выйти в коридор, когда обернулся на сидевшего за столом Игоря и кивнул на выход. Тот скосил глаза на зачитавшегося Горшкова и согласно качнул головой, допил остатки чая и вышел за Лукиным, натягивая бушлат на плечи.
С каждым днём погода в Дневорске становилась всё мрачнее и хуже: мелкий дождь то затихал, то превращался в ночную грохочущую раскатами грозу, плюющуюся яркими вспышками молний. Цвета тускнели, тучи продолжали серо-чёрной пеленой заволакивать небо, а наступающая зима пока ещё не показывалась, позволяя осени яриться неистовой бестией.
А вместе с дождями и громом являлись ночные кошмары, неделю мучавшие Игоря, стоило тому закрыть глаза и провалиться в сон. То Чернов продолжал напоминать о жутком прошлом, улыбаясь перепачканным чёрной жижей ртом и сверля пустыми глазами, то стая волков гнала его по лесу, то и дело стараясь укусить за пятки, то последний разговор Нинки, плачущая мать и молчаливый отец, так и оставшийся разочарованным младшим сыном. А то и всё вместе, словно картинки в калейдоскопе, сменяя одно на другое, рождая удивительных чудовищ.
Кузнецов перестал высыпаться, оттого предпочитал до последнего сидеть за книгой, променяв старый детектив на алтайские сказки, принесённые Зверевым. После вчерашнего они больше не виделись, да и причин придти к Горячеву у Игоря не было.
— Ну что, — вдруг спросил Лукин, посасывая фильтр тлеющей сигареты, пока шли до припаркованной девятки. — Ленку так и не звал?
— Нет, — буркнул в ответ Игорь, перебирая в глубоком кармане ключи, пряча в лёгком дребезжании металла собственное раздражение.
Ленка, о которой вспомнил Лукин, приходилась какой-то родственницей — считай, седьмая вода на киселе, — Маргарите. Всё, что знал о ней Игорь, сводилось к четырём фактам: ей перевалило за тридцать пять, ещё она незамужняя и бездетная женщина, работающая в школьной библиотеке. Из-за этого отчаявшаяся родня в виде жены Лукина и самого Сашки пыталась хоть куда-то пристроить несчастную, лишь бы Ленка оказалась у кого-то за пазухой. Кузнецов, имевший счастье сесть с ней рядом в один из семейный праздников и ухаживавший весь вечер за подпитой и раскрасневшейся женщиной, оказался удобной мишенью для сватовства: одинокий несговорчивый москвич, явно имеющий за душой уютную квартиру в столице. Прошло четыре месяца с того памятного вечера, а Лукин так и не оставлял надежд свести Кузнецова с родственницей жены.
— Зря морду воротишь, Игорёха, хорошая баба.
— Хорошая, — на выдохе согласился Игорь, усевшись в, ставшее за время починки «крузака» родным, кресло «Лады». — Только я сам-то женатый. Был.
— То-то и оно, что был! — щелчком выбросив докуренную до фильтра сигарету, Лукин сплюнул и шумно высморкался. — Второй раз точно лучше будет. На ошибках, как говорится, учатся. Да, Игорёха?
Игорь промолчал, нахохлившись и отвернувшись к окну. Разговор о личном у него всегда выходил с трудом, особенно, если касался дел сердечных. Игорь замыкался, увиливал от ответов ужом и старался безобидно отшутиться, пока не надоедало отбиваться от настойчивых вопросов. Ленка, застенчивая и скромная, краснела и мялась перед любым невинным вопросом Кузнецову, тут же отмахиваясь и заливаясь вымученным смехом, будто ляпнула случайно. Само вырвалось, любила повторять, но цепкий взгляд тёмных глаз выдавал с головой.
Поэтому Кузнецов старался больше на празднествах и семейных посиделках друга не появляться под любым внятным предлогом, но Лукин оказался упорнее, чем хотелось Игорю. Разговоры о Ленке всплывали по любому поводу, подчёркивая таланты женщины в любой сфере, где Кузнецов испытывал полный крах, разве что карбюраторы не перебирала, но и это было вопросом времени. Кто знает, что она ещё умеет, как-то обмолвился капитан, книжек-то за свою жизнь по горло прочитала, детей с мужем нет, чтобы им всё свободное время отдавать.
— Да ладно, — вдруг поднял оставленную тему Лукин, проведя в молчании десять минут пути. — Спасать бабу надо, понимаешь?
— Не за мой счёт спасай. Шилов тоже одинокий, ещё и помоложе меня будет.
— Ты дуру не гони, Игорёк. Какой Шилов? Я этого полудурка и близко к семье не подпущу! Не дай Бог, такое в родственниках увидеть. Аж противно.
Игорь хмуро усмехнулся, зарывшись носом в меховой ворот бушлата. Не зря Шилова недолюбливали в отделении, он в своё время крови многим попортил своим лизоблюдством перед начальством, метя на скорое повышение, если бы не подстава, организованная Горшковым, Аксёновым и Лукиным, подговорившими часть отдела пустить ложный слух про наркоманов в ряде полицейских, не прибегая к конкретным именам. Всё это вышло настолько далеко за пределы города, что дошло до столичной верхушки, откуда приехала целая делегация серьёзных людей с требованием провести медицинскую экспертизу на наркотики всем дневорским служителям правопорядка. Работа в те дни оказалась парализованной, но раскрыть настоящих наркоманов в рядах местной полиции не получилось, и Краснов, год как занявший место почившего Фёдора Анастасьевича, получил разгромную выволочку, что через плотно закрытую дверь доносились крепкие обороты важных представителей министерства. Шилов же оказался непотопляемым, оставив за собой место дежурного и даже сержантское звание, но теперь относясь к каждой новости с осторожностью, невинно уточняя, правда ли.
Разговор затух в тот момент, когда колёса «Лады» зашуршали по намытому ливнем гравию, оставшемуся после ночной грозы на асфальте. Машину слегла затрясло, забарабанили мелкие камни, и, чертыхаясь, Лукин примостился на свободное место перед свежевыкрашенным забором трёхэтажного бетонного здания с синей табличной над входом. Морг в Дневорске был один и его вполне хватало, пока здание неожиданно не пошло здоровенной трещиной. Говорили, что образовалась она ещё в далёком 2003-м году, когда по республике прошла волна Чуйского землетрясения, и местные работники с трудом добились от властей ремонта пострадавшего здания. Тогда трещину замазали, скрыли под штукатуркой, а чиновники отчитались о проделанной работе в новостях, и все забыли. Десять лет тела свозили в аварийное здание, пока ночью не обрушился потолок, завалив холодильную камеру, вызвав у старого охранника сердечный приступ. Теперь морг располагался в отведённом для этого складском помещении, где наспех сделали ремонт и перегнали оборудование. Новое же здание обещали в третьем квартале следующего года, но, как и с большинством обещаний, никто в это не верил, потихоньку обживаясь в на нынешнем месте.
Пахло в светлом коридоре лекарствами, немного формалином и лёгким запахом разложения из плохо справлявшейся вентиляции. В первом же зале на глаза Кузнецову попалась небольшая группка прощавшихся с почившей бабкой, лежащей в простеньком гробу в ярком платке, подвязанном под подбородком. Особо не рыдали, только всхлипывая и скучающе поглядывая на часы, ожидая, когда единственная убивавшаяся в горе женщина сможет взять себя в руки. Игорь отвёл взгляд, чувствуя подбирающийся к горлу ком. Отец до самой смерти с ним не общался, ожидая от сына первый шаг к исправлению, но тот, как и обещал, не звонил ни ему, ни матери, ни, тем более, брату, упёртый в собственном выборе. Больше они не виделись и теперь уже не увидятся — в Москву Игорь не собирался, как бы душа ни тосковала по родным пейзажам.
— Егоров! — крикнул Лукин, испугав тщедушного невысокого мужичка в белом халате.
— Перезвоню, — нервно сообщил он в телефон и отключился. — А, Сашка, какими судьбами?
— Да вот, пришли узнать, чего ты с телом Ковалёвой так долго возишься, — Лукин пожал иссушенную ладонь патологоанатома и вздёрнул бровь, цепанув взглядом стоявшую на краю стола чекушку водки. — Всё никак не победишь?
Круглые на выкате глаза Егорова забегали, стараясь не останавливаться на хмурых лицах мужчин, пока язык скользил по сухим губам, помогая собраться с ответом.
— А, это, — не слишком уверенно протянул Денис Андреевич и сунул руки в карманы халата. — Сам понимаешь, работа нервная, надо как-то расслабляться.
— Я-то думал у вас, трупорезов, нервы, как канаты.
— Ха, ну ты скажешь, Сашка! Если бы это было так! Тут своего хватает по горло, — и прочертил линию под острым подбородком. — А заключение я сделал. Где-то здесь оно лежало. Сейчас найду, подождите.
— А осмотреть тело можно? — неожиданно спросил Игорь, скучающим взглядом скользя по висящим на стене грамотам.
Егоров застыл.
— Зачем? — сипло спросил и державшие листы руки мелко затряслись.
Лукин тоже обернулся на Кузнецова, удивлённо подняв брови, но промолчал. Он давно усвоил одну важную вещь: если Игорь чем-то интересовался, то по делу, уже имея какие-то соображения. Не то, чтобы он не доверял местным, просто для многих оставался чужаком, который не имел привязанностей, знакомств и родственников среди дневорцев, если не считать давно умершей бабки. Это позволяло Игорю трезво оценивать каждого, как сейчас, пронзая притихшего Егорова тяжёлым взглядом.
Тот заметно нервничал, то и дело облизывая губы и поглядывая куда-то за правое плечо Кузнецова.
— Так и смотреть не на что, — торопливо пустился в объяснения Денис Андреевич. — Мы тело уже к погребению подготовили, как просил Владислав Дмитриевич. Нехорошо выйдет, понимаете…
— И когда хоронить будут?
— Пока не сказали.
— А результаты чего так долго не отправлял?
— Так, это… — Егоров шмыгнул носом и кивнул на бутылку. — Запил.
— Оставь его, Игорёха, — хлопнув по плечу, Лукин с издёвкой улыбнулся. — Он с детства тот ещё тормоз, а как об бутылку споткнётся, так совсем теряется. Ты, Дениска, больше кота за яйца не тяни, понял?
Тот виновато улыбнулся. И было в этих растянутых губах что-то ещё, глубоко спрятанное, боязливо зарытое от чужих цепких глаз, явно не сулящее ничего хорошего. Игорь чувствовал это нутром, но разве этим можно потребовать выложить всю правду, которую скрывал Егоров. Была ли эта правда?
Кузнецов тяжело вздохнул, заставив и без того напряжённого патологоанатома засуетиться быстрее, перебирая разбросанную по столу кипу бумаг, валившихся из картонных, явно оставшихся с советских времён, папок, подписанных аккуратным почерком. Суета, с которой Егоров искал заключение, продлилась долгие десять минут, и закончилась на обследовании одного из ящиков стола, откуда Денис Андреевич достал сложенный напополам лист с набранным на компьютере текстом, печатью и собственной подписью. Первым заключение прочитал Кузнецов, успев перехватить протянутый Лукину лист и пробежаться глазами по ровным строчкам текста. Печень и плод отсутствовали, легкие и сердце имели механические повреждения, на коже глубокие рваные раны, оставленные предположительно когтями крупного хищника — всё то, что и ожидал увидеть Игорь, но совершенно не хотел.
— От чего погибла? — задал он последний вопрос, передавая заключение Лукину.
Егоров поджал губы, выдержал паузу и нехотя выдавил:
— От геморрагического шока. Острая кровопотеря, — он вновь замолк, а после осторожно добавил. — Думаете, волки?
— Мы не думаем, — авторитетно заявил Лукин, спрятав заключение во внутренний карман куртки, — а расследуем. Ладно, бывай.
Свежесть дождливого дня неожиданно придала Игорю сил, заставив того втянуть влажный воздух полной грудью, едва вмещая в лёгкие. Мысли постепенно прояснялись, головная боль, стискивающая виски с самого утра, отступала, едва ветер коснулся холодными пальцами пульсирующих висков. В такую погоду можно было и дома сидеть, закутавшись в одеяло и потягивая крепкий чай, грея бок у радиатора, а он стоял на крыльце и смотрел, как четверо крепких парней грузят в «Газельку» виденный им ранее гроб.
Лукин, пытавшийся закурить, безуспешно выбросил намокшую сигарету и недовольно цыкнул.
— К Горшку?
— Езжай, — ответил Кузнецов и поднял ворот бушлата, закрываясь от ветра. — А я прогуляюсь, заодно хочу Мишку ещё раз навестить, вдруг что видел за эту неделю.
— Думаешь, хищник?
— Не Кулиев же её зубами рвал, — пожал плечами Игорь.
Лукин зябко поёжился.
— Выходит, Алёнка залетела?
Игорь оттянул уголок губ и выдохнул сизый пар, глядя в набухшее дождём чернеющее брюхо наползающей тучи.
— Выходит, что так.
— Ковалёв не обрадуется, — криво усмехнулся Лукин и нажал кнопку сигнализации.
— Это уже не мои проблемы. Ну, давай, Сашка, с богом.
И, пожав ладонь товарища, быстрым шагом направился прочь от здания и мигнувшей ему на прощание фарами «Лады».
Тихие улочки Дневорска встретили привыкшего к одиночеству Игоря холодом, промозглым дождём и опавшими листьями, тускло умирающими под подошвами ботинок. Центр, что реконструировали все лето, теперь белел чистыми фасадами, новыми окнами и аккуратными вывесками магазинов, ютившихся в старых отреставрированных домах, ставших культурным наследием. От пекарни, мимо которой прошёл Кузнецов, тянулся яркий и тёплый аромат свежего хлеба, в тамбуре «Серебряного Урсула» жались подвыпившие местные алкаши, ворчливо пряча купленную чекушку в рукава курток под недовольным взглядом продавщиц. На противоположной стороне в одном здании находились книжный магазин, лет двадцать назад открытый местным бизнесменом, и сувенирная лавка с различными поделками из дерева, металла, камня и кости, предлагая редким туристам довольно хороший выбор. Игорь и сам не раз разглядывал различные браслеты, кулоны, фигурки, представляя, как подарит такое матери или Арине — жене Шурика, а после отмахивался и уходил, так ничего не купив. В этот раз он замедлил шаг, вдруг вспомнив последний разговор с Шевцовым. А понравилось бы ему что-то отсюда? Малахитовый медведь? Или вырезанный из кости тигр? Он же был кошатником до мозга костей, собак не то, чтобы не любил, но и восторга не испытывал, а попадись им кот — радовался, как ребёнок.
Глупость это всё, как и неожиданное появление Никиты. У него за семь лет своя жизнь и вполне хорошая, зачем теперь портить таким человеком, как Кузнецов? Утолит своё любопытство и снова исчезнет, потерявшись в вихре очередной любви. Всё же Ник всегда умел привлечь к себе чужие взгляды, завоевать доверие, заворожить, проникнуть в чужую душу с удивительной лёгкостью, преодолевая преграду отчуждённости. Разве у него не найдётся парочки любовников, что могут скрасить вечер? Он же сам говорил — были и достаточно много. Просто людям свойственно вспоминать старые ненужные вещи, чувствуя ностальгию.
Игорь поёжился под тёплым бушлатом, втянул голову в плечи и прибавил шаг, сбегая от мрачных, столь неожиданно подкравшихся мыслей. Не об этом ему стоило думать, далеко не об этом.
Мишка, до которого он дошёл по лужам и чавкающей под подошвами крепких армейских ботинок грязи, оказался на обходе, и продрогший от холода и накрапывающего дождя Кузнецов остался греться у печи вместе с заботливой Анютой, дожидающейся дочерей из школы. С ней он и завёл осторожный разговор о волках, как-никак, а жена лесника, должна же что-то о них знать.
— Всё убийцу Алёнки ищете, — со вздохом сказала женщина и вытерла руки о край перекинутого через плечо полотенца. — На волков думаете.
— На кого ещё, если вскрытие подтвердило, что следы ран принадлежат хищнику? — спросил Игорь и прихлебнул чай из большой кружки с рисунком рогатого оленя. — Я человека искал, а нашёл людоеда.
— Волки — животные умные, — ответила словами мужа Анюта и поставила перед Игорем дымящуюся тарелку супа.
— Может, и умные, но ещё и голодные. Может, от стаи отбился или охотиться не может, вот и напал на более слабого. Но по словам Кулиева, волк был здоровенный, белый…
— Белый? — вдруг переспросила Анюта и присела за другой конец стола, внимательно глядя в лицо гостя. — Так и сказал? Значит, сам Хозяин Алтая явился к нам. Воля его будет вершиться в городе.
— Что вы все заладили про эти сказки? — Наваристый вкус мяса вдруг сделался Игорю кислым, и, поджав губы, Кузнецов отложил ложку в сторону. — Какая ещё мистика, Анют? Какой Хозяин Алтая?
— Мы все, Игорь, от белой волчицы произошли, весь алтайский род выкормлен её молоком. Она приглядывает за нами, как и отец наш — Хозяин тайги. А ты отрицаешь это, не можешь понять, потому что связь с родной землёй утратил. Ты из другого мира, оторванного, потерянного, где духи природы слабы, а связь с предками давно утрачена. А здесь всё иначе. Не веришь? Только, Игорь, сколько легенд сохранилось на нашей земле, а сколько на башкирской и татарской. И у всех белый волк — символ справедливости и добра. Раз он пришёл и его гнев упал на девочку, значит, зрело в ней дурное зерно.
Игорь лишь вздохнул, мотнул головой, взявшись за ложку, и, больше не поднимая тему, дохлебал предложенный суп, а позже распрощался, чувствуя то ли разочарование, то ли опустошение. В сказках, что дал почитать Зверев, тоже говорилось про белого волка и богатыря, и про волчицу, вскормившую Мюри, и про оставленного хозяином Казыра, но волки для него оставались волками.
Весь оставшийся день Кузнецов провёл в размышлениях, будто в полусне, не понимая, что теперь делать с расследованием. Был ли настоящий убийца или всё — стечение обстоятельств, приведшее к гибели невинной девчушки? Он успел столько раскопать, просто разговорив Кулиева, что окажись настоящая причина гибели Алёны в волчьей шкуре, сломается, треснет подобно высушенному дереву и навсегда перестанет верить в божественную кару. Не может быть так, чтобы столько усилий и всё развеется прахом. Или может?
Сомнение, растущее внутри Кузнецова, не давало покоя, будто слова, сказанные уверенным голосом Анюты, имели волшебную силу. Слишком серьёзно она верила в то, что говорила, хотя ни набожной, ни инфантильной назвать её было нельзя — умная, хваткая, окончившая в своё время училище, ныне ставшее колледжем, с дипломом, но выбравшая путь домохозяйки ради любимого мужчины. А на что могла пойти Ковалёва ради собственного ребёнка? А Кулиев? Так много вариантов финала оборвавшейся истории и неизвестно, какой из них верный.
Игорь вернулся к отделению забрать оставленный на стоянке «крузак», согрелся за кружкой чая, перекинувшись парой фраз с Горшковым, сгрёб под мышку папку с убийством Батуриной и отправился домой, где в неожиданном порыве достал старую спортивную сумку, скинул в чёрное нутро шорты и футболку, и отправился в тренажёрный зал, находящийся на противоположном конце улицы. Голова раскалывалась от мыслей о волках, легендах, убийстве и Шевцове, — всё смешалось в одну липкую кучу и нужно было проветриться. Увы, лучшим лекарством от этого была либо водка, либо тренировка, и Кузнецов выбрал второе, так и не взявшись за оставленную в холодильнике початую бутылку. В прошлом он любил тягать железо до изнеможения, когда дурные мысли одолевали его или ярость на Нинку брала вверх. Уходил едва ли не на половину дня, тренировался до изнывающих мышц, приходя назад измученным, но довольным, чтобы завалиться спать, не слушая упрёков жены. Плохой муж, посредственный отец — единственное, что олицетворяло Игоря и о чём он молчал, когда разговоры в кабинете заходили про семейную жизнь.
Если не удаётся побороть сомнения — побори себя, говорил ему Шурка, тогда и сомнения пропадут. Но что-то они не пропадали, когда впервые осознавший свою сущность Игорь запаниковал, понимая, на кого поглядывает в классе и почему не чувствует ничего к лезущей к нему Ленке Костиной. Свой первый опыт он получил на третьем курсе ПТУ, узнав о первогодке, что отсасывал за деньги. За деньги ли? Об этом Игорь не задумывался, выловив парня в раздевалке одним из последних, зажав где-то в углу подальше от чужих глаз, и грубо спросил «Сколько?». О Женьке слухи пошли после вечеринки, устроенной одним из товарищей Кузнецова. Говорили, того застукали на коленях перед Димкой Лебедевым со спущенными штанами, и с тех пор за Женькой закрепилась репутация гомика и шкуры. Демьянов, если и страдал, не показывал этого, но на вечеринки больше не приходил, всё сильнее сторонясь остальных. Тощий, на полторы головы ниже Игоря, Женька вывернулся из захвата Кузнецова и с покрасневшим лицом кинулся прочь, после затравленно зыркая в его сторону на каждой перемене и избегая контакта. Бегал Демьянов от него две недели, а после пришёл сам, выловил в общем потоке голодных студентов, спускавшихся в столовую, отвёл в сторону и тихо, опустив голову, ответил: «Пятьсот».
Первый опыт не забывается. Игорь свой не забыл, он и был-то посредственным: Женька под ним краснел, шипел, дёргался, закусывал то запястье, то одеяло, когда напористый Кузнецов, выше и крупнее того раза в полтора, устроившись сзади на коленях, вбивался со свирепостью жеребца, впиваясь жёсткими пальцами в худые плечи. Он чувствовал каждую выступающую косточку под молочно-белой кожей, на которой расплывались жёлтые синяки от его пальцев. Тощий зад с маленькой аккуратной родинкой на внутренней стороне бедра и дрожащие руки, стыдливо прикрывающие пах — запомнил обнажённого телом и душой мальчишку, с опущенной головой, залитого краской и старавшегося не смотреть в лицо разглядывавшего его Игоря. Худой, нескладный, зажатый — Демьянов безропотно выполнял всё, что говорил пришедший в гости Кузнецов. Молча оголился, снимая перед сидевшим в кресле гостем вещи, скидывая в кучу под ногами, так же тихо лёг на кровать, убрав с неё недочитанную книгу, развёл бёдра, оттопырившись и прогнувшись в спине. А сам стискивал запястье зубами, вздрагивая от чужих пальцев, грубо проталкивающих гель, пахнувший алоэ, вовнутрь. А сам Игорь, изнывая от возбуждения, сжимая одной рукой твёрдый член, растягивал громко сопящего Демьянова, едва сдерживая последние остатки разума. Кажется, он кончил дважды, в конце завалившись на влажную спину поскулившего от боли и глотавшего слёзы Демьянова. Опустошённый, уставший и липкий от пота Игорь всё ещё был внутри, чувствуя влажное тепло и собственное семя, стекавшее по бедру Жени. Они лежали так несколько минут, после Кузнецов поднялся, вытер вялый член краем одеяла и, одеваясь, положил рядом с всхлипывающим Женькой заветную бумажку. За пятьсот он мог быть и более активным, досадливо думал Игорь по дороге через тихий двор, ведь даже в рот не взял, хотя сколько слухов о нём ходило — сосёт, как шлюха, говорил Лебедев.
Второй раз у них произошёл через месяц, когда Демьянов снова нашёл Игоря в толпе и заикающимся голосом, глядя на носки потрёпанных кроссовок, спросил не хочет ли Кузнецов повторить. Ему самому эти фразы давались с трудом, он то и дело сглатывал, облизывал яркие губы и избегал прямого взгляда, но Игорь даже не задумывался о причинах — согласился сразу. Они условились встретиться в квартире Женьки на выходных, когда его бабушка уедет в гости в Подмосковье и никто не будет им мешать. Тогда-то Игорь увидел на спине и боках Демьянова старые синяки, принадлежащие кому-то другому и решительно подумал, что мальчишка действительно спит с кем-попало. Шкура, как она есть. Тогда возбудившийся Кузнецов с силой надавил на плечо Жени, впившись большим пальцем под кость, заставил опуститься на колени и ткнул лицом в расстёгнутую ширинку с выпирающим под трусами бугром. «Соси» — приказал он, чувствуя себя героем порно, с наглой ухмылкой придерживая затылок всхлипнувшего Демьянова. Тот решился не сразу, морщил нос, сжимал губы и сглатывал вязкую слюну, но всё же неуверенно провёл языком по тёплой коже, рождая в Игоре неожиданный кайф. Первый минет на деле был ужасен: Женя то и дело касался зубами, прикусывал, водил широким языком по всей длине, совершенно не понимая, что нужно делать, давился, стоило Игорю, сжавшему голову Демьянова ладонями, вогнать член в горло, но Кузнецов всё равно получил разрядку. Выплеснувшись на щёку красного от натуги и стыда парня, схватил за шею и швырнул на кровать, грубо вжал, уперевшись между острых лопаток, и с трудом протиснулся, чувствуя каменный от напряжения зад. Женька под его рукой скрёб одеяло, извивался, захлёбывался льющимися слезами и умолял остановиться, но кровь в ушах приглушала все звуки, внутри Кузнецова пробудился зверь. Он очнулся в тот момент, когда увидел вытекавшую сперму с кровью. Истерзанные губы Демьянова, заплаканное лицо с побледневшими веснушками, мокрые длинные ресницы. У того даже не было сил сопротивляться, когда, возбудившийся от такого Игорь без особого труда вошёл в него, свёл бёдра вместе, и тяжело запыхтел, двигая тазом.
От Женьки рвало башню. Он позволял делать с собой что угодно. Податливый, робкий, беспрекословный. Даже когда Игорь явился на третью встречу с увязавшимся за ним Димкой, просёкшим, что у этих двоих, Демьянов с полным отчаянием в глазах не отступился. Тогда они творили лютую дичь: заламывали руки, рвали зубами, растягивали до предела зад ради интереса узнать, влезет ли в такого тощего пацана два члена. «Насаживали на вертел», как, гнусаво смеясь, назвал это Лебедев, пристроившись к стоящему на четвереньках Женьке, и ткнувшись пульсирующим членом в щёку. А тот только и смог раскрыть рот и вобрать в себя едва ли не до корня, давясь и закашливаясь, влажно глядя на ухмыляющегося Димку.
Что случилось с Демьяновым после выпуска Игоря, Кузнецов не представлял. Ушёл в армию, начал строить карьеру, насмотревшись на боевое прошлое брата, забыв о каком-то задохлике с первого курса. Он даже не помнил, по какой специальности тот учился. Но Демьянов, сам не понимая, сформировал Кузнецову предпочтения. Интересно, если в год, когда Игорь познакомился с Шевцовым, увидел бы Женьку, сильно бы те двое были похожи? Высокие, худые, с живыми глазами и заразительной улыбкой…
…нет, всё же тренировки не всегда помогали отключать мозг…
Только потом, когда в постели Игоря оказался Шевцов, он вдруг прокрутил в голове все свои встречи с Женькой и понял — шлюхой его сделали из-за тупой шутки, а после какие-то твари начали зажимать по углам и трясти деньги, которых у мальчишки и не было никогда — жил с больной бабушкой на её мизерную пенсию. Потому, доведённый до отчаяния, согласился, отдал свой первый раз не кому-то, а Игорю, готовому заплатить за это. Он не пользовался им, это торговое соглашение, уверял себя Кузнецов, успокаивая собственную совесть. Он платил, Женька отрабатывал — все счастливы.
И после озарения Игорь, как и полагается трусу, не пытался узнать судьбу человека, которого мог сломать ради собственного любопытства. Не был бы пидором — не соглашался, ведь так?
Измученный призраками прошлого, вдруг охватившими Кузнецова, тот, промокший и уставший, семенил под мелким дождём, разглядывая сквозь мутную пелену подрагивающий свет в лужах и тёмных окнах. Яркие пятна ещё не уснувших квартир, разбросанные по фасадам домов, больной свет уличных фонарей, редкие автомобили, рассекающие завесу воды, оставляя с шорохом шин брызги — всё это создавало особую атмосферу. Тягучая русская тоска. Меланхолия, подкрадывавшаяся к спешащему домой Кузнецову, желавшему скорее оказаться под крышей у любимого радиатора, пригреть бок и с кружкой чая отвлечься на забытый неделей ранее фильм. Натянувший на голову капюшон, сгорбившийся и придерживающий лямку сумки, он не сразу понял, почему перед ним притормозил полицейский «Уазик», из которого вышли двое, недовольно кривя лица. Отдали честь, коротко представились, потребовали документы, и, только когда встречный свет проезжающего автомобиля упал на лицо Игоря, один из молодых росгвардейцев удивлённо присвистнул.
— Игорь Игоревич, — неловко улыбнулся, отмахиваясь от протянутых документов, тот, что стоял перед Кузнецовым, придерживая одной рукой потёртый, но начищенный ПП-2000. — Простите, не признали.
— Бывает, — ответил Игорь, заталкивая не пригодившийся паспорт обратно в карман. — Как служба?
— Да, нормально. Домой идёте? Подвезти?
Игорь, хотевший отмахнуться, согласился — пешком ещё минут тридцать, так и насквозь промокнуть можно, а там и заболеть, лучше потрястись в новеньком «Патриоте», но в тепле. Влезли все, пару секунд потолкавшись, а после мотор под капотом радостно взрыкнул и машина начала набирать ход. Вместе с теплом, постепенно окутывающим продрогшего Кузнецова, пришла сонливость, убаюкивавшая уставшее тело. Глаза слипались против воли, голова безвольно прижалась виском к холодному стеклу, когда в поле зрения попала возня у входа в подвал, стоило «Уазику» остановиться на светофоре.
— Ну-к, — оживился Игорь, подобравшись, — притормози-ка, Вовк.
— Да это с «Ямы», тут что ни день — драка, — за Владимира, сидящего за рулём, ответил тот, что просил документы, явно разочарованный такой просьбой.
— Когда убьют, тогда и приходите?
Свет фар полоснул по небольшой толпе, собравшейся кольцом вокруг двоих дерущихся, разрезал влажную ночь, и кто-то, выкрикнув «Менты!», бросился прочь. За ним подтянулись остальные, неохотно расцепились дерущиеся, и тот, что был выше и крепче оппонента, в последний раз ударив по лицу, отшвырнул жертву и растворился в темноте за первым же поворотом. Игорь спрыгнул с подножки, громко чавкнув грязью, перешагнул пару луж, добираясь до медленно поднимающегося с земли человека и удивлённо присвистнул, стоило разглядеть знакомый хвост, мазнувший по плечам.
— Вот это да, Константин Дмитриевич, уж кого-кого, а вас не ожидал, — потянув носом скорее для вида, чем действительно что-то учуяв, Кузнецов осклабился. — Да ещё и в нетрезвом состоянии. Что ж, сударь, пойдёмте, будем вас оформлять.
Недобрый взгляд исподлобья пронзил веселящегося Игоря, и пальцы растёрли наливающийся краснотой синяк на левой скуле, размазывая брызги грязи. Зверев, перепачканный, замёрзший и промокший, стоял перед тремя мужчинами и даже не попытался оправдаться за драку, будто уверенный в собственной безнаказанности. Глянув искоса на топтавшихся рядом молодых гвардейцев, Игорь отчасти понял почему: никому не хотелось заниматься бумажной волокитой и рыскать по дворам в такую погоду. И только наличие старшего лейтенанта удерживало их от привычного «сами разберутся».
— Грузись, Костик, — мотнул головой в сторону «Уаза» Игорь и добавил. — Так и быть, подвезём.
— Не надо, — вдруг буркнул тот и поморщился. — Не хочу домой.
— Заболеешь.
— И что.
— Ничего, садись давай.
То ли приказной тон, то ли внушительный вид уставшего от пререканий Игоря, заставил Зверева нехотя подойти к машине и под недовольные взгляды росгвардейцев потесниться в просторном кузове, оказавшись зажатым между молоденьким безусым юнцом и Кузнецовым. Ехать им оставалось всего ничего — два поворота и узкий въезд во двор пятиэтажки — и вышедший Игорь потянул за собой ассистента к удивлению последнего, успевшего смириться. Тот даже не сопротивлялся, растерянно хлопая глазами, а после, оглядевшись по сторонам, сунул руки в карманы грязных джинс, побрёл за Кузнецовым, не проронив ни слова весь путь. Ни тихий безлюдный подъезд, ни подъём на четвёртый этаж, ни брякнувшие ключи не заставили Зверева сказать хоть что-то, он с невозмутимым видом прошёл в коридор, остановился у двери и разулся, затем прошлёпал мокрыми носками в зал, где попытался оглядеться, пока Игорь не щёлкнул выключателем, заставив свет ярко вспыхнуть.
— А ничего так, — подытожил Костя, слепо щурясь и прикрывая рукой глаза. — Уютно.
— Спасибо, — откликнулся Игорь, бросая у входа сумку и стаскивая с себя намокшую куртку. — Ну, и чего в драку полез? Ещё с Новорощинскими.
— За девчонку заступился… — шмыгнув носом, ответил Зверев, следя за снимавшим на ходу футболку Кузнецовым.
— За какую девчонку? Не заметил ни одной.
— Сбежала, значит.
Игорь усмехнулся, доставая из шкафчика небольшую аптечку и указал Звереву на старый диван.
— Твоя-то девчонка?
— Нет, в клубе познакомился. Просто её бывший до меня доебался. Слово за слово, я выйти предложил, разобраться. Ну и понеслось. А дальше знаете…
— Да тебя ж соплёй поперёк хребта перебить можно, куда полез.
— А вы чего грубите? Тоже напрашиваетесь? — и тут же ойкнул, стоило ватному тампону с перекисью коснуться свежей царапины.
— Больно мне надо детей бить. Сиди смирно, не вертись.
Руки у Кузнецова хоть и были грубыми, но заботливыми, как когда-то выразился Шевцов, покрывая костяшки лёгкими поцелуями. Удивительно нежные, осторожные, внушающие трепет, стоило Игорю сжать пальцы в кулаки. Костя сидел смирно, но всё же дёргая головой так, что Кузнецову пришлось взяться за узкий подбородок, приподнимая лицо мальчишки. Неловкое молчание нарушало глубокое дыхание Зверева, не сводящего с Игоря глаз. Маленькие янтарные искорки перемешались с бледным изумрудом, отражая склонившегося над ним мужчину, сосредоточенно обрабатывающего ссадины перекисью.
— Дуй в ванную, — отстранившись на шаг, Игорь оглядел результат.
Зверев попытался встать и тут же рухнул обратно, не удержавшись на подкосившихся ногах, заставив Кузнецова сокрушённо покачать головой.
— Подожди, помогу.
— Со мной пойдёте? — хитро прищурился Зверев. — На меня голого посмотреть хотите?
— Нужен ты мне голым, Костик. Хоть в одежде купайся, лишь бы кровать не запачкал.
— Соблазняете… Уж не из этих, голубых?
— Буро-малиновых, чушь не неси. Не хочешь в душ — спишь на полу.
— А с вами можно?
— Слушай, Костик, я…
Зверев рывком поднялся на ноги, покачнулся и, не устояв, повалился на растерявшегося Кузнецова, хватаясь за мощную шею и впиваясь в губы. Получилось неловко, странно и болезненно — столкнулись зубами, как непутёвые ребятишки, впервые решившие узнать, что такое настоящий французский поцелуй, боль прошлась по дёснам и тут же утонула в возбуждении, всколыхнувшемся внизу живота. Губы у Зверева оказались горячими, сухими и сохранившими терпкий вкус то ли виски, то ли рома, в нос ударил морской бриз туалетной воды, перемешанный с дождливой моросью и потом, а шустрый язык слизнул вырвавшийся вздох Кузнецова. Поцелуй оказался глубоким, страстным, но коротким, и, насладившись им, Зверев сел обратно, не выпуская из капкана хитрого взгляда Игоря. Хищно облизнулся, прикусил нижнюю губу, растягивая рот, и вдруг потянулся к пуговице на чужих джинсах.
Игорь судорожно втянул воздух и не стал останавливать. Ему бы стоило это сделать, мало ли что на уме у пьяного мальчишки, но тот будто понимал собственные действия. Горячий, возбуждённый, он притянул Кузнецова к себе, схватившись за пояс и заставив подойти вплотную. Впервые Игорь заметил, какие тонкие и изящные пальцы были у Зверева, насколько они цепкие и ловкие, быстро справившиеся с пуговицей в тугой петлице, молнией, и нетерпеливые, когда прошлись по чёрной ткани трусов.
— Ого, — вскинув брови, выдохнул Костик и оставил короткий поцелуй чуть выше пупка.
Игорь втянул через сжатые зубы воздух и медленно выдохнул, задрав голову к потолку, зажмуриваясь от нахлынувшего стыда. Сколько лет он удовлетворял себя разве что рукой, ограничивая в наказание за произошедшее с Никитой, и тут внезапно в его квартире на диване, где спал разве что Лукин, побоявшись вернуться пьяным домой, оказался разгорячённый Зверев, ласкавший через ткань постепенно наливающийся кровью член. Внутри всё напряглось, обожгло внутренности, заволакивая уставший разум, и пальцы Кузнецова зарылись в отросшие волосы Кости, прошлись к затылку и стянули резинку, рассыпая длинные локоны по плечам и спине. Зверев недовольно фыркнул и в отместку стиснул заметный бугор под натянувшейся тканью. Игорь задохнулся, зажмурившись, и уже хотел стянуть с себя бельё, как Костя шутливо шлёпнул по руке, отгоняя. Он больше не говорил, но в глазах, то и дело стрелявших в красное лицо Игоря, читалось «оставь это мне». И Кузнецов сдался, позволив Звереву провести языком по ткани, втягивая запах геля для душа. Это и в половину не передавало всех ощущений, приглушая их, но для Игоря и такого было достаточно, чтобы вцепиться пальцами в плечи и склониться над измывающимся над ним Костей. Тот, приспустив джинсы, прохаживался носом, касался губами, дразня и вымучивая из Кузнецова сдавленные хриплые стоны, а после стянул мешавшие трусы, смоченные слюной, и сглотнул.
Игорь лет с десяти начал расти не только вверх, но и вширь, и придя с летних каникул в шестой класс к своим друзьям, оказался на голову выше. Мать, потащившая вымахавшего сына на рынок за новыми вещами, всё причитала на проявившиеся гены деда — тот был здоровенным и крепким, настоящим богатырём. И член у Игоря был подстать размерам — крепким, широким в диаметре, налившимся сочным красным цветом, заставив Зверева присвистнуть. Удивлённый, встревоженный, он, поджав губы, глянул снизу вверх на раскрасневшегося Игоря, и, втянув воздух, заглотил наполовину. Горячие губы сомкнулись на стволе, мягко сжали, и волна удовольствия прошлась по спине дрожью, заставляя Игоря сильнее впиться в плечи. Костя работал горлом и языком, помогая рукой, когда не хватало дыхания и приходилось выпускать член изо рта, чтобы отдышаться, и вновь припасть губами в лёгких поцелуях и игривых касаниях кончиком языка.
Игорь, перестав сдерживаться, уже не сопел — рыча постанывал, когда, потеряв терпение, неожиданно надавил на затылок Зверева, вгоняя член глубоко в горло. Парень заартачился, заскрёб по бокам и животу Кузнецова, пытаясь оттолкнуть, и залился кашлем, сплёвывая белёсое семя, стекавшее с губ. Игорь шумно сглотнул, потянулся к покрасневшему лицу Кости, как тот грубо отпихнул чужую ладонь и утёр блестевшие губы.
— Я в душ, — раздался сиплый шёпот, и Зверев, ещё покачиваясь на нетвёрдых ногах, медленно побрёл в указанную Игорем сторону.