Длинная ночь, нервные дни

И в квартире накурено, очень накурено

И дождь с утра зарядил, и вздох остался внутри

И моё сердце не выдержит, точно не выдержит

Земфира

      Шурка вернулся с Афгана одним из последних, даже байка ходила, что вместе с Громовым переступали Мост Дружбы, но на самом деле советских солдат прикрывали оставшиеся там погранцы. Им Шурик был благодарен даже спустя тридцать четыре года, но на службу, которую проходил пацаном, не жаловался, но и не рассказывал всего. После Афганистана была Первая чеченская, затем Вторая, Шурка всякий раз возвращался домой, хоть и раненый, но целый, а постаревшая за это время мать отбивала поклоны сначала Живоначальной Троице, а после Георгию Победоносцу и Богородице в храме на Поклонной. Сам Шурка, поседев, обзаведясь шрамами наравне с медалями, заимевший новые трагедии, о которых не говорил, но про которые догадывался мелкий Игорь, сидевший под боком курящего на балконе брата, ушёл в бизнес. Не спился, не осатанел, с товарищами вложил деньги в стройматериалы, выкупил место, немного техники, раскручивался сам, не давал бандитам задавить себя, пережил лихие девяностые, после сытые нулевые, в гору пошёл, но стал осторожничать, всё приговаривая где-то подцепленную фразу «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи».

      Вот и Кузнецов вдруг вспомнил её, когда стоял у дивана, на котором лежал обнажённый Зверев, пронзая застывшего Игоря изумрудом в обрамлении колких ресниц. Он ушёл в ванную сразу же, как вышел Костя, сушивший потемневшие от влаги волосы единственным полотенцем, которое нашёл, совершенно не стесняющийся наготы. Тогда-то Игорь и увидел стройное, гибкое тело ассистента, сглотнув вязкую слюну и пытаясь отвести взгляд от заметившего это мальчишки. Тот усмехался. Дерзко, вызывающе, обнажил острой улыбкой зубы, даже повихлял бёдрами, пройдя мимо застывшего Кузнецова, дразня, словно дворового пса.

      — Мыться не будете? — спросил Зверев, а сам поглядывал через свисающие локоны, всклокоченные его же руками.

      Игорь тогда метнулся в комнату за вещами, ещё пытаясь сохранить остаток здравомыслия — Костик разбудил в нём то, что так долго удавалось хранить на самом дне души, распрощавшись с частью полноценной жизни. Желание. Безграничную, почти животную страсть и жажду чужого тела. Тогда он ещё обещал себе ограничиться тем, что уже произошло, не надеяться на что-то ещё: пьяный мальчишка вряд ли соображает, что творит, говорил себе Кузнецов, рыская в шкафу в поисках вещей. Наспех взял футболки, шорты, даже трусы, в которых поместились бы два худосочных Костика, и выскочил в зал, швырнув часть на край дивана, где сидел гость. А сам, пытаясь не смотреть, не думать, не представлять, скрылся в ванной и включил воду, растворяя лишние мысли в холодных струях.

      Но вот он стоял перед разлёгшимся на диване Костей, и молочно-белая кожа будто сверкала в искусственном свете. Изгибы лопаток, спины, упругих ягодиц, тонких, но не лишённых крепких мышц ступней — по всему этому полотну, явно не знавшему мужских рук, хотелось водить пальцами, выцеловывать вдоль желобка позвоночника, вдыхать резкий мятный запах геля, чувствовать нежность. Игорь ощутил, как под резинкой штанов, наспех натянутых на голое тело, становится жарко и тесно. Ему даже скрывать ничего не пришлось — топорщилось под лёгкой тканью, как спрятанный флагшток. И Зверев, хитро щурясь, похожий на кота, потянулся, цепляясь руками за подлокотник дивана, не отворачиваясь от Кузнецова. Дразнил, испытывал, наблюдал за мучениями человека, давно оголодавшего и теперь видевшего перед собой сочный кусок мяса, но не трогавший без разрешения. Либо послушный, либо осторожный. Игорю бы повести себя лучше: отвернуться от мальчишки, уйти в комнату и подрочить, раз так получилось, но он продолжал смотреть на тонкие изящные линии чужого тела, на бёдра, плоский живот, слегка приподнимавшийся, стоило Звереву слегка изменить положение, на плечи и острые лопатки. Его не портила даже старая татуировка, спрятанная под одеждой от чужих глаз — лиса, цветы и отрывистые линии. Совершенно немужской выбор, но так хорошо раскрывающий натуру лежавшего перед Кузнецовым мальчишки.

      Зверев повёл обнажёнными лопатками, подобрался и уже сидел перед Игорем, как и в первый раз, и пальцы по-хозяйски стянули штаны, оголяя крепкие ягодицы Кузнецова. Тот только шумно вздохнул, зарылся пальцами в постепенно сохнущие волосы, не отворачиваясь и не закрывая глаза, впитывая образ вобравшего в себя член Костика. Зверев теперь действовал более мягко, неторопливо, не гонимый сиюминутным помутнением, а из желания получить удовольствие. Горячий язык перестал хаотично скользить, замедлился, изучал рельеф, обволакивал, задевал нервы, по которым шёл разряд, заставляя Кузнецова сопеть от сдержанных стонов. Его руки Костя придерживал сам, отведя от головы и вцепившись клещами в запястья, не позволяя повториться неловкости перед ванной. Игорь не осуждал, стоял, поглощённый постепенно набухавшим внутри напряжением, и весь внешний мир сузился до требовательных губ ассистента. Внутри рта было влажно и тесно — стенки щёк тёрлись о нежную кожу, язык придерживал снизу, скользил то до самого основания, то игриво обводил венчик. Дыхание щекотало кожу, вызывало лёгкую усмешку, слегка сбивало, но стоило Костику сместиться к мошонке, вобрать в себя, как новая волна возбуждения смывала все мысли Игоря. Он с трудом сдерживался, стискивал кулаки, но всё сильнее кровь шумела в ушах, застила мысли, где единственным правильным чувством был голод. И Костя это почувствовал, выпустив руки Кузнецова, впившись в твёрдые ягодицы, загоняя в горло чужую плоть, даваясь и фыркая, но всё же не отстраняясь, а после резко подался назад, заглатывая жадно воздух.

      На какой-то момент Игорь испугался, решил, что мальчишку вывернет прямо под ноги и всю оставшуюся ночь они, голые, будут убирать остатки алкоголя и желчи в неловком молчании, когда Костя прильнул щекой к животу.

      — Игорь…

      Если это была не просьба, то Кузнецов даже не знал что тогда. Склонился к лицу Зверева, доверчиво дожидавшегося его поцелуя, подставляясь под сухие губы и мягкую бороду. Он вновь позволил Косте действовать, утянуть себя в пучину нежности, накрывшей их с головой, и вдруг вынырнул, толкнул растерявшегося от такой прыти мальчишку на диван, опустился на колено и начал ласкать уже его. Руки Игоря действительно были грубыми, мозолистыми и в тоже время умело скользившими по подрагивающему члену. Он сжимал его, терзал, сбивал ритм, наслаждаясь мучениями дрожащего под пальцами Зверева. Тот глубоко дышал, облизывал красные, со следами зубов губы, выдыхал-выкрикивал мелодичные стоны в тишину.

      — В… заднем кар… кармане… — только и смог выдавить Костя, влажно глядя из-под длинных локонов светлых волос и вновь захлебнулся очередным несдержанным стоном.

      Игорь прошёлся ладонью по впалому животу, поднялся и нашёл брошенные в коридоре джинсы. Частично подсохшая грязь испачкала ищущие подушечки пальцев, но нырнувшие в один из карманов, предстали перед глазами Игоря, зажимая пару штучных упаковок презервативов. Кузнецов усмехнулся, осторожно зажал в кулаке, отнёс грязные штаны на кухню к стиральной машинке и нашёл в одном из шкафчиков крем для рук, купленный для зимы и сухой кожи.

      Зверев ждал его всё так же лёжа на спине и лаская себя, разведя согнутые ноги в стороны, позволяя явившемуся Игорю рассмотреть упругие ягодицы, поджатую из-за ставшего члена мошонку, насладиться тем, как длинные пальцы сжимают ствол, смоченные то ли в слюне, то ли в естественной смазке.

      Кузнецов задышал чаще, неторопливо подошёл к Звереву и, отложив презервативы, отвинтил крышку тюбика, выдавил на пальцы белую полосу. У него столько лет не было никого, у Кости не было никого вовсе — разные и одинаково одинокие в собственных желаниях.

      — Серьёзно? — поведя носом, усмехнулся Зверев, приподнимаясь на локтях, пытаясь рассмотреть руку Кузнецова, но тот уложил ассистента обратно, надавив свободной ладонью на лоб. — У тебя смазки нет?

      — Разницы никакой, — отвлёкся Игорь и растёр жирную субстанцию большим пальцем, словно уверяя себя в выборе.

      — Это для идиотов никакой. Может… Ай, блять! Игорь!

      Он не ввёл — вторгся, сминая сопротивление сжатых в колечко мышц, проталкиваясь с каждым нажимом всё глубже, дальше, придерживая локтем и ладонью второй руки дрожащие колени Зверева, пытавшиеся судорожно сомкнуться. Ему бы стоило быть мягче, нежнее, осторожнее, но Игорь вдруг потерял терпение, совсем не хотелось слушать поучительный тон сопляка, решившего зайти так далеко. Он и без того слишком долго ждал, позволяя мальчишке сдерживать рвущегося с цепи зверя, теперь же он был в руках Игоря беззащитный, голый, скованный вспыхнувшей болью. Это пока, скоро привыкнет — палец Кузнецова куда толще Костиного, да и что он будет делать, когда там окажется уже член? Уйти Игорь ему не даст, не сейчас, когда дошли до точки невозврата, пусть терпит, мужик ведь.

      Костя извивался, царапал ногтями обшивку дивана, впивался в неё, ёрзал задом, но в какой-то момент выгнулся и обмяк. Напряжение покинуло покрасневшее лицо, кривящиеся губы приоткрылись, влажно блеснули, исторгая тихие стоны, и Игорь, добавив крема, медленно ввёл второй палец, растягивая узкое кольцо. То сжималось вокруг фаланг плотно, пульсировало, пыталось исторгнуть из нутра чуждое, но постепенно сдавалось под напором удовольствия, нащупанного Кузнецовым. Он не держал больше колени, расположившись удобнее, а ласкал тонкий член Зверева вместе с чужой ладонью, накрыв её своей. Костя оживал, начал робко двигать бёдрами, пытаясь насадиться сильнее — пальцев не хватало, даже когда Игорь добавил третий, — окончательно расслабился, хоть иногда и замирал напряжённой статуей от неловкого движения Кузнецова, шикая и морщась от боли.

      Презерватив Игорь раскатал шустрее, чем боялся, пару раз прошёлся по скользкой резинке и, пристроившись между ног Кости, помогая рукой, прижался к пульсирующим мышцам. Костя вновь заметался, попытался подобраться, когда в нём уже была головка, но Игорь грубо притянул к себе за бёдра, навалился, прижимая к дивану, но всё же вошёл осторожно, боясь навредить.

      Минуту не шевелился, позволяя закусывающему запястье Косте привыкнуть к дискомфорту, сам не позволяя себе сорваться, забыться в нахлынувших волнах удовольствия, и осторожно, наблюдая за лицом Зверева, начал двигаться.

      — Игорь… — выдыхал в тишину Костя и совершенно не напоминал того независимого и дерзкого мальчишку, что впервые повстречался Игорю.

      Его кожа стала горячей, даже раскалённой, он всё больше отзывался на ласку, которой отвлекал от дискомфорта Кузнецов, целуя лицо, шею, грудь. Кольцо мышц всё теснее сжималось на стволе, заставляя рвано дышавшего Игоря едва не терять голову, иногда срываясь и вбиваясь так, что раздавались громкие шлепки, терявшиеся в скулеже Зверева, прячущего лицо под руками.

      — Больно, — выдохнул Костик и Игорь, подхватив того под зад, резко выпрямился, заставляя багрового от натуги ассистента схватиться за влажные от испарины плечи.

      Теперь он сидел на Кузнецове и тот осторожно то поднимал, придерживая, то опускал, показывая неопытному мальчишке, как нужно двигаться. И Костя осторожно, неуверенно подхватил темп, уткнувшись носом в шею, дыша и прикусывая кожу под челюстью. Игорь обнимал вдруг показавшееся ему хрупким тело, поглаживал по мокрой спине, вычерчивал редкие родинки, спускался вниз по желобку позвоночника, чувствуя внутри себя настоящий пожар.

      Они всё больше и больше распылялись, всё сильнее впивались в кожу пальцы Кости, всё активнее он двигал задом, шептал просьбу быть сильнее, глубже, не сдерживаясь, когда совершенно потерявший себя Игорь перестал осторожничать. С силой вгонял на всю длину член, выбивая вместе с воздухом душу стонущего и скулящего от боли и удовольствия Зверева. Заламывал руки, заставив уткнуться лицом в диван и оттопырить зад, в который входил размашистыми движениями с небольшим интервалом, наслаждаясь сдавленными всхлипами.

      Горячее тело стало красным, покрытым синяками от грубых пальцев, мокрым от пота и семени, когда в одном из заходов, уже раз кончивший Кузнецов, пренебрёг второй резинкой и вошёл так к ужасу Зверева. Тот пытался что-то возразить, вывернуться из хватки, но его лишь жёстко пихнули в спину, надавили на щёку, заставляя замолчать, и продолжили разрывать изнутри.

      Игорь успокоился лишь когда обессиленный Костя больше не сопротивлялся, безвольно лежа под тяжёлым Кузнецовым, не выдавливая даже хриплого стона сорвавшимся голосом. Изнеможённый, покрытый синяками и засосами Костя не отреагировал ни на поцелуй в мокрый висок, ни на извинения пришедшего в себя Игоря. Лишь когда ему принесли одеяло, молча закутался, поджав к груди колени и отвернувшись от Кузнецова, отгораживаясь от попыток поговорить.

      А утром, так и не уснув, провалявшись в полудрёме, Костя оделся в грязные вещи, тихо обулся и ушёл, мягко прикрыв за собой дверь.

      Игорь проснулся через два часа разбитым и уставшим, словно отпахал на заводе полную смену, и теперь поясница нещадно напоминала о годах. Уже не так молод и гибок, как был когда-то, говорила она смотревшему в зеркало помятому Игорю, растиравшему ноющую спину. На его шее красовались налившиеся синим засосы, на плечах и рёбрах — красноватые полосы от стриженных ногтей Зверева, и постепенно в голове прояснялось. Он хотел извиниться ещё раз, загладить вину, сказать, что просто столько лет компанию составляла правая рука, вот и сорвало немного, но он готов… Только что он готов был сделать? К какой ответственности?

      Но спящего Кости на диване не оказалось — одеяло аккуратно сложено, ни записки, ни презервативов, разве что дверь, которую Игорь решил проверить, была открыта. Если бы он встречался с Демьяновым хоть раз не у того на квартире, уходил бы Женька так же тихо? Шевцов был совершенно иным — шумным, говорливым, ласковым. Он ластился котом под руку сидящего на кухни Кузнецову, фыркал в шею и щекотал дыханием, нежно касался губами небритых щёк, седлая колени любовника, а тот только и рад. Обычно такое утро заканчивалось очередным быстрым сексом на столе, у стены, на табуретке — до комнаты они не могли никак дотерпеть, а после отправлялись искать по городу очередную выставку или кафе. Никита не убегал, оставаясь с Игорем всегда, даже провожал рейсовый автобус до тех пор, пока тот не скроется. Когда появился «крузак», подаренный Шуриком, купившим на смену «Мерседес», Никита не уходил в подъезд до тех пор, пока из двора не уедет чёрный внедорожник. Он ждал Игоря, провожал и никогда не прощался, говоря, что это позволяет переносить их разлуку легче. И лишь однажды он исчез, но практически насовсем.

      Севший на диван Кузнецов спрятал голову в ладонях, чувствуя горечь от собственной тупости — так легко повестись на то, о чём приходится теперь жалеть, укладывается в жизненное кредо превращать жизнь близких людей в ад. Он уже нашёл контактный номер Зверева, но сомнения заставили остановиться, не нажимать вызов, не разрушать чужую жизнь дальше. И Игорь отшвырнул ненужный мобильный в сторону и направился на кухню за припрятанной в глубине шкафа бутылкой водки.

      Он успел выпить две рюмки, когда из зала раздалась трель звонка — единственная песня играла лишь на Шевцове, когда-то самолично поставивший Гагарину на свой контакт. Внутри что-то шевельнулось от радости — Зверев, но успевший взять в руки мобильный Игорь разочарованно выдохнул. Лукин. И это в субботу.

      — Да?

      — Спишь, что ли? Пять минут на сборы.

      — Случилось что?

      — Ага, случилось, — Лукин выдохнул. — Труп случился. Короче, я еду. Будь готов.

      Лукин подъехал в тот момент, когда Кузнецов затягивал шнурки на берцах, позвонил в домофон и тут же сбросил, заставляя Игоря спешно выйти на промозглую улицу, залитую осенним солнцем. Ночью снова шёл дождь, но постепенно напитавшийся влагой асфальт светлел, клочками сверкая широкими лужами, в которых плавали опавшие листья. Свежий воздух ударил в голову, заставив Игоря слепо сощуриться, привыкая к яркому небу и облезлым кронам деревьев, а после взбодрил, стоило Кузнецову вдохнуть полную грудь землистого аромата. Лукин стоял рядом, смолил сигарету, бегая глазами по игравшим на детской площадке детям, с визгами разбегавшимся от маленькой болонки на длинном зелёном поводке.

      — Пизда, Игорёха, — выплюнул вместо приветствия Лукин и пожал протянутую ладонь. — Маньяк в нашем городе.

      Путь до места преступления занял не больше десяти минут, но за это время ни Кузнецов, ни Лукин не обмолвились словом, слушая рык мотора под грязным капотом девятки. Лишь когда свернули с главной улицы на неприметную кривую улочку, сделали петлю, объезжая гаражный массив за просторным школьным двором с облупленными футбольными воротами, Игорь спросил:

      — Горячев там?

      Лукин странно посмотрел на друга и дёрнул уголком губ.

      — А где ему ещё быть. Ты чего такой потерянный, Игорёха? Случилось что?

      — Да так, — отмахнулся тот и упёрся плечом в дверь. — Недопонимание.

      — Неужто с бабой?

      — Не важно.

      — Да ладно, не загоняйся. У этих вечно в башке ерунда всякая. Сам знаешь.

      — Ага, — отозвался Кузнецов и вдруг подобрался, завидев патрульные машины на пустыре. — Там?

      — Там.

      Первым, что увидел Игорь, выбравшись из тёплого салона «Лады», мрачного Горшкова, нависающего над присевшим в сухой траве криминалистом. Руки майора были спрятаны в карманы привычного пальто, уложенная причёска растрепалась на холодном ветру, внося в аккуратный вид мужчины лёгкий хаос. Лукин покивал окружившим место патрульным, пожал руку растерянному Горшкову и тут же присел к Горячеву:

      — Тоже самое?

      — Почти, — и указал на кровавую мешанину в области паха, от которой больно стало всем присутствующим мужчинам, солидарно скривившимся в омерзении. — Брюшина повреждена, но в этот раз там что-то да найдётся. Половые органы — в труху, глубокие царапины на плечах, груди, боках. Но умер от кровопотери.

      — Горло разорвали, — протянул Лукин и подался слегка вперёд, разглядывая висевший кусок кожи, болтавшийся на тонком лоскуте, залитый остывшей кровью.

      — С чудовищной силой. Вот, — Горячев осторожно взял синеющую руку мужчин и слегка повернул, показывая капитану почерневший от заскорузлой крови след звериной челюсти, едва угадывающийся на растерзанной плоти. — Смею предположить, наш состоявшийся клиент успел выставить руку и отбиться от напавшего на него волка, после побежал назад к школе, но не успел. Вчера дождь полил — земля сырая, отпечатки хорошо сохранились, так что нетрудно угадать, куда шёл, откуда бежал. Вот, нашего убийцы тож есть, вместе с клоком шерсти. Ещё клок — в кулаке убитого.

      — Так, это выходит, просто зверь бесчинствует? — Лукин выжидающе глянул на Горячева и тот, поджав губы, кивнул на глубокие следы.

      — Других и нет, кроме жертвы и хищника.

      — Точно нет? — вмешался Игорь, стоявший позади, зябко ёжившийся на продуваемом пустыре. — Рядом с Ковалёвой были же человеческие.

      — Были, — кивнул Фёдор Даниилович. — А здесь нету. Можешь сам убедиться, только сильно не топчи, а то мне одному тяжело за всем уследить.

      — А твой этот где?

      — Заболел, — отмахнулся от Лукина Горячев и с тяжёлым вздохом поднялся на ноги.

      Игорь отвёл взгляд от перебрасывающихся колкостями мужчин, осторожно переступил с места на место, поглядывая под ноги, и присел у глубокого отпечатка, застывшего в жирной от напитавшейся воды земле. Рядом, едва подрагивая на ветру, утопленный в грязи, торчал неприметный клочок белоснежной шерсти. Ни дождь, ливший всю ночь, ни чужие ботинки не смогли эту белизну убить, настолько хорошо она пробивалась сквозь чёрную землю, привлекая внимание Кузнецова. Тот осторожно взял пальцами, растёр и поднял к солнцу, любуясь заигравшими на тонких нитях серебристыми бликами. Словно снег искрится, подумал он и тут же стряхнул с пальцев, разгибаясь.

      — Игорь, — Горячев, успевший отойти от Горшкова с Лукиным, заговорщицки огляделся и поманил к себе Кузнецова. — Ты про следы сказал и я тут вспомнил кое-что. Ты только без агрессии давай, знаю, что землю роете по просьбе Ковалёва, да только Лукин так жаждет хоть кого-то засадить, что я пока не решился ему рассказать.

      Он облизнул губы и тут же утёр ладонью.

      — В общем, следы те, что рядом с Ковалёвой были, мы с Костиком проанализировали и пришли к выводу — Кулиев это был. Телефон Алёнки, про который он говорил, среди её вещей нет — проверили, а значит что? Правильно, забрал. Скорее всего разулся, чтобы от кроссовок отпечатки не нашли, телефон тиснул и обулся, а после про тело сообщил.

      — А чего молчали? — разочарованно протянул Игорь.

      — Ты Лукина слышал? Он Кулиева и без этого готов посадить, лишь бы перед Ковалёвым выслужиться, да только тот, может, не убивал никого, а просто телефон забрал. Вот придут результаты, тогда и можно будет говорить точно кто и за что.

      — Да и так понятно за что.

      — Ты бы так не торопился с выводами, Кузнец. Вон, — Горячев кивнул в сторону распластанного тела, — тоже, вроде, ни за что поеденный, а ведь и за ним волк пришёл. Как ты и говорил — белый…

      — И ты туда же со своим Хозяином тайги? Думаешь, какая-то сущность пришла судить за грехи и расправу учинять? А то, что по городу людоед рыскает — молчишь. Надо в лесничество сообщить, комендантский час объявить, людей предупредить, а вы всё про духов предков мне затираете.

      — Ты чего такой недовольный? — Горячев впился взглядом в красновато-синие отметины за воротом куртки и вдруг хмыкнул. — Вроде, и ночь хорошо провёл, а всё равно кусаешься.

      Игорь рассерженно шикнул, оскалив крепкие зубы и отвернулся. Зверева не было и робкая надежда поговорить с молодым ассистентом угасла, заставив заворочаться невовремя проснувшуюся совесть.

      — Всё, грузите! — дал отмашку Фёдор Даниилович и побрёл к машине.

      Патрульные переглянулись, пожали плечами и кто-то из них прижал к губам рацию, вызывая скорую. Горшков с Лукиным, уже стоявшие у «Лады», тихо переговаривались, дымя сигаретами, поглядывая на заросший пустырь с редкими покосившимися телеграфными столбами, что облюбовали стаи ворон. Те каркали, кружились над полем чёрными тенями, навевая тоску на задравшего голову Кузнецова.

      — Игорёха! — вскинув руку, позвал Лукин. — Дело есть одно.

      — Без Ленки твоей только, — взбрыкнул Кузнецов, покосившись на прыснувшего от смеха Горшкова.

      — Да она тут причём, — обиженно засопел Лукин, но тут же продолжил. — Может, это, скатаешься в райцентр за результатами? Видать, пока лично не попросишь, так и будут отмазываться.

      — А сам?

      — Я бы хотел, да не могу, — развёл руками Лукин. — Софья приедет с Витьком, надо по дому помочь, стол накрыть. Горшок тоже под каблуком…

      — Ты не перегибай к старшему по званию, — взвился майор, отталкивая от себя друга. — Прости, Игорь, правда, не могу — дача, будь она не ладна.

      — Какая дача, октябрь на дворе.

      — Ботву убрать, подготовиться к зиме, ещё и крыша протекла — дел по горло. Я бы поехал, да жена живьем съест.

      — То же мне, старшие офицеры, — покачал головой Игорь и отмахнулся. — Хоть до дома подбросьте.

      — Ты только осторожно, — вдруг сказал Лукин. — Поспи лучше, чтоб, ну…

      — Без тебя разберусь, — отмахнулся Кузнецов и скрылся в салоне девятки.