На моей луне я всегда один,

Разведу костёр, посижу в тени

На моей луне пропадаю я,

Сам себе король, сам себе судья

Мёртвые Дельфины

      Кровь всё шла и никак не останавливалась. Хлестала из разбитого носа, пачкая губы, широкий подбородок и футболку, обильно расползшись по тёмной ткани. Игорь потряс кулаком, снимая напряжение задеревеневших пальцев и вновь выставил руки перед лицом, защищаясь.

      Первый, кому досталось, был Марков, и теперь он скулил побитой собакой, обмякнув на чужих руках, прикрывая разбитый рот ладонью. Полез сам, ударил исподтишка, как крыса, по затылку, надеясь проучить упрямого «духа». Игорь не стал терпеть и ответил, как умел, — джебом, как учили в секции. Этого хватило, чтобы выкрасть пару секунд для защиты и встать в стойку на полусогнутых ногах, прикрыв голову.

      В маленькой душной бытовке их набилось человек пять: четверо «дедов» и он, ещё на подходе понимавший зачем его сюда ведут. С первых дней всё шло к этому, слишком борзые попались старослужащие, почуявшие в молодых призывниках свежую робкую кровь. Кого-то успели запугать, кого-то втихаря зажали и побили, а тех, кто упрямился и продолжал гнуть свою линию, отстаивая честь, брали нахрапом и количеством. Игорь оказался из последних, встал костью в горле, не прогибаясь, но и не слишком выпячиваясь — живя тихо, но с твёрдыми убеждениями отслужить, а не прислуживать. Таких пытались давить сразу же, чтобы не заражали остальных благородством и не шли против старших. А Игорь не мог — брат учил другому, был примером настоящего мужчины и солдата, отступаться было нельзя.

      Потому и готовился, если и лишиться жизни, то задорого, чтобы показать Шурке — младший тоже не лыком шит, крепкий и упёртый. Сам Игорь оказаться в больничке не хотел, но что не поделаешь, к дедовщине морально не подготовишься, а за свою жизнь нужно цепляться до последнего.

      — Сука ёбаная, — прохрипел Марков, сплёвывая вместе с кровью осколок зуба. — Пизда тебе, еблан тупой.

      Игорь подобрался и уже готовился к первому удару, как позади широкоплечего солдата появился Стас. Бледный, с глубоко запавшими глазами, перемазанным чёрной кровью ртом, он буравил стеклянным взглядом застывшего Игоря, рождая в том ледяной ужас. Кузнецов зажмурился, распахнул глаза и увидел лица «дедов», с которых исчезла злость и беспокойство, но все они стали копией Чернова — гротескные восковые головы, перемазанные густой лоснящейся на свету жижей.

      Игорь отпрянул и почувствовал в руках тяжесть. Калаш. И сам того не понимая, направил на столпившихся перед ним солдат, тыча дулом поочерёдно в каждого:

      — Стас! — крикнул Кузнецов, затравлено крутя головой, держа в поле зрения бледных солдат. — Стас, прекрати это!

      — Что же ты, Игорёк, не радуешься? — голова Чернова с глухим хрустом склонилась набок, не отводя пронизывающих глаз от товарища. — Сколько зверья вокруг тебя собралось, а ты не стреляешь. А меня убил, паскуда. Убил!

      — Стас…

      — Думаешь, легко ночью вставать и бежать за водкой этим сволочам? Или стирать, сапоги чистить? Это ты, сука, с ними на короткой ноге был, водку глушил в каптёрке, ту самую, что я, блять, покупал! Хоть хером своим по губам мне не возил.

      — Ты же сам позволял, чтобы об тебя ноги вытирали!

      — Сам?! — оглушительно взревел Чернов и от отчаянного крика затряслись стены бытовки. — Сам?! Я на тебя, суку, смотрел. Даже выловил одного из этих скотов в толчке, думал, изобью — они отстанут, ссыканут ко мне лезть. А они… Ты знаешь, что они делали потом? Знаешь?!

      Игорь сжал губы и виновато опустил глаза.

      — Ты другом мне был, Игорёха. Братом! А выбрал шакальё…

      Послышался щелчок. Стас передёрнул затвор калаша и Игорь сжал пустые ладони, готовясь к боли. Закрыл глаза, глубоко вдохнул, и представил улыбающееся лицо Никиты, всплывшее во тьме под веками. Чернов был прав, и Игорь, ощущавший во рту горечь и сожаление, готовился принять наказание, когда протяжный вой остановил пыхтящего Стаса, таящегося за спинами «дедов» с наведённым на Кузнецова автоматом. Стас дрогнул, затравленно огляделся и ощерил чернеющие зубы в злобном оскале.

      Вой повторился.

      Высокий и леденящий до самых костей.

      — Как же тебе везёт, выродок, — презрительно скривился Чернов и Игорь судорожно вдохнул, будто вынырнул из пучины.

      Тело обжигало, словно обнимался с печкой: жар расползался по груди и животу, грел руки, под которыми было что-то мягкое. Кузнецов, не открывая глаз, прошёлся ладонью по ткани майки и задел оголённый участок нежной кожи. Горячая, мягкая, гладкая. Кто-то прижимался к груди и животу спиной, подтянув колени к подбородку, и, как понял Игорь, свернувшись эмбрионом под сползшим одеялом.

      Ладонь прекратила движение, когда скользнула по плоскому животу, обхватывая поперёк худое, жилистое тело, чувствуя каменные мышцы. Зверев был таким же худым, вспомнил Кузнецов, и сердце забилось быстрее от одного только воспоминания грубых пальцев, прохаживавшихся по обтянутым кожей рёбрам ассистента. Если всё и сон, то слишком уж явственный, особенно после кошмара, из которого ему удалось сбежать не без волка.

      Игорь вздохнул и разлепил один глаз, уставившись на взъерошенную серебристую копну, мазавшую кончиками длинную шею. И как только этот паршивец здесь очутился? На диване же оставлял, даже пастельное бельё принёс чистое, одеяло с подушкой, а он вдруг тут, на кровати. И ведь не боится, запоздало подумал Игорь, лениво поднимаясь на локте и навис над тихо сопящим найдёнышем, разглядывая лицо. То разгладилось, хранило печать спокойствия, даже налитые розоватым губы приоткрылись и грудь спокойно вздымалась при каждом вдохе. Глубокий и спокойный сон, позавидовал Кузнецов, откатился на свою сторону и встал. Затёкшее тело отозвалось болью, пока Игорь прохаживался по коридору, разминая плечи и спину, с трудом тянулись, сминались, позволяя крови растекаться по венам и артериям. Старость, невесело пошутил про себя Кузнецов, разглядывая себя в зеркале то справа, то слева, деловито огладил бороду и принялся за утренние процедуры.

      Сегодня нужно было добраться до Сабашкина раньше, чем тот уедет в лес, откуда его ничем не выманишь, пока не обойдёт все звериные тропки, не взберётся на все вершины вверенного участка. Как-то Мишка обмолвился, что в его квадрате есть древнее, никем не тронутое захоронение, куда он приезжает и где молится духам за спокойствие мёртвых. На вопрос про археологов Мишка покривился и махнул рукой: историкам он не доверял, не хотел тревожить чужой покой наглым вторжением, видеть, как те разрывают ямы и ворочают камни. Предлагал показать Игорю, но тот отказался — верить в предков, взиравших на него со звёзд, он перестал ребёнком.

      Выглянув в окно, Кузнецов зябко поёжился. Там, на тёмной улице, было мокро, угрюмо светили уличные фонари, один из них то и дело подмигивал, ловя тонкие капли дождя. Те монотонно барабанили по стеклу и отливу, погружая усевшегося на любимое место Игоря, мешавшего ложкой пустой чай и отчаянно борющегося с нежеланием выходить на промозглую улицу, в осеннюю хандру. Позади сумбурные выходные, впереди очередные отчёты перед Красновым, а он даже толком не отдохнул, потратив всё свободное время на ругань с сотрудниками ЛСЭ, так ещё и «потеряшку» нашёл.

      Кузнецов сёрбнул чаем, выдохнул и прикрыл глаза, давя внутри себя зевоту. Сейчас бы ещё пару часиков на подушке да под одеялом…

      — Дякшы кондор бо, — раздался голос, заставивший испуганно Игоря дёрнутся.

      В дверном проёме, прижимаясь плечом к косяку, стоял взлохмаченный найдёныш, пронизывая мужчину из-под серебристых прядей немигающим взглядом. Голос его был чище, серебристее, Игорь мог поклясться, что даже красивее и глубже. И сам он будто вытянулся, стал взрослее и крепче, нежели в дождливую ночь, когда уплетал голодным волком пельмени из тарелки, едва не рыча. Что-то в мальчишке неуловимо поменялось, но оглядев с макушки до пальцев ног Игорь ничего не заметил, кроме бинтов, которые сам же и затянул, обработав раны шипящего раздражённым котом мальца.

      Игорь приветливо кивнул и похлопал по столу, предлагая сесть с торца, а сам поднялся навести чай.

— Как спалось? — голос прозвучал неожиданно сипло.

 — Дякшы, — ответил парень, мягко усаживаясь на табурет, подогнув под себя одну ногу.

      По загривку Игоря прошёлся холодок.

      — Я тебе вещи дам, поедем к Мишке, — зачем-то начал объяснять Кузнецов, залив в найденную вчера кружку кипяток и сунув пакет простого чая. — Он по-алтайски балакает, ты ему расскажешь, что с тобой приключилось, хорошо?

      — Дякшы, — прозвучало во второй раз и янтарный взгляд метнулся к лицу Игоря, что оказался рядом, ставя перед парнем дымящуюся кружку.

      Длинная шея перетекала в плечи с вырисовывающимися косточками ключицы, плавные изгибы крепких мышц под чистой кожей, майка скрывала торс, а шорты — бёдра. Игорь поднял глаза к лицу найдёныша и тот вдруг тонко улыбнулся, заставив смутившегося Игоря отвернуться.

      — Чай пей, — зачем-то сказал Кузнецов и вышел с кухни за вещами.

      Та рвань, что была на мальчишке, ещё сушилась, аккуратно развешанная на сушилке в зале, и, потрогав её, Игорь убедился — всё ещё влажная. Свои вещи тому были великоваты на размер-два, точно бы смотрелся, как в мешке, но и дома оставлять незнакомца Кузнецов не хотел, а потому собрал в который раз что-то из своего старого, запрятанного на верхние полки шкафа. Перерыл всё: рубашки, футболки, кофты, два свитера в мелкую вязку, которые заставила купить Нинка, желавшая видеть рядом с собой модель с обложек, а не простого мужика. Их Игорь ни разу не надел, а спустя три месяца его гардероб стал самой незначительной проблемой в семейных отношениях. Их-то Игорь и взял вместе с джинсами, в которые вряд ли бы сейчас влез, и новеньким кожаным ремнём, подаренным на 23 февраля позапрошлого года Маргаритой Кирилловной. И всё это он аккуратно положил на нетронутый диван и позвал мальчишку. Тот, шлёпая босыми ногами, появился едва ли не сразу, застыв в дверном проёме, продолжая цепко следить за суетящимся Кузнецовым.

      — Вот, — обвёл рукой наряды Игорь и отошёл на пару шагов. — Примерь.

      Найдёныш двинулся к дивану, подцепил длинными пальцами один из свитеров, растёр в ладони, словно проверяя ткань на мягкость, и уткнулся носом, втягивая аромат пыли и шерсти. Сдавленно чихнул, забавно тряхнув головой, и глянул на Игоря. Тот кивнул.

      Следить за ним оказалось занятным делом: вёл себя порой странно, будто с некоторыми вещами сталкивался впервые, а другие давались настолько легко, что, казалось, занимался всю жизнь именно этим. Вот и сейчас, запутавшись в рукавах и высокой горловине, после быстро продел в шлёвки ремень, что Игорь едва успел заметить когда это произошло.

      — Ну как?

      — Быйан, — ответил найдёныш, поворачиваясь к Игорю.

      То, что на одном смотрелось бы неуклюже и странно, на найдёныше не висело, как боялся Кузнецов, а весьма хорошо подходило под гибкое, крепкое тело, вырисовывая стройные очертания, пусть и затерявшиеся в лёгкой мешковатости. Будь Игорь моложе и стройнее, выглядел бы таким же красивым.

      — Раз готов, поехали.

      Дорога до Сабашкиных заняла больше времени, чем предполагал Кузнецов, отчаянно крутя руль из стороны в сторону, пробираясь по грязевым колеям. «Крузак» рычал низко, натужно, но терпеливо пробирался через раскисшую землю, изрытую колёсами трактора. Игорь метнул взгляд на часы — половина восьмого, скоро нужно было ехать на работу, а он ещё продирался сквозь грязевые валы, стараясь не уехать в канаву, тянущуюся вдоль дороги. От напряжения пальцы задеревенели, да и плечи сводило со спиной, но Кузнецов не расслаблялся, даже когда почти подъехал к высокому забору Сабашкиных. Залаял Борус, перебирая лапами, то и дело упираясь в неподатливые доски ворот, затем убежал явно предупредить хозяев о незваном госте. Своих собак — двух западно-сибирских лаек — Мишка держал свободно, те знали соседей, к незнакомцам относились осторожно, но не враждебно, потому и бегали по двору и за воротами без привязи. Бывало, отпугивали объявившихся цыган и воров, высматривавших пустые хаты. Найдёныш остался в машине греться теплом печки, то и дело поглядывая в спину стоящего у «крузака» опера.

      Казавшаяся сонной улица уже давно ожила, шумя и грохоча пустыми вёдрами, ставнями, хриплым лаем проснувшихся собак. Показалась старенькая, сгорбленная фигурка соседки, мелкими шажками семенившая к единственной остановке, бренча и чавкая колёсиками хозяйственной сумки. Собралась на рынок, подумалось Кузнецову. Он уже собрался идти к воротам, как за ними послышалась возня, звонкий лай и выглянул бодрый Мишка, уже одетый в тёплую спецуху.

— Игорь Игоревич! Эзен! — расплылся в щербатой улыбке и протянул руку, идя навстречу. — Керектерин кандый?

      — Нормально-нормально, — пожав ладонь, ответил Кузнецов и тут же кивнул за спину, где за ним следили два золотых глаза, на мгновение сверкнувших в свете фар проезжавшей мимо машины. — Мне бы с хлопчиком побалакать. Он, как я понял, на вашем местном говорит, по-русски не бельмеса, но понимать понимает. Сделай одолжение, Мишк, а я, если надо, Анютку с девчонками в Горно-Алтайск свожу на выходных.

      — Э, Игорь Игоревич, ну и задал ты задачку, — почесав затылок, Сабашкин пригляделся к стеклу, затем махнул рукой, расхохотавшись. — А давай! В дом пройдёшь?

      — Мне позвонить ещё надо, ты пока в машине с ним поболтай, — и открыв дверь, Игорь вынул телефон, быстро нажал один из контактов и приложил к уху, слушая гудки. На том конце коротко ответили. — Ярослав Матвеевич? Ага, привет. Слушай, я тут по делам задержусь, не теряй, хорошо? Надо результаты Горячеву завести. Да-да, те самые. Что, говоришь? В школу заехать? Зачем? А, понял, Ярослав Матвеевич, понял. Будет сделано, так точно. Ну, давай. Как всё сделаю — позвоню.

      Игорь убрал телефон и открыл дверь, впуская в душный салон октябрьскую прохладу, отчего притихший Сабашкин поёжился.

      — Ну что?

      — Мёнгюн, — выдохнул Мишка и заворожено дотронулся до серебристой копны.

      — Зовут так?

      — Нет, — тряхнул головой Сабашкин. — Зовут…

      — Шоно.

      Оба уставились на подавшего голос найдёныша, но тот смотрел прямо, даже горделиво, слегка приподняв подбородок.

      — Ты о чём с ним разговаривал всё это время, Мишка?

      — Так, о всяком, — пожал тот плечами и попытался вылезти из машины, когда в спину упёрлась ладонь Кузнецова. — Некогда мне, Игорь Игоревич. Лес ждёт.

      — Ещё подождёт. Спроси, что с ним на дороге случилось.

      Золотистые глаза мальчишки недобро сверкнули, пронзив беспокойно завозившегося Сабашкина, затем полоснули по стоящему позади Кузнецову. Тот нахмурился.

      — Бычак, — нехотя разлепляя губы, ответил найдёныш и снова замолк.

      — Что сказал?

      — Нож, говорит. Может, пырнул кто.

      — Посреди трассы?

      Сабашкин пожал плечами.

      — Кто это был?

      — Ёштю.

      — Враг, — тут же перевёл Михаил.

      — А конкретнее?

      — Тургак. Злой дух.

      Голос найдёныша был глубоким, хрипловатым и раскатисто рычащим, отчего по загривку Игоря прошлись мурашки. Да и держался он так, словно знал, что ничего не грозит, взирая на мужчин с холодным интересом, как скучающий хозяин за играющими в ногах котами. Ни Сабашкин, умевший и с ножом управиться и птицу подстрелить, ни крепкий Кузнецов опасности не внушали, а вот он… Игорь стёр с лица наваждение и отпустил несчастного друга. Пожали друг другу руки и разошлись: Михаил к Анютке, вышедшей на крыльцо, а Кузнецов — в «крузак».

      Найдёныш молчал. Смотрел на дорогу, изредка заинтересовано провожая глазами то дом, то столб, то спешащих в школу детей с разноцветными портфелями. Игорь перебирал пальцами руль, размышляя над дальнейшим, но мысли совсем не лезли в голову — сплошная пустота.

      — Ну и что мне с тобой делать? — устало спросил Кузнецов и получил мгновенный ответ:

      — Азыра.

      — Снова-здорово! — в сердцах ударив руль, Кузнецов попал по сигналу, напугав переходящих по «зебре» школьниц. — Так, ладно. Покатаешься со мной, а потом… Потом посмотрим.

      И вдавил педаль газа, заставляя массивную чёрную тушу автомобиля рвануть вперёд.

      Ехали в молчании минут пятнадцать, пока Игорь не свернул к знакомому зданию и не заглушил мотор, припарковавшись. Неуклюже протиснулся меж сидений, взял с заднего папку и вышел, бросив найдёнышу: «Сиди здесь». Почти десять, Горячев должен быть на месте вместе с Костей, от воспоминаний о котором Игорь как-то скис, чувствуя лёгкую нервозность. С той ночи он так и не позвонил, даже не написал, да и сам Зверев не спешил идти на контакт. Игорь коротко поздоровался со спешащей по делам молоденькой ассистенткой, остановился перед знакомой дверью, вдохнул и выдохнул, собираясь с мыслями.

      В коридоре была привычная тишина, что слышался неспешный разговор двух женщин за приоткрытой в двух кабинетах от Горячева дверью. Обсуждали мужей. Игорь усмехнулся, покачав головой — Нинка тоже была из таких, жалуясь то на зарплату, то на подарки, то на самого Игоря, завистливо поглядывая на более успешную подругу. Никита, к слову, был совершенно другим: радовался даже купленной шаурме, не говоря про кафе и билеты в кино, которые оплачивал Кузнецов, щадя стипендию студента. Было приятно выбраться из шкуры неблагодарного и чёрствого скота и стать кому-то самым заботливым и милым.

      — Ты чего на пороге застыл? — в бок больно толкнули и Игорь взглянул на стоявшего рядом старика. Тот хитро прищурился и пошевелил отпущенными усами. — Потерялся?

      — Да нет, к тебе пришёл. Вот, — Игорь протянул папку.

      — Всё ж сделали, вот же ж контры, — смешно ругнулся Горячев и, отомкнув кабинет, пропустил вперёд гостя. — Чай будешь?

      — Да нет, спешу.

      — Работа?

      — Типа того, — уклончиво ответил Игорь, проходя в глубь и осматриваясь по сторонам. Остановился у стола Зверева и осторожно заглянул за аккуратную стопку бумаг, заинтересовавшись наброском в оставленном им блокноте. — А Костик где?

      — Скоро придёт. Подождёшь?

      — Ну, если скоро…

      — Значит, и чай будешь, — заявил Фёдор Даниилович, щёлкнув кнопкой и усевшись с довольным видом за свой стол с папкой. — Читал, что написали?

      — Кровь принадлежит животному, от человеческой там мало что есть, а чтобы узнать точно, нужно тело к ним везти, а Ковалёв этого не допустит уже. В общем, вы все правы были.

      — Правы-то правы, — водрузив на нос очки, Горячев быстро пробежался по машинным строкам, похмыкивая. — Только наш пушистый убийца теперь в серийника превращается. Второй жмур тоже, скорее всего, его рук… э-э-э лап дело.

      — Я говорил, — буркнул усевшийся на стул Игорь. — Надо в Росприроднадзор звонить, пусть ищут своего людоеда.

      — Надо так надо, — устало вздохнул старик и кряхтя поднялся. — Ты чай какой будешь, Кузнец: чёрный или зелёный?

      — …Придурок конченый! — хлопнув дверью в кабинет залетел раздражённый Зверев, вытирая с покрасневшей скулы грязь. — Понарожают идиотов, блять.

      — Ты чего, Костик? Что случилось?

      — Под самыми окнами дебил один решил Маруську помучать, представляете? — зло цыкнул Зверев, повесил сумку на спинку стула и чиркнул молнией куртки. — Я ему говорю: не трогай, а он за глухого косит. Вылупился на меня и молчит. Ну я и…

      — Сейчас? — хрипло спросил притихший Кузнецов, впервые попавшись на глаза вдруг замершего Зверева. Тот притих и коротко кивнул, отведя от Игоря взгляд. — Белобрысый, в свитере?

      Костя дёрнул губой, буркнул сухое «ага» и сел за стол, делая вид, что слишком занят началом рабочего дня. Не было ни тёплого взгляда, ни улыбки — холодная отстранённость и нежелание смотреть на Кузнецова — вот и всё, что тому досталось после горячей пятничной ночи. Что-то пошло не так и Костя, который всё ещё виделся Игорю раскрасневшимся, изнеженным и довольным, выглядел не особо счастливым, всё сильнее напрягаясь в его присутствии.

      — Ну-ка, — Горячев достал аптечку из шкафа, поставил на угол стола и достал вату с перекисью, — пройдите к вашему непосредственному начальству, Константин Дмитриевич, будем рану обрабатывать. Давайте, молодой человек, топ-топ. Будет крайне жаль, если поймаете, к примеру, столбняк.

      Тот нехотя поднялся, обошёл стол и предстал перед вооружённым ватным тампоном криминалистом, поворачиваясь раненой щекой. Кузнецов встал со стула.

      — Он тебя ударил?

      — Я первый начал, — признался Зверев, дёрнувшись от холода, а после — жжения.

      — Я сейчас.

      Игорь выскочил из кабинета, бегом пронёсся по коридору и выбежал на улицу, ища глазами автомобиль и найдёныша. Тот сидел на капоте, уперевшись ногами в новенький бампер, спрятав руки в карманы выданной Кузнецовым куртки, и смотрел на вздыбившую чёрную шерсть кошку. Та вцепилась в толстую берёзовую ветку, зло шипя на парня, но выглядела целой. Но злость Игоря пробрала не за это. Подскочив к найдёнышу, схватил за ворот и резко сдёрнул вниз, заставляя слезть с капота, едва не уронив.

      — Ты, блять, башкой думай куда садишься, — рыкнул он в лицо насупленному найдёнышу и не увидел и капли раскаяния. — Я её только недавно починил, столько бабок отдал, а ты жопой своей вмятину решил оставить. Где тебе ждать сказал? В машине, блять.

      Найдёныш молчал, свирепо буравил взглядом Игоря, что, казалось, почувствовалось жжение на коже, раздувал узкие ноздри, но всё же разлепил губы и тихо выдал:

      — Прости.

      Игорь оторопел. Прозвучало это хоть и с сожалением, но твёрдо, словно на него, Кузнецова, напирали с извинениями, а он открещивался и не принимал. Но найдёныш оказался гордым и голову не отпускал, взгляд не отводил, смотрел прямо и бесстрашно, заставив Игоря ещё больше разозлиться.

      — В машину, — приказал он уверенным шёпотом. — Живо.

      Тот послушался.

      Игорь вернулся сразу, чувствуя себя паршиво: не ради кошки, — он, так-то, собачник, — а Зверева бросился на парня, не разобравшись. Животное несчастным не выглядело и продолжало сидеть на ветке в момент ухода Кузнецова в здание, а после нагло уселось на капот ближе к стеклу, будто насмехаясь над найдёнышем. А вот Зверев появлению Игоря был не рад и тут же попытался ретироваться прочь из кабинета, когда в нём показалась плечистая фигура Кузнецова. Тот поймал ассистента за локоть, больно сжав, и тут же отпустил, стоило Косте дёрнуться.

      — Может, поговорим? — понизив голос, спросил Игорь, заглядывая в жёлто-зелёные глаза Зверева.

      — Да поговорили уже, — недовольно бросил тот и протиснулся к двери, оставив недоумевающего Кузнецова наедине с попивающим чай криминалистом.

      — Вот понимаю, молодёжь думает, что знает, как жизнь прожить без чужих советов, а ты-то землю побольше топчешь, а ума — с мензурку. Костик — птица гордая, его не прошибёшь, скорее нам бюджет выделят, чем ты прощение заслужишь. Уж не знаю, что там у вас произошло, Кузнец, — Горячев довольно причмокнул и хитро прищурился, — но проще у женщины второй шанс выпросить, чем у Константина Дмитриевича.

      — Вот без советов «Давай поженимся» прекрасно обойдусь, — огрызнулся Кузнецов, набычился и буркнул на прощание. — Всё, пока.

      Настроение стало ещё хуже, чем до встречи с Костиком, и, потоптавшись на месте в надежде, что сейчас тот появится в коридоре и они спокойно поговорят, направился прочь. Ехать в школу совершенно не хотелось, в животе протяжно урчало, а в салоне сидел найдёныш, пристроить которого было труднее, чем бездомного щенка. Спокойный, но не расслабленный, он подался вперёд, разглядывая через стекло пушистый чёрный комок меха с огромными зелёными глазами. Маруся, если это была она, оказалась дамой в теле, откормленной, ухоженной, но бездомной. Правое ухо, когда-то отмороженное на треть, выглядело уродливо на фоне общей красоты, выдавая тяжёлое прошлое и боевое настоящее. Лениво моргнув, она проводила Кузнецова до «крузака» и, вальяжно потянувшись, спрыгнула на рассыпанные ветром листья.

      — Зачем кошку мучал? — спросил Игорь, сев за руль.

      — Аш-курсак.

      — По-русски можешь?

      — Хотел есть, — медленно, разрубая предложение по словам ответил найдёныш.

      — В смысле «хотел есть»? Ты, блять, кошку сожрать хотел?!

      — Он хотел, — и повернул голову к окну, где вокруг берёзы наворачивало круги чёрное наглое животное, щуря огромные зелёные глаза.

      — Всё, едем в школу, — рыкнул вместе с мотором Кузнецов и опустил ручник. — И давай без странностей. Итак весь день коту под хвост.