Мы учились, мы влюблялись, мы с тобой делили тайны.

Эти десять лет промчались, прозвенел звонок прощальный

Любовные истории

      Для многих школьные воспоминания — самые ценные. Не студенческие, не семейные, но именно те, в которых провёл десять лет одной семьёй в стенах родной школы. Учился, шалил, дрался, влюблялся — целая маленькая жизнь. Игорь же свою вспоминал с не особой охотой и оставался равнодушен к встречам выпускников, куда его приглашала бывшая староста класса Анжела. Он всегда был где-то на середине: и винить себя особо не было за что, и жалеть — не жалел, и представлять, как бы исправил некоторые моменты, — не представлял. Прозвенел последний звонок, за плечами осталась школа, а с ней и большинство друзей, про которых когда-то думал, что будут до самого конца. Иллюзия дружбы, как высказался однажды встреченный Игорем осунувшийся и постаревший на лет десять Вовка, таксующий по выходным, чтобы держать семью на плаву. Остальные тоже изменились: кто-то бизнес открыл, кто-то уехал, кто-то умер… Но что было не отнять у Игоря, так это равнодушия к знакомым фамилиям и лицам, которые он встречал.

      Школа №1 города Дневорск заставила его вспомнить былые дни своими широкими коридорами с серым бетонным полом в белую крапинку, отштукатуренными стенами и старыми дверями кабинетов, из которых то и дело кто-то выглядывал во время перемены. Сплошной галдящий поток окружил Кузнецова, обступил, подобно речной воде, увлекая за собой, пока он пытался сориентироваться, вчитываясь в таблички кабинетов. «Класс биологии», «класс химии», «класс математики»… Он шёл вперёд, косясь на следующего за ним найдёныша. Тот держался ближе к Кузнецову, следил за всеми исподтишка, опустив голову и раздувал ноздри, улавливая множество запахов. Как оказавшийся в новом для себя месте пёс, подумалось Игорю.

      Поток разбился на две струи и часть начала подниматься по лестнице, куда направился Кузнецов, следуя за стайкой пятиклашек, над которыми возвышался настоящей скалой. Те, не замечая его, увлечённо рассказывали историю о неком Кирилле, что признался Маше, а гулять ходил с Викой. Невероятные любовные страдания молодого ловеласа остались без окончания, стоило Игорю выцепить взглядом учительскую, из которой вышла молодая преподавательница, державшая в руках планшет и привычный школьный журнал. Игорь оглядел её с головы до кончиков узких носков чёрных туфель и двинулся наперерез, разрубая поток спешащих школьников.

      — Доброе, — поздоровался он, оказавшись в двух шагах от педагога и тут же добавил — старший лейтенант Кузнецов Игорь Игоревич.

      Молодая, едва подобравшаяся к тридцати женщина остановилась, смерила Игоря испытующим взглядом, выгнув аккуратную тёмную бровь, и изогнула уголки полных, накрашенных неяркой помадой губ. Выглядела она сущим ангелом, но Игорь почувствовал коварный, словно у тигрицы, характер, стоило ей ответить глубоким приятным голосом:

      — Такое уж доброе, — и блеснула зелёными глазами. — Из-за Чурикова здесь?

      — Нет, — Кузнецов огляделся по сторонам и подступился ближе, заговорщицки зашептав. — По поводу Семёна Константиновича. Он же у вас преподаёт?

      — Во-первых, не у нас, а в школе, во-вторых, а что, собственно, случилось?

      — А это простым преподавателям разглашать права не имею, — разведя руками, улыбнулся Кузнецов, ничуть не скрывая добродушной насмешки.

      Глаза у дьяволицы опасливо сузились, прошлись по Игорю от ботинок до макушки всклокоченных волос, оценивая, и заинтересованно метнулись на стоявшего позади найдёныша. Тот всё время молчал, лениво разглядывая пробегающих мимо школьников, спешащих со звонком на уроки, что не сразу заметил чужой интерес.

      — Тогда рада знакомству, Игорь Игоревич, Золотарёва Анна Эдуардовна, — и улыбаясь протянула руку. — Заместитель директора по учебно-воспитательной работе. А это…

      — Стажёр.

      — Какой молодой.

      — Какого выдали, — отшутился Кузнецов, а сам напрягся, чувствуя, как золото глаз прожигает спину. — У меня пара вопросов насчёт Щербина, уделите время?

      — Нашим бравым стражам порядка? Почему нет, — Золотарёва глянула на аккуратные маленькие часы, висевшие золотым браслетом на худом запястье, и задумчиво скривила губы. — Только своим бесхозным задание выдам.

      Игорь кивнул и послушно сопроводил заместителя до двери, где начищенная медная табличка гласила «Кабинет истории», галантно открыл дверь, впуская даму, и остался ждать. Найдёныш крутился рядом, жадно втягивая носом различные запахи, с интересом поглядывая вокруг себя, будто оказавшись первый раз в стенах школы. Игорь наблюдал, ловил на себе вопросительный взгляд и вдруг достал из кармана мятую купюру и протянул парню:

      — В столовку сходи, а то голодный весь день.

      Тот несколько секунд буравил взглядом старую замызганную сотней касаний бумажку, осторожно взял и развернул, рассматривая Большой театр, после сложил и направился куда-то в конец коридора, где скрылся за поворотом. Игорь хмыкнул, отвернувшись лишь когда из поля зрения исчез найдёныш, отошёл к окну, откуда открывался вид на пустое футбольное поле, за которым простирался знакомый ему пустырь с неровной линией гаражей по левому краю. По той крупице, что дал Горшков, Щербин шёл через поле в свой район, где предположительно проживал, но наткнулся на людоеда, от которого пытался убежать, а после защититься. А значит, шёл он через это поле.

      — Не устали? — голос Золотарёвой разлился в необычайной тишине коридора, обволакивая Игоря мягким одеялом. — Пойдёмте в учительскую. А где стажёр?

      — Отправил в столовую

      — А как же расследование?

      — Успеется, — неопределённо ответил Кузнецов, почесав щёку плечом. — Так вы знали Щербина?

      — Не особо. Он весьма закрытый, других преподавателей сторонится, но ученики отзываются положительно, в конфликтах замечен не был, да и двадцатилетний стаж о многом говорит.

      — Он всегда домой возвращался через пустырь?

      Золотарёва остановилась у двери учительской и задумчиво нахмурилась.

      — Нет, как и большинство — на автобусе. А что произошло?

      Игорь зашёл в просторный светлый кабинет, сразу ощущая себя неуютно в окружении лазурных обоев, деревянных шкафов с папками, журналами, тетрадями и стопками бумаг, стоя на старом линолеуме у простого, оставшегося с советских времён стола, за которым сидела полная женщина с высоким начёсом. Прихлёбывая чай с печеньем, она окинула взглядом Кузнецова, затем глянула на Золотарёву и хмыкнула.

      — В субботу на пустыре было найдено тело Щербина Семёна Константиновича. Предположительно был загрызен хищным зверем.

      — А я давно говорила, что надо этих собак перестрелять к чёртовой матери, — подала голос женщина, брезгливо скривив густо накрашенные губы.

      — Валентина Фёдоровна, — склонив голову, осуждающе проговорила Золотарёва, а сама прошла к своему прибранному столу и положила журнал с планшетом. — Правда, собаки?

      Игорь пожал плечами.

      — А с Ковалёвой уже разобрались? — вновь подала голос Валентина Фёдоровна, грозно сведя накрашенные брови. Взгляд у неё был таким же тяжёлым, как у всех учителей советской школы, от которого продирало до самых костей.

      — Почти, — уклончиво ответил Кузнецов, подойдя к столу Золотарёвой и присел на неудобный деревянный стул. — Дадите адрес Щербина, чтобы мы связались с его женой, матерью или с кем он проживает?

      — Один он жил, — вклинилась Валентина Фёдоровна, со звонким стуком поставив кружку. — Как бобыль. Маруська ещё пыталась с ним шуры-муры завести, да с трудовиком сошлась, а этот как был один, так и остался.

      — А вы откуда всё знаете?

      — Об этом вся школа знает. Не учебное заведение, а притон: то цыгане, то балбесы недоученные, то молоденькие вертихвостки в стажёрах. Совсем забыли, как настоящая школа выглядеть должна.

      — Валентина Фёдоровна, всё со школой хорошо.

      — Как же хорошо. Вы им позволяете, а они на шею уже сели, ножки свесили и ездят на нас, как на лошадях. Только попробуй голос поднять — полиция, заявление, на телефоны эти свои снимают. А педагогам как теперь эту стаю обезьян учить прикажите?

      — Как в советское время учили, так и учите, — выдохнула Золотарёва, помассировав правый висок, а после поискала бумажку, взяла ручку и быстрым широким почерком написала адрес.

      Кузнецов поблагодарил, сложил бумажку напополам и спрятал во внутренний карман, поднимаясь со стула и направляясь в сторону двери.

      — Знаете, Игорь, я понять не могу, зачем вам адрес, если дело по 293-й? Халатность администрации города на лицо, на неё и заводить нужно. Да только Логинов разрешил отстрел бродячих собак, как только на пост мэра пришёл. Вы уверены, что это точно они?

      — Я, Анна Эдуардовна, уже ни в чём не уверен, — Игорь прикрыл глаза, втянул лёгкий морской флёр духов и медленно выдохнул. — То, что его зверь загрыз — сто процентов, а вот что он делал на пустыре за школой, когда живёт на Ворожцова, — другой вопрос.

      — Зверь?

      — Волк, — кривя губы, нехотя ответил Игорь.

      Золотарёва нахмурилась и меж её тёмных аккуратных бровей залегла маленькая вертикальная складка.

      — Только вы мне про Хозяина Тайги не рассказывайте — наслушался.

      — Всё в этой школе чертовщина какая-то, — недовольно отмахнулась Валентина Фёдоровная, убирая кружку в шкафчик стола. — То самоубийства, то теперь эти ваши волки. При советской власти такого не было, кстати. Все знали зачем учатся, место у каждого своё было, заслуженное.

      — Самоубийства?

      — Это ещё не точно установлено, — потерев образовавшуюся складочку, ответила Золотарёва. — Года три назад, может, помните, девочка упала с девятого этажа недостроя в Новой Роще. Кто-то говорит, сама спрыгнула, по другой версии — случайно оступилась. Там часто дети играют, молодёжь собирается, когда её со дворов гонят. Бывает, что и такое происходит.

      — Это у вас «такое», Анна Эдуардовна, да только давно все знают, что район этот недостроенный самоубийцы облюбовали. Нет-нет, да кто-то упадёт.

      — Ясно, — протянул Игорь, почесав большим пальцем скулу, и распрощался, выйдя из кабинета.

      Найдёныша Кузнецов нашёл в столовой, куда его и отправил, но в компании всклокоченного, растирающего расплывшийся синяк на левой скуле мальчишку лет одиннадцати. Тот то и дело ёрзал на стуле, глядя большими серыми глазами на пожиравшего пирожок Шоно, то и дело затравленно оглядываясь назад, где был вход. Тёмно-синие брюки запылились, у пиджака болтался оторванный наполовину карман, а рубашка недосчиталась двух пуговиц, оголив свежие ссадины на светлой коже с россыпью родинок. Портфель, явно доставшийся от старшего брата, потёртый, старый и с пришитыми лямками, висел на высокой спинке стула, набитый учебниками.

      — Поел? — спросил подошедший к столу Кузнецов, заставив вздрогнуть мальчонку. — А это кто?

      — С-Саша Ак-акимов… — заикаясь тихо ответил тот, втянув голову в плечи, ожидая затрещину.

      — Игорь, — представился Кузнецов и протянул раскрытую ладонь, на фоне худенькой птичьей лапки школьника выглядела медвежьей пятернёй. — Ну, Саша Акимов, какими судьбами здесь, чего не на уроке?

      — Да это…

      Мальчонка отвёл взгляд в сторону и густо покраснел, сжимаясь в стул, надеясь исчезнуть под пытливым взглядом Кузнецова. Тот глянул на синяк, но ничего не сказал. Свежий, подметил про себя Игорь.

      — Заблудился. Он помог, — коротко ответил найдёныш и впился клыками в мягкое тесто пирожка.

      — Это тебе спасибо! Как ты этих дураков раскидал… ух! Борьбой занимаешься? Карате? Айкидо? Я бы тоже так хотел, чтобы этому идиоту Чурикову по соплям надавать.

      Игорь нахмурился. Знакомое предчувствие беды закололо под затылком и Кузнецов нервно перебрал пальцами ключи от машины:

      — Доел? Пошли.

      Он уже повернулся к дверям, как путь преградил невысокий, но широкоплечий мужик в голубой спортивной олимпийке, привлекающей внимание. Скошенный лоб, светлые волосы сбритые почти под ноль, тяжёлый взгляд под насупленными бровями пронзал найдёныша, потом скользнул на Игоря и вся враждебность исчезла, сменившись удивлением.

      — О, Кузнец, — выдал мужик и протянул ладонь. — Какими судьбами?

      — Да так. Привет, Серёга.

      Домбарова Игорь другом не то, чтобы не считал, скорее вынужденным товарищем, когда приезжал к бабке в Дневорск, сосланный родителями на воспитательные работы. Тогда они гуляли с зари до самой ночи, облазили все свалки и гаражи, наслушались всяких городских страшилок и даже устроили ночь охоты на призраков в старом особняке, где Игорь порвал новенькие шорты. С той поры прошло лет двадцать, может, двадцать пять, бабка умерла и он больше не приезжал, дружба потихоньку сошла на нет, пока Кузнецов не переехал и первым, кто про это узнал, оказался Домбаров, столкнувшись с Игорем в супермаркете. Обижался недолго и буквально через неделю позвал отметить переезд.

      — Твой? — указал подбородком Домбаров в сторону стола, за которым сидел притихший Акимов, съёжившись под взглядом физрука.

      — Мой. А что?

      — Да так, — замялся Серёга и нехотя ответил. — Моим по щам надавал в туалете. Вот, хочу выяснить, почему.

      — Ты вон, парня спроси, откуда у него такой фонарь под глазом, а потом ругайся.

      — Говорят, первый полез.

      — Ты тоже первым всегда лез? — прищурил глаза Кузнецов, смерив передёрнувшего плечами Домбарова.

      — Ладно, не напрягайся, ща разберусь, — отпихнув от себя нависающего опера, Серёга сделал пару шагов в сторону. — А ты чего в школе забыл?

      — Как доешь — к машине, — ткнув указательным пальцем в медленно жующего Шоно, Игорь повёл Домбарова в коридор. — Учителя информатики знаешь?

      — Семёныча? А чего не знаю — знаю, конечно. Он ещё у меня преподавал. А что?

      — Может, знаешь, что его через пустырь понесло? Живёт, по словам вашего завуча, на Ворожцова, а это совершенно в другой стороне.

      — А, так у него гараж где-то здесь. Стартер помог поменять, когда сдох у школы.

      — Гараж?

      — Ну, прикинь. Я тоже удивился. Спросил, зачем. Говорит: от отца достался, продавать не хочет — память.

      — А машина?

      — Был «Жигулёнок». Копейка, вроде. Так что случилось? Убили кого?

      — Загрызли. Информатика вашего.

      — Да ладно?! А чего про гараж спрашивал? — почесав нос, спросил Домбаров и тут же заговорщицки добавил, растянув задорную лыбу. — Думаешь, это стая бродячих собак-грабителей?

      — Ты что-то слишком весёлый для такой новости.

      — Ну а чё ещё делать? Помер и помер. Жаль, конечно, человека, но… — он запнулся и мотнул головой. — Ладно, о покойниках либо хорошо, либо ничего.

      — Кроме правды.

      — Какой?

      — Не знаю, это у вас нужно здесь спрашивать. Самоубийства, убийства, учителя, покрывающие насилие. Ничего не забыл?

      Серёга резко остановился и повернулся к Кузнецову, сунув руки в карманы олимпийки и набычившись, пытаясь казаться куда крупнее, чем был на самом деле. Игоря он не пугал, но вид прищурившего левый глаз Домбарова, напоминал типичного бритоголового братка из фильмов девяностых.

      — Слушай, Кузнец. Я же не спрашиваю, какие вы там с цыганами мутки водите, так и ты не лезь особо. Всё хорошо в школе. А пацаны так, задирают друг друга, сам, что ли, не учился?

      — Учился, поэтому и предупреждаю. Дозадираются, что один с ножом придёт или «Сайгу» отцовскую притащит. Ты учителем стал, так учи своих обормотов, как вести себя, а не бегай на разборки с дошколятами.

      Хлопнув на прощание хмурого Домбарова, Игорь направился на выход, но, вспомнив кое-что, остановился и обернулся к уходящему от него другу. Свистнул, привлекая внимание и спросил:

      — А гараж какой?

      — Ты мент или кто? Вот сам и ищи! — ответил Серёга, вскинул руку с оттопыренным средним пальцем, и скрылся за поворотом.

      Покачав головой, Кузнецов усмехнулся и вернулся к машине, дожидаясь найдёныша. Телефон хранил молчание и Игорь, устроившись поудобнее за рулём, слушая урчание прогревающегося двигателя, полез в новостные ленты искать упомянутое Валентиной Фёдоровной самоубийство. Недостроенный район, — амбициозная попытка влить свежую кровь в умирающий городок, — находился на окраине и казался скорее аппендиксом, чем частью целого организма. Частые тусовки, драки, разборки приманивали не только молодёжь, но и детей, любивших поискать сокровища и призраков среди котлованов, бетонных плит и девятиэтажных остовов. Но чаще всего там находили наркотики, презервативы и неприятности. Кузнецов цыкнул, пролистал свежие новости, вчитываясь в заголовки статей, всплывших в поиске, когда на экране вспыхнул номер Горшкова.

      — Алло, Кузнец? Ты где пропал?

      — В школу заехал, как договаривались. Случилось что?

      — Да нет. Пока нет. Слава богу. Выяснил чего?

      — Ничего особенного: жил один, на Ворожцова, до работы на автобусе ездил, в собственности есть гараж недалеко от школы. Может, туда и направлялся.

      — А жил где, говоришь?

      — На Ворожцова.

      — А гараж где-то в районе школы? — майор хмыкнул. — Значит, близких родственников не нашёл?

      — Соседей могу расспросить, но, если верить коллегам, человеком Щербин был закрытым, неразговорчивым, преподавал в школе лет двадцать, может, больше. Жены не было, романов не заводил. Так что, поспрашивать?

      Горшков замолчал, явно раздумывая над сказанным, лишь пластиковый колпачок размеренно стучал по уголку стола, как любил делать майор, погрузившись в мысли. После выдохнул и устало ответил:

      — Делай, что сочтёшь нужным. Я пока Краснову все материалы предоставлю, пусть решает что дальше.

      — Подожди, майор. Ты помнишь про самоубийство года три назад в Новой Роще? Вроде, девчонка то ли сама, то ли оступилась.

      — Было что-то такое. Дело Следственный Комитет вёл. Вроде, признали неосторожность во время игры.

      — А имя не помнишь?

      — То ли Смирнова, то ли Николаева. А с чего ты вдруг про это вспомнил?

      — Да так, одна из учителей упомянула.

      — Странно, что ты не помнишь, — хмыкнул Горшков. — Дело-то громкое было, на уши всех подняли. Егоров вскрытие делал. Ни наркотиков, ни алкоголя не обнаружил, на этом и закрыли.

      Кузнецов нахмурился, заметив вышедшего из школы Шоно, и поманил к себе. Тот, нахохлившись в безразмерной куртке, быстрым шагом приблизился к «крузаку», залез в тёплое нутро и запихал в рот последний кусок пирожка, скривившись.

      — Ладно, майор, спасибо, — и отключился. — Ну как, вкусно?

      — Док, — недовольно прошипел найдёныш, но губы облизнул. — Кулун вкусный. Это — нет.

      — А кулун — это…

      — Лошадь, — и задумчиво пожевав остаток пирожка, дополнил. — Молодая.

      — Жеребёнок?

      Тот кивнул и отвернулся к окну, задумчиво скользя по домам и голым деревьям. «Крузак» раскатисто зарычал и медленно вывернул на дорогу.