Свежий холодный воздух бьёт в лицо. Серёжа плотнее закутывается в куртку Юли, греет руки в подкладке и, вопреки всему, подставляет лицо ветру. Он так давно не был снаружи, что почти забыл, каково это. Не было грязных мягких стен, судорожно исписанных черным росчерком угля. Не было решёток на окнах и дверях, в которые иногда малодушно хотелось засунуть голову и одним движением просто сломать себе шею. Не было зеркала, в котором бы мелькали черные перья, жёлтые глаза и кривые злобные ухмылки.

Вода, рассекаемая носом лодки, призывно блестела. Серёжа опустил руку за борт, ощутил стремительный поток и попытался вернуться в реальность. Попытался не думать о том, как легко можно было перевалиться через край лодки, вдохнуть холодной грязной воды Невы и уйти на дно. Илистое дно куда лучше, чем отвратительный весёлый взгляд Рубинштейна, проникающий прямо до костей.

Игорь тяжело молчал за его спиной.

Серёжа не знал куда себя деть. Он так смертельно устал. Хотелось свернуться калачиком, спрятаться под сиденье лодки и долго надрывно плакать, как он год себе запрещал. Лучше было на рукавах своей смирительной рубашке повеситься, чем показать Рубинштейну какую-то личную эмоцию. Единственным его хорошим воспоминанием за это время был момент, когда хвалёный гипноз на нем так и не сработал. Серёжа с Птицей оба хохотали тогда, как безумцы, которыми они и являлись. И были единодушны в желании ударить Рубинштейна лицом о стол.

Разумовский не осознавал себя и половину дней в психушке, но в те, что сознание его не подводило, запрещал себе даже думать об Олеге. Скорбь и горе от осознания, что он умер, делали все только невыносимее. Когда Птица впервые появилась снова, он готов был умолять ее больше не принимать облик Олега. Не пришлось — та только мелькала черными перьями.

Когда Игорь Гром залетел к нему в камеру и чуть не убил его, он был даже немного счастлив. Он не видел никого кроме Рубинштейна и Софочки уже почти год. Это начало сводить его с ума больше обычного. Он даже не пытался сопротивляться, слишком устал бороться с собой, с Птицей, с Рубинштейном. Боль не была в этом месте чем-то новым, неистовое желание, чтобы все это закончилось, тоже, так чего сопротивляться.

Когда Игорь приходит к нему на следующий день и говорит об Олеге… Лучше бы ещё раз дал по лицу.

Серёжа не понимает: он в недоумении, растерянности, шоке, ужасе. Олег мертв. И Игорь сам об этом сказал, в тот роковой вечер, когда Птица явила свое истинное лицо. А теперь он приходит и говорит, что Олег жив, что он взрывает Санкт-Петербург и закладывает бомбы в метро, что он убивает людей, что он наёмник-террорист…

Чайка кричит над его головой, и Серёжа возвращается в реальность. Вновь плотнее закутывается в куртку, глотает красные таблетки и ищет черные перья взглядом. Телевизионная студия уже виднеется впереди.

— Если это и правда Олег… Что ты с ним сделаешь? — Серёжа не верит, что там действительно Олег, но то, как Игорь смотрит, пугает и настораживает. Такими глазами на него из зеркальной стены смотрит Птица, когда рассказывает об убийствах.

— До суда он точно не доживёт, — Серёжа устало думает о том, что это не очень рационально говорить человеку с нестабильной психикой, что он собирается убить кого-то, кто ему дорог.

— Я был о тебе лучшего мнения, — он и правда был. Он видит, что Игорю больно. Серёжа предполагает, что у него уже погиб близкий человек. Серёжа видит в нем гнев и жажду смерти. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, чьей именно.

Остальной разговор проходит как в тумане. Серёжа знает, что это бесполезно, но все равно просит забрать его оттуда, хоть в тюрьму, хоть в другой ПНИ, хоть в могилу.

Первым в телестудию залетает Игорь, звуки драки раздаются мгновенно, и, чуть выждав, из проема выходит Серёжа. Он смотритсмотритсмотрит на силуэт Олега в военной форме и бронежилете, который ударяет Игоря под дых и роняет его на пол. Серёжа чувствует, как начинают подступать паника и слезы, чувствует, как все это душит его, практически убивает. Он так безмерно скучал, что ему требуются все усилия, чтобы вспомнить, зачем он здесь.

Больше не оборачиваясь, Сережа подлетает к мониторам, выдергивает из порта флешку, на которой его почерком выведено black margot и о которой, конечно, не помнит. Хотя идея создать что-нибудь такое действительно была. Его пальцы летают по клавиатуре, пытаясь остановить программу. Мир сужается до одной точки, до одного набора действий. Звуки борьбы слышны едва-едва, Серёже нельзя отвлекаться, как бы не хотелось повернуть голову и ещё раз удостовериться, что Олег действительно там.

Когда программа, наконец, остановлена и люди освобождены из метро, Серёжа выдыхает и ещё раз пробегается по коду глазами. Странно. Оно изящно спрятано среди последних строчек кода, лишь короткий отчёт о фоновом процессе. Но Серёжа, без преувеличения, гений. И, конечно, прекрасно знает, как сам прячет что-то в коде, даже если этого не помнит.

Чертов алгоритм смерти. Серёжа в ужасе. Рыдания подкатывают к горлу, а руки трясутся. Это было написано его руками, это он чуть снова не стал массовым убийцей. Это он позволил Птице творить, что вздумается: вредить городу, Игорю, убивать невинных, взрывать и поджигать, пользоваться Олегом.

Олег.

Серёжа нажимает на последнюю клавишу, отключая программу, разворачивается и бежит. Он смотрит на Олега, прижимающего Игоря к полу, на кровь и осколки стекла, на берег Невы. Он видит жёлтые глаза, черные перья, высокую фигуру с крыльями и длинными когтями. Птица усмехается, тянется к нему, и Серёжа чувствует, как его начинают толкать куда-то назад, в глубину разума. Где он не видит, не слышит, не чувствует. Не существует.

Серёжа даёт отпор.

Он борется, кричит и кричит, вонзает свои коротко остриженные ногти Птице в лицо. Всеми силами упирается в свою суть, в свое я и не пускает. Он не может допустить гибели ещё кого-то. Он не может позволить Птице снова дергать его за ниточки, как дешёвую марионетку. Птица, если ей не сопротивляться, никому из них покоя не даст.

Серёжа так хочет поговорить с Олегом, сказать ему хоть пару слов, удостовериться, что он действительно здесь. Жив, дышит, пришел спасать его из того ужасного места, пришел помочь. Серёжа хочет встать на колени и молить, молить о прощении: за то, что втянул; за то, что не дождался; за то, что помешал сейчас, хотя так было и правильнее. Серёжа хочет обнять его, прижать к себе и никогда больше не отпускать. За это он готов хоть вернуться туда, хоть сесть в тюрьму. Хоть умереть.

Только бы минуту! Всего одну минуту!

Перья Птицы вдруг вспыхивают пламенем, и Серёжа с ужасом наблюдает, как она, крича и визжа, кометой вылетает в разбитое окно. Мимолётное ликование сменяется ужасом — у него, может быть, действительно есть всего лишь минута.

Надо действовать быстро.

В реальности, кажется, прошло лишь пару секунд. Олег все ещё прижимает Игоря к полу, но теперь скорее душит его, чем удерживает. На дрожащих ногах Серёжа делает шаг вперёд. У него больше не осталось сил двигаться быстро.

— Олег? — голос хрипит, но звучит ровно. Подступающие слезы сушат глаза, — Олег, я прошу тебя, остановись… — Олег замирает, Игорь начинает надрывно кашлять, а Волков так и не двигается.

Наконец он поднимает голову. Серёжа смотрит в такие родные серо-голубые глаза, на лохматые волосы, подстриженные в ручную, на гладкое, загорелое от палящего сирийского солнца лицо. Господи, как же он скучал.

— Ты ведь настоящий, правда? — вырывается у него против воли. У Серёжи подкашиваются ноги. Он мешком падает на колени. Слезы текут по щекам, Серёжа хочет сказать ещё что-нибудь и захлёбывается воздухом, — Умоляю, скажи, что это действительно настоящий ты… Пожалуйста, я не переживу ещё одного обмана! Олег, пожалуйста!

Серёжа обхватывает себя руками, словно он снова в смирительной рубашке. Олег встаёт с кашляющего Игоря и медленно начинает подходить к нему. Его руки мягко выставлены вперёд, будто здесь на полу сидит не Серёжа, а испуганный зверь.

Серёжа решает не дожидаться, пока он подойдёт. И так ждал слишком долго.

Он вскакивает на ноги и бросается к Олегу в объятия. Через секунду он оказывается в горячем кольце рук, прижатый к твердому бронежилету. От Олега пахнет кровью, потом, порохом, песком Сирии, домом. Ноги вновь его подводят, и он практически повисает в родных руках. Возможно, пачкает слезами плечо форменки. В голове мелькает ужасная мысль, что если ради этих объятий нужно было бы убить ещё пять человек, он бы сильно задумался.

— Это действительно я. А это действительно ты. Рад, что в твоей рыжей головушке больше нет той пернатой мрази, — раздаётся шепот у самого уха. Голос у Олега прокуренный, шершавый, но такой родной, что вызывает очередной поток слез.

— Ты… Действительно все это затеял, потому что он попросил? Прости меня, я не хотел всего этого. Все эти люди, и тогда и сейчас, они погибли из-за меня. Ты чуть не погиб, убил стольких людей, а все из-за того, что я так и не мог взять его под контроль. Все из-за того, что я безвольная тряпка, что я не справился. Я…

— Серый, на это сейчас нет времени. Нам надо уходить, быстро…

— Куда вы собрались идти? Дроны летают по всему городу, вас засекут через пару минут, — Игорь уже встал. В его руках острый осколок стекла, он больше не выглядит взбешённым, просто настороженным. Олег одним плавным, практически незаметным движением заслоняет Серёжу собой. Ему ничего не остаётся, кроме как вцепиться в его форменку сильнее.

— Ты действительно думаешь, что я идиот? — Олег практически рычит на Игоря. Серёжа начинает всерьез опасаться, что они опять начнут пытаться убить друг друга.

— Игорь, я прошу тебя… — Серёжа даже сам не понимает о чём, просто просит и смотрит Грому прямо в глаза.

— Ты меня просишь что? Отпустить парочку сумасшедших?! Того, кто заживо сжёг пять человек, того кто организовал три теракта? Того, кто убил человека, который был практически моим отцом? Разумовский, ты окончательно с ума сошел? — Игорь кричит, крепче сжимает осколок и делает два резких шага в их направлении. Серёжа инстинктивно съеживается от громкого звука, ему хочется спрятаться, исчезнуть. Он почти слышит мягкий шелест черных перьев и до побелевших костяшек цепляется за Олега.

— А ты у нас самый святой, да?! — Олег тоже поддается вперёд, — Готов был пожертвовать целым городом из-за собственного эго и упертости. А его, — Олег кивнул в сторону Серёжи, — ты отдал, как лабораторную крысу, на растерзание Рубинштейну! Где было твое хваленое человеколюбие, пока над пациентами клиники издевались.

— Олег, не надо, он не в…

Стекло разрушается с оглушительным треском, кто-то влетает в него со всего размаху. Серёжа окидывает его взглядом: судя по телосложению — мужчина, технологии Хольта, окружён чем-то вроде силового поля, явно настроен агрессивно.

— Да вы что?! Издеваетесь?! Тебя здесь только не хватало, — Олег отбрасывает Серёжу в руки рядом стоящему Игорю, натягивает маску и в один прыжок достает неизвестного. Игорь соображает быстрее, чем он, оттаскивая их в какой-то угол.

— А это…

— Хольт. Младший. Чего не поделили, не знаю, но если они убьют друг друга, плакать на похоронах не стану.

Хольт кидает Олега в стену, и Серёжа инстинктивно порывается встать. Игорь не даёт ему двинуться с места:

— Не лезь. Твоему благоверному только мешаться будешь. А если тебя шальная пуля заденет случайно, то он потом весь Питер на воздух поднимет. Оно мне надо? — Олег встаёт из завала, разминает плечи и возвращается в бой. Серёжа, честно признаться, заворожён.

— Где эти чертовы дроны, когда они нужны? — Игорь ворчит себе под нос, не отрывая взгляд от драки.

— Я их отключил. Совсем, — Серёжа чувствует как его тут же хватают за грудки и встряхивают.

— Ты чего, совсем охуел, Разумовский?

— Там была ещё программа. Должна была перевести дроны в атакующий режим по каким-то критериям. Возможно, убить очень много людей. Ломать ее было очень долго, поэтому я просто выключил все дроны и Марго, — Серёжа смотрит Игорю в лицо. Перед глазами все слегка плывет, голова болит, а суставы начинает ломать. Он узнает первые признаки. Скоро начнется интоксикация от транквилизаторов, которыми его накачивали. Плохо.

Игорь долго смотрит на него в ответ. На его лице сменяется парочка десятков эмоций, за которыми Серёжа не может уследить. Разумовский отводит взгляд.

Раздаётся взрыв. И ещё один. И ещё. И ещё.

Осколки разлетаются в разные стороны. Серёжа прикрывает Игоря раньше, чем успевает подумать. Боли нет. Он чувствует, как его смирительная рубашка в миг становится сырой со спины. Глаза начинают закрываться. В конце концов, этот день был очень долгим. Серёжа не видит ничего зазорного в том, чтобы немного поспать.

Он закрывает глаза.