На часах было около семи часов утра, а я только-только вздумал открыть глаза, нежась в тёплых объятиях. На сей раз мне не хотелось от неловкости поскорее выбраться из них, наоборот, оставаться рядом было в приоритете. Эту ночь меня не мучали кошмары и страшные видения, я не пытался покончить с собой. Эта ночь стала, на данный момент, самой лучшей из прошедших, словно сбылась моя самая заветная мечта. Может, и сбылась.

Я с упоением рассматривал безмятежное лицо Фёдора, безнаказанно прижимаясь ближе. Тёмные волосы разметались по подушке и были похожи на чёрную паутину, в которую уже давно угодила потерявшая голову жертва. А жертва и не была против находиться в этой ловушке.

Приподнявшись, я навис над лицом мужчины и улыбнулся, заметив, как забавно дёргался кончик его носа и подрагивали на редкость густые ресницы. Только сейчас мне довелось рассмотреть каждую чёрточку так пристально и детально: небольшой ровный нос, тонкая полоска потресканных губ, которые оказались очень мягкими и нежными тем вечером, острые скулы и едва заметный шрам, будто бы оставленный тупым ножом на краю челюсти, под левым ухом. Смахнув закрывающие его волосы, я прикоснулся к нему большим пальцем, проведя вдоль. Казалось, что шраму не меньше десяти лет.

Внезапно глаза Фёдора распахнулись, и я замер, словно пойманный за каким-то непотребством, но тут же вспомнил, что вполне себе на законных основаниях имею право трогать своего парня. Оставалось надеяться, что меня не ждали очередные эмоциональные качели.

На затылок легла чужая рука, притягивая меня к лицу напротив и вовлекая в ленивый, утренний поцелуй, не продлившийся долго. После него на губах эспера появилась усмешка, и я фыркнул.

— Чем ты занимался? — в несвойственном ему, игривом тоне поинтересовался Федя, поглаживая меня по волосам.

Я подставился под непривычную доселе ласку и прищурил глаза, ощущая душевное удовлетворение от прикосновений возлюбленного.

Как же быстро всё устаканилось.

— Любовался, — протянул я, ухмыляясь. — Ты очень милый, когда спишь. Зубами к стенке.

— Мстишь, — утвердил Достоевский, шмыгнув носом и положив руку на подушку, закрывая глаза. Я не удержался и чмокнул его в нос, и чей кончик дёрнулся. — Ложись обратно.

— Мне скоро вставать, Федь, — проведя носом по щеке парня, сказал я. — Завтрак кто будет готовить?

— Папа, — промычал Федя и схватил меня второй рукой, со всей силы прижимая к себе, тут же задействовав вторую. Я даже пискнуть не успел, как оказался в захвате. — Спи.

Мысленно усмехаясь, я всё же позволил себе поваляться так ещё часик, вспомнив, что дома ещё находился Антон Павлович. Меня удивило, что Фёдор назвал его папой, но не придал этому значения. В любом случае, это было очень мило.

— Если не секрет, откуда у тебя шрам? — спросил я, устроившись на груди Фëдора, чувствуя частоту его дыхания и биение сердца. Приятно.

— В выпускном классе подрался с одноклассником, — вяло ответил эспер, тяжко вздыхая. — Прямо на выпускном.

— Никогда бы не сказал, что ты любишь решать вопросы силой.

— Не люблю. Но тогда любил. В одиннадцать я избил одноклассницу линейкой, потому что она меня спровоцировала. Кажется, в тот день я познакомился с Ваней…

Я удивился откровению Фёдора, начиная осознавать, что он мне просто доверяет. Это, безусловно, льстило и грело душу.

Я всегда мечтал о собственной семье, но так и не смог её построить.

Мне просто не удавалось жить по устаревшим устоям, среди традиционных семейных ценностей, и в моём обществе не было никого со схожими взглядами.

Ведь я не мог иметь детей.

Выяснилось это где-то в семнадцать лет. Отец тогда был в замешательстве. Он припомнил мне все мои грехи, что делало меня в его глазах «неполноценным мужчиной». Не таким, как он. Ведь мне могли нравиться не только девушки, но и парни. И наводил быт в доме я лучше матери и сестры.

А ещё был бесплоден.

На протяжении всей своей жизни я ходил по врачам и проверялся. Диагноз везде и всегда оставался неизменным.

Бесплодие.

В глазах отца я давно стал позором семьи. Ещë тогда, когда сказал, что мне нравится мальчик из моей группы в детском саду.

Тогда я ещë не знал, каким кошмаром это обернëтся для меня. Ребëнка, для которого не существовало понятий «правильно» и «не правильно».

И отец мне прекрасно всë разъяснил.

Наверное, из-за его установок я пытался подстроиться и жить, как подобает «настоящему мужчине». Возможно, где-то в глубине души я надеялся, что женюсь, заведу детей, а потом впервые за девятнадцать лет навещу оца и скажу: «Я больше не позор семьи. Видишь?» А он… извинится. Скажет, что гордится. Что любит. Что был не прав.

Но вот, мне тридцать семь, а там недалеко до сорока. Я не женат и без детей. И даже не думаю хоть раз увидеться с семьëй. Наверное, для них меня уже не существовало.

А хотели ли они увидеть меня? Я ведь, блять, был их сыном, братом!

Наверное, именно поэтому я прожил так бездарно тридцать семь лет своей жизни. Пытаясь доказать отцу, что я «полноценный». Нормальный.

«Нормальный».

Переродиться в таком теле, как у Эйса, будто было насмешкой судьбы. Мол, теперь ты полностью соответствуешь своему внутреннему миру. Слабый, хрупкий, беззащитный, такой удобный и поддатливый. «Неполноценный».

Но…

Больше таковым я себя не чувствовал, ведь уже не нëс на своих плечах то ужасное бремя, взваленное моих отцом. А рядом с Фёдором и вовсе был самим собой. Атмосфера этого дома и люди, находящиеся в нём, стали мне дороги и близки настолько, что потерять их было бы чем-то ужасным и смертельным. И я точно не собирался терять кого-то, намереваясь защитить всё то, что мне так дорого.

Да, я всё же принял правила этого мира и свою новую жизнь. Именно сейчас можно было сказать, что я счастливый человек, довольный всем.

Ну, почти всем. Если бы где-то мелькнула новость, что Фукучи сбил грузовик, и он отправился в исекай, то радости моей не было бы предела. Но увы.

Посмотрев на часы, я вздохнул и выбрался из ослабевших объятий Фёдора, который крепко уснул. Усмехнувшись, поцеловал его в лоб и полностью накрыл одеялом, покидая уютную постель. Конечно, лениться рядом с любимым всегда приятно, но нужно и честь знать.

Закутавшись в халат, я собирался направиться в ванную, но Фëдор ухватил меня за пояс, потянул его на себя, и я не успел ничего предпринять, как халат распахнулся.

— Ну что за игры…

— Всë пытаешься от меня сбежать поскорее?

Я вздохнул и сел рядом с Федей. Покачал головой.

— Я не уйду. Теперь точно, — я говорил со всей присущей мне нежностью. — Надо было раньше.

Фëдор отложил пояс в сторону.

— Ты готов остаться рядом со мной? Несмотря на то, как это опасно?

Мне оставалось только улыбнуться и, склонившись над мужчиной, прошептать:

— Вся наша жизнь — сплошная опасность. «Убегая от судьбы, мы, как это обычно бывает, мчимся ей навстречу».

Фëдор улыбнулся.

— Тит Ливий. Ты только что доказал мне, что я мало тебя ценю.

Издав смешок, я покачал головой. Наклонился очень близко к лицу мужчины и поцеловал. Фëдор без промедления углубил поцелуй, оказавшись, на удивление, жадным. Я и не спешил прерывать его, сам наслаждаясь процессом.

Но всему хорошему должен прийти конец.

— Всë, всë, временно нам нужно расстаться.

Чмокнув Достоевского в лоб и поймав его разочарованный вздох, я наконец покинул спальню.

***

— С добрым утром, — спокойно зайдя на кухню, произнёс всё ещё сонный, но собранный Антон Павлович, севший на привычное место у окна.

— С добрым утром, Антон Павлович, — я улыбнулся ему и поставил перед ним чашку чая. Ничего не менялось.

Отпив напиток, мужчина в ожидании посмотрел на меня, будто я должен был рассказать заданный на дом стих, но вместо этого вышел к доске в молчании.

— Как прошла ночь? — не выдержал Чехов, спросив напрямую и поставив чашку на стол.

— Без происшествий, — без смущения ответил я, так как стесняться здесь уж точно было нечего и некого.

— Вы просто уснули? — не поверил Антон Павлович, явно намереваясь вытрясти из меня всё, что можно.

Почесав кончик носа, я неловко улыбнулся.

— Сынок, ну не томи меня, — эспер в нетерпении повернулся ко мне, и глаза его загорелись.

Он будто спрашивает, как прошла наша брачная ночь…

— Мы разговаривали, — выпалил я, продолжая улыбаться.

— И всё?

— Ну… Фёдор сначала поцеловал меня, а потом я. Только после этого мы поговорили и уснули.

От волнения я плохо слышал, что говорил. Всё же рассказывать об этом кому-то стороннему было смущающе. Очень.

Антон Павлович выдохнул, словно облегчённо, и тепло, по отцовски, улыбнулся. Видимо, это он и желал услышать.

— Ну так, вас теперь можно законно считать молодой парой?

— Видимо.

Мне хотелось, чтобы этот разговор наконец прекратился. Можно я просто вернусь к своим делам, дядя Тоша? Мне сейчас плохо станет от этого допроса.

— Ладно, ладно, сынок, больше не отвлекаю, — Антон Павлович усмехнулся, похлопав меня по плечу. — Прости этого старика за то, что смущает тут. Я больше всех, кажется, переживал за ваши отношения.

— Нет, что вы, это не смертельно, — поспешил заверить я, успокаиваясь. — Спасибо вам за помощь, Ан…

— Папа.

— Папа, — повторил я.

Я приобнял мужчину за плечо и вернулся к готовке, унимая стук сердца. Меня поставили в такое неловкое положение только что, ааа.

На кухне появился Карма, не проронивший ни слова в ответ на приветствие Антона Павловича. Он подлетел ко мне, опёрся о моё плечо и всмотрелся в изгиб шеи, в молочную кожу, выглядя очень серьёзно и сосредоточенно, будто от его действий зависела чья-то жизнь. Я был по меньшей мере удивлён, а вот Антон Павлович усмехнулся и сделал вид, что хранит великую тайну.

Один я не понимал происходящего.

Тем временем Карма приспустил рукав моей футболки, разглядывая плечо всё так же внимательно и пристально. Тогда я не выдержал.

— Что ты делаешь? — в недоумении спросил я, но не скинул с себя рук подростка.

— Ищу засосы, — с некой враждебностью заявил мальчик и через секунду закончил свои поиски.

Я прикрыл глаза и нахмурился, всё ещё пребывая в замешательстве.

— Какие ещё засосы? — сквозь зубы процедил я и одарил Карму строгим взглядом. Тот не дрогнул.

— Которые мог оставить Фёдор, — как ни в чём не бывало ответил подросток.

Антон Павлович уже вовсю давился своим смехом, а я думал, когда Карма успел стать таким маленьким собственником. Но ещё больше меня волновал вопрос: где он узнал про засосы и почему решил искать их у меня? Не было ничего такого в том, что четырнадцатилетний подросток (особенно такой, как Карма) знал о подобных вещах, но меня всё же коробило.

— Почему ты вообще думаешь, что у меня должны быть засосы? — напрямую спросил я, плавая в догадках.

Карма продолжал оставаться непоколебимым.

— Потому что тебя могут пометить.

И под симфонию цикад за окном и кашля Чехова я стоял с лицом лица, с трудом переваривая услышанное.

Что-то мне подсказывает, что я не хочу больше ничего знать.

— Кто тебе такое сказал вообще? — с нарастающим раздражением спросил я, мысленно заготовив пыточное оборудование для этого смельчака. Лишь бы не Маяковский…

— Энрико, — опередил мои мысли Карма, продолжая испытывать моё терпение. — Он сказал, чтобы я внимательнее следил за твоей шеей, так как любой мужик захочет присвоить тебя себе.

Убью нахрен.

— Так, ладно, а с чего ты взял, что Фёдор хочет меня «присвоить»?

— Потому что на его месте я бы сделал также.

— Приплыли, — Антон Павлович засмеялся в открытую. — Папа! — прикрикнул я, сбитый с толку. Сколько можно!

— Прости-прости, сынок, — прикрывая рот ладонью, мужчина пытался унять приступ гомерического смеха.

Я фыркнул и вернулся к мытью посуды, до боли в челюсти стиснув зубы. Карма, наконец поняв, что наговорил, ойкнул и подскочил к Антону Павловичу, о чём-то заговорив с ним, будто беседы до не было. От нервов мои руки с каким-то остервенением тёрли дно кастрюли, намереваясь дотереть до дыры, а я всё думал, когда упустил этот момент в воспитании подростка.

Слишком увлечённый мытьём уже и так чистой кастрюли, я не сразу ощутил чужие руки, обхватившие меня со спины и сомкнувшиеся на животе. Остановившись, я повернул голову и столкнулся с губами Феди, который незамедлительно воспользовался ситуацией, совершенно не волнуясь о посторонних. Меня вовлекли в глубокий поцелуй, сжимая руки с особым усердием.

Бедные мои рёбра.

— Они… — до моих ушей донёсся возмущённый вдох Кармы, прервавшийся в тот же миг.

— Ну-ка, мальчик мой, — скрипнул отодвинувшийся стул, — пойдём-ка проверим твоё задание. Вчера нам так и не удалось это сделать.

Быстро смекнув ситуацию, Антон Павлович поспешил вывести ребёнка из комнаты, а я… перестал замечать что-то, помимо Феди, на удивление, жадного до внимания и поцелуев. Избежать этого не удалось, поэтому я вытер руки об фартук и обвил их вокруг шеи эспера, полностью отдавшись моменту.

***

Я массировал виски, перед тем как открыть дверь, за которой оказался Тургенев. Он пребывал не в лучшем расположении духа, что было заметно по его мрачному взгляду и нахмуренным бровям. Увидев меня, мужчина попытался сделать лицо проще, но лучше не становилось. Вздохнув, я пропустил его в дом, закрывая дверь.

— Здравствуй, Вань, — поздоровался я, вставая рядом с эспером. — Что-то случилось?

— Случилось… Гоголь случился! — сначала замямлил, а потом резко выкрикнул Иван, здорово меня напугав, что я даже дёрнулся на месте, ступив назад. — Он, наконец, справился со своим поручением и сегодня уже будет здесь. Сегодня!

— Тише, Вань, я хорошо тебя слышу, — я предпринял попытку успокоить мужчину, держа его за руку. — Ты сказал Гоголь?

— Да… — снова замямлил он, будто пребывая в бреду.

Николай Гоголь — ещё один подчинённый Фёдора и член «Смерти Небожителей». Один из самых ярких образов в манге и тот ещë… индивид.

Мне нравился Гоголь, как бы другие его не хаили из-за огромной несхожести с прототипом. Лично для меня Коля показался неоднозначным персонажем, чья роль была значительнее «лучшего друга» Достоевского и трикстера

Но была одна проблема — Гоголь планировал убить Федю, а мне это не впёрлось ни в каком виде. Если раньше я бы переживал за жизнь возлюбленного только из-за гаранта безопасности, то сейчас на первое место выходили мои чувства к эсперу.

Забавно, что в прошлой жизни, я терпеть не мог любое воплощение Достоевского, как и его произведения, а в этой полюбил Фёдора, и между нами возникли взаимные чувства. По этой причине я не мог позволить Николаю привести свой план в действие. Как хорошо было учесть это заранее.

Тургенев был явно не доволен прибытием коллеги, о чём говорил весь его внешний вид.

— Кто такой Гоголь? — я притворился, что не знаю этого человека, хотя, конечно же, знал.

Ваня не ответил, смотря прямо перед собой, словно увидел призрака. Я потряс его за плечо, но это не возымело эффекта.

— Я слышал голос Вани, — к счастью, к нам скоро вышел Антон Павлович. Заметив Тургенева, он вздохнул. — Ну, что на сей раз?

— Этот клоун скоро будет здесь, вот что! — неожиданно крикнул Иван, снова меня напугав. — Будто мне Фёдора было мало!

— Успокойся, Вань, не кричи уже, — Антон Павлович поправил съехавшии с носа очки, которые не ожидали крика. — Коля уже возвращается?

— Да!

Несмотря на просьбу старшего не кричать, Тургенев не понижал тона своего голоса, что сильно било по ушам. Решив поберечь свои нервы, я оставил мужчин одних и поспешил найти Фёдора, чтобы расспросить его о будущих событиях. Тот, как и обычно, находился у себя, занятый делами. Не хотелось его отвлекать, но мне нужно было знать подробности.

Подкравшись сзади, я положил руки на плечи Достоевского, и тот не дрогнул. Руки сползли ниже.

— Что-то хочешь спросить? — Фёдор не отрывался от компьютера, поэтому я спокойно облокотился на него. Имею право.

— Тургенев пришёл, — выдохнул я.

— Уже?

Мужчина отвлёкся от своего дела и поспешил встать, и мне пришлось отойти.

— Кто такой Гоголь?

— Друг, — без особых эмоций ответил Федя, собираясь выйти, но я не позволил этого сделать. — Николай Васильевич, работает на меня. Всё это время выполнял одно важное поручение и только сегодня вернулся. К двум должен быть здесь.

— Ты не собираешься посвящать меня в свои планы? — мне было до дрожи интересно, что же ответит Фëдор теперь, когда мы состоим в отношениях.

Эспер убрал мою руку с дверной ручки и сжал в своей.

— Собираюсь. Но только, когда Коля будет здесь. Наверное, он будет очень голоден…

— Намёк понят, всё сделаю, — усмехнулся я и поправил кофту Феди.

— Спасибо.

Фёдор поцеловал меня в висок. Некоторая скованность в его движениях всë же присутвовала.

— Федь…

— Я закончил с сайтом твоей организации, чуть позже оценишь?

Чужая рука коснулась моей щеки. Я кивнул, обнимая Фëдора так, словно он собирался исчезнуть в этот момент.

— Спасибо тебе, Федя, спасибо, — со всей благодарностью произнëс я, прижимаясь сильнее.

— Всë для моего драгоценного супруга.

Поцелуй в макушку. Я поднял голову и тут же был схвачен в плен чужих губ, не дающих мне сегодня никакого покоя.

Да и не нужно.

***

— С чего я вообще должен заниматься чем-то подобным?

— Продолжишь пререкаться, и будешь мыть полы своими волосами.

Раздражённо гаркнув, Гоголь продолжил, сидя на коленях, отмывать грязь, оставленную им же, с пола. Я, скрестив руки и нахмурив брови, наблюдал за этим процессом, чтобы парень даже не подумал сбежать.

Наше знакомство произошло при странных обстоятельствах. Не имея привычки пользоваться дверями, Николай просто телепортировался посреди гостиной, запачкав пол своей грязной обувью… буквально через пару минут, после того как я закончил мыть пол в этой комнате. Оказывается, меня было возможно выбесить только подобным поступком, поэтому немедленно заставил обнаглевшего эспера взять в руки тряпку. Швабру ему, конечно же, давать не собирался.

Тургенев, сидевший на диване, наблюдал за этим зрелищем с неприкрытым удовольствием, в то время как Антон Павлович постоянно вздыхал, читая газету. Фёдор отсутвовал, что-то усердно ища в своей комнате. А Карма ещё не заходил в дом, стреляя на улице по мишеням. Его навыки значительно улучшились, и всё благодаря Маяковскому, который, к сожалению, находился с Пушкиным и Гончаровым где-то в ебенях, видимо, выполняя очередное поручение Достоевского. В известность меня поставили только сегодня, чем я не был доволен.

Стоило признать, бёдра Гоголя оказались такими же привлекательными, как и в манге. Полосатые штаны прекрасно обтягивали их, и я задавался вопросом, откуда такая красота. Вслух, конечно, ничего не сказал.

— Погань іноземна, — с душой высказался Коля.

Антон Павлович устремил на него осуждающий взгляд, в то время как я не успел закусить себе язык.

— Помалкивай давай, foreign rubbish, — произнёс я, присаживаясь в кресло.

Можно было сказать, что мы не поладили.

Гоголь ошеломлённо уставился на меня, точно поняв, что я сказал. По моему лицу расползлась издательская ухмылка.

— Откуда ты?..

— От верблюда. Я полиглот. Мой дальше.

На этой ноте в комнату зашёл Фёдор, у которого чуть глаза на лоб не вылезли с прекрасного вида на полу. Но мужчины почти сразу принял увиденное.

— Бёдра, как всегда, прекрасны Коль, — сказал Федя, подойдя к креслу.

— Аргх, не издевайся только! — чуть ли не плача, Коля склонился над полом.

— Бёдра — это единственное твоё достоинство, придурок, так что не ной, — раздражённо буркнул Иван, заведя руки за голову.

— Если ты и жене своей так комплименты делаешь…

— У него есть жена?! — я аж подпрыгнул на кресле.

В комнате воцарилась тишина, и на меня воззрились все. В эту же секунду с улицы зашёл Карма и удивлённо окинул нас взглядом.

— Я что-то пропустил?

— У Тургенева есть жена!

— Почему тебя это так удивляет?

Иван был раздражëн моим искренним потрясением, но я ничего не мог с собой поделать.

— У меня и дети есть. Даже не смей!..

Но было поздно. Я принял позу самого озадаченного этой жизнью человека и не заметил, как Фëдор подхватил меня и усадил к себе на колени.

Минутная пауза. Теперь удивляться пришлось другим.

— Какого… — Тургенев нахмурился.

Николай замедлился, в итоге вовсе остановившись. Его взгляд был пугающим, но на коленях Фëдора меня уже ничего не пугало.

Довольный реакцией малосведующих, Фëдор повернул мою голову за подбородок и снова поцеловал, жадно, глубоко, показательно. Я смутился, потому что на нас смотрело слишком много ошалевших взглядов двух не самых безопасных человек. Но не смог сопротивляться.

Разорвав поцелуй с громким чмоком, Фëдор улыбнулся мне, а я спрятал красное лицо в его изгибе плеча. Стыдно-то как.

— Думаю, нам есть о чëм сегодня поговорить…