— Привет, Джинни! — Крис входит в палату омеги впервые за пять дней. Хёнджин не бросается в объятия, ждет, пока альфа закроет дверь, а потом неуверенно подходит и прислоняется щекой к чужой груди, слабо хватаясь за халат мужчины. Он выглядит намного лучше, чем на прошлой неделе, что не может не радовать Криса. — Давай присядем. Нам нужно многое обсудить.

— И что же? — спрашивает Джинни, нехотя отстраняясь. Ждет, пока доктор сядет в кресло, и садится ему на колени, будто так было всегда. Сегодня у него прилипчивое настроение, он скучал каждый день отсутствия своего альфы все сильнее, и теперь не собирался отлипать от него, пока есть такая возможность.

— Я встречался с твоим отцом и разговаривал с Сынмином, — отвечает Крис, поглаживая худую спину парня. У него на душе вдруг так спокойно становится. Будто с Хёнджином на коленях он любую преграду сможет преодолеть, любую проблему решить, любую болезнь вылечить. — И привез тебе кое-что, — Бан достает из кармана кусок хрусталя и отдает омеге, у которого при виде безделушки загорелись глаза. — Ты нашел его на улице, помнишь?

Джинни поглаживает пальцами кусок камня и отрицательно мотает головой.

— Мне его подарил другой ты.

— Закрой глаза, малыш, — ласкательное слово вылетает изо рта так легко, без задней мысли даже. Оно тоже будто всегда было между ними. У омеги всё нутро сладко сжимается от такой невиданной ранее с этим Крисом нежности. Он послушно опускает веки, в предвкушении. Он не знает, чего ему ожидать, но чувствует, что вреда ему не причинят. — Ты отмечал свое шестнадцатилетие с Ким Сынмином и Ли Феликсом в кафе недалеко от школы. Что ты заказал?

— Ммм… Не помню… Может быть, баббл ти и шоколадный чизкейк? Мне тогда нравилось это.

— Вы долго сидели, пробыли в том кафе? — голос Криса звучит почти на грани слышимости. Одна рука массирует голову Джинни, вторая монотонно поглаживает его бедро.

— Пару часов? — неуверенно тянет омега. — Отец ждал меня дома, чтобы вместе отпраздновать.

— Ты шел домой один?

— Нет, с Сынмином. Мы жили в одной стороне, недалеко друг от друга. Часто ходили домой вместе.

— Что ты нашел на обочине, Джинни? — еще один наводящий вопрос звучит слишком требовательно, и Крис морщится от собственной нетерпеливости. — Ты ведь что-то нашел?

— Я не… — Хёнджин резко распахивает глаза и в ужасе смотрит то на Криса, то на хрустальную призму в своей руке. Мотает головой из стороны в сторону. — Что ты сделал? Как ты это сделал?!

— Что именно я, по-твоему, сделал? — внешне Крис остается абсолютно спокойным, мастерски держа маску, внутри — бьется головой об стену. Ему не нравится, когда омега такой потерянный. Злой даже.

— Я не мог просто взять и забыть об этом!

— Джинни, помнишь, несколько месяцев назад, когда я только стал твоим лечащим врачом, я сказал, что твой мозг может играть с тобой, путать, подкидывать ложные воспоминания? — альфа говорит осторожно, тихо, ласково. — Такое случается.

— Но… — всю агрессию с омеги смывает растерянность. — Получается, я не просто забыл… В моей голове была совершенно другая история… — в глазах Хёнджина собираются слезы, но он быстро стирает их рукавами больничной рубашки. — Сколько еще такого в моей голове? Откуда мне вообще знать, что настоящее, а что нет? А вдруг и ты ненастоящий?!

— Ты можешь спросить обо мне у других докторов.

— А вдруг и эту психушку я выдумал?

— Тогда сделай так: в следующий раз, когда встретишь другого меня, попробуй осознать свое тело физически. Болезненные или приятные ощущения. Понимаешь? Ты ведь сейчас чувствуешь мое касание? Чувствуешь боль, когда делают уколы? Попробуешь? — Хёнджин кивает, а Крис искренне надеется, что это сработает. Галлюцинации пациентов бывают порой слишком реалистичными. К сожалению, дать омеге неопровержимое доказательство реальности этой реальности он не может. Он дает Хёнджину несколько минут переварить ситуацию и осознать новый факт, прежде чем снова заговорить: — Вот и молодец. Ничего страшного в этом нет, Джинни. Так бывает, — альфа делает паузу, чтобы собраться с мыслями. — Скажи, а что подарил тебе твой отец на тот день рождения?

— Он подарил мне фотоаппарат, пленочный, — отвечает омега, с силой вцепившись в руку Криса, будто цеплялся не только за альфу, но и за реальность момента. — В ящике стола до сих пор лежит пленка, я ее так и не проявил. Там ерунда всякая, на самом деле…

— Перед тем, как поехать на море, можем заехать к тебе домой, забрать и проявить. Хочешь?

— Да, хочу! — на лице Хёнджина неподдельный восторг. Он даже чуть подпрыгивает на коленях Криса, не в силах сдержать эмоции внутри себя. Они выплескиваются из него то дрогнувшим уголком губ, то дернувшейся рукой.

— Тогда так и сделаем, — улыбается доктор. — А что, кроме фотоаппарата, он тебе подарил?

— Больше ничего.

— Ладно, — Крис уже и не хочет говорить ему о том, как было на самом деле. Ментальное состояние Джинни — маятник, который лучше лишний раз не шевелить. Лекарства должны сделать его более уравновешенным, спокойным, даже апатичным, но еще рано ждать выраженного эффекта.

Утром Кристофер приехал на работу с коробкой шоколадных конфет и извинениями для Минхо, который нашелся возле чайника в ординаторской. Омега сначала пытался его игнорировать, но быстро сдался. Он никогда не мог долго сердиться на этого дурака.

— Ты прощен. На этот раз, — сказал Минхо, словно делая одолжение. Хотя так оно и было ведь. — И пока тебя не было, я провел собственное расследование, чтобы защитить свою поруганную честь. Ты ведь не забыл, что у тебя, помимо Хвана, еще два пациента? И все трое проводят каждый день по несколько часов в общей комнате отдыха.

— Кто-то из них спросил у меня про ручку, а потом рассказал Джинни? — вздыхает Крис от собственной глупости и трет лицо. И правда, какого черта он набросился на Минхо без всяких доказательств? Его вспыльчивость всегда была проблемой, с которой он безуспешно пытался бороться.

— Ага. В следующий раз используй свой мозг по назначению, я знаю, что он у тебя есть. И, кстати, Хван сказал, что ты пообещал ему поездку на море. Серьезно?

— Серьезно.

— И как ты это провернешь? Ты и так нарушаешь правила клиники, оставаясь его доктором, учитывая обстоятельства…

— Я знаю, — Крис понижает голос почти до шепота, когда в комнату входит их коллега. Тот, к счастью, уходит быстро, забрав какие-то бумаги из шкафчика и на ходу поздоровавшись с парнями. — Я договорился с его отцом, он заберет его. Как лечащий врач, я могу дать ему разрешение побыть пару дней с семьей. Но до этого еще дожить надо. За эти десять дней еще многое может случится.

— Будь осторожнее, ладно. Я понимаю, что он твой истинный и ты видишь в нем только лучшее, но он болен.

«А еще он жуткий манипулятор», — думает омега, но вслух не произносит. Не хочет ссориться.

•• ✦ ••

Хёнджин ведёт себя удивительно покладисто, что не может не радовать Кристофера. Омега принимает свои лекарства, посещает групповые занятия, открыто беседует с доктором и расспрашивает его о разном.

Поэтому Крис почти не тревожится, подписывая разрешение, передает парня буквально из рук в руки его отцу вместе с распределенными по таблетнице лекарствами и распечатанными инструкциями. Крис смотрит, как старенький автомобиль семьи Хван отъезжает с больничной парковки. Ему до сих пор не верится, что Кангиль так спокойно принял тот факт, что он не просто доктор для его сына.

Тот телефонный разговор дался Крису нелегко. Он вообще долго сомневался в его необходимости — старший Хван совершенно справедливо мог настоять на замене лечащего врача. Но и молчать было странно, а еще не хотелось что-то выдумывать и врать, чтобы объяснить их с Джинни совместную поездку на море. Начинать отношения со лжи единственному близкому человеку омеги было совсем уж по-свински, пусть в свой визит он так и не набрался смелости заговорить об этом.

Альфа вздыхает и возвращается в здание. У него самого еще почти шесть часов рабочего дня, два сеанса с пациентами и гора бумаг, которые нужно пересмотреть, заполнить и подписать.

Вечером Кристофер, отстояв в пробке почти полтора часа, подъезжает к дому Хванов и видит Джинни, свесившегося из окна. Ждал, со странной теплотой думает Крис и робко улыбается в ответ на неподдельную радость омеги, которую тот выплескивает, хлопая в ладоши, как ребенок, стоит альфе выйти из машины. Крис чертовски устал, он голоден и мечтает принять душ, но все это отходит на второй план, когда Хёнджин выбегает из дома и прыгает ему прямо в руки. И он ловит, будто каждый день так делает, прижимает к себе хрупкое тело, утыкается носом в шею и вдыхает сочный аромат сладкого апельсина. Внутри все становится на свои места, словно он после долгих поисков и скитаний оказался дома. Эти чувства чертовски странные — они новые, но настолько привычные, что себя без них Крис не помнит.

— Я думал, ты не приедешь.

— Я же обещал. И я звонил твоему отцу, сказал, что немного задержусь из-за пробок. Он тебе не сказал?

— Сказал…

— Но ты не поверил, — вздыхает альфа и, перехватив свою ношу поудобнее, идет к машине. — Я тебе хоть раз врал? Или нарушал свои обещания?

Хёнджин задумывается, пока Крис убирает его рюкзак на заднее сиденье, усаживает омегу на переднее, пристегивает ремнём и садится за руль.

— Нет, ты мне не врал, — говорит наконец. — Извини.

— Всё в порядке, Джинни, — успокаивает его Кристофер. Да, недоверие — штука неприятная, но для Хёнджина в его состоянии нормально сомневаться во всем. — На море мы поедем завтра утром. Чем бы ты хотел заняться сейчас?

— Можно мне покрасить волосы? И я взял пленку. Ты обещал, что мы сможем ее проявить.

— Обещал, значит, проявим, — улыбается альфа и выруливает на дорогу.

К узкому кирпичному дому в два этажа, зажатому между офисным зданием и другим домом побольше на узкой улочке, они подъезжают уже ближе к ночи. Довольный Джинни сидел, скинув кеды, и перебирал распечатанные фотографии деревьев, соседского кота, бисерных браслетов, облаков и вида из окна спальни омеги. Его белоснежные волосы, тщательно уложенные дотошным мастером, отливали фиолетовым неоном с вывески компьютерного клуба.

— Ты здесь живешь? — омега смотрит на темные окна дома, запихивая фото в конверт.

— Да. У меня не очень уютно, но надеюсь, тебе понравится.

Хёнджину нравится. И минималистичная обстановка, и смешение старой и новой мебели, и сама атмосфера, которая будто кричит, что здесь живет Кристофер. Огромный книжный стеллаж почти сверху до низу заставлен медицинской литературой, в том числе на иностранных языках, и Джинни испытывает чувство гордости за своего альфу. Он сам себе рядом с ним кажется маленьким, глупым, никчемным человечком, от которого одни проблемы.

Пока Крис в душе, омега ходит по дому, осматривая каждый угол, разглядывает безделушки, тискает мягкую диванную подушку и наполняет легкие ароматом миндаля. Так вот как пахнет его альфа. Джинни пищит в эту же подушку от восторга. Ему это нравится намного больше запаха дыма.

Они поужинали в ресторане сразу после салона, но, выйдя из душа, Крис все равно спрашивает у омеги, не хочет ли он чего-нибудь. Пару дней назад он заехал после работы в супермаркет и забил холодильник и шкафчики до отвала. Подготовился к приезду важного гостя.

— Нет, я так объелся, что в меня больше никогда ничего не влезет, — скорее жалуется Хёнджин, поигрывая подвесками на браслете, который забрал из дома. Солнце, луна, лотос.

— Тогда время подарков, — Крис убегает на второй этаж и так же быстро возвращается с чем-то большим и плоским.

Джинни нетерпеливо разрывает подарочную упаковку и рассматривает изображение героя манхвы, которая стояла в его комнате.

— Это картина по номерам, — объясняет Крис, убирая клочки бумаги с дивана. — Монотонные занятия успокаивают. Так что можешь рисовать, когда будешь чувствовать себя плохо, нервно, апатично.

— Спасибо! — Хёнджину правда нравится. Раньше ему нравилось рисовать, особенно когда в школе всё было ужасно, он находил отдушину в творчестве, и возможность вернуться к любимому занятию казалась очень воодушевляющей. Он оставляет робкий поцелуй на щеке альфы и довольно улыбается удавшейся шалости. А Крис не то чтобы против. Только трет лицо и сбегает на кухню, чтобы скрыть свою собственную улыбку.

Вечер проходит почти идеально, если не считать их перепалки из-за того, что омега непременно хотел спать с Крисом, а тот считал, что еще рано, и вообще, он — врач, Хёнджин — пациент, и в их ситуации истинность второстепенна.

А потом смотрел в потолок, слушая ровное сопение Джинни, уснувшего у него на груди, понимая, что перед этим парнем он бессилен и безволен. И это абсолютно точно его не радовало.

•• ✦ ••

Утром они ругаются после звонка Минхо.

Крис даже не представлял, насколько огромна ревность Хёнджина. Зато теперь, убирая с пола осколки и еду, что еще пять минут назад была их завтраком, в полной мере осознает ее масштаб.

— Минхо — неотъемлемая часть моего прошлого, — пытался достучаться до омеги Крис, собирая веником на совок мелкие крошки. Джинни сидит, поджав ноги, на стуле, куда его усадил альфа, чтобы не поранился, и смотрит куда угодно, только не на него. — Он был моим единственным близким человеком на протяжении многих лет. Я готов многое сделать для тебя, но вычеркнуть его из своей жизни не могу.

— Почему он был единственным близким человеком? — удивление и любопытство заставляют Джинни ненадолго забыть, что он, вообще-то, зол.

Крис молча заканчивает уборку, не отвечая. С одной стороны, дает себе время собраться с мыслями, потому что Хёнджину нужно знать его прошлое, чтобы понять сейчас. С другой, это молчание — маленькая месть за утреннюю истерику. Хотя за второе почти сразу становится стыдно.

Он ставит на стол две новые кружки с горячим ароматным чаем и две тарелки, на которые выкладывает остатки вчерашнего торта. Готовить завтрак по новой нет сил. Крис чувствует себя опустошенным этой утренней неприятной сценой.

— Мои родители были сотрудниками корейского посольства в Австралии, — начинает он издалека, пододвигая к Джинни его тарелку и десертную вилочку. — Когда мне было семь, мы вернулись в Корею. Отец, мама и младшая сестра. А когда мне было девять, они попали в аварию. Никто не выжил… — С годами альфа смог смириться, принять. Сейчас он почти ничего не чувствовал, вспоминая те годы. Это было так давно, будто и не с ним вовсе. — Я попал в детский дом. Это жестокое место, особенно для тех, кто оказался там из-за несчастного случая, как я. Потому что такие дети успели узнать любовь родителей и лучшую жизнь. Нам было с чем сравнивать. Те же, кто кроме серых стен приютов и зачастую равнодушных воспитателей не видел ничего… Они чувствовали, что что-то потеряли, чувствовали, будто хуже нас, даже если не до конца понимали почему. Мы все были обозленными маленькими зверятами, только по разным причинам. Такие, как я, из-за потерь. Такие, как они, из-за того, что никогда ничего не имели, что могли бы потерять… Ешь, Хёнджин, — прерывает рассказ Крис, заметив, что омега, позабыв про завтрак, слушал его с влажным блеском в глазах. — Я не был хорошим человеком. Отец всегда говорил, что я должен защищать себя до последнего, и я помнил его слова, и дрался до последнего, зубами выгрызал свою спокойную жизнь в том месте. Я сам не понял, как стал худшей версией себя, которая может испытывать только ярость и ненависть. Я не знаю, где бы я был сейчас, если бы в моей жизни не появился Минхо. У него, кроме папы, никого не было. И когда тот попал в больницу из-за болезни, Минхо отправили в приют. Его папа больше десяти лет в коме. Хо его навещает, понимает, что тот уже не вернется, но никак не наберется сил отключить его от аппаратов. — Крис сглатывает ком в горле. Он несколько раз был с Минхо в той больнице, держал крепко дрожащую руку омеги, смотрел на худое лицо его родного человека. Ему было невыносимо. И он даже не представлял, насколько тяжело приходилось Ли. — Но Минхо не обозлился, не опустился. Он стал сильнее. Его силы и доброты хватило, чтобы вытащить меня со дна. Мы были вместе много лет и расстались, любя. Такое не забывают. Я не смогу забыть.

— Мне жаль, что тебе пришлось пережить такое… — шмыгает носом Хёнджин и трёт рукавами глаза, не давая пролиться слезам.

— Раньше я часто думал: «За что?», «Почему я?». Но по мере взросления пришел к выводу, что дерьмо случается. Не важно, хороший ты или плохой, богатый или бедный. А еще понял, что в любой ситуации нужно оставаться человеком. Об этом я почти забыл… Я не прошу тебя любить Минхо, но он не заслужил твоей ненависти. У нас все в прошлом, у него есть Джисон, у меня — ты. И неважно, какие у нас с тобой будут отношения, я тебя не предам. Поэтому, пожалуйста, дай мне чуть больше своего доверия. Это единственное, о чем я тебя прошу, кроме выполнения рекомендаций, как доктора, — Крис аккуратно берет тонкую ладошку омеги в свою и нежно сжимает.

— Тогда расскажи мне что-то, что буду знать только я, — тон Хёнджина почти умоляющий. — Дай мне что-то о себе, чего никто, кроме меня, знать не будет.

Крис усмехается горько, уже зная, что именно скажет. Он хранил этот факт только для себя, берег, как последнее воспоминание о маме. Даже от Минхо прятал, с которым был готов разделить все остальное.

— В день аварии, утром, мама сказала, что мне нужно выбрать корейское имя. Мы говорили об этом за завтраком, но мне ничего не нравилось, корейские имена казались смешными и странными, но… — Крис делает вздох, смотрит Джинни прямо в глаза и грустно улыбается. — Давай познакомимся еще раз. Хван Хенджин, меня зовут Бан Чан, и ты единственный живой человек, которому я говорил об этом.

— Бан Чан... — Джинни улыбается радостно, едва не прыгает от счастья, раздувающего его, как гелий воздушный шар. «Единственный живой человек, который знает». О большем он и мечтать не смел. — Тебе очень идет.

•• ✦ ••

Хёнджин сжимает пальцы ног, чувствуя, как холодные песчинки щекочут и царапают кожу, как забиваются в мелкие складочки кожи и даже под коротко остриженные ногти. Он чувствует на своей талии руки, горячие, крепкие. Чувствует под пальцами рассыпчатые волосы альфы, чувствует его губы, чуть сухие и немного шершавые, на своих губах. Чувствует его дыхание на своей щеке.

У него новая традиция — просить в подарок поцелуи. У Чана или у Кристофера. Традиция абсолютно потрясающая.

— Могу я всегда звать тебя Чаном? — прерывая поцелуй, спрашивает омега.

— Можешь. Ты можешь всё, — Крис убирает локон со лба омеги и со страхом понимает, что Хёнджину можно действительно всё.

— А Чанни?

— Так еще лучше.

— А можешь донести меня на руках до машины?

— Уже наглеем, да? — Крис выдыхает смешок, подхватывает омегу под бедра и идет к стоянке. — Тебе нужно лучше питаться, ты совсем ничего не весишь.

— Только если ты сам будешь меня кормить, — довольно мурлыкает Джинни, положив подбородок на плечо своего альфы, и смотрит на серую поверхность моря, которая теперь навсегда будет у него ассоциироваться с холодными ногами и горящими губами.

А еще с Чаном. Заботливым и нежным. Чаном, который исполнил целых два его желания, подарил лучший подарок, носил на руках и, усадив на переднее сиденье авто, мягко отряхивал его ноги от песка, а потом помог надеть носки и обуться.

Они покупают еду на вынос и едут домой к Джинни, чтобы поужинать с его отцом.

Кангиль смотрит на улыбающегося сына, словно светящегося изнутри, и впервые за последние годы его плечи немного расслабляются. Он смеется над шутками и рабочими рассказами Криса, позволяет себе выпить лишнего. Потому что теперь есть кто-то кроме него, способный позаботиться о его единственном ребенке.

Чан сам напрашивается спать на диване, отказываясь от предложения Джинни поспать на футоне в его спальне, к облегченному выдоху отца своего омеги. Крис немного выпил, и проверять свою выдержку рядом с чрезмерно тактильным истинным он не стал.

Но Джинни все равно приходит к нему среди ночи, долго держит за руку, думая, что альфа спит, и оставляет несколько быстрых поцелуев на губах.

— Я обязательно вылечусь и стану самым лучшим омегой для тебя, ты только подожди, — едва слышно шепчет Джинни, прижимаясь щекой к ладони альфы, лежащей на диване. — Обещаю.

Крис притворяется спящим.