В том, что мой следующий каминг-аут произойдет со мной только под угрозой смерти, я не сомневался ни разу… ровно три недели учебы и два месяца каникул тому назад. А сейчас без стеснения и угрызений совести целовал того, чьи гетеросексуальные предпочтения не вызывали у меня никаких сомнений даже в такой между нами интимный момент. Родители правы, мне надо к врачу.

Попытки уйти в учебу после переезда в Осаку закончились полным провалом, и я быстро заменил стопку учебников на свою электронную скрипку. Идею сделать из меня музыканта предки похоронили задолго до моего пубертата, когда с прискорбием поняли, что их сын и упорство понятия несовместимые. Теперь чехол я открывал нечасто: либо в порыве вдохновения, либо в порыве желания покончить с собой. Именно моя затянувшаяся депрессия и стала причиной судьбоносного знакомства.

Более открытого, позитивно мыслящего и дружелюбного создания, чем Танака, я еще не встречал. Человек — лучик, немного в жопе шило, и невероятный неудачник, когда дело касается любви. Имел жуткие проблемы с девчонками, даже не подозревая о том, что у меня были примерно те же, но с парнями. Своими жалкими достижениями на любовном фронте друга я, естественно, впечатлять не собирался. Но субботняя тусовка у одноклассника, ударивший градус по мозгам и очередная провальная попытка Танаки заиметь себе вторую половинку внесли кое-какие коррективы в планы на мое самое ближайшее будущее.

— Я урод, Юске.

— Ты, дурак, Катсу. Пошли, — треснул я Танаку по заднице совершенно без задней мысли, пока друг кукожился на кровати в позе эмбриона и страдал от того, что какая-то безмозглая девчонка, чья физиономия как некстати оказалась полностью в его вкусе, предпочла несчастному музыканту местного битбоксера. Как Катсу отшивают, за наш хоть и недолгий период судьбоносного знакомства я наблюдал уже раз сто, но то, что происходило с ним сейчас разительно отличалось от его довольно посредственных реакций на все его посылы раньше. Обычно ему было тупо весело. — Не забивай ерундой голову.

— Эта ерунда — мое никчемное существование, Юске.

— Твое никчемное существование — это результат четырех стаканов местного пойла. Больше ты на вечеринках такое не пьешь. Идем, — пытался я растормошить это бренное тело, теребя его за руку.

— Нет, — отмахнулся от меня друг.

— Тоже мне повод впадать в депрессию. Девчонка.

— Приведи мне пример похуже, и я подумаю.

— Да хорош, — дернул я его посильнее, но, не добившись нужной реакции, оставил чужую вялую конечность в покое. Я понимал, придется раскачивать парня силой убеждения, а не своими бестолковыми физическими потугами. Слабее Катсу я был раз в десять, а он внушительнее меня раза в полтора. — В общем, — собрался я с духом, и, подстегиваемый действием алкоголя, двинул в опасном направлении, уверенный в том, что вовремя остановлюсь: — это был не просто перевод в другую школу. Это было отчисление. Окей?

На мое откровение скупо промычали и даже не удосужились открыть глаза.

— Катсу, блин!

— Да.

— Отчислили меня, говорю!

— За что это? — Кажется, донес я до друга нужную мысль.

— За совращение.

Признание произвело эффект: Катсу очнулся, перекатился на спину, приподнялся на локтях и обвел меня с ног до головы самым насмешливым взглядом в мире.

— Тебя? Серьезно? Тебя?.. Парня, который ни к одной девчонке сегодня не подкатил? Ну-ну, как же, — выпрыснул он ощутимую долю скепсиса, заставив меня продолжить говорить.

— Может, потому, что то был мужик?

Сердце в груди бойко стукнуло, Танака звонко хохотнул.

— Вот поэтому ты мне и нравишься, дружище. Ты смешной, — поднял Катсу в воздух большой палец.

— Ну если геи — это, по-твоему, весело, — добавил я как бы между прочим, разводя руки в стороны, и снова услышал ставящее меня на смех «Гмм!».

После чего Танака закрыл пьяные глаза и бухнулся обратно на ложе.

Сказать что я офигел, значит не сказать ничего.

— Катсу, блин! Ты прикалываешься? Я тебе только что признался, что предпочитаю девчонкам парней, а ты ржешь?

— Ага, как же, парней, — продолжал друг жевать слова, укладывая себя в позу поудобнее, полностью уверенный в том, что мои откровения просто идиотский способ его подбодрить.

— Да клянусь! — вдруг стало для меня убедить его в обратном делом чести.

— Докажи.

— На фига? — всплеснул я руками, как бы уточняя «где, блин, логика?». — По-твоему, тут есть чем гордиться?

— Значит, такой же как все, — прозвучало как оскорбление, и я завис. Друг перевернулся набок, подтянул колени к груди и, подложив под голову сложенную в локте руку, приготовил себя ко сну.

— Боже, какая бесполезная трата нервных клеток, — опустил я зад на край кровати и в симбиозе крайней степени разочарования и невероятного облегчения обессилено упал на матрас.

— Ты пытался, дружище. Забей, — подбодрили меня, не открывая глаз, а после и вовсе сменили тему: — Надеюсь, мне приснится секс.

Таращась в потолок, я переваривал реакцию друга и в глубине души понимал, что надо было идти до конца. Танака точно не гомофоб. Те не простили бы мне даже шутки в около того направлении, а этот меня взял практически на слабо.

— А если докажу? — произнес я вслух и повернул голову в сторону рядом сопящего в две дырки друга. На мой вопрос не отреагировали. Парень дрых.

Катсу был милым. Не в моем вкусе, но милым. Лицо луковицей, глаза большие как у ребенка, похожие на пластилин черные волосы, не в длинной, но давно потерявшей форму стрижке. А еще прелестный контур бантиком губ. Я пялился на эти губы своим хмельным взглядом и чувствовал, как желание доказать правду прет из ушей. Все проиграв в мозгу и убедив себя в том, что завтра Танака ничего не вспомнит, я, игнорируя плохое предчувствие, потянулся за целомудренным поцелуем.

Прикосновение было легким. Кожу над верхней губой кольнула чужая редкая щетина, и я, вдруг осознав в этот момент, что рядом не друг, а целый парень, почувствовал как, перехватило дух.

Забыв про то, что участвую в процессе не один, я потерял бдительность и, открыв глаза чуть позже положенного срока, увидел страшное: меня уничтожали взглядом. Разорвать поцелуй мне не удалось. Меня опередили. И снова это было не безболезненно.

От мощного в ребра толчка я откатился к краю кровати, и, поняв, что опора подо мной кончилась, с грохотом свалился на пол. Не успел я простонать от боли, меня резво оседлали и, воздев надо мной сжатый до белых костяшек кулак, принялись пытать:

— Какого хрена ты, блин, делаешь?

Танака не кричал, но говорил очень устрашающим тоном.

— Доказательства предъявляю, морда ты пьяная! — повысил я голос машинально, обидевшись на бурную реакцию, с учетом неподходящей для претензий чужой позы. Серьезно? Верхом?

— Какие, мать твою, доказательства?

— Гей я! Гей! Забыл?!

— Что? Что значит забыл? Когда ты им вообще становился?

— Что значит когда?! Ты издеваешься?! С рождения, блин! Извини, что не сказал раньше! Это тяжело!

— А че орать-то?

— Не знаю! Страшно мне! Вдруг ты меня прикончишь, и никто не услышит!

Посмотрев на свою сжатую в кулак ладонь, Катсу будто бы пришел в себя, и, спустя долю секунды с выражением тотальной брезгливости на лице, возник в дальнем углу комнаты, словно я не человек, а вирусная инфекция. Не в силах себя контролировать, он некрасиво утер губы рукавом своего цвета радуги худи, и спешно выскочил за дверь, оставляя меня сходить с ума в одиночестве.

***

То, что выпитое Танакой так и не произвело на него должного эффекта, я осознал в воскресенье с утра, так и не дождавшись от него стандартного после вечеринки голосового. Он точно все помнил. Но и надежды на то, что моей страшной тайны никто не узнает, я не терял, проверяя свое присутствие в общих школьных чатах каждые полчаса. Звонку другу я предпочел общение с Богом, посвятив день не чтению молитв, а очередным с ним торгам. Я обещал любить сестру, уважать родителей, убираться в своей комнате каждую третью субботу месяца, уделять учебе на час больше времени в неделю, чем обычно, лишь бы тот направил Танаку на путь истинный. Тему собственных путей я даже трогать не стал…

А в понедельник, с трудом до него дожив, поплелся на учебу как на казнь. Честно опасаясь заходить на территорию школы, я мялся у главных ворот и старался унять не отпускающую меня с вечера субботы дрожь в коленях. Пара в свой адрес дружеских от одноклассников приветствий меня слегка взбодрила, а услышав голос Катсу, я словно скинул груз с плеч. Со мной говорят.

— Я помню, — констатировал друг, расставляя все точки над «i», и одарил меня косым строгим, на какой он был только способен, взглядом. Получилось у него это так себе.

— Жаль, — выстонал я полным сожаления голосом, пытаясь донести до него, что наше с ним общение для меня все, а мой субботний заскок — несвоевременный приступ пьяного азарта.

— Правда? — уточнил Катсу.

— Не знаю, — повесил нос я.

— Зачем сказал?

— Ты же друг.

— Только друг?

— В смысле?.. — брови мои улетели вверх.

— Любишь меня?! — уставился он требовательно, скрестив руки на груди, и я невольно отшатнулся.

— Что?! Нет! Фу! — сморщился от картины в голове, но после понял, что отрицаю это как-то уж слишком категорично. — Я имею в виду, ты не в моем вкусе. Извини.

— А целоваться на фига полез?

— Так ты сам просил доказательств!

— И ты придумал засос? — сложил Танака лицо в гримасу, будто его сейчас стошнит.

— Ты же в курсе, у меня с этим туго, — напомнил я ему о своих слабых умственных способностях, добившись улыбки. — Простишь меня? — почувствовал, как барьер смущения между нами исчезает и друг снова становится другом.

— Если ты извинишься, как следует.

— Ага. Сейчас при всех целоваться полезу, — не удержался я от сарказма, становясь самим собой.

— Ты прощен. Не надо, — обозначил друг дистанцию, выставив передо мной ладонь, и, приподняв уголок рта, мотнул подбородком в сторону корпусов. — Гоу? Паршиво выглядишь, кстати.

— Вообще эти ночи не спал, — помял я переносицу, вспомнив, что видел в зеркале с утра. Под глазами лежали фиолетовые тени. Кожа отдавала болезненной синевой.

— Аналогично.

— Так понравилось?

— Слишком рано, — остановил Катсу мои попытки шутить.

— Прости. С меня домашка по истории.

— Только не с тебя. Ты же неуч.

— Тогда должок.

— Класс! — просветлело лицо друга, словно он подумал о паре миллионов йен. Но тему сменил: — Слушай, а про школу правда? — открыл для меня дверь главного входа, чисто по-дружески пропуская вперед.

— Мм! — кивнул я бодро, будто этим горжусь.

— Серьезно?! Господи, жесть! Расскажи! — произнес голосом полным восторга, но все же после пробормотал: — Хотя, не уверен, что хочу это знать…