— Может, свалим, а? — мотнул я головой в направлении противоположном от школы и подставил лицо под лучи теплого осеннего солнца. Погода стояла на удивление шикарная. Хотелось гулять, а не просиживать ясные деньки в классе.

— Не выйдет. Сегодня у нас репетиция. Так что придется тебе пострадать, — счастливый как никогда Танака приложил к уху мобильник и тут же стал забывать о моем существовании.

Наш совместный с другом дуэт распался пару дней тому назад. Затопивший месяц назад гараж вокалиста наконец-то привели в порядок.

Трубка издала истошный недовольный вопль: «Ты, блин, где?!»

— Уже давно снаружи, — как-то по-родительски помотали на нее головой.

Мобильник смолк и улетел в бананового цвета школьный рюкзак.

— О боже, какая бессмысленная трата времени, — закатил я глаза максимально артистично.

— Математика-то? — не обратил Катсу внимание на мои сомнительные таланты.

— Я про вас.

Мне, как человеку по натуре ревнивому, принятие того факта, что у Танаки кроме меня есть еще сто миллионов друзей, давалось непросто. Но эти меня бесили больше остальных. Танака же, оптимист от рождения, на мою правду никогда не обижался.

— Только давай без очередных приступов ревности, — попросил вежливо друг.

— Это не ревность, Катсу. Это жалость. Ваш лидер — псих. Ваш репертуар убог. Ваша судьба довольно печальна.

— Девчонкам все нравится, — гордо заулыбался Танака, посмотрев в сторону кучки хихикающих на соседней скамье малолеток.

— Не на ту вы аудиторию работаете. Они будут вас слушать ровно до перехода в среднюю школу.

Пока я без зазрения совести хаял творчество и само существование этого сомнительного вокально-инструментального ансамбля, на горизонте появились как раз таки его составляющие — согруппники Катсу.

Я оглядел компанию наигранно пренебрежительным взглядом и почувствовал, как под ребрами в ускоренном режиме небеспричинно бойко затарабанило.

По центру плыла шапка. А под ней вышагивал сурового вида, с дивным рельефом плеч и вообще классно сложенный физически красавец-блондин. Тот самый психованный вокалист. По совместительству вечно вопящий мобильник Танаки. Грубый, заносчивый, неуравновешенный зазнайка-эгоцентрик Като Тосиро. А еще причина моей возникающей время от времени тахикардии. Ибо физиономия этого смотрящего на всех как на говно парня казалась мне просто невероятно привлекательной.

По правую сторону от него долговязый длинноносый брюнет, чей образ больше напоминал студента химико-биологического факультета, нежели басиста школьной мальчиковой рок-группы, собирал на затылке в петлю свое длинное сальное каре. Рядом с невпечатляющего роста блондином казался просто дылдой. А еще до боли меланхоличным, видимо, из-за опущенных внешних уголков узких глаз и тонких бровей полумесяцем на контрасте с тяжелыми прямыми надбровными дугами вокалиста. Судзуки Тору. Учился в выпускном классе с грубияном, но казался куда уравновешеннее своего неадекватного, на мой скромный взгляд, дружка.

Слева — заплетался в своих ногах-ниточках субтильного вида гитарист. Всегда невероятно счастливый, до ужаса лохматый и необъяснимо популярный среди девчонок Накамура Маса. Не вызывал ни у кого антипатии от слова совсем и впечатлял окружающих своей чудинкой, которая особо ярко проявлялась в моменты личного с ним общения. Был нашим с Танакой сверстником и учился в параллельном, но жил, по-моему, вообще на другой планете.

— Катсу, заканчивай раздавать автографы. У нас репетиция, — подал низкий, с хрипотцой голос, блондин, когда компания образовалась поблизости.

То ли действительно злясь, то ли пытаясь произвести на парня хоть какое-то впечатление, я не смог проигнорировать столь нелепый вывод:

— Спешу тебя огорчить, но вашей фанаткой не являюсь.

Сработало. Лидер слегка сбавил шаг и уделил мне свое драгоценное внимание уже напрямую:

— Правда, что ли? Сейчас заплачу.

От легкого дуновения ветра из-под с зеленоватым оттенком челки показались строгие выразительные глаза и лишили меня дара речи. Мое замороженное тело обвели колким изучающим взглядом, а после переключились на барабанщика:

— Катсу, блин! Бегом!

— Вы так похожи. Вам бы подружиться, — пошутил Танака вслух, беспрекословно повинуясь своему изуверу, и получил от нас с вокалистом синхронное «че?!».

Като Тосиро вмиг превратился в помидор. Маса отхватил от этого овоща убийственный взгляд за самое громкое «Пха! Отличная идея!». Убегающий Танака — от меня средний палец вдогонку.

***

Пока мягкий, сладкий, до ужаса приятный голос в динамиках моих наушников завывал о горькой неразделенной любви и мучительных одиноких ночах, я, упираясь подбородком в центр ладони, пялился в окно, пропуская начало занятий и страдая по-своему:

— «Подружиться». Ага, как же.

Однажды я уже смирился с тем, что мне нравятся парни. Не хватало мириться еще и с тем, что мне нравятся не те парни.

— О боже, пожалуйста, только не этот, — бухнулся я лбом на парту, пытаясь выкинуть из своего глупого, требующего любви, сознания образ Като Тосиро, и отчаянно захныкал.

— Ох, простите великодушно, Хаяма-кун, что на собеседовании забыли учесть ваши персональные пожелания, — прилетело ко мне со стороны доски, и я в панике, лишив уха наушника, отодрал себя от парты. Завуч разглядывала меня с осуждением в самой его тяжелой форме. Но мигом ушла на второй план, как только я поймал соседний взгляд знакомых глаз.

Теряя дар речи, я раскрыл рот в немом восклицании и уставился на причину моего потрясения, как дурак. Рядом с гневной физиономией несимпатичной женщины держался в достойном удава спокойствии мужчина моей мечты.

***

— Уверен, этому точно есть какое-то логическое объяснение, — поделился своим скромным мнением на сей счет Танака утром следующего дня. Вечером предыдущего — друг порекомендовал мне принять успокоительное и закусить таблеткой от вранья, посчитав описанный мною кульбит судьбы чистой воды выдумкой. Сейчас же, не в силах отрицать действительность, Катсу предпочитал объяснять происходящее разумными доводами, самый логичный из которых он категорически отметал.

— Ты хочешь объяснение? Я ему небезразличен — вот оно.

— Не это, — отмахнулся Катсу от моих предположений, словно кто-то испортил воздух. — Надо у ребят поспрашивать. Наверняка кто-нибудь в курсе, чего он тут забыл.

— Не надо. И так все понятно, — отказывался я верить в элементарное стечение обстоятельств.

— Может, его совесть замучила, а? Сам же сказал, что на жалость давить начал, когда вы виделись в последний раз. Вот он тебя и нашел, чтобы убедиться, что ты в норме.

— Можно было убедиться на расстоянии, а не переводиться в эту школу. Тем более, что я и правда в порядке.

— Значит, точно совпадение.

— Нет, это точно любовь.

— Пфф! — закатил Катсу глаза к потолку.

Я зыркнул на друга с видом «ваше фырканье совершенно неуместно», и он скроил серьезное лицо.

— В Японии не один город, Катсу! А в Осаке это не единственная школа! Я уже о классе молчу. Мой? Да я руку дам на отсечение, если причина его переезда не во мне.

— Ладно, допустим... И что ты собираешься делать?

— Делать? — Прозвучал вопрос как призыв к действию. — Ты прав. Ему нужен пинок.

— В смысле я прав?! Я вопрос задал, а не пытался тебя надоумить делать глупости.

— Засос не сработал, — не обратил я внимания на панические нотки в чужом голосе и подался в размышления вслух. — Может, тогда…

— Стой! Не говори! Знать ничего не желаю! — скрестил Катсу руки перед грудью, словно он судья на баскетбольном матче и команда на поле требует замены игрока.

— Вообще я про разговор подумал, но твоя фантазия подсказывает мне, что надо быть посмелее.

— Моя?! — указал Катсу на себя рукой, округлив глаза до двух сфер, в явном нежелании становиться моим персональным по сердечным делам советчиком. — Слушай, не надо впутывать меня в свой очередной способ верно вылететь и из этой школы.

— Не вылечу. Не ссы. Я учусь на своих ошибках.

— Вот это смешно ща было. Вот прямо очень смешно. Иди в стендап. У тебя отлично получается.

— Не, сначала книгу напишу, — довольно я осклабился. — Сенсей сказал, у меня талант.

— С твоими-то оценками по японскому? — взял Катсу паузу на громкое прысканье. — Оба идите. Работайте в паре.

— Во! — треснул я друга по плечу тыльной стороной ладони. — Ты тоже видишь нас вместе?

— Юске, я тебе знаки теперь буду давать, когда шучу. Хлопать, — нежно приложил к моей макушке свои сложенные в «твикс» барабанные палочки, с которыми не расставался никогда, уточнив: — тебя по башке.

— А я делать это, — ущипнул я его за ягодицу так, что парень на автопилоте потянулся вверх, словно собирается совершить свой первый полет.

— Это он? — шепнул Танака на входе в класс, указав на сенсея круглым подбородком, и, кажется, заметив слюнявый водопад, покидающий мой рот, понял все сам: — Ну да, это он.

Мужчина моей мечты стоял возле учительского стола, держал в руках классный журнал и походил на лучшее произведение искусства в истории человечества. Надеюсь, он уже сосредоточил взгляд на строчке с именем Хаяма Юске и мысленно назначил дату нашего с ним очередного дополнительного занятия, ибо в математике, как это ни печально, я, как был дубом, так им и остался.

— Доброе утро, сенсей, — растянулся я во все тридцать два, беря курс на задние ряды, и чуть не сдох от счастья, когда мне персонально ответили.

— Доброе утро, Хаяма-кун. Присаживайтесь.

Учитель был совершенен до безобразия, как впрочем и всегда. Его отменной выправке хотелось подражать, а, пышущим молодой силой, телом любоваться, не отворачиваясь ни на секунду. Ясный полный спокойствия взгляд темных как горький шоколад глаз пронизывал насквозь и будто бы ощущался физически. А уложенные ото лба в легкой волне волосы играли при дневном и искусственном освещении здоровым сиянием. В нем казалось восхитительным все, но его стабильная способность сохранять достоинство и держаться флегматично даже в самых щекотливых ситуациях, вызывали во мне значительную долю моей к нему крайней степени симпатии. Именно про таких обычно говорят «как за каменной стеной». Жаль, что эта стена однажды стала для меня не моим щитом, а непреодолимым барьером.

— Всех попрошу занять свои места, — произнес сенсей ровным тоном бархатного голоса, от которого я тоже, надо заметить, тихо млел. — И сразу об актуальном: фестиваль.

— В смысле? Мы же не участвуем, — выразил всеобщее мнение по этому поводу Рен, наш староста.

— Я в курсе. Но двое выступающих заболели, и от нашего класса нужен хотя бы один.

— Да, только ничего, что конкурс через три дня? Вы как себе это представляете вообще?

— Легко, — поменял сенсей интонацию и посмотрел на вопрошающего таким полным уверенности взглядом, что тот быстро завязал с выпендрежем. — Мне не нужен победитель. Мне нужен тот, кто сможет три минуты простоять на сцене актового зала и хотя бы не потерять сознание. И в ваших интересах решить вопрос сейчас и перейти к подготовке к тесту, — недовольно осмотрел класс. — Он, кстати, на следующей неделе, если вам не все равно.

— Постоять за «пятерку», вы имеете в виду? — решился уточнить Танака.

— Боюсь, тогда желающих будет целый хор. Остановимся на одном человеке. Итак, ваши предложения?

— Танака играет на ударных. Пусть выступает, — решил Рен по-быстрому, как староста от бога, снять с себя ответственность, перекинув проблему на Катсу. Тот тут же спрятал под парту свои барабанные палочки, словно его это как-то спасет.

— Не прокатит, я уже участвовал. Мы с группой выступали в прошлом году.

— Оу, точно. Извини, совсем забыл, насколько это было паршиво, — цинично напомнил Рен Танаке о минувшем позоре, и класс дружно загоготал.

Я прыснул в сторону, полностью разделяя чужое на этот счет мнение, ибо слушать то, на что так бездумно тратит свою жизнь друг, без слез не мог. Тексты казались мне совершенно нескладными, музыка посредственной, а роком это все назвать не поворачивался язык. В том, что Катсу со мной отчасти солидарен, я не сомневался, хотя бы потому, что мою критику он всегда принимал без обид. Но, кажется, Като Тосиро был единственным вариантом для выплеска его творческой энергии, отчего друг мирился с тем, как на выходе по итогу выглядит сам продукт. Правда, если уж быть совсем откровенным, одна песня мне у них все же нравилась. Даже нравилась очень. Но это было скорее исключением из правил, нежели попыткой группы найти свой правильный путь.

Танака, услышав мой неосторожный смешок, взглянул на меня полными детской обиды глазами олененка Бэмби, и, недолго думая, начал мне мстить.

— Сенсей, кстати, Хаяма играет на скрипке, — ляпнул он от души и в тот же самый миг получил от меня летящий в его сторону карандаш. Друг ловко уклонился, я демонстративно закатил глаза.

Тем не менее благодаря выходке Катсу, на меня наконец-то обратили должное внимание.

— Что скажете, Хаяма-кун?

— Я?.. Ээ… Я по математике сильно отстаю, — отклонился я на стуле так, что его передние ножки оторвались от пола, и принялся лениво на нем раскачиваться. — Еще и тест скоро. Мне некогда думать о каких-то там конкурсах. — Максимально трагичный вздох.

— Сенсей тебя подтянет, — подмигнул мне Танака, как бы извиняясь за слив. — Да, сенсей? Дадите Юске пару индивидуальных занятий? — заулыбался самый лучший друг в мире, кажется, решив взять учителя на слабо.

Тот отреагировал в совершенном спокойствии:

— Два часа на этих выходных тебя устроят?

Танака вылупил на сенсея глаза, явно не поверив, что его тупую идею воспримут серьезно. Я от неожиданности стукнул передними ножками стула об пол.

— Для начала — вполне.

***

— Я говорил, что я тебя люблю? — после звонка я с трудом держал себя в руках, дабы не повиснуть у Катсу на шее при свидетелях. Обычно он не возражал, но предпочитал нашими лобызаниями никого не шокировать.

— Раз пятьсот уже, наверное.

— Значит, это был пятьсот первый.

— Слушай, у этого мужика явно не все дома, — описал Танака пальцем круг у виска. — Я же это по приколу ляпнул.

— Теперь ты понимаешь?

— Нет, — продолжал друг упираться.

— Ты дал нашим с сенсеем отношениям второй шанс.

— Если честно я не из-за ваших с ним сомнительных муток это предложил. Меня больше волновало… — вжикнул Катсу молнией рюкзака, закинув в него учебник.

— Что?

— Твое участие в конкурсе, — повесил сумку на плечо и быстро потопал на выход, не дожидаясь моей реакции, видимо, зная, какой она будет.

Я ринулся следом:

— В смысле?

— Ты же талантлив. Пусть об этом узнают все.

— Ээ, — стало мне без сомнений приятно, но на идею в целом я смотрел скептически. — Спасибо, конечно. Но я не собираюсь заниматься этим профессионально. Ну и, публичное выступление… Не думаю, что это мое.

— Попробуй, вдруг втянешься. И да, насчет математика...

— Чего?

— Только не переборщи, ладно? А то и глазом моргнуть не успеешь, как и отсюда мигом вылетишь. Да и вообще, скажу как натурал и жертва чужих заскоков: когда тебя домогается парень, это совсем не круто. Вот прямо поверь.

Пауза. Мое серьезное лицо.

— Я просто не в твоем вкусе. Признай уже.

— Заткнись, — сомкнул Катсу пальцы рук на моей шее, выжимая из меня безобидное «я шучу». После отпустил и добавил: — Подумай, кстати, что исполнять будешь.

— Да по фигу, — не собирался придавать я конкурсу ни малейшего значения.

— Тогда нашу «Face» давай, раз по фигу.

— С какого это перепуга? — вылупил я на Катсу глаза. Это он уже явно перебарщивает.

— Она же тебе нравится. Да и играли мы с тобой ее уже раз двести. Можно не готовиться.

— Нет уж. Слишком много чести вашему ненормальному. — Возник перед глазами образ Като Тосиро, которого, кстати говоря, благодаря все тому же сенсею, я не вспоминал ровно со вчерашнего дня.

— Юске, блин, — почувствовалась в голосе Катсу обида за ближнего. — Вы с ним даже не общались ни разу, а ты уже такие выводы делаешь. Ну да, бывает орет на репетициях, но, если я лажаю на выступлениях, то после, обычно, говорит что-то типа: «Забей, херня, никто не заметил. Последняя партия вообще убойная была».

От чужого навязываемого мне мнения я капризно отмахнулся:

— Ниче не знаю. Он псих.

— Не псих, а просто слегка импульсивный. Но чаще всего это даже весело. Да и тебе друзья не помешают. Я же тоже не могу с тобой вечно ошиваться.

— Э... М-да. Прозвучало так, будто для тебя наше общение в тягость.

— Действительно, хреново выразился, — поздно понял Танака свою ошибку.

— Ну-ну, — принял я неосторожное высказывание слишком близко к сердцу и ускорил шаг, кидая Катсу уже через плечо: — Ладно, Танака, давай. Скажешь, когда мое присутствие рядом не будет так тебя утомлять.