— Юске, у меня аппетит пропадает, когда я вижу твою зеленую физиономию, — сморщил нос Танака, пытаясь прожевать засунутый в рот блинчик. — Давай в медпункт, а?
— Иди в жопу, Катсу. Я в норме. Заколебал.
— Ну, если состояние близкое к трупному окоченению — это, по-твоему, норма, то да, в жопе мне, конечно же, самое место с моей-то чрезмерной заботой, — укоризненно помотал друг головой.
Если бы у меня были силы, я бы сострил, но бессонная ночь высосала из меня все соки, а к утру покончил с собой иммунитет. Упорно заталкивая свое чувство самосохранения туда же, куда был послан друг, я продолжал самоистязание, планируя растянуть «удовольствие», как минимум, до окончания уроков, ибо адресованное час назад лидеру «давай поговорим» хоть и было прочитано, осталось без ответа. За столом мы сидели втроем.
Мой нетронутый ланч-бокс переехал под нос к Масе, я смочил горло глотком воды и почувствовал ложный прилив сил, увидев в дверях появление бывшего. Господи, до сих пор, поверить не могу, что он был моим парнем ровно сутки… Кинув на меня быстрый безразличный взгляд, Като стукнул пару раз костяшкой указательного пальца по дверному косяку, обратив на себя внимание остальных, и сообщил паршивую новость с таким прозаичным видом, будто говорит о погоде:
— Сегодня отмена. Мы не участвуем. Они передумали… Приятного аппетита. Отдыхайте. — Исчез.
Мы молча переглянулись, Катсу горестно швырнул палочки на стол:
— Да хорош!
— Вот же… — поник Маса в плечах. — Разве можно так издеваться?..
Я стыдливо опустил глаза, понял, откуда это непоколебимое безразличие, и, представив чувства Като, готов был продолжить свой ночной челлендж по выжиманию из себя соплей. Блондин просто скотина. Даже сомнений не возникало, что сделал это именно он. И, судя по развитию событий, теперь все наши потуги в гараже будут идти коту под хвост ровно до тех пор, пока я не начну делать то, что мне скажут.
Подстегиваемый диким чувством вины, я выполз из-за стола и с намерением все исправить, двинул к неадеквату, беспрекословно выполнять все его требования.
Через сорок минут физиономия блондина образовалась передо мной физически, а не в мечтах. Хотелось приложить к ней свой кулак, а лучше ногу, но в связи с отсутствием у меня врожденной гибкости и сил на то, чтобы в принципе дышать, просто с трудом проговорил:
— Это ведь твоих рук дело, да?
— Что именно?
— Фестиваль. Ему поэтому перезвонили?
Сеито обвел меня долгим ничего не выражающим взглядом, закусил щеку с внутренней стороны и, не сказав ни слова, прошел к стойке, позволяя мне войти. Взял похожий на мятое стекло низкий стакан с потерявшими форму льдинками и, плеснув медового цвета жидкости на дно, сделал глоток. Опустился на барный стул, протянув с наглецой в голосе:
— Выглядишь паршиво.
Я захлопнул дверь.
— Можешь нас вернуть? Еще ведь не поздно?
Виски заискрилось в лучах солнечного света, блондин щурясь уставился в панорамное окно.
— Могу. Сразу рассчитаешься?
— Мм, — без колебаний кивнул я, даже не сомневаясь в постоянстве этой скотины и готовый расплачиваться за свои ошибки по всем счетам. Жаль, что главной из них, как это ни печально, было мое существование.
— Снова готовился?
— Нет.
— Значит, будет грязно и больно, — заключил Сеито без малейшего сочувствия, посмотрев на меня с вызовом, и я, стараясь себе этого не представлять, снова утвердительно промычал.
Раскладушка блондина открылась с выразительным щелчком, напоминающем о долгих годах службы своему хозяину, кнопки защелкали с характерным раздражающим звуком. А дальше я слушал долгий с матом разговор. Сеито ходил вдоль дивана, заливал в себя виски, обессиленно плюхался на кровать, снова вставал, выходил на террасу и выражался там особенно сочно, возвращался, сжимал зубы, крутил в орбитах глазами и сдерживал очередной мат, продолжая пытать оппонента. Трубка не поддавалась.
— …мне плевать, что ты думаешь. Пришло мое время ставить условия. Я сосал, когда тебе это было надо? Сосал. Сейчас твоя очередь идти мне навстречу…
Чем дольше он говорил, тем больше сомнений прокрадывалось в мою голову. Разве он не должен был подстраховаться и придержать наше место, на случай если я всё-таки приду? Это же логично. Я выполняю его условия, он возвращает все на круги своя. А теперь из-за всего лишь одной мелкой ошибки ему приходится ради какой-то никчемной группки отказываться от собственного выхода на сцену? Разве он не подтвердил, что это его рук дело? Я поковырялся в мозгах и, кажется, понял, а он ведь не подтвердил…
— Слушай, детка, если тебе, блять, не нужны проблемы и важна репутация твоего сраного агентства, сделай, как я сказал, окей? Если ты не отдашь им мое время, я не выйду. Хотя, нет… Выйду и такую тираду зачитаю на многотысячную аудиторию о тебе и твоих методах ведения бизнеса, что ты пятьсот раз пожалеешь, что не пошла мне навстречу. Тебе оно надо?.. Расплачусь! Ничего не потеряешь! Довольна?! Прекрасно! Тогда сделай это сейчас, солнышко! Я перезвоню.
Телефон улетел на кровать, пустой стакан стукнулся толстым стеклянным дном о мрамор стойки, распаленный тяжелым разговором блондин, зажимая меня между своих расставленных с боков рук, нависнув, властно объявил:
— Завтра ему перезвонят, можешь приступать.
Я не стал качать права, пытаться оттянуть момент до лучших времен и, где-то на подсознательном уровне разочарованный, что место выбить все же удалось, взялся трясущимися руками за подол его майки. Обнажил бледный торс с вынужденной из-за поганого состояния медлительностью. Подставил под чужие губы шею под давлением его руки, когда цепкие пальцы сжали мои волосы на затылке в кулак и больно одернули. Кожу стали жалить мелкими неприятными укусами. «Больно и грязно» растекалось по мозгам отвратительной мазней. В нос проник навязчивый запах спиртного из его рта, неприятный спазм возник где-то в желудке и дотянулся до языка. Я постарался унять силой мысли внутренности, но не в состоянии бороться с болезнью одним лишь самовнушением, крякнул над чужим плечом. Горькая желчь обожгла горло, муки пятнадцати с лишним часов оросили неприглядным водопадом оголенный напротив торс.
На меня снизошло физическое облегчение практически сразу, думать о предстоящей надо мной расправе я даже не хотел. Опасливо перевел взгляд и уперся им в гладко выбритый подбородок. Сеито молча поджимал губы и предпочитал смотреть в потолок.
— Извини… — промямлил я совестливо. — Можно я рассчитаюсь с тобой в другой раз?
***
После порции противорвотного я почувствовал себя человеком, а витаминчиков в капельнице — человеческими чертами в моих глазах обзавелся блондин. Не предъявив мне ни одной претензии по поводу моего незапланированного перформанса, он пощупал мой лоб, быстро привел себя в порядок и, вызвав такси, отвез меня в ближайший медпункт. Представился опекуном и организовал персональные койку, шторку и капельницу. Сел на стул рядом и, закинув ногу на ногу, принялся ждать. Не знаю чего, возможно, моего восстановления, чтобы придушить собственноручно. А, может, чисто по-человечески обо мне переживал. Глаза его были закрыты, лоб упирался в ладонь. А я пытался понять, что чувствую к этому парню. Хотелось — ненависть и отвращение. Не получалось…
— Между вами что-то было? — привлек я его внимание, заставив убрать руку от лица, открыть глаза и посмотреть на меня устало.
— Было.
— Давно?
— Пять лет назад.
— Расскажешь, что?
Он постучал пальцами по тонким подлокотникам стула, поменял ноги, оглядел потолок, словно не решаясь отвечать. Сделал глубокий вдох и, крутя в руке телефон, не поднимая взгляда, признался:
— Взаимность. Как минимум. Могло бы быть что-то еще. Но его отец решил по-другому… Застукал нас, надавал мне по щам, и Като сдрейфил.
— Разве Като не с мамой живет?
— Бинго! — неуместные восторг и улыбка. Глаза загорелись и посмотрели в мои: — Улавливаешь, да? — Снова злобное выражение. — Щ-щ-щенок не вернулся даже после того, как предок свалил. Сказал, что нормальный, что девчонок любит. Но тут появляешься ты — и вуаля! Мы снова дрочим на мальчиков!.. Извини, детка. Ничего личного. Кроме того, что на твоем месте должен быть я.
— Отец ушел из-за того, что увидел? — не смог я проникнуться стенаниями блондина по его поводу, в то время как чувства Като представил себе во всей красе.
Сеито мое к его беде равнодушие не оценил. Скривил лицо в злобной гримасе и подался на стуле ближе ко мне:
— Он ушел, потому что он чертов гомофоб! Като бога должен благодарить за то, что этот монстр оставил их в покое!
— Это его отец…
— Ты его не знал!
— А ты? Он, что, руку на него поднимал? Или на маму Като? — Это не был вопросом с издевкой, ведь я действительно ничего не знал, но судя по молчанию блондина и его в линию сжатым губам, попал в яблочко. — Нет?.. У них весь холодильник их совместными фото обклеен, Сеито. До сих пор…
— И что?
— А то, что Тосиро в случившемся себя виноватым считает, — вспомнил я слова Катсу, когда друг просил не поднимать в присутствии лидера тему его семьи.
Блондин снова промолчал. На лице под тонкой кожей заиграли желваки, колено с закинутой на него ступней другой ноги судорожно задергалось в воздухе.
— И что сделал с тобой его отец? Ударил? — продолжил я его пытать, не боясь сказать лишнего. Другого подходящего случая все выяснить у меня, возможно, не будет. Я должен был все понять: кто прав, кто виноват, и что делать дальше, потому что оставлять все на суд блондина было уже несправедливостью, хотя бы по отношению к Като. Хватит с него этих мытарств. Достаточно.
— Я бы с удовольствием рассказал тебе подробности, детка, если бы что-то помнил! — Осуждающий исподлобья взгляд.
— То есть он тебя бил, а Като пришлось смотреть на это?..
— Ты меня и в этом сейчас пытаешься упрекнуть?
— Я хочу, чтобы ты представил себя на его месте, Сеито. Это пять лет назад было. Вы были детьми. У него, блин, травма психологическая, а тебя волнует только то, что ты не на моем месте?
— Ты, наверное, плохо расслышал. Но отмутузили меня!
— Это был его отец! — не сдержал я восклицания. Ну что за эгоист!
Шторка скользнула по штанге в сторону, в появившемся зазоре показалось строгое лицо женщины в белом халате:
— Вы в больнице, прекратите истерики. Это неуместно.
— Так, все, он меня бесит, — с чувством вскочил Сеито на ноги и нервно затоптался на месте. — Отключите этому маленькому ублюдку капельницу. Пусть сдохнет.
— Простите, — сделал я виноватый вид, склонившись перед доктором как мог.
Врач наградила блондина строгим предупредительным взглядом, дождалась тишины в ответ и удалилась.
Я тихо заговорил, почти шепотом, не собираясь молчать. Сеито не уходил, слушал меня, а значит нуждался в другой точке зрения по поводу всей этой ситуации. Кажется, лидерская его не устраивала, а может, ее просто нет…
— Он от тех событий не оправился. А ты все пять лет его еще и доставал? Обосновывая это якобы своей безусловной любовью? Да как вообще можно издеваться так над тем, кого любишь?
— Заткнись.
— Как вообще после твоих преследований, угроз, манипуляций можно требовать от него взаимности?
— Он называет меня Дайски! Ты ведь сам сказал! Значит, любит!
— Это просто твое имя…
— Нет, — мечась вдоль койки, словно псина на цепи, судорожно замотал он головой, будто вытряхивая из нее мои слова.
— Ты был ребенком. Тебе было тяжело. Ты дал волю эмоциям. Но прошло пять лет, Сеито. Пора взглянуть на ситуацию глазами взрослого. Это ты ничего не помнишь. А он не забудет этого никогда. Потому что ты — его напоминание о том дне. И ты всегда рядом.
Больше не в силах меня слушать, блондин дернулся в мою сторону, схватил за грудки рукой и, прижавшись к моему виску своим, прошипел:
— Я закажу тебе такси. Выздоравливай, сладкий. Как только оклемаешься, приходи. Я устрою тебе такой теплый прием — ввек не забудешь, — отпихнул Сеито меня грубым толчком и ринулся прочь.
— Повзрослей, — кинул я ему вслед.
Кажется, меня не услышали…
***
Я пялился на знакомую обложку на заваленном бумагой столе, держал себя в руках, чтобы не поддаться гнусному желанию поковыряться в чужих мозгах, зная точно, это сведет Като с ума, и заставлял свои варить быстрее.
После вмешательства Сеитоши лидеру позвонили на следующий день, извинились за недоразумение, сославшись на якобы какую-то техническую ошибку, и вновь пригласили на фестиваль. Парни поприкалывались в чате, мол, они-то и на одно приглашение не рассчитывали, но чтобы получить два подряд — уау! Я кидал смайлики пламени, фальшиво поддерживая всеобщий восторг. Лидер молчал, кажется, уже во всем сомневаясь, зато наверняка записав все свои мысли в дневник. В гараже никого не было. Я кусал губы и не решался.
И что мне это даст? По какой причине все произошло так, как произошло, я знал. Но надежда на то, что я узнаю, как вернуть Като, разбила это невидимое стекло между мной и столом, и я сдался. Схватил дневник, раскрыл и жадно забегал взглядом по непривычно кривеньким иероглифам, панически боясь, что вот-вот Като войдет в гараж. Наткнулся на одну из последних записей. Прочитал…
«Не выдержал, вернулся и поцеловал. Не знаю, что почувствовал. Ну хоть Рыжий перестал ныть».
Как?.. Пришибло меня скупым откровением. И все?.. Я тряхнул головой, пробежался по строчке снова, не желая верить своим глазам. Проморгался. Рыжий?.. У меня же имя есть. Пролистал несколько страничек назад. Нашел…
«По привычке тупо открыл. Все как обычно, двое голых тел. Кажется, это был 99-й. О, да у нас скоро юбилей. Наверное, праздновать пригласит. Танаку жалко. Кажется, он видел. Блондин — идиот».
«Не понял, что это было, но мне понравилось. Так сильно, что захотелось писать. Накатал текст за вечер. Скрипка хороша. Парня не знаю».
Скрипка?.. Только скрипка? Это, что, правда была? А как же я?..
«Уау! Чувак, да твои мерзотные веснушки — лучшее что в тебе есть! Заносчивый, высокомерный, неимоверно бесявый сучонок! Просто отвратительный характер! Достал…»
Отвратительный?.. Да как так?! Взгляд мой бегал по тексту. В груди ширилась черная дыра.
«Выступил паршиво. Все время думал о Хаяме, боялся, от волнения стрессанет и накосячит. Пронесло. Пунктуальность Сеитоши поражает. Как всегда, вовремя подоспел. Мудак бледнолицый. Ненавижу тебя».
Пронесло?.. В смысле?
«Разговор был тяжелым, поцелуй — отвратительным, лучше бы не выходил…»
Като был там? В клубе? В туалете?.. За что?!
Перестав искать свое имя, видимо, это было бессмысленным, я открыл последнюю запись.
«Пока не уверен, но, кажется, скрипка лишняя. Желания писать больше нет».
Будто разбитый на множество осколков, я отложил тетрадь, понял, что вряд ли соберу себя к репетицию, и с чувством полнейшего опустошения, вышел наружу в мир затянувшийся тоской. Сигаретный дым обволок носоглотку, лидер стоял за дверью и смаковал яд. Я заставил себя притормозить, обернулся и, встретившись с холодными глазами, попытался найти в них то, что видел там всегда. Взглянул в упор умоляющее, подождал и, ничего не услышав в ответ на эти немые мольбы, ушел. Меня не держали…
***
— Сначала ты, — блондин протянул мне пропитанный сладким сиропом, темный с начинкой бисквит на десертной длинной ложке. Я скептически поднял бровь.
— Это просто торт. Думаешь, я туда яду подсыпал, или что?
— Кто тебя знает…
Я разомкнул губы и получил на пробу порцию ягодной сладости. Слегка сморщился от приторного с кислинкой вкуса. Проглотил. Открыл рот, показал ему язык, будто псих надзирателю после приема плановой дозы таблеток.
— Доволен?
Сеито вяло улыбнулся и приступил к угощению сам. Я с облегчением выдохнул.
После всего произошедшего, я совершенно перестал понимать, что к кому испытываю, границы между рациональностью и самоуничижением стерлись, и каким-то магическим образом я нарисовался у блондина в дверях со сладким презентом в охапке. Меня посверлили обиженными сонными глазами, приметили аппетитный тортик в руках, слегка смягчили выражение и впустили в дом, когда я выжал неуверенное, но со значимой долей в нем искренности «извини». Не знаю почему, но именно в блондине врага я не видел. Не видел и в Като, но чувствовал, что меня предали. И в отчаянных поисках поддержки пришел сюда, словно подстреленный звереныш, кажется, начиная смотреть на события пятилетней давности глазами второго ребенка тоже. Сеитоши мне было жаль как себя, а его безответной симпатии приходилось только сочувствовать. С момента лидерского мне непрямолинейного признания прошло от силы часа два, а я чувствовал себя какой-то распотрошенной тушкой. У Сеито все это продолжалось в течение пяти лет, и что чувствовал он все это время, мне оставалось только гадать. Единственное, что понимал я более-менее ясно, что помимо назойливости, неординарности и импульсивности Сеито обладает рядом и положительных качеств. Он предан, открыт, проницателен и отходчив. Наверное, именно поэтому я к нему и пришел. Зная наверняка, меня простят. А еще поймут, хотя вряд ли я смогу признаться ему в причинах моей очередной надвигающейся депрессии.
— Почему вишня? — мило вытащил блондин подушечками пальцев соринки сна из глаз. Шмыгнул носом. Сделал разминающее движение затекшими плечами, видимо, от долгой лежки в кровати.
— Ты вроде любишь?
— Я? Вишню Катенок любит. Я — тыкву. Ты что-то напутал, — обсосал он ложку словно чупа-чупс. — Вкусно. Только я все равно тебя трахну.
— Может, тогда сначала поговорим? — опустил я локоть на стойку и вложил в ладонь подбородок. Сидели мы рядом друг с другом, не через стол. Я к нему лицом. Он ко мне больше в профиль.
— Ну нет, — надул Сеито губы подобно маленькому ребенку. Брови сдвинул над переносицей. Забурчал: — В прошлый раз ты на меня нашипел, отчитал как маленького. Нес какую-то чушь. Мне вообще не понравилось. Дурацкий разговор. Не хочу больше, — сунул за щеку очередной кусок торта. Но жевать не стал, продолжив сетовать: — Я потом сутки отходил. Это тебе есть кому поплакаться. Друзья, родители, сестренка. А я тут один. На девятнадцатом этаже, между прочим. Так и с террасы сигануть недолго.
Я посмотрел на это создание с какой-то извращенной формой умиления и с трудом не потрепал его по голове. А после осознал свое отвратительное по отношению к нему поведение. Я срывался на извращенце, а обижал дитя, которому переживать все в одиночку было слишком невыносимо. Он искал взаимности, поддержки и понимания там, где однажды их получил, у Като, и не смог смириться с тем, что тот путь для него стал вдруг закрыт. Ребенок почувствовал несправедливость, предательство и одиночество, гложущие его изнутри, понял, что разговоры по-хорошему и мольбы не помогают и стал действовать так, как мог, ведомый элементарным чувством самовыживания. А я ведь тоже поступил с ним как мудак, в то время как он помог мне с родителями, с Юри, помог преодолеть стеснение и открыл для меня новый мир, пока я все это время безнадежно пускал слюни по другому. Мне было жаль этого ребенка, мне было стыдно перед его беспомощностью за свое поведение. Я был слишком жаден и эгоистичен. Я повел себя не так. И мне хотелось это исправить. Я понимал, что вряд ли что-то значу для него в принципе, и понимал, что здесь связующее звено только один человек…
— Согласен. Я был резковат. Прости, — заговорил я тоном заботливой няни. — Я совсем не рассматривал ситуацию с твоего ракурса. Это было неправильно.
— Да.
— Ты был ребенком.
— Это я уже слышал.
— Ты дал волю эмоциям.
— Было уже. «Прошло пять лет. Взгляни на ситуацию глазами взрослого…» Бла-бла-бла…
— Как думаешь, если бы ты дал ему время подумать, может, он бы понял, что ты важный человек в его жизни, и сам бы к тебе пришел?
Сеито цыкнул языком:
— Не говори ерунды. Он бы меня забыл.
— Вряд ли.
— Он бы забыл. Вместе со всем случившимся. Ведь я напоминаю ему о том дне.
— Не забыл бы… Ты знал, что он тебе писал? Песни, — нашел я за что зацепиться.
— Ну да. Одну. «Night».
Я открыл рот и онемел. Боже, какой тупица! И как до меня сразу не дошло?! Ну «Night»! Ну Като же! Ну конечно! Вот черт… Почувствовав, как в груди заклубилось облако ревности, я сделал глубокий вдох, взял себя в руки, купировал это несвоевременно возникшее чувство собственничества и продолжил мысль вслух.
— Нет. Их штук шесть. Может, больше.
— С чего ты взял, что это мне? — наконец-то блондин посмотрел мне в глаза.
— Пять лет назад были написаны. Он точно был счастлив. По-другому у него не выходит.
— И какую же он написал тебе? — Свое чувство собственничества блондин купировать конечно же не смог. В голосе звучала ревность, я вынужденно увильнул.
— Не знаю.
— Знаешь. Наверняка самая классная.
— Честно? Ничего лучше «Night» он пока не написал. Этого он точно никогда не забудет. А еще в дневнике… Там везде только ты. Аж бесит!
— А? — открыл Сеито рот. Ложка с кремом зависла в воздухе.
— Он дневник ведет. Прикинь… — иронично я фыркнул.
— До сих пор?
— Ты знал?
— И что там? Про меня…
— Признания. В ненависти, правда. И все же… Обо мне два словечка только. Жмот.
Сеито насмешливо хмыкнул, многозначительно закивал и продолжил ковырять торт, неожиданно заключив:
— Просто писанина. Забей.
— Просто?
— Ага.
— Сомневаюсь.
— Ты как его нашел?
— Кого?
— Дневник, глупышка.
— На столе. Вечно растопыривает, где не попадя.
— Ну да, конечно…
— Что?
— Если бы он хотел, чтобы ты его не нашел… ты бы не нашел, — подцепил блондин пальцами сочную вишенку и соблазнительно погрузил в рот вместе со стебельком.
— Считаешь, там все неправда?
— Естественно. Ненависть ко мне? Пфф! Да я любовь всей его жизни! — произнес то ли глумясь, то ли действительно в это веря. Вынул изо рта обглоданную косточку, отложил на стол.
Я вспомнил наш с Като поцелуй, заплыв в бассейне, выступление, его извинения, всю ту химию, что постоянно ощущал, прокрутил в голове прочитанное, сопоставил действительность и писанину и, почувствовав проблеск надежды, незаметно с облегчением выдохнул. А после вспомнил, с кем говорю.
— Почему ты пытаешься меня успокоить? — оглядел я блондина с недоверием. — Тебе-то от этого какой резон?
Сеито нахмурился, направил взгляд в потолок, подвигал челюстями, родил:
— В душе не чаю… — вытащил следом за зернышком, завязанный в узел стебелек. Горделиво улыбнулся и подмигнул мне.
Следующий мой вопрос был совершенно спонтанным:
— Я тебе совсем не нравлюсь?
— Мм? — высветленные брови взлетели вверх.
— Тогда в машине, ты сказал, что соскучился. Ты соврал?
Сеито отрицательно дернул головой:
— Нет.
— Значит, нравлюсь?
— Когда ты не несешь всякую чушь, ты солнышко, — протянул он умильным голосом. Облизанная ложка легонько коснулась кончика моего носа.
— Давай встречаться?
— А?..
— Давай! Я сделаю тебя самым счастливым человеком на свете! — разыграл я чистый восторг. Обвил его плечо руками и стал наседать: — Ну давай, давай, давай! Что?.. Не хочешь? Вот и он не хотел.
— Почему же?.. — пожал Сеито плечами, смотря на торт. — Давай.
Я уронил руки по швам.
— Так легко его отпустишь?
— Отпущу.
— Пять лет же держал…
— Альтернатива достойная.
— Я?.. — указал я на себя пальцем, с трудом в это веря, и по сложившимся в усмешке губам понял, что не один я тут такой остроумный.
— Расстроен? — хохотнул блондин и помотал на меня головой, мол, дурило.
Я покрутил мысль в голове. А если попробовать? Доказать, что парень не однолюб. Перерезать ту красную ниточку, которой он сам себя привязал к Тосиро. И показать, что никакие пятилетние мучения этого не стоят. Като будет свободен, Сеито счастлив, ну а я… буду пытаться возместить собственный моральный ущерб сексуальными утехами. Ибо никакого другого выхода кроме самопожертвования я честно не видел. Я докажу Сеито, что Като ему не нужен. Я сделаю так, что он забудет о нем навсегда.
— И… какие у тебя условия? Я должен буду уйти из группы?
После слов блондина о том, что в дневнике полная ерунда, желание кидать парней слегка притупилось. А если я лишний, то пусть сами об этом прямо говорят.
— Давай ты все же не будешь путать меня с монстром. Я не собираюсь лишать тебя будущего. Тем более друзей. Хочешь заниматься музыкой, занимайся. Хочешь играть в группе Като, играй. Не хочешь обо мне никому говорить, не говори. Делай, как считаешь нужным. У тебя одна задача — не переступать черту, разделяющую тебя и его. Все остальное только твоя жизнь, — отрапортовал Сеито вполне серьезным тоном, сменив ложку на фужер. Рядом стояла открытая бутылка вина. Он наполнил бокал наполовину.
— Тогда скажи ему, что отпускаешь, — произнес я с вызовом.
— Ты можешь сделать это сам, — крутанулся на стуле, глотнул вина. Ребенка рядом больше не было. — Что? Не знаешь, как? Хочешь, вместо фото видео ему отошлем? Снимем по обоюдному согласию. После такого он наверняка что-нибудь о тебе напишет в своем дурацком дневнике.
— Может, есть другой способ? — не понравилось мне его предложение. — Более гуманный.
Сеито собрал с нижней губы красный сок зубами, покосился в сторону кровати, сполз со стула и направился к шкафам. После чего вернулся к стойке со знакомым чехлом. Положил передо мной скрипку, открыл футляр, мой рот открылся следом. Та самая, стоящая целое состояние. Он всё-таки ее купил.
— Скажешь, подарок. Думаю, до него сразу дойдет от кого, — опустошил бокал залпом и отставил пустой на стол.
— Да ты не в себе...
— Могу себе позволить.
— Я расплачусь, — неосознанно выдал я.
Сеито хохотнул.
— Это подарок, тошнотик ты глупый. За него плата не взимается.
— За фестиваль, балда. Пока я тебя не сильно ненавижу.
Блондин облокотился на стойку, уставился на меня с прищуром и с пошловатой на губах ухмылкой заключил:
— Просто признайся, что хочешь меня.
Мои щеки вспыхнули адским пламенем.
— Я готовился! Получается зря, что ли?!
Сеито захохотал. Сон в глазах сменил хмель.
— Окей, — подцепил ворот моей футболки согнутым в форме крючка пальцем, заставив меня сползти со стула: — Так и быть, заодно отпразднуем первый день в качестве парочки. Будет незабываемо! — выпалил с восторгом. Сгреб со стола недоеденный десерт другой рукой, попятившись в сторону кровати, уводя меня за собой.
— Торт-то зачем? — поднял я бровь.
Сеито интригующе дернул двумя:
— Пригодится…