Осень становилась все суше, и грязные, зловонные разводы уже сменились кучками безобидных шуршащих листиков под ногами. Ртутный столб опускался все ниже и ниже, холодный ноябрь предвещал с минуты на минуту встречу с белыми хлопьями, а время тянулось так медленно… Осень, будто состариваясь и предчувствуя свой скорый уход, угасала. А я наблюдала. Встав в привычную позу, я смотрела из своего окна уже не в противоположное окно, не в твое, а куда-то… то в серо-синее небо, то на промерзлую землю, то на ряд скучных университетских общаг.

Уже вторую неделю я привыкала существовать без тебя. И это существование напоминало самую обычную изоляцию, которую я добровольно себе устраивала.

Раньше я видела смысл притворяться, что мне весело и интересно с моими новыми друзьями — смеяться над выходками Ксюши, шутками Юры, а после ужина большой компанией играть в мафию. А сейчас все надоело. Я полюбила одиночество. Уныло, в темной комнате просто лежать на кровати. Или смотреть в окно.

Мне не хотелось даже рисовать.

Вернее, иногда я подходила к мольберту, рисуя нечто полуживое и абсолютно бессмысленное для меня — это мог быть и недозимний пейзаж за окном, и Ксюшкины мандарины на столе, и все, за что случайно зацепится взгляд. Одна из таких картин сейчас висит на школьной выставке — ее случайно увидела зашедшая к нам учительница и пришла в восторг. Надеюсь, в скором времени ее увидишь и ты. Точнее, в принципе сможешь появиться в кампусе.

Кто ты такая?.. Почему-то мой запал сыщика угас, и вместо того, чтобы опять лезть в дебри твоей сущности, мне хотелось только лежать на кровати и меланхолить.

Но я знаю — это временно.

К вечным перепадам настроения можно привыкнуть.

Кто-то постучался в мою комнату. Теперь это даже не Юра.

— Привет, Дим! — крикнула я, заметив вытянутую фигуру старосты класса.

— Анфиса Валерьевна просила вам передать, — негромко буркнул он, положив на Ксюшин стол два листочка, и тут же исчез. Я подошла поближе: то были наши сочинения по литературе.

Для отличницы и просто убежденного в своей «гуманитарности» человека оценка «три», наверное, не самая лучшая характеристика, зато у моей соседки, не прочитавшей ни одного романа из школьной программы, красовалась твердая такая четверка.

Когда мы успели поменяться местами? Пфф, да когда я успела стать человеком настроения?

Все надоело. Все.

* * *

— Может, после уроков поедем в больницу к Юре? — предложила Ксюша.

Конечно, я согласилась. Хотя вчера я с ужасом поняла, что состояние друга заботит мало. Нет, я была даже чуточку рада. Ведь возможно, это послужит доказательством твоей невиновности. Если, конечно, Юра не хранил ту конфетку слишком долго.

А если хранил? Значит, он сделал это умышленно?

На выходе я встретила доброго студента Васю. Он слабо улыбнулся, увидев меня, и, поздоровавшись, я заметила, что улыбка его немного натянута.

Может, он тоже грустит о тебе, так как знает, что ты невиновна, а может, мне показалось и в действительности грущу только я.

— Как здоровье? — поинтересовалась я у Васи, на что он ответил таким же фальшивым «нормально».

Почему все добрые так отвратительно лгут? Ты, наверное, тоже врать не умеешь, поэтому не врешь.

И тут меня, будто разрядом, шибануло прозрением. Да, конечно, Василий, он же знаком с тобой, моя милая загадочная девочка! И то, на что у меня безрезультатно уходили месяцы, он знал с самого начала. Он знал даже твое имя, черт побери!

— Вась, а Вась… — неуверенно, запинаясь начала я. — Та девушка, которая, вроде бы, вас отравила… Кто она? — и голосом, снизошедшим до хриплого шепота добавила: — Это правда?

Боже, знала бы ты, как с трудом мне далось выдавить из себя эти слова. Я ж впервые упоминала тебя вслух, при ком-то другом. Мой голос дрожал, и это не укрылось от моего собеседника.

— Это... да так, студентка одна, — он пытался говорить на доброй улыбке, но все равно получалось слишком скрытно и серьезно. А потом — стоило мне чуть-чуть отвлечься — ускользнул.

В неизвестном направлении.

Все казалось еще больше запутанным. Странным. Ведь как так получилось, что тебя будто бы не замечают, а немногочисленные знающие тут же пропадают, явно не собираясь делиться, будто ты — что-то запрещенное? Где предел твоей неясности?

Может, в тебе и правда есть что-то тайное, что нельзя знать кому попало. Включая, к сожалению, и меня как самую любопытную малолетку своей школы.

Это бы обижало, если б настолько не кричало о вызове. Потому что кровь стремительно приливала к щекам, а телу становилось жарко — так сыщик во мне затмевал меланхолика, причем довольно успешно.

Я открою твою тайну, слышишь, открою? 

Я почувствовала резкий подъем настроения — очередной волной эмоций, внезапно нахлынувшим энтузиазмом и, возможно, зажегшимся огоньком в глазах.

Как будто именно так возрождается жизненный смысл.

Слышишь, девочка? Ты смысл моей жизни.

Если бы ты слышала, ты б сказала, что я несу бред.

* * *

 Больница, куда направились мы с Ксюхой, ничуть не изменилась с тех пор, как меня выписали, и все так же тяготила меня своей атмосферой. Длинный коридор, все те же облупленные стены, только отделение другое — я лежала, вроде бы, этажом выше.

Палата №2 находилась по ту сторону коридора. Мы шли молча, каждая обдумывала что-то свое, и я поняла, что на самом деле я даже скучала по Юре, пускай он часто надоедал. В конце концов, он уже понял, что его попытки сблизиться бесполезны, и мы вполне можем и дальше поддерживать теплые дружеские отношения.

Ксюшины «связи» дали знать о себе даже в больнице. По дороге она нашла знакомого врача, с которым когда-то, еще в далекой началке, ей посчастливилось познакомиться и, конечно же, развела его на дружескую беседу.

Она — мастер этого, а я давно уж практикуюсь в незаметном ускользании. Не имея интереса чувствовать себя третьей лишней, я прошмыгнула в направлении Юриной палаты.

Рефлекс сыщика — посмотреть сквозь стекло двери прежде, чем войти. А дальше — совсем не профессиональные заморочки.

Стоит ли говорить, что внутри снова все сжалось, а сердце рвало жутким, несдерживаемым смятением?

Там была ты.

Черт дери. Как?

Ты сидела на Юриной кровати, аккуратно примостившись на край — такая привычно милая и маленькая. Я видела тебя плохо, через толстое дверное стекло, но стены, к счастью для моего любопытства, имели «картонный эффект». Могу поклясться, твой голос через них казался каким-то заговорщически хитрым и веселым, а Юрин — ослабшим и злым.

— Спасибо.

— Чтоб ты знала, я сделал это не ради тебя.

— Конечно. Ты сделал это, чтобы я никому не сказала…

— Вали уже, пока врачей не позвал!

И твоя фигура, расплываясь из-за стекла, поднялась, а я мигом отошла от двери.

Но… Ты здесь. Черт, черт. Почему? То есть… Люди в форме, они ведь…

Черт, я знала. Знала, что вы знаете друг друга! Ну, Юра, ну, друг, теперь ты… Ты ведь расскажешь мне все?

Дверь открылась, и я... почувствовала острую боль в области носа. Она не просто открылась, ты распахнула ее с такой силой, будто она была виновата во всех твоих проблемах.

А все мои проблемы на миг решились, когда эта чертова дверь убралась из поля моего зрения, и я взглянула — наконец-то, за, я бы сказала, вечность — в твои прекрасные глаза.

В них был страх. 

— Ой… — испуганно выпалила ты. — Это… извини меня. Я сейчас, за аптечкой, — и поскакала куда-то вдаль.

Уходишь. Снова.

Нет!

— СТОЙ! — поразившись собственной стойкости, почти скомандовала тебе и проглотила порцию крови, затекшей в рот.

И, удивившись твоей покорности, — ты невозмутимо вернулась на прежнее место, хотя все еще суетилась — я облегченно выдохнула.

— Я сломала тебе нос, девочка… Думаю…

— Нет. Стой, — уже спокойней попросила я.

Я слишком долго тебя искала, слишком много натерпелась, чтобы снова потерять тебя из виду из-за какого-то дурацкого носа — и так кривой!

А ты… Ты ведь такая красивая.

— Останься, пожалуйста, — я улыбнулась, покрывшись гусиной кожей.

Видимо, все потом. Здравый смысл, скромность, сожаления, недавно отравленный друг… Все потом, потому что ты намного важнее.

Намного важнее созерцать твою по-детски наивную и печальную улыбку, которая будоражит разум только от того факта, что ты улыбаешься мне в ответ.

И я, как дурочка, накопившая бурю эмоций, разрыдалась прям при тебе.

Ты посмотрела на меня чрезмерно обеспокоенно и подошла ближе. Аккуратными шажками, настолько тихими, что я мигом замолкла, считая долгом их расслышать. Я подняла заплаканное лицо на тебя — с интересом, что будет дальше.

Сердце все чаще и ощутимее билось с каждым твоим шагом навстречу мне.

О господи, почему я так волнуюсь? Что опять предвкушает мое больное воображение?

— Не бойся меня, девочка, — по-доброму усмехнувшись, прошептала ты.

И обняла меня.

Черт возьми, ты. Так близко.

И тут меня полностью пробрало. Горячо, холодно — нет, совсем не то. Безумно — да. Очень безумно.

Потому что столько счастья — пусть даже на мгновение — не должно вызывать что-то подобное, и я прекрасно это знала. Но я задыхалась — не в объятиях, не физически… Меня пробирало именно счастьем. Вызванным таким внезапным утолением моих желаний.

Я обнималась со многими — это было приятно, но совершенно обычно.

А с тобой… Ярко, сумасшедше.

Боже.

Девочка, кажется, я…

— Что происходит? — послышался до жути знакомый тембр.

Черт, только не Ксюшка. Только не сейчас.

Ты выпустила меня из объятий и перевела взгляд на соседку.

— Она здесь!.. — Ксюха, кажется, сильно удивилась, увидев тебя, причем в плохом смысле. Ее глаза вмиг стали дикими, и она со всей силы замахнулась.

Я испугалась. Зря.

Ты остановила удар. Остановила, как делают, наверное, только крутые дяденьки из боевиков.

Не нанеся травму, но и не позволив это сделать сопернице.

Как круто выглядело! И чего стоила одна Ксюхина гримаса.

— Ты мне совсем не по душе. Благо, я учусь на ошибках, — снова став привычной девушкой-загадкой, сказала ты, и ушла, несмотря на мою просьбу.

Ксень, ты такая сука!

— Мира, я знаю, ты мила со всеми, но мы же выяснили, что она — преступница, — серьезно сказала мне Ксюша. — Или… — она посмотрела на мое лицо, разбитое и заплаканное. — Она и тебя хотела… того? Не знаю, почему ей дали условное, но пойдем лучше к Юре.

Счастливых эмоций стало столько, что неохота было даже проклинать подругу за неудачное появление. Да и товарища, как-никак, проведать надо.

Я была рада и полна надежд. Условное — пофиг, я знаю, что ты невиновна и в скором времени снова будешь посещать любимое место возле гаражей. Я обязательно дождусь.

И сейчас ты опять стала причиной сладко-мучительного потока воспоминаний, сопровождаемого огромным холстом эмоций, таких же ненормальных и неоднозначных, каким я вижу цвет жженой сиены.

Но черт. Ты ведь совсем не чувствовала того же, когда обнимала меня — ты хотела лишь успокоить несчастного ребенка.

А что чувствовала я — уже загадка.

Но боже…

Мне этого не хватило.

Я опять полезла в дебри размышлений о тебе, о том, какой я стала — и это было так сладко, так приятно, что, кажется, все тело прониклось моими непонятными чувствами.

В реальность меня вернул отчаянный крик Ксюши:

— Юра! Он без сознания! Зови врачей! Юра-а!!!