Девушка стоит около плиты и размеренно помешивает овощи на сковороде. Позади нее за столом сидит ее отец и продолжает что-то просматривать в своих рабочих бумагах. Даже сейчас, в такое позднее время. Сынхи приготовила бы ужин раньше, но весь вечер у нее был занят курсами, да и отец к тому времени не пришел даже. Поэтому девушка стоит около плиты и готовит для отца, который пришел буквально полчаса назад. Хотя ей самой тоже стоило бы подкрепиться, ведь девушка все время забывает о еде. Сынхи настолько погрузилась в свои проблемы, боль, бесчисленные попытки подняться и начать жить и, самое главное, в учебу, что ее рацион скатывается в непонятную бездну, из которой вряд ли выбраться. Легкий завтрак, ланч, кофе, если повезет, и ужин, о котором девушка очень часто забывает. Готовить не забывает, а вот поесть — да. Иронично, снова. Сынхи порой даже смешно с этого, ведь из-за этого у нее щеки слегка впали, толщина в бедрах, в талии начала пропадать. Но девушке плевать на внешний вид. Зачем он нужен, если она все равно не может им наслаждаться?
— Что там ответили твои друзья? — задает внезапно господин О и начинает смотреть в спину дочери.
— Тэхён с Юнги придут завтра в семь, — отвечает девушка, перекладывая рис к овощам и помешивая.
— Хорошо. Как дела в школе?
Сынхи молчит. Она не знает, что ответить, хотя и говорить то нечего. Рассказать, что ее потаскали за волосы, что вырвали небольшой клок волос, а она рассмеялась? Чертовски глупо. Ведь в школе всем распоряжается Санни, и только у нее есть власть над всем этим.
— Нормально, — отвечает девушка, хотя понимает, что это наглая ложь, что отец не поверит, особенно, после признания об издевательствах.
— Подробнее не расскажешь?
— Девочка, которая меня достает, хотела потаскать меня за волосы, но осталась только с клочком моих волос. Этим всем дело и закончилось.
— Малолетняя… — господин О не договаривает, хотя и так понятно, что он хочет сказать. — Чан Еын знает?
— Да, я ей рассказывала, — Сынхи добавляет специи в рис с овощами и снова перемешивает.
Последнее действие и все, она повернется и больше не сможет скрыть свои эмоции на лице. Ответы ей даются тяжело. Они ломают ее, заставляют надавить на больные точки и чуть ли не выть от безысходности. Слова вырывают жесткими металлическими клещами, с которыми девушка не может совладать. Ей стыдно, что отец узнал об этом. Стыдно, что пала в его глазах, хотя в этом нет ее вины. Она не хотела, чтобы отец расстраивался в ней, чтобы не разочаровывался. Он же смог пережить горе и потерю и подняться, а она нет. Это и давит на нее. Давит сильным грузом не плечи, словно Сынхи Атлант, который держит небо на плечах.
— Почему ты мне ничего не рассказала? Как долго это продолжается?
— Как я вернулась в школу после смерти мамы, — говорит девушка и ставит тарелку с рисом перед отцом, параллельно ставя обжаренные кусочки мяса. — Я не хотела, чтобы ты разочаровался во мне.
— И ты терпела все это время?! — господин О чуть ли не кричит, но не от негативных чувств по отношении к дочери, а от того, что она терпела все это время и молчала. — Год. Прошел год. Послушай, в этом вопросе играет значение не разочарования в тебе, а твоя безопасность. Понимаешь? Как я в тебе могу быть разочарованным, если это над тобой издеваются всякие мелкие… ты поняла. Сынхи, не молчи больше, рассказывай. Я не хочу потерять еще и тебя.
К концу речи голос господина О смягчается и становится таким, словно он разговаривает с маленьким ребенком, который ничего не понимает, и которому нужна только забота и нежный голос над ухом. Сынхи сидит с опущенной головой и молчит. Ей нечего сказать, да и смотреть в лицо папы не хочется от слова совсем. Она не хочет видеть в них боль, которой там достаточно. Не хочет делать себе еще больней. Сынхи не вынесет. Ей хватает ее собственной боли, которую постоянно проглатывает, не жуя, а тут увидеть ее в глазах родного человека. Это выше ее сил, выше нее, выше ее желаний.
— Просто не молчи. Я не знаю, как они над тобой издевались, но, если было что-то противозаконное, то скажи сразу…
— Ничего не было, — все-таки поднимает голову Сынхи и заглядывает в полные боли и отчаяния глаза. Она уже видела такое год назад, и тогда ей хватило сполна. Но сейчас эти эмоции направлены к ней. Девушка не врет. Ничего не было, только покушения. И именно поэтому она и хочет перевестись. Ей просто страшно пережить некогда начатое дело до конца. Сынхи боится, что не выдержит, не переживет.
— Тогда ешь. Все будет хорошо, — кивает господин О и принимается за еду.
Сынхи ест мало, кусок в горло не лезет. Она прокручивает последние слова папы, что все будет хорошо, и сомневается в этом. Может, когда-нибудь это и будет, но вряд ли сейчас, завтра или послезавтра. Это день может наступить, а, может, и нет. Когда она снова сможет улыбаться и не думать о переживаниях? Когда она сможет идти по улице, не опуская головы? Когда она перестанет молчать, стоя перед классом, когда ей надо ответить? Сынхи так и не поборола свой страх, он все также преследует ее. Ей хочется от него избавиться, зашвырнуть его куда-нибудь туда, где он не сможет вернуться и начать снова докучать ей. Сынхи хочет не бояться и не переживать, что ее кинут и оставят одну. Она не сможет. Ведь что у нее есть? Отсутствия смысла существовать, куча страхов, которые тянутся шлейфом, блокнот для рисования и карандаши с маркерами? Разве она проживет с таким набором в этом мире? Вряд ли, таков ее ответ на свои же мысли. Сынхи просто будет ждать завтрашнего вечера, чтобы наконец узнать вердикт отца. Она переживет еще один день, а потом посмотрит.
Девушка возвращается к себе в комнату, смотрит на рисунок Ким Минджи на столе и просто ложится спать. У нее несделанные уроки, на которые уже откровенно плевать. Плевать на все, плевать на собственную жизнь и себя. Ей просто хочется вернуться к прежней жизни, которая была «до». До всего происходящего, до унижений в школе, до смерти мамы. Хотя Сынхи знает и прекрасно понимает, что больше никогда жизнь не будет, как прежде, что все поменялось. Но ей так хочется вернуться туда хоть на день, посмеяться вместе с мамой, не думать о самоубийстве и обо всем этом. Однако это невозможно.
«Ты еще не спишь?» — пишет Тэхён в какао толк. Сынхи смотрит на сообщение и улыбается, хотя в этот самый момент у нее из глаз начали скатываться редкие слезинки.
«Нет. Вы точно завтра придете?»
«А разве может быть иначе?»
«Не знаю», — Сынхи молчит. Тэхён тоже. Им обоим нечего написать, но каждый продолжает сверлить экран телефона, чтобы не пропустить сообщение и ответить на него тут же.
«Ты поговорила с господином О?»
«Да. Я сказала, что в семь вы придете».
«Хорошо. Юнги освободится в шесть. Как ты?»
«Пока жива», — пишет Сынхи и тень усмешки трогает ее губы. Пока. Но она умирать пока не собирается, вроде.
«Почему пока?»
«Пока я еще могу существовать и терпеть эту боль. Пока могу дышать, и грудь не сжимается от страха. Пока хочу выбраться и начать жить».
«Я буду с тобой до последнего. Я не отступлю. Не позволю, чтобы ты ушла просто так. У тебя не было никого, кто мог бы помочь. Сейчас рядом с тобой я, Юнги-хён, Намджун и Хосок, которых ты пока не знаешь. Я не позволю тебе уйти просто так».
«Знаю. И поэтому доверяю».
«Сынхи, пиши, если тебе плохо».
«Обещаю».
Девушка отправляет последнее сообщение и улыбается. Короткий диалог, который распространил по ее телу приятное тепло, которого так долго не было внутри. Сынхи постоянно не может согреться, ей постоянно холодно, но сейчас, после сообщений этого странного парня, ей необычайно тепло и хорошо на душе. Поэтому девушка и улыбается. Она доверяет кому-то, кто точно не бросит ее, кто будет бороться вместе с ней с ее же демонами. И оттого ей приятно и тепло на душе.
Впервые за долгое время Сынхи легко засыпает и спит без ночных кошмаров. Впервые за этот долгий год она во сне откидывает слегка одеяло, а не кутается в него. Впервые, девушка хорошо спит и наслаждается.
***
Девушка лежит на парте и смотрит в окно. Лучи солнца проникают сквозь толщу облаков, но все равно не достигают поверхности земли. Падают только слабые отголоски, но от них совершенно никакого проку, словно смотришь на огонь сквозь толстое стекло: видимость теплоты есть, а самого его нет. Сынхи усмехается с этого, отворачивает голову от стекла и закрывает глаза. Ей не хочется сидеть на этом месте, за этой партой, на этом скучном уроке физики, который ей не сдался. Она просто хочет поскорее вечер, чтобы увидеть Тэхёна, Юнги и наконец получить разрешения от отца о переводе. По его глазам вечером можно было понять, что господин О хочет и жаждет этого не меньше, однако у него есть сомнения, которые должны развеяться подтверждениями. Сынхи это прекрасно понимает.
— О Сынхи, будь добра слушать урок, а не спать, — доносится до девушки голос учителя.
Она поднимает голову, но не выравнивает спину, смотрит усталым взглядом. Беспомощный и побитый вид, который даже не скрыть, да и сама девушка не хочет этого. Пусть видят, что с ней сделала эта проклятая школа. Пусть видят, что сделала Ли Санни. Хотя какой смысл от этого? Санни хотела ее сломать, и у нее это получилось. Сынхи видит это по наглой усмешке рыжеволосой девушки, которую хочется стереть с лица. Но вместо этого брюнетка снова опускает голову и ложится на парту.
— О Сынхи! — кричит учитель и ударяет деревянной указкой по столу. Звук тут же разносится по кабинету, и сидящие впереди ученики сжимаются и отворачиваются, чтобы не дай бог не попасть под горячую руку учителя. — Я с кем говорю? Если сейчас же не перестанешь спать на уроке, то вызову отца в школу. Ты хочешь, чтобы он пришел сюда? Думаешь, ему мало досталось, жену похоронил, а теперь еще ты?
— Господин Пак, — все-таки Сынхи встает с места и смотрит на учителя испепеляющим взглядом. Она могла бы стерпеть унижение и такое обращение к себе, но задевать отца и маму она не посмеет. — Выбирайте выражения. Мне плевать, что вы думаете обо мне, но не смейте приплетать сюда и моих родителей.
— Родителя, — тут же прерывает ее учитель.
— Тварь поганая, — говорит девушка и не узнает себя. Впервые она дерзит учителю, но сейчас ей плевать. Эта сука приплела сюда еще и умершую мать, и отца. — Не трогайте моих родителей. Мне похуй на ваш урок, на ваше мерзкое толстое лицо, на эту школу, на всё.
— Отца в школу завтра, а сейчас выйди из класса, — продолжает учитель Пак таким же тоном, которым и начал, и отворачивается к доске, чтобы продолжить писать формулы и объяснять тему.
— С удовольствием, — сплевывает девушка и выходит в коридор.
Она не может больше оставаться здесь, в этом мерзком кабинете, в этом коридоре, в этой школе. Она неосознанно вспоминает всё, что с ней сделала Санни, что сделали ее псы и другие ученики. Сынхи не сможет пережить это снова. У нее уже нет сил бороться, пытаться делать что-то, что все равно не поможет. Проблему надо вырывать на корню, но только тогда, когда есть силы и оружие, а у нее ничего нет, только голые руки, пропитанные ее же слезами. Для нее оставаться здесь равносильно переправе по реке против течения: сколько бы усилия не прилагал, все равно с места практически не двигаешься. Идешь, медленно, захлебываешься пресной водой, но все равно остаешься на месте. Рано или поздно силы покидают тело, и остается только смириться и позволить воде унести себя куда-то вдаль и поглотить в толщу. Просто потому, что это единственный выход, ведь все равно задохнешься. Именно такой путь и выбрала Сынхи сначала, однако сейчас у нее на пути появились люди, которые бросают веревки ей на помощь. Бросают, чтобы она ухватилась за них и спаслась.
Сынхи поднимается по лестнице и выходит на крышу. Ей сюда нельзя, но Хансоль научила, как правильно открывать дверь. Этим девушка сейчас и воспользовалась. Хоть она и не собирается умирать пока что, но грудь сжимается от нехватки воздуха, она хочет подышать и успокоиться. Сынхи надеется, что ей позволят перейти в школу Тэхёна и Юнги, чтобы она вырвалась из этих цепей, чтобы наконец избавилась от Санни. Как бы девушка не хотела умереть от бессилия, она хочет жить, ей нравится быть здесь, дышать этим воздухом, наслаждаться рисованием и кофе, приготовленным Мин Юнги, бариста с татуированными руками.
Девушка подставляет лицо ветру, и легкая улыбка трогает ее лицо. Ей бы расплакаться, но слез уже напросто нет. Ей бы снова захотеть умереть, но умереть можно всегда, а вот воскреснуть — нет. Сынхи немного держится за жизнь, но двигается. Она просто хочет выжить. Много просит что ли? Вспоминает свое обещание Тэхёну, цепляется за него, как за веревку, ведь знает, что поможет. Иначе и быть не может. Она верит ему, верит Юнги и еще неизвестным Ким Намджуну и Чон Хосоку, и еще более неизвестному и загадочному Чон Чонгуку, который хоть и неосознанно, но собрал их вместе. Сынхи хотелось бы довериться еще и Еын-онни, но от той уже столько месяцев нет новостей, что потерялась всякая надежда на лучшее, даже на хоть что-то. Первый близкий человек, которому она доверилась, но от которого сейчас нет помощи.
Девушка вздыхает и ложится на бетонный пол. Смотрит на облака, как те медленно плывут по светло-синей воздушной реке. Она бы тоже не отказалась полетать, но это потом, когда-нибудь, когда точно уже не сможет бороться или в самом конце ее жизни.
— Когда-нибудь смерть же придет? — говорит вслух и закрывает глаза.
Она знает, что надо учиться, чтобы хоть как-нибудь облегчить свою жизнь, но не может заставить себя смотреть на доску и слушать учителей, которые закрывают глаза на насилие. Сколько таких же учеников в этой школе? Сколько уже умерло? Сколько их будет? Сынхи предпочла бы не знать ответа, но мысли так и продолжают возвращаться к ним и прокручивать, как мантру.
Подходит к краю крыши, смотрит вниз. Там так красиво: высокие деревья, зеленая трава. Но что-то не то, будто она там должна быть. Просто обязана, словно это ее долг оказаться там внизу. Мысли путаются, теряются, но Сынхи уже принимает решение. Что терять, если у нее и так практически ничего нет, а оставаться в этом месте уже не может? Она сбежит. Просто сбежит, как сделала в самую первую встречу с Тэхёном. Она сделает это и придет в кофейню. Закажет фрапучино и будет рисовать там до начала вечерних курсов.
Сынхи ждет конца урока, а после возвращается в класс. Видит, что Санни ее ждет, нагло улыбается и надувает жвачку.
— Отдохнула? — нагло спрашивает рыжая и толкает в грудь девушку. Сынхи пытается пройти и все-таки войти в класс, но ей не дают. Подружки Ли ведут ее в уборную, где изобьют и опустят до самой пропасти. Они буду смотреть, насмехаться и ждать, когда же Сынхи сломается и падет на самое дно, откуда точно не выберется.
О сворачивается в позу эмбриона на кафеле и терпит удары ног. Никого здесь нет, никто не заходит. Никто не придет на помощь, как делала Хансоль неоднократно. Сынхи глотает слезы, не плачет, стойко выносит удары, но с каждым новым ударом ей хочется плюнуть на всё и избавиться от всего. Но останавливают мысли об отце, о Тэхёне, Юнги, о попытке начать новую жизнь. Поэтому Сынхи и молчит сейчас, терпит, не плачет, чтобы снова не показать свою слабость.
— Ты, дрянь, почему не плачешь? Где твои поганые слезы? А, сучка? — яростно кричит Санни и пинает по ребрам.
«Только бы не сломала», — думает девушка и проглатывает ком обиды, который так и норовит расцарапать горло.
— Что б тебе так же досталось, Ли Санни, — хрипит Сынхи и закрывает голову. За этот чудовищный год научилась сглаживать боль от побоев, жалко, что не полностью.
— Сука! — выплевывает рыжеволосая и выходит из уборной, а О может наконец принять нормальную позу и выдохнуть.
Урок уже начался, но девушка больше не может оставаться здесь. Санни может во второй раз накинуться или сказать «фас» своим верным собачонкам. Ей этого не надо, не вынесет. Девушка умывается холодной водой, пытается отмыться, но одежда вся в следах. Она смотрит в зеркало и не может поверить, что это она, хотя ей и не привыкать. Собирает последние частицы себя и возвращается в кабинет, чтобы точно забрать портфель и уйти из школы. Она наденет толстовку и пойдет в кофейню. Юбка еще терпимого состояния, но вот блузка полностью испорчена.
— Куда собралась? Я с кем разговариваю?! — кричит учитель географии, но девушка, будто не слышит, идет к своему месту, собирает учебники, берет вещи и выходит из кабинета.
Накидывает на голову капюшон и не смотрит по сторонам. Да и ей этого не нужно, Сынхи прекрасно знает дорогу в кофейню и движется к ней. Чувствует на себе взгляды прохожих, от которых становится неуютно. «Не смотрите», — кричит ее внутренний голос, но в слух не издает ни звука и идет так же молча, как шла.
— Сынхи, привет, как дела? — доносится справа знакомый шепелявый голос.
Девушка смотрит в глаза и взглядом говорит, что все очень плохо. Она просит о помощи, кричит, но все также про себя, в своих мыслях. Но, то ли Юнги понимает, то ли слышит, О читает в его взгляде понимание и тихую поддержку, которая ломает ее, заставляет прогнуться. Юнги знает и понимает.
— Фрапучино, — наконец делает заказ и расстегивает молнию на толстовке. Но бариста видит и замечает.
— Пошли со мной, — и уводит девушку куда-то вглубь кофейни. Куда-то туда, где хранятся личные вещи работников, и куда вход посторонним воспрещен. — Надень вот это, — Юнги достает из шкафчика белую рубашку с длинными рукавами и передает ее девушке. — Вернешь позже. Не важно, когда. Можешь даже забрать себе.
— Почему? — Сынхи искренне не понимает. Хоть она и считает его названным братом, для него она никто, просто посетитель, девушка, которую пытаются вытащить из депрессии.
— Потому что ты моя сестренка, — отвечает ей Юнги и улыбается своей фирменной улыбкой, которая скрашивает этот день. — Переоденься в уборной и возвращайся в зал к фрапучино.
— Спасибо, — и скрывается в другом помещении.
Рубашка велика ей, но она закатала рукава и заправила в юбку. Девушке немного неуютно, но все свои сомнения и страхи отбрасывает, когда перед ней оказывается высокий стакан с шоколадным напитком, обильной пенкой наверху и торчащей трубочкой. Холодный напиток, чтобы успокоить ее нервы и пыл внутри. Сынхи улыбается и медленно пьет вкусный напиток. Она так давно его не пила, что уже забыла его вкус. Как же ей не хватало этого. Девушка достает блокнот и начинает рисовать. Ей давно хотелось нарисовать возрождающего феникса, но ее мысли, состояние не позволяли сделать ей этого. Ведь Сынхи искренне убеждена, что надо рисовать то, что хочется в данный момент и в данное время. А сейчас в ее голове прочно засел феникс, возрождающийся из пепла. Птица с мощным клювом возвышается над горящим пламенем, расправив огненные крылья. Феникс пылает, непереставая, но гореть он будет ровно столько, сколько длится его возрождением, исцеление. Позади него виднеется мощная темная гора, которая будет домом для птицы, куда она будет постоянно возвращаться. А языки пламени будут гореть столько же, сколько и сама птица. Она либо полностью окрепнет в этом жестоком мире и обретет красивый переливающийся рыжими и каштановыми оттенками оперенье, либо пламя съест птицу полностью, и Феникс больше не вернется.
***
«День 101: Утром я была опустошена. Мне не хотелось вставать. Я лежала и разглядывала потолок. Он был белым, но мне казалось, что он был бескрайней белой мглой. Казалось, что еще немного, и он захватит меня полностью. Меня это пугало. Но больше меня пугало, что мне надо было вставать и идти в школу. Меня страшила мысль, что во время каждого перерыва, во время обеда, во время урока может случиться что-нибудь неприятное, и я буду мысленно умирать еще сильнее. Но мне пришлось подняться и пойти собираться в школу. Снова челка, которая закрывает глаза и вид на окружающий мир, снова опущенная голова и глаза, смотрящие на землю. Снова воздух, который давит на легкие, снова взгляды, которые смотрят с усмешкой на лице. Мне не надо даже смотреть на людей, чтобы увидеть этого. Это и так очевидно.
День 102: Из-за приближающих экзаменов многие ученики погружены подготовкой, и у них не хватает времени для издевательства надо мной. Меня это успокаивает, потому что я могу на время выдохнуть. Но это не означает, что я могу полностью расслабиться, не означает, что я чувствую себя комфортно в школе, не означает, что у меня появляется желание жить. Солнце вовсю греет и радует своими лучами, но не для меня. Из-за него я прячу свою взгляд и не поднимаю голову. Из-за него я ношу капюшоны толстовок, кепки или шапки, чтобы хоть немного закрыться от внешнего мира. Попробовать завести друзей? Не могу. Я уже погрязла в этом и вряд ли смогу сама выбраться.
День 123: Наконец-то экзамены закончились, и я могу выспаться. Семестр почти подошел к концу. Завтра вывесят результаты экзаменов. Я одновременно жду и боюсь этого. Я знаю, что сдала все хорошо. И знаю, что Санни и ее подружки — вряд ли. Ведь они снова все время ничего толком не делали. Папа все эти дни подбадривал меня, говорил, что я молодец. Но я знаю, что он видит мое состояние, но ничего не может сделать с этим. Еын-онни практически перестала писать, но изредка отправляет мне короткие подбадривающие сообщения. Как же мне ее не хватает! Мне так хочется поговорить с кем-нибудь, попытаться отвлечься, поделиться своими переживаниями, а не копить все это в себе и страдать в своей комнате, и плакать по ночам, а утром просыпаться на мокрой подушке. Отец все время на работе, но я не хочу втягивать его в свои проблемы. Они только мои. И еще я не хочу, чтоб он думал, что его дочь полная неудачница.
День 124: Я узнала свои результаты. Да, они хорошие. Но, как я и сказала, у Санни и ее свиты — не очень. Я боялась пересечься с ними. Они не остановятся ни на чем, чтобы унизить меня. Им будет этого мало. Они могут даже привлечь других учеников в этом. Я ждала этого и боялась одновременно. И да, этот момент настал. Я как раз возвращалась в кабинет после большого перерыва, когда одна девочка из ее свиты схватила меня за руки и потащила за школу. Я пыталась освободиться и убежать, но не могла. У нее была мертвая хватка. Она меня швырнула на асфальт, из-за чего мои коленки и руки ободрались. «О Сынхи, ты что, не помнишь наш последний разговор? О чем я тебе говорила? Я говорила, чтобы ты перестала думать о себе, как об очень умной девочке, ведь ты шавка. Не более. Ты думаешь, что смеешь получать больше баллов, чем я, или больше, чем Мина, Енхва и Соджи? Ты слишком жалкая и ничтожная, чтобы получать такие высокие баллы!» Я молчала после таких слов Санни. Я просила прощения, хотя понимала, что моей вины здесь нет. Мне было тошно в тот момент. Она ничего не делала, и мне становилось еще страшнее, потому что в тот момент не знала, что вообще ожидать от нее. Но потом произошло прямое физическое насилие, которое еще ни разу не происходило со мной: она медленно подходила ко мне, потом положила руку на мою голову, а потом схватила мои волосы. Казалось, будто Санни выдернет их, но она таким образом сдерживала меня, потому что ее свита начала пинать меня по животу коленями, локтями по спине, заламывать руки. Я хотела выть в голос, но Соджи зажала мой рот, и у меня выходили только тихий скулеж и жалкие попытки выбраться. Хотя я была слаба, чтобы сделать что-нибудь. Я не знаю, сколько они издевались надо мной, но они сделали это так чисто, что выглядело как неосторожное падение — не более. От этого еще больше тошно, потому что я не смогу пожаловаться на них. Хотя в этом и нет смысла — они откупятся и гнобить меня начнут еще сильнее. Когда меня отпустили, я просто повалилась на асфальт. Я была не в состоянии встать. Точнее, может и могла, но не хотела. Не было сил. Я просто закрыла глаза и провалилась в темноту. Очнулась только в медпункте. Надо мной стоял отец. По его лицу можно было прочесть, как он переживает. Мне было жалко его. Тогда я сказала, что просто упала, а потом потеряла сознание от переутомления. Он поверил, но в глубине души мне стыдно, что я ему вру. Но я не могу рассказать всю правду. В корейской школе только так и выживаешь».
Тэхён еле сдерживается, чтобы не отбросить телефон, но его останавливает помещение, где он читает дневник Сынхи. Парень пришел в кофейню, чтобы подождать Юнги, и заодно продолжил чтение дневника. С каждой новой запиской ему тяжело. Как же она смогла все это вынести? Как терпела весь это год? Как терпит сейчас? Ее избивали в школе. Не раз. Она молчала об этом просто потому, что боялась разочаровать господина О. Ким Тэхён залпом выпивает остатки капучино и смотрит, как Мин Юнги снимает фартук и скрывается, а потом возвращается в клетчатой рубашке и с кожаной курткой в руке.
— Что нового узнал из дневника? — спрашивает бариста Тэхёна, выходя из кофейни.
— Ее избивали в школе. Возможно, не раз.
— И так знаю, — отвечает Мин Юнги, и его голос приобретает оттенки скорби, печали.
— Откуда? — изумляется Ким. Он смотрит на хёна, но по его лицу трудно прочитать его мысли или даже найти ответ.
— Она сегодня приходила в кофейню. Скорее, сбежала с уроков. У нее вся блузка была в следах обуви и еще чем-то. Я дал ей свою рубашку. Сынхи рисовала возрождающегося феникса, а потом ушла на курсы, наверное.
Тэхён просто кивнул, и дальше они шли молча. Парни рассматривали район, который так и не довелось посетить. Он был богат на частные дома. Некоторые отгораживали высокие заборы, даже каменные, а некоторые деревянные.
Парни подходят к двухэтажному дому, но который небольшой по своим формам. С коричневой отделкой, окнами с темными рамами, белые вставки на фасаде здания. Небольшой забор, но который хорошо закрывает территорию от посторонних глаз. Юнги звонит в звонок и ждет, когда выйдет господин О. Почти сразу же открывается деревянная белая дверь, и выходит мужчина средних лет с темными волосами, часть которых слегка падает на лицо, но нисколько не портит образ, в белой рубашке и строгих черных брюках. Он открывает калитку и осматривает парней скептическим взглядом. Тэхён с Юнги представляются, и они жмут друг другу руки, а потом проходят в дом, следуя за господином О.
Помещение в теплых тонах, они создают атмосферу уюта и тепла. Только глядя на нее и находясь здесь, можно согреться. В зале по телевизору играет какая-та классическая музыка, хотя по некоторым знакомым нотам можно легко догадаться, что это обработка к-поп песен под фортепьяно. Юнги усмехается с этого, ведь не часто такое встретишь. Мягкий диван стоит в точности перед ним, но расстояние между ними преграждает стеклянный столик, на котором лежат папки с бумагами. Господин О движется на кухню, которая с залом ничем не отделена. Массивный прямоугольный деревянный стол, такие же массивные стулья окружают его. Спиной ко входу стоит Сынхи, продолжая что-то помешивать. Тэхён смотрит на спину девушки, и ему хочется прикоснуться и провести рукой по ее собранным в низкий хвостик волосы. Сколько раз он ее видел, она ни разу не собирала волосы, скрывала свое лицо за черными прядями и челкой. Парню даже хочется посмотреть на нее без этого, но его желанию не суждено сбыться. Ведь стоит им сесть, а Сынхи поставить еду на стол, как она распускает волосы и снова закрывает ими свое лицо. Карри с рисом, кимчи и кусочки обжаренного мяса.
— Как, говорите, вас зовут? — начинает беседу господин О, стоит им всем разложить еду по своим тарелкам.
— Я — Мин Юнги. Мне двадцать два года. Учился в той же школе, где и Тэхён сейчас. В старшей школе занимался баскетболом, сейчас же работаю в кофейне, в которую постоянно ходит О Сынхи с лета, там рисует, — вежливо говорит бариста и слегка улыбается.
— Тебе нравятся ее рисунки?
— Безусловно. Они завораживает. Особенно интересно наблюдать, когда она рисует людей в кофейне. Правда, сейчас она это не делает, — усмехается парень своим мыслям и возвращается к рису.
— Вы там познакомились?
— Да. Она перепробовала почти все кофе, которое у нас есть в ассортименте. Кроме тех, где содержится алкоголь. Но для нее остается любимым капучино.
— Хорошо, — заключает господин О и смотрит на Сынхи, которая молчит и ест.
— А Ким Тэхён?
— Мне семнадцать, как и О Сынхи. Мы одногодки. Я занимаюсь баскетболом, играю в команде за честь школы, как и когда-то Юнги, — отвечает Ким, смотря в глаза господину О. — Познакомились мы в кофейне, как бы странно не звучало. Она тогда рисовала гибискусы, когда я проходил мимо со своим кофе. Мне настолько понравились цветы, что я начал ее расспрашивать, а потом мы начали переписываться в какао толк.
Сынхи смотрит на парней и молчит. Она знает, что это ложь, знает, что ради ее блага. Но то, как говорил Тэхён, заставило даже ее усомниться в своих воспоминаниях. Такая уверенность в голосе, жесты и изредка задумчивое лицо, которое показывало, что парень активно вспоминает тот день.
— Это правда? — поворачивается к дочери господин О.
— Да, — отвечает Сынхи и одаривает его слабой улыбкой.
— Ну вот и познакомились, — заключает отец девушки. — Вы знаете, что случилось с матерью Сынхи?
— Да, она погибла в автокатастрофе, — отвечает на вопрос Тэхён, слегка склонив голову в знак уважения. Хоть он и не причастен к ситуации, но говорить такое странно. Слова режут слух, но ответ был просто необходим.
— И вы знаете об издевательствах в школе?
— Вот поэтому мы и здесь, господин О, — Юнги откладывает столовые приборы и начинает смотреть в лицо мужчине. — Сынхи не может больше оставаться в своей школе. Для ее же безопасности. Тэхён еще не настолько хорошо знаком с этой школой, но я прекрасно знаю ее «прелести». Может, слухи ходят и не такие плохие, однако все проблемы не выходят наружу, их замалчивают.
— Почему ты так говоришь? — отец Сынхи не убирает взгляд, смотрит с еле заметным прищуром.
— Баскетболисты соревнуются с каждой школой, невзначай команды разговаривают друг с другом. Когда я учился, то уже знал, что эта школа не очень, в ней присутствует насилие над учениками, а учителя закрывают на это глаза. Я сам пострадал от этого, частично, конечно же. Если коротко, то у меня была девушка, и она покончила жизнь самоубийством. Ханыль училась в той же школе, что и Сынхи. Я не хочу такой же участи для вашей дочери, потому что за то время, что она ходит в кофейню, я к ней привязался и стал считать сестренкой. Прошу, господин О, разрешите ее перевод, — умоляет Юнги. В уголках его глаз собрались слезы, а губы мелко дрожат. Он не играет, чувства вышли из-под контроля. Парень никому не рассказывал об этом, кроме Сынхи.
— Почему тогда именно ваша школа?
— Потому что в ней насилие пресекается на корню, — отвечает Тэхён, стараясь сделать голос ровным. Сколько лет он знает Юнги, то никогда еще не слышал этой части его биографии. Хён всегда отмахивался на слова, что ему нужно найти девушку. А теперь Ким понимает истинную причину отказа. — Образование хоть и на немного, но выше, чем в ее нынешней школе. И по крайне мере там будет хоть кто-то, кого она знает, и кто не даст в обиду. Если постараться, то Сынхи попадет в мой класс, потому что остальные переполнены, а в нашем есть свободные места.
— Почему мне надо довериться вам? Где гарантия, что ее не будут преследовать там? — полу-кричит полу-говорит мужчина, смотря на парней, у которых вид растерянный и которые не знают, что делать.
— Я Ким Тэхёна знаю уже несколько лет, его друзей столько же. Я помогал тренировать их баскетболу, когда сам закончил школу. Меня же тренировал другой парень, который сейчас является владельцем кофейни, где я работаю. Его зовут Чон Чонгук, и он парень Чан Еын, психолога О Сынхи, — говорит Юнги. Он вытащил последний козырь. Другого шанса у них не будет. Мин надеется, что это подействует.
Сынхи шокирована второй раз за вечер. Она не могла представить, что тот парень, который провожал Еын-онни и есть Чон Чонгук. Тот самый, который связан с Мин Юнги, Тэхёном и еще неизвестными парнями.
— Допустим, что я вам поверил. Но все же. Какая любимая группа у Сынхи? Вы должны знать.
Тэхён смотрит на Сынхи, она на него. Ей надо было сказать, надо было, а не ломаться спойлерами к жизни.
— Ловец снов, — отвечает девушка и надеется, что они поймут. На нее смотрит отец с немым вопросом, но Сынхи жмет плечами, мол ничего особенного.
— Dreamcatcher, — наконец находит ответ Тэхён спустя долгие секунды.
— А кто ее любимица? — снова каверзный вопрос.
— Она случайно не с красными волосами? — продолжает Тэхён.
— Джию, — будто отмирает Юнги. — Ее зовут Джию. — Красные волосы. Осень. Она пришла в кофейню и заказала латте и попросила сделать рисунок на пенке. «Джию», то что и написал Юнги в тот дождливый день. А потом он смотрел, как девушка делает фото напитка и улыбается.
— А ее настоящее имя Ким Минджи, — вторит хёну Тэхён и победно улыбается своей квадратной улыбкой.
Господин О переводит свой взгляд с одного на другого, и так по кругу. Его брови немного нахмуренны, что на лбу появляются складочки. Мужчина думает, от его решения зависит счастье дочери. Он не хочет ее потерять, как когда-то жену. Во второй раз он не справится.
— Сынхи, ты хочешь перевестись?
— Да, — отвечает девушка слишком быстро, но ей правда хочется этого. Она не может больше.
— Хорошо. Тогда я переведу тебя. Послезавтра приду в школу.
— Может, завтра, — смотрит Сынхи с надеждой в глазах. — Тебя вызывают завтра в школу, потому что я не слушала урок физики и нагрубила учителю.
— В каком смысле, нагрубила?
— Он приплел к моему поведению маму и тебя. И на уроке я не спала, а просто лежала.
— Сынхи, — вздыхает мужчина и обнимает дочь. — Все нормально будет, я обещаю.
Юнги с Тэхёном сдерживает улыбки с такой милой и приятной сцены, что не хочется даже покидать этот дом. Господин О казался злым и сердитым, но на деле он добрый, заботливый и может даже отпускать веселые шутки, от которых Сынхи изредка смеется, отчего Тэхёну становится хорошо. И его душа начинает теплеть.
После тяжелого дня наконец уют и тепло, которые горячим глинтвейном разливается по телу.