Намджун смотрел на Чхве Юджин всегда, сколько себя помнит. Ему нравилось наблюдать за хрупкой девушкой, которая постоянно, когда смеялась, закрывала рот рукой, а ее глаза уменьшались до маленьких щелочек. Парень знал ее задолго до старшей школы, ведь помнит, как когда-то жили в одном дворе и играли вместе. Еще тогда ему нравилось смотреть на милую улыбку девочки. А потом их пути разошлись до средней школы, пока Намджун вновь не увидел хрупкую Чхве в параллельном классе, а потом в своем же в старшей школе. Он не мог сдержать радости, когда увидел ее, сидящей у окна и слушающую музыку в наушниках. А после начался баскетбол, где Юджин изредка начала появляться с Сынён, которая и начала эпопею шуток про пидоров. Нам не обижался, нет, нисколько, он просто хотел бы, чтобы девушка иногда оставалась одна, и к ней можно было подойти и поговорить.

Юджин же еще на первом году обучения в старшей школе полюбила баскетбол только потому, что в команде был Ким Намджун — парень с выбеленными волосами, зачесанными назад, и с невозможной харизмой. Она не могла отвести от него восхищенного взгляда, когда тот появлялся рядом, но девушка старалась не показывать огоньки в глазах, ведь пошли бы слухи, которые ей не нужны. Чхве бы подошла к нему еще после их первого матча, но от Сынён невозможно было отвязаться и уйти, ведь подруга бы стала задавать вопросы, которые ей просто напросто не нужны. Юджин не винит Чан, она даже благодарна ей, когда та познакомилась с О Сынхи, ведь после появления новенькой Чхве смогла немого выпутаться от внимания Сынён.

Особенно, с того сказанного «Мышка, пойдем!»

Она готова была расплавиться прямо там, но ее удерживали в реальности вполне реальные ямочки на щеках Намджуна, когда он сказал эти два слова. В тот момент ей хотелось довериться ему полностью и идти туда, куда он скажет, но Сынён снова вывела ее из фантазий, и ей пришлось только кидать редкие взгляды на Нама.

— Мышка, уже поздно, давай я тебя провожу? — резко спросил тогда Ким, а Юджин соглашается, потому что у нее вряд ли будет еще такая возможность.

Намджун сказал бы, что не нервничал, однако это было не так. Девушка говорила какой-то несусветный бред, а потом замолчала, когда они подошли к ее дому.

— Ты всегда с Сынён ходишь?

— Нет, она просто всегда рядом.

— Ты мне нравишься.

— Взаимно.

— Будем встречаться?

— Да.

Губы Намджуна расплываются в улыбке, чувствуя, как внутри начинают порхать бабочки. В тот момент Юджин не выдержала и подошла первая, обняв парня, уткнувшись в мощную грудь. В тот самый момент ей было тепло и хорошо, ведь она мечтала об этом года два точно.

Мимолетные поцелуи по углам, редкие взгляды и теплые объятья, пока никто не видит и они одни. Пара скрывалась, потому что они оба хотели насладиться обществом друг друга, чтобы хоть какое-то время никто не знал о них и не лез в их отношения. Хотя бы временно. Однако с каждым днем, с каждой маленькой ложью Сынён Юджин чувствовала ком вины и шаткость дружбы с Чан, ведь подруга начинала что-то подозревать и спрашивать то, на что девушка просто не могла дать ответ. В итоге они открылись.

Они как раз сидели в парке на скамейке и разговаривали, когда монолог Намджуна прервал телефонный звонок Тэхёна. По мере того, как парень слушал друга, он напрягался, а его глаза расширялись от удивления. Даже по окончании разговора Ким продолжал смотреть в пустоту и сжимать руку Юджин, которая пыталась найти ответ на чужом лице.

— Сынхи с еще одной девушкой нашли в реке Хан в районе моста Мапо, — безэмоционально говорит Намджун. — Они смогли установить личность только Сынхи, но не знают, кто она из двух девушек. И… одна на грани смерти, а вторая еще может выкарабкаться.

Юджин в тот момент перестала дышать. Она знает, что Сынхи хотела умереть, знает, что та говорит об этом, знает, что случилось с ее руками, но Чхве не могла догадаться, что подруга соберется прыгнуть с моста тогда, когда, вроде бы, всё стало хорошо, когда рядом с ней Тэхён и все они. У девушки в голове диссонанс, который ломает всё ее восприятие мира, всё, что связанно с подругой.

— Тэхён сейчас едет в больницу. Мы должны быть там, в случае… В случае ужасного исхода, — Намджун обнимает Чхве за плечи и пытается хоть немного ее успокоить, ведь знает, что та трепетно относиться к Сынхи. Хотя ему бы успокоиться сначала, ведь Тэхён же не выдержит смерти девушки.

— Надо сказать Хосоку и Сынён.

— Тэхён уже, скорее всего, позвонил ему. Скажи Сынён.

И Юджин дрожащими пальцами набирает номер Чан. Ее колотит, ей страшно, что Сынхи может просто не стать, что ее больше не будет, что это она может не выжить. Чхве безумно страшно.

***

«День 222: Я не хотела вчера писать что-нибудь. Двести двадцать второй день. Три двойки — не люблю повторяющиеся числа. Я даже сто одиннадцатый день не заполняла, но тогда мне, вроде, было не до этого. Не помню. Все дни смешались в один. А, да, точно, я же тогда готовилась к экзаменам. Я снова прогуляла курсы и пошла в кофейню. Я решила, что позаниматься там будет хорошей идеей. Я пила кофе и училась. Никто мне не мешал, была хорошая и тихая атмосфера, никто не давил. Бариста только улыбался мне, и эта улыбка не была поддельной. Этот парень мне нравился как человек, только ради него я бы приходила кофейню. В какой-то момент я решила поднять голову и заметила ту девушку с красными волосами. У нее цвет стал еще ярче, и мне он нравился. Такой оттенок ей очень хорошо шел. Девушка была в очках и читала какую-ту книгу. Она была красивая. «Нравится наблюдать за ней?» — именно так спросил бариста, когда принес новый кофе с пироженным. Я тогда ответила, что она красивая. «Да, она любит приходить сюда. Все время читает книгу или что-то делает в телефоне или ноутбуке. Отдыхает, скорее всего, от работы айдола». «Разве айдолам необходим отдых?». «Конечно. Они находятся в компаниях до позднего вечера, даже ночью там работают. И им, естественно, необходим отдых от этого всего. Ладно, учись, ученица». И после бариста ушел. Кофейня наполняет меня положительной энергией, и это мне нравится. Здесь так спокойно. Всегда бы сюда ходила.

День 225: Выходные пролетели очень быстро. Завтра уже мое день рождение. Завтра мне семнадцать или восемнадцать по корейским меркам. Завтра может что-нибудь произойти, потому что Санни точно помнит о моем дне рождении, и, скорее, этот день у нее обведен в красный кружочек, и она готовит что-то особенное. Эта тварь никогда не упустит возможности унизить меня.

День 226: Утром меня разбудил папа. Как же хорошо, что я сплю в футболке с длинными рукавами, иначе он бы заметил мои синяки. Папа принес оладьи и сказал, что подарок как всегда на кухне. Я чуть не расплакалась в тот момент, но сдержалась и только крепко обняла своего отца. Я быстро собралась и спустилась на кухню. Я терпеливо ждала окончания завтрака, а потом открыла маленькую коробку. В ней лежал новый телефон, но ладно бы телефон — айфон последней модели. «По твоему лицу видно, что ты поражена, дорогая. Прости, но я подумал, что такой подарок самый раз для подростка твоего возраста». «Пап, я благодарна, но он же дорогой!». «Да пустяки. Я все это время поднимал компанию, и теперь я могу сделать тебе такой хороший подарок. Хотя я понимаю, что самый лучший подарок будет возвращение мамы. Прости, но это невозможно». Я тогда сказала, что уже всё в порядке и что папа самый лучший на свете. Но ведь так и есть. Я люблю его. Хансоль принесла мне небольшой торт и сказала, что я обязана съесть его во время обеда. У меня не было выбора. Санни же после обеда облила меня водой, потом посыпала мукой, разбила пару яиц, а сверху посыпала конфетти. Школьная форма испорчена, но стирка ей помогла. Мне было обидно, больно, но поздно уже что-то менять. Без чьей-либо помощи я не смогу.

День 230: У меня был выходной. Воскресенье. Я отправилась в кофейню. Фраппучино и мои зарисовки. Уже начинает холодать. Мне нравится это, потому что я наконец могу ходить в пальто, в худи, в шапке. Могу скрывать, кто я. В кофейне я пыталась рисовать, но ничего не выходило, линии получались пустыми или неправильными, цвета выходили блеклыми, ничего не цепляло взгляд, и мне не нравились наброски. В итоге я просто психанула и начала разбираться в новом телефоне. За четыре дня я так этого и не сделала. Надо бы, ведь папа знает, что я всё еще хожу со старым телефоном. Я перекинула всё, что было в старом: все заметки, их оказалось очень много, даже не думала; твиттер, правда я там ничего не пишу, только читаю некоторые новости Южной Кореи. И на этом всё. Больше ничего у меня нет. Даже странно как-то, не имея на телефоне никаких месседжей для общения. Раньше я по ним общалась со многими людьми, а после автокатастрофы — перестала. Тогда мне не хотелось притворяться, что всё в порядке, не хотелось радоваться жизни, улыбаться и смеяться. А потом это стало привычкой. В кофейне я смотрела на айфон и не понимала, зачем мне это. Вот, вроде, хороший телефон, но на что он мне? Бариста смотрел на меня, и в его взгляде четко был виден вопрос. Я не могла ответить на это. В голове был вакуум. Я сидела в этом месте, гипнотизировала телефон и продолжала просто сидеть, хотя мне надо было делать уроки к школе. Но я так не хотела идти домой, потому что здесь я чувствовала себя как дома. Даже без папы.

День 233: Я хотела проспать обеденный перерыв, чтобы потом прогулять один урок и поесть. Не хочу видеть лица одноклассников во время обеда. Все равно мне плевать уже на всё, а пропуск урока хоть какой-то отдых от всего этого дерьма. Мой план был бы идеальным, если бы Хансоль не решила потревожить мой сон и не принести булочку с банановым молоком. Да, я хотела есть. Да, я ей была благодарна, но я хотела спать и просто побыть в тишине, и никого не видеть. А Хансоль всё испортила. Она донималась до меня, говорила, что позаботится обо мне, не даст в обиду. Хотя она ничего не сможет сделать с Санни, это бесполезно, поэтому пусть Хансоль идет своей дорогой. Именно это я ей и сказала, и именно в этот момент в кабинет вошла Санни. Она надменно смотрела на меня, усмехалась. Это не могло значить что-то хорошее. Потом подтянулись и остальные ребята. Они сразу же поняли, в чем дело. Реакция бы не заставила себя ждать. Я не хотела этого. Я стояла и молчала. Мне хотелось убежать. Это была единственная мысль в тот момент. И я не выдержала. Собрала вещи, запихала всё в портфель и выбежала из кабинета под хохот одноклассников. Мне было неприятно, больно и чертовски отвратительно от себя, что не могу справиться с этим, что не могу противостоять им. Я пришла в кофейню. И в итоге просидела там до самого вечера, пропустив курсы. Мне было уже плевать. Мне хотелось побыть в том месте, где никто не задает лишних вопросов, где всегда спокойно и умиротворенно.

День 236: Суббота. Долгожданный выходной. Этот день был бы прекрасным, если бы Хансоль не пришла. Папа ее пустил, потому что она представилась моей подругой, хотя она не являлась таковой. Девушка рассматривала мою комнату и задавала вопросы. Я неохотно отвечала. Всё равно я была в безысходном положении. «А это твой дневник?» — спросила Хансоль, разглядывая мой блокнот для рисования. На секунду мое сердце успело сжаться, потому что я подумала, что она начала копаться в моем телефоне, который также лежал на столе. А на нем нет блокировки! «Нет, я там рисую», — ответила я и отобрала блокнот. Я не хотела, чтобы она видела мои рисунки и мысли. Это слишком личное. Хансоль хотела посмотреть его, но я не дала. «Мне жаль тебя, у тебя нет друзей, ты постоянно одна, и ты терпишь все эти издевательства», — медленно говорила Хансоль, попивая принесенный папой чай. Мне было плевать. Возможно, я веду себя эгоистично, но я не хочу, чтобы кто-нибудь влезал в мой собственный мир. «И ты предлагаешь себя в роли подруги?» — у меня не было сил, да я и так знаю, чего она добивается. «Конечно! Я хочу тебе помочь». «А не пора ли тебе домой, Хансоль? Уже поздно». Да я поступила резко, выгнав ее, но у меня не было сил находиться с ней в одной комнате больше. Хансоль всё поняла и сразу же ушла. День прошел просто отвратительно. Папа спросил, почему я ему не рассказала о новой подруге, но я ответила, что она не подруга. В этом я не хотела ему врать. Пусть хоть где-то я буду честной.

День 237: Воскресенье. Я хотела пойти в кофейню, но не смогла. Папе нужна была помощь по дому. И я осталась дома. Вечером мы смотрели фильмы и ели чипсы. Мне нравились такие тихие вечера, но было ощущение какой-то неполноценности. И я даже знала, почему. Раньше нас всегда было трое, а сейчас только двое. Сейчас это осознание не причиняет той душераздирающей боли, но всё равно остался этот осадок.

День 244: Неделя была адовая как и всегда. Санни доставала, Хансоль пыталась прилипнуть, а я страдала и плакала вечерами от этого, а после снова собирала себя в кучу, улыбалась папе и шла в школу. Только кофейня, кофе и смена обстановки помогает мне справиться с этим, хотя я так и не появилась там за эту неделю. Бариста приветливо улыбнулся мне, но я уверена, что он заметил мои мешки и синяки под глазами. Даже не собираюсь отрицать тот факт, что мне плохо. Он принес мне кофе. Всё было бы как обычно, если бы на салфетке я не заметила выведенное предложение: «Твои глаза красивы, не стоит переживать из-за школы». Стоило мне прочесть, как я чуть не разрыдалась. Слезы чуть не падали, картинка перед глазами уже рябила, и я не знала, что сделать, чтобы успокоиться. Я не сдержалась. Слезы текли из глаз, а я пыталась подавить всхлипы. Кофе я пила медленно, но мне не хватило его. Я знала, что бариста смотрит на меня, видела это, хотя не поднимала голову. Он принес мне новую кружку кофе и нарисовал на пенке милого котика. Это было так мило и так приятно. Я смогла только прошептать «спасибо». Потом я, конечно, пришла в себя и смогла порисовать каких-то животных, но не более.

День 248: Хансоль все пыталась сблизиться со мной. Я сопротивлялась всё слабее, потому что мне хотелось общения с ней, мне хотелось поговорить с кем-нибудь нормально. В итоге я приняла ее банановое молоко и поблагодарила ее. Она улыбнулась так тепло, что я тоже невольно растянула губы в улыбке. Санни это видела. Вечером я нашла ту салфетку с посланием от бариста и долго на нее смотрела. Я понимала, зачем он это написал, но я не могла поверить, что мои глаза действительно красивые. Я впервые за это время сделала фото глаза и выложила фотку на закрытый аккаунт твиттера с подписью «мой глаз действительно красивый?». Я знаю, что никто не ответит, но мне надо это сделать, чтобы просто понимать, что теоретически кто-нибудь ответит мне. Хотя это уж вряд ли. Аккаунт же закрыт, и меня никто не читает.

День 250: Снова пришла Хансоль и вытащила меня на улицу. Она всю дорогу что-то говорила, рассказывала, а я говорила что-то односложное. Мне было неинтересно. Хансоль предложила зайти в кофейню и посидеть там, но я отказалась. У меня было сильное желание войти туда и выпить, например, мокка, но я не хотела делить это место с ней. Оно слишком личное для меня. И в итоге мы сидели на скамейке в парке и пили ужасно приготовленный кофе. Он был отвратительным. Как его еще пьют эти люди и восхищаются им, когда он приготовлен так ужасно? Но мне пришлось терпеть это ради Хансоль. Она задавала мне вопросы, а я рассказывала поверхностно о своей жизни «до», о моих интересах. Она спросила, нравятся ли мне какие-нибудь к-поп группы, но я ответила, что нет. Только когда Соль захотела сменить тему, я спросила «Ты не знаешь девушку-айдол, у которой точно месяц назад были красные волосы?». «Ох, их слишком много. Но я попробую сейчас поискать». На какое-то длительное время она копалась в телефоне, а я смогла посидеть в телефоне. Она показывала мне фотографии красноволосых девушек, но я говорила, что они не те. И наконец Хансоль показала мне фото девушки из кофейни. Айдол улыбалась, у нее были красиво подведены глаза, а ее взгляд цеплял. Ее черная кофта создавала эффект контрастности с ее волосами. «Это она», — прошептала я. «Наконец-то! Это Джию из Dreamcather. Это удивительно, что тебя именно она заинтересовала, с учетом того, что эта группа не очень популярна». Мне было уже плевать, что говорил Хансоль. Я наконец-то узнала имя девушки, которую постоянно встречала в кофейне. Я пришла домой только вечером. И у меня сейчас нет сил ни на что, поэтому я собираюсь уснуть…

День 252: Отвратительный день. Стоило мне прийти в школу, как на меня странно смотрели и смеялись. Мне было понятно, что Санни сделала что-то, от чего все ученики смеялись теперь надо мной. Я бы забила, если бы это не была ложная клевета. На моей парте было написано «лесбинка» и куча других унижений. «Надо же! Наконец-то пришла наша нетрадиционная девочка. Скажи, О Сынхи, почему ты скрывала, что ты по девочкам? Или ты тайно дрочила на меня и кайфовала, что я так с тобой обхожусь, чтобы чувствовать на себе мое внимание?» — Санни громко тогда рассмеялась, как и весь остальной класс. Я не понимала, с чего она такое взяла. Я пыталась найти ответ на лице Хансоль, но она выглядела такой же потрясенной, как и я. Она не знала. Весь оставшийся учебный день меня попрекали этим, унижали. Даже в школьный шкафчик положили женские стринги. Это было отвратительно и унизительно. Как они могли поверить Санни и этой лжи? В тот момент я хотела исчезнуть с лица земли. Меня прозвали той, кем я и не являюсь. Тошно. А Санни упивается моей болью.

День 253: Стоило мне прийти, как все унижали меня вариациями слова «лесбиянка»…»

Тэхён не мог найти себе места после того разговора в кофейне. Он жутко нервничал, поэтому и продолжил читать дневник, а потом и на следующий день в ожидании вечера и встречи с Сынхи, где она должна будет ответить на поставленный вопрос. Парень вспоминает тот далекий день в кофейне, когда нашел чужой телефон и прочитал три твитта девушки. «Мой глаз действительно красивый?». Тэхён помнит, что ответил. Да и до сих пор, по прошествии такого длительного времени, его желание всё еще совпадет с написанным. Он хочет, чтобы наконец глаза Сынхи начали улыбаться и излучать тепло, а не что-то холодное и пугающее. Последние прочитанные записи до того, как парня прервали, до того, как он захотел лично найти Санни с Хансоль. Внутри кипела ярость, что Сынхи оклеветали и еще больше усложнили жизнь, что и привело к ее почти смерти. Если бы не он, девушки бы больше не было. А всё из-за того, что она захотела узнать, как зовут незнакомку из кофейни. Однако его пылающую ненависть заставляют остыть ледяной водой, которая заполняет всё, что буквально только что кипело и пылало.

— Тэхён? Сынхи попала в больницу с еще одной девочкой! Я не знаю, что произошло, но их вытащили из воды в районе Мапо, и… И одна на грани смерти, а вторую еще можно спасти, но они не знают, кто именно Сынхи. Тэхён, приезжай! — Тэхён слышит весь монолог господина О словно сквозь толщу воды.

Сынхи. Вода. Вода — это мост. Мост — это Мапо. Мапо — это самоубийство. Другая девушка — кто-то, кто причинил ей вред. Вред ей причинит только Санни и Хансоль. И только одна девушка жива, а вторая почти умерла.

Ким молчит, смотрит в стену и не может произнести хоть что-то. Язык прирос к нёбу, а мысли затуманились. Сынхи бы не пошла на мост просто так. Она не ходила туда, даже несколько месяцев назад. Она пошла туда после их разговора. Она пошла туда, чтобы умереть и не отвечать на вопрос. Тэхёну начинает казаться, что это он виноват во всех ее бедах: то Сынхи чуть не убила себя из-за беспокойства за него, то сейчас на грани смерти из-за его предложения. У него путаются мысли, избавиться от которых он не может. Не в силах, они захватывают всё его сознание, шепчут всякие гадости, подбрасывают ужасные картины, от которых тянет блевать. Тэхёну бы ответить, что он сейчас же приедет на указанный адрес, но вместо этого сидит, слушают давящую тишину и мысленно умирает.

— Тэхён, ты меня слышишь?! — продолжает слышать голос господина О, что начинает казаться, будто сходит с ума. Не может даже почувствовать затекшую руку, которая всё еще прижимает телефон к уху. — Ким Тэхён, мать твою!

— Простите. Да, я сейчас приеду, — отмирает, когда пугающие мысли отступают. Сидение в четырех стенах, которые могут в любой момент начать сжиматься, и воздуха может просто не хватить от этого, не поможет. Он нужен сейчас там, в больнице, где, возможно, Сынхи всё еще жива, и врачи борются за ее жизнь.

Вылетает из дома под крики матери, на которые сейчас плевать. Набирает на ходу Намджуна и Хосока и говорит последние новости. У него нет времени, он должен как можно скорее попасть в больницу, чтобы узнать о самочувствии девушки. Ведь она ему дорога. В какой-то степени даже больше, чем Нам с Хосоком и родители. Они всегда будут рядом, будут служить его опорой и поддержкой, а Сынхи одна. Сколько бы людей ее не окружали, она будет одна, ей некому будет довериться, рассказать о своих переживаниях. Иногда Ким даже сомневается, что Юджин с Сынён будут с ней долгое время. Однако сейчас парню не до них, ему надо в больницу, адрес которой отправил господин О. Он должен быть там, где могут сказать ужасную новость, должен послужить опорой уже другому человеку, если такое произошло. Ведь винит себя в случившемся, ведь, скорее всего, из-за него Сынхи и пошла на мост, туда, где она может найти свою смерть. Парень надеется, что ошибается, и девушка жива. Ведь тогда он точно отправится следом, ведь вина полностью поглотит его.

Стоит Тэхёну остановиться около палаты, до которой он бежал и чуть не сбил нескольких медсестер, как видит сидящего господина О. Перед ним уже не тот мужчина, которого видел в первый раз в жизни на ужине в их доме, перед ним мужчина, который потерял жену в автокатастрофе, чуть не потерял дочь, сам того не зная, и теперь может в любой момент потерять Сынхи уже окончательно. Складки залегли в уголках глаз, а в них самих протянулась глубокая печаль и скорбь. И Тэхён видит вину. Вину за всё, что произошло. Парень садится рядом, хлопает мужчину по плечу и говорит:

— Сомневаюсь, что она бы прыгнула самостоятельно.

— Почему ты так считаешь? Что ты о ней знаешь? Ты не мог узнать ее хорошо за каких-то два месяца?

— Мог, — устало отвечает Тэхён. В этот самый момент ему кажется рассказать о дневнике самым правильным решением.

Парень понимает, что просто обязан, ведь неизвестно, что будет, когда доктора выйдут и преподнесут вердикт. Вердикт, который может изменить всю их жизнь. Жизнь, которую и жизнью-то в какой-то степени сложно назвать. По крайней мере, для Сынхи точно. Существование.

— После смерти госпожи О, Сынхи спустя месяц начала вести дневник. Там она описывала все свои эмоции, свое состояние. Всё, что касалось ее и всех последующих событий после трагедии. Она написала обо всех издевательствах, которые с ней произошли, написала о кофейне, о Юнги, у которого не знала имени. Сынхи вела его целый год, пока… пока не приняла покончить жизнь самоубийством. Она бы и совершила его еще месяца два назад, если бы не оставила телефон в кофейне с содержанием дневника, если бы я с друзьями не сел за тот же столик и не нашел телефон. За этот год она ни разу не вредила себе. Благодаря мне, Сынхи всё еще жива, и мне бы хотелось верить, что она и останется жить. Только… только я не могу понять, зачем она пошла на Мапо.

— Она не была там?

— Ни разу.

Господин О кивает словам Тэхёна и снова погружается в свои мысли, пока вновь не отмирает.

— То есть вы познакомились не в кофейне?

— Теоретически там, но фактически в разных местах, — легкая улыбка трогает парня. Ему действительно начинает казаться, что тот роковой день был так давно, что и не верится в его близость к сегодняшнему дню.

Он слышит топот нескольких ног и оборачивается на звук. Намджун, Хосок, Юнги, Юджин и Сынён двигались в их направлении. Такие же потерянные взгляды, такие же взъерошенные волосы и запыхавшие лица.

— Ничего не известно? — спрашивает Юнги, кивая господину О и смотря на Тэхёна.

— Пока нет, — устало отвечает Ким, закрывая глаза.

Как же парню хочется верить, что Сынхи пошла на Мапо не за своей смертью, не из-за него. Как же он хочет верить, что она будет жить, что ее смогут откачать и вернуть на этот свет. Как же хочет, чтобы сейчас врачи вышли и озвучили вердикт. Как же он…

— О Минсу, это вы? — доктор выходит из операционной и оглядывает коридор, в котором собралось очень много людей, чем обычно. Господин О кивает и тут же встает с насиженного места. Его руки слегка подрагивают, но он старается не выдать своего волнения. — Одну девушку мы спасти смогли, а вот вторую нет. Личность установлена только у О Сынхи, однако я не могу ответить точно, какая это девушка. У вашей дочери волосы какого цвета?

— Черного, — отвечает господин О, задумываясь. Доктор просматривает еще раз бумаги, что-то перепроверяет, а потом отвечает: — Поздравляю, удача сегодня на вашей стороне. О Сынхи жива, и скоро должна прийти в себя.

— Значит, у второй девушки рыжие волосы, и она мертва? — спрашивает Тэхён, прокручивая в голове свои мысли и вопрос доктора. Определенно, цвет волос играет значения, иначе бы врач не спросил такой очевидный вопрос. И определенно, мысли парня были верны. Ли Санни.

— Да, как вы догадались? Вы знаете, кто вторая девушка?

— Ее зовут Ли Санни, она ученица старшей школы Синянг.

— Спасибо за информацию. А, может, вы знаете, почему они оказались в воде?

Тэхён молчит, хотя ему и так всё понятно. Сынхи пошла на мост, встретила Санни, свой главный страх, а потом оказалась в воде с ней же. Всё предельно ясно, кроме одного момента. Зачем Сынхи пошла на этот проклятый мост, на котором закончили свою жизнь многие корейские жители, в том числе, и подростки?

— Понятия не имею, — врёт, но что ему ответить.

— Тогда, может, вы знаете, почему у О Сынхи шрамы на руках?

А вот теперь Тэхён готов провалиться сквозь землю. Об этом знают все, кроме господина О и Юнги. О его косяке знают все, кроме этих двух людей, перед которыми проебаться равнялось бы смертной казне. Смотреть на них совершенно не хотелось, ведь чувствует всепоглощающую вину, ведь это он виноват. Виноват в шрамах Сынхи.

— У меня разрядился телефон, когда Сынхи написала мне сообщения. А я пообещал, что всегда буду отвечать на ее сообщения. Она звонила мне тогда, когда я совершенно забыл поставить на зарядку телефон. Вспомнил только утром, в школе. Но за это время Сынхи успела навредить себе. Простите, — шумно сглатывает парень. Он знает, что это непростительно, знает, что знатно проебался еще тогда. До сих пор винит себя, когда смотрит на светлые тонкие белые полосы на коже девушки. Она говорила, что всё в порядке, но Тэхён так и не смог поверить ее словам, ведь помнит, сколько боли в ее глазах было в то утро.

Парень закрывает глаза как раз в тот момент, когда ему прилетает смачная пощечина и ядовитое «если бы ты не спас ее два месяца назад, я бы тебя убил сейчас» господина О. Ким соглашается с этим, ведь сам не может простить и сам добровольно ушел бы из жизни, если бы Сынхи всё-таки умерла.

— Чан Еын? — отвечает на звонок господин О, отчего все присутствующие напрягаются. — Вы в Корее?!.. Сынхи в больнице. Приезжайте, думаю нам понадобиться ваша помощь.

***

Еын смотрит в окно аэропорта и морщится. Она не любит такую погоду, особенно, в самом конце апреля. Должно же быть солнце, а не мрачная погода. Ей хватило такой погоды в Канаде. Она надеялась, что по приезде будет солнце, но удача была не на ее стороне, похоже. Девушка вновь оглядывает пасмурное небо, прежде чем обернуться и не оказаться в знакомых и таких родных руках. Чонгук. Еын втягивает воздух как можно глубже и обвивает его торс руками. Она так скучала по нему, ей не хватало его в холодные ночи в Канаде, когда сидела и занималась психологией и другими предметами. В такие моменты девушка вспоминает, что Чонгук всегда был с ней, не спал с ней же при подготовке к экзаменам, приносил свежий кофе и подбадривал. За это девушка была благодарна парню.

— Я принес мокачино, правда, не тот, который я обычно тебе готовлю. Но всё же, — мягко отстраняется Чонгук, смотря на Еын.

— Спасибо, — шепчет, а после мягко целует. Она скучала. Очень сильно. Весь этот год был сложным для нее, особенно, последний месяц, когда девушка считала дни до возвращения в Корею. — Чонгук, мне надо позвонить. Извини, но…

— Я понимаю. Я уже знаю. Юнги мне все рассказал, — кивает Чон и отстраняется уже окончательно, передавая Еын стаканчик с кофе.

Девушка набирает О Минсу. Ей просто жизненно необходимо узнать, что сейчас происходит и что с Сынхи. Она знает, что ученица ничего не сделала с собой, но ей всё же страшно.

— Господин О, здравствуйте, это Чан Еын… Да, я вернулась в Корею. Как Сынхи? — Еын слушает и чуть не роняет полный стаканчик кофе. Девушка отключает звонок и говорит безэмоциональным голосом: — Сынхи упала с моста.

***

Боль. Боль распространяется по всему телу. Кажется, словно голова готова взорваться от пульсации. Конечности словно свинцом налились, ими не пошевелить, да и что говорить о поднятии их и использовании. Девушка пытается открыть глаза, но яркий свет режет глазную сетчатку, отчего она закрывает их тут же и тихо стонет от боли, расползающейся по всем нервным окончаниям. Сынхи слышит какие-то звуки, их много, они все смешиваются в один большой комок. Ей хочется сказать, чтобы все они замолчали, кто бы это ни был. Но ее язык прилип к нёбу, что даже пошевелить сложно. Голос, кажется, совсем пропал, раз она слышит какие-то хрипы из собственного горла.

— Сынхи, как вы себя чувствуете? — слышит мужской голос совсем рядом, будто он над ухом. Она пытается приоткрыть губы, чтобы сказать хоть что-то, но получаются снова какие-то хрипы. Чувствует, как ее приподнимают и преподносят к губам стакан с жидкостью, напоминающей воду. — Это вода. Ты в больнице. Как себя чувствуешь?

Сынхи пьет воду жадными глотками, стараясь заглотнуть как можно больше. Она не представляла, что так соскучится по воде, по самой обыкновенной, какая только может быть. Девушка приоткрывает глаза, щурится, но всё же уже в состоянии открыть их полностью и оглядеть светлое помещение. Девушка видит врача около нее, а потом натыкается на обеспокоенное лицо отца и людей, среди которых знакомый, но неизвестный одновременно бариста.

— Всё болит. Что произошло? — смотрит на отца и оглядывает людей вопросительным взглядом.

— Ты не помнишь? — спрашивает парень с каштановыми волосами.

Девушка мотает головой в ответ и оглядывает всех, кто здесь собрался. Кто все эти люди? Она знает только двоих.

— Сынхи, по твоему мнению, какой сегодня месяц? — спрашивает доктор.

— Январь, — уверенно отвечает Сынхи, а после наблюдает шок на лицах людей. Особенно, кусочки боли, вины и еще чего-то в глазах того парня с каштановыми волосами.

— Сегодня двадцать девятое апреля, Сынхи, — мягко отвечает доктор, делая какие-то заметки в истории болезни. — Надо провести томографию, амнезия не так хороша, как кажется. Но всё же лучше, чем-то, что случилось со второй девушкой.

— Что произошло? Что за вторая девушка? — Сынхи чувствует нарастающую панику, она поглощает ее. Ей страшно находиться в больнице, страшно смотреть на обеспокоенные лица людей, которых она не знает, словно они собрались здесь ради нее. Быть такого не может! Или…?

— Ты пошла на мост жизни, а потом, видимо, встретила Санни. Ты же ее помнишь? А потом вы обе оказалась в воде. Она приняла весь удар на себя и погибла, — отвечает парень с каштановыми волосами, принимая стакан воды от светловолосого парня и кивая в знак благодарности.

— Зачем я туда пошла? — понимает, что вряд ли получит ответа, хотя и так всё понятно. Она захотела покончить жизнь самоубийством, но тогда почему встретила Санни, и та умерла вместо нее?

Она оглядывает напряженные лица людей, и вновь ее взгляд останавливается на парне, который мнется, отводит взгляд. Тэхёну не по себе, ведь всё, над чем он трудился всё это время, просто кануло в лету. Сынхи вернулась к той точке, откуда и начала. Почти. Но что год самобичевания с желанием умереть по сравнению с месяцем, когда она перестала этого желать? Ничего. Ответ напрашивается сам собой. Киму просто страшно осознать причину, почему Сынхи пошла на этот проклятый мост одна, никому не сказав. Она бы не пошла, не будь у нее собственных причин. А единственное, что напрашивается, это вчерашний разговор. Тэхёну бы собраться с мужеством и рассказать всё, но он не может сделать это так просто. Он единственный, кто может дать более или менее правдоподобную версию, но как это сделать, когда Сынхи ничего не помнит, и его слова окажутся пустым звуком, который поглотится белыми стенами и кафельным полом?

— Я… — голос срывается, и парень делает еще один глоток воды. Он должен рассказать. Обязан. — Я вчера предложил тебе встречаться и дал время подумать до сегодняшнего вечера.

Голова начинает кружиться от сказанных слов. Они повторяются эхом и отскакивают от стенок мозга. Ей предложили встречаться. Как ей реагировать на это? Что ей ответить, когда она даже не помнит, кто эти люди.

— Ты не обязана отвечать, ты не помнишь же, — горько усмехается Тэхён, наблюдая за терзаниями Сынхи. Он не хочет давить вот от слова совсем, но рано или поздно придется. Он же только переборол себя и признался в своих чувствах, а потом девушка, которая ему нравится, чуть не умирает и теряет память за последние несколько месяцев. Парень просто не знает, что ему чувствовать. Но он знает одно: он не уйдет, не оставит ее, будет рядом, будет помогать ей восстановиться. Прошлое и настоящее переплетаются, соединяются и начинают играть новыми красками. Что получится, Тэхён напросто не знает, не хочет загадывать даже, ведь не ожидал даже этого.

— Кто?..

Сынхи отмирает в тот момент, когда дверь в палату открывается и Еын-онни, влетая с каким-то парнем. Психолог тут же бросается к школьнице и слегка бьет по руке, говоря:

— Как ты могла? Зачем ты вообще пошла на Мапо? Мы же столько работали, чтобы ты захотела жить, ты смогла построить стену от прошлого, смогла спокойно вспоминать все события годичной давности. Объясни мне, Сынхи, какого, блять, черта ты пошла туда? Ты же могла умереть!

— Я перестала хотеть смерти? — спрашивает девушка, смотря на папу, на бариста, на парня и снова на Еын-онни, на лице которой отражается недоумение и страх. Кажется, она понимает.

— Еын, она не помнит всё, что происходило до января, — говорит бариста, тяжело вздыхая. — Так что, ты для нее все еще та, кто бросила и оставила на произвол судьбы.

— Но… — психолог хочет что-то возразить, но ее останавливает темноволосый парень, нежно отводя ее от школьницы.

— Что произошло за эти месяцы?! Пап, кто все эти люди? Почему Еын-онни здесь? Кто ты, раз предложил встречаться? Что?..

— Твой дневник жив, ты его дописала до 365 дня. Тебе стоит его прочитать, но только тогда, когда поправишься. Тебе надо отдохнуть, — говорит Тэхён, заглядывая в полные страха, отчаяния и боли глаза девушки. Он так давно не видел этот спектр и желал бы столько же, а то и больше, его не видеть.

— Молодой человек прав, вам стоит отдохнуть, — врач помогает Сынхи лечь на подушки и снова отходит, проверяя аппаратуру. — Отдыхайте.

Тэхён приближается к девушке, проводит рукой по ее волосам и тут же отходит. Он не может пока позволить себе больше, ведь эта Сынхи не та, которая была вчера. Она уже совсем другой человек. Даже не та, которая была в марте. Девушка еще раз оглядывает толпу, останавливается взглядом на каждом и видит сочувствие. Как же ей хочется понять, что произошло за столько месяцев. А самое главное понять, как она еще жива, и как так оказалось, что Ли Санни — мертва. Это слово режет, отчего мерзкий холодок проносится по холоду, но девушка не успевает зацепиться за него, как ее накрывает усталость, и она падает в пучину сна.