Страх, до отвращения липкий и в тон воздуху морозный, подобрался к горлу, перекрывая дыхательные пути. Карина медленно повернула голову, исподлобья взглянув в почти черные в темноте глаза. Те, в свою очередь, смотрели с обманчивой нежностью и неким подобием умиления, как на пушистого кролика, судьба которого заранее предрешена.

      — Пойдем, пройдемся, — произнес Данил со спокойной улыбкой, создавая иллюзию выбора.

      Рука на плече лежала расслабленно, но это тоже было лишь частью спектакля, в котором они просто прогуляются, а девушке ничего не угрожает. Любое лишнее движение — и пальцы сомкнутся подобно волчьей пасти. Он не позволит просто уйти. Никакого выбора нет, только темнота и неизвестность впереди. И она, внутренне желая совсем другого, сделала шаг.

      Прежде чем вернуть внимание на дорогу, Карина успела периферическим зрением заметить плетущийся позади силуэт. Конечно, Данил не обошелся без сопровождения. Это вызывало в ней толику гордости.

      — Боишься, что сам со мной не справишься? — пряча страх за напускной смелостью, девушка усмехнулась и потянулась в карман за особо нужной в этот момент сигаретой, почувствовав, как чужая ладонь плотнее прижимается к плечу из-за одного лишь движения.

      — На всякий случай, — отмахнулся парень от нежелательной темы, внимательно наблюдая за действиями Карины. Не хотел признавать, что наедине не он опасен для нее, а они друг для друга.

      — Куда идем? — поинтересовалась она, также наигранно спокойно, поддерживая атмосферу фальшивой безопасности. Подожгла кончик сигареты, удерживаемой зубами.

      — Ты знаешь, — и девушка действительно знала, лишь хотела удостовериться в своем предположении. На дальнейший ее вопрос «зачем?» парень ответил ожидаемо: — Поговорить.

      — Сейчас говори, — сказала Карина, снова повернувшись к нему только ради того, чтобы выдохнуть едкий дым в столь ненавистное лицо, по которому гораздо больше хотелось ударить кулаком, а по возможности — массивной подошвой ботинка.

      — Ну, вот видишь, как обидно получается, — Данил наглым образом выхватил сигарету свободной рукой и, сделав пару затяжек, как ни в чем не бывало вернул. Поправил волнистые темные волосы. — Ты меня бросила, а все равно считаешь, что указывать можешь, — ответом на такое заявление послужила ядовитая улыбка.

      — Заплачь, — девушка с намеренно заметным отвращением выбросила тлеющую сигарету в снег.

      Плечу неожиданно стало легко. Ладонь переместилась на затылок, с легкостью скинув накинутый вместо шапки капюшон, а пальцы небрежно перебрали сухие светлые пряди.

      А потом с силой сжали и оттянули, вынуждая запрокинуть голову. Черные глаза будто стали еще темнее. Горячее дыхание обожгло холодную кожу, голос, еще более низкий и тягучий, прозвучал рядом с ухом:

      — Говоришь много. Напомнить, для чего твой рот предназначен?

      Одна фраза. Один намек. В голубых глазах мелькает паника. Резко становится холодно, как от потока сильного ветра, которому одежда — не помеха. Биение сердца учащается, будто орган вот-вот сломает ребра. В голове лишь «нет-нет-нет» единой строкой на фоне гадких воспоминаний. Кажется, что все тело покрывается грязными пятнами, следами, отпечатками, которые не смыть водой, гелем для душа, мылом, да даже наждачной бумагой.

      Данил довольствуется этим коротким всплеском эмоций, перемещая руку на прежнее место, Карина же, до глубоких красных впадин впившись ногтями в кожу ладоней, как и привыкла, возвращает себе ледяное спокойствие вместе со жгучей злобой.

      — Рискни, — произносит она сквозь сжатые зубы. После, несмотря на дрожащую челюсть, клацает ими же с невозмутимым лицом.

      Парень усмехается, чувствуя как лихорадочно вздрагивают ее плечи, видя как в нервном тике дергается уголок губ, слыша учащенное дыхание. Она боится. До ужаса, до комом застрявшего в горле крика.

      Но страх заставляет организовать бешено метающиеся меж стенок черепной коробки мысли. Оценить обстановку, собственные возможности. Зацепиться хоть за что-то, что могло бы помочь, причем срочно, пока за спиной не закрылась металлическая дверь гаража, за ней — пути назад не будет, как не будет спасения.

      Идеи в голову не приходили, а дворы с панельными многоэтажными домами сменились на множество низких железных коробок, в большинстве из которых, вероятно, располагались машины. У Данила машины, конечно, не было, зато было место для сборищ с друзьями-собутыльниками, одиноких и чаще всего пьяных размышлений и различного рода романтики.

      А романтиком, как ни крути, он был. Задаривал цветами, снабжая ближайший магазин, устраивал свидания, пару раз даже со свечами, придерживал двери, встречал из школы и провожал до дома. По-своему заботился, пресекая на корню любые слухи, и угрожая спустить три шкуры с любого, кто посмеет обидеть девушку, которую он уже считал своей. Словом, ухаживал красиво. Но и истинные мотивы показал быстро.

      Они не общались лично до начала ухаживаний и отношений и, разумеется, его не интересовало в ней ничего, кроме невинно-ангельского личика с нимбом из сигаретного дыма и банального желания обладать. Обладать — значит, целиком и полностью. Данилу не нужна была девушка, ему нужна была безмолвная кукла, принадлежащая и подчиняющаяся ему и только ему.

      А Карина была и останется личностью. Сломленной, разбитой, потерянной, но личностью. А личностям свойственны ошибки.

      Первую она совершила, когда призналась в чувствах однокласснице. Вторую, когда решила, что сможет безнаказанно использовать влюбленность Данила для отмывания собственной репутации в городе, где слухи распространяются с ужасающей скоростью. Особенно, если кому-то особенно насолить. Особенно, если полюбить человека, для которого твоя любовь — высшая степень осквернения.

      Впереди показался женский силуэт, в котором Карина, бросив незаинтересованный быстрый взгляд, сразу узнала младшую сестру Данила, несмотря на смену имиджа. Когда они виделись в последний раз, волосы Алины перепробовали все цвета, входящие и не входящие в радужный спектр, сейчас же под светом одного из двух работающих фонарей поблескивали, выглядывая из-под капюшона, рыжие пряди.

      Остановившись, Данил обернулся и жестом подозвал к себе друга, до этого следовавшего за ними покровительственной тенью. Тот неловко запнулся о прикрытый снегом камень, роняя вытянутый предмет, что прокатился и остановился недалеко от ботинка девушки, металлически блеснув.

      «Нож» — пронеслась в ее голове догадка, до того, как под презрительным взглядом парень поднял вещь и закинул в карман.

      Будто вещь, Карину передали из одних рук в другие, которые обращались с ней несмело — непонятно даже, кто кого боялся больше. Данил двинулся к окруженной облаком белого пара сестре, видимо, с целью серьезного семейного разговора, темой которого, судя по отголоскам, была некая однофамилица пушкинского персонажа. Девушку с осторожностью повели дальше, прежде чем она отложила странно знакомую фамилию «Ленская» на задворки памяти.

      Эта ситуация играла ей на руку, более того — была последним шансом. Она быстро прикинула план действий, первым пунктом которого было — вспомнить уроки воровства от Саванова, все-таки, как он и обещал, они пригодились не только для воровства мелочи на проезд или хурмы из фруктовых ларьков. Куртка на «сопровождающем» была огромная, поэтому когда в его карман нырнула чужая рука, он ничего не почувствовал.

      Осторожно вытянув небольшой складной нож из кучи монеток, семечек и крошек, Карина, внутренне ликуя, сжала его в дрожащей ладони. Он нужен был лишь для подстраховки. После девушка присела, быстро и резко, выбираясь из капкана рук, и со всей силы толкнула своего надзирателя в сторону. Эффект неожиданности сработал на «ура» — ничего не подозревающий парень, будучи ненамного больше нее, поскользнувшись и пытаясь ухватиться руками за воздух, повалился в ближайший сугроб.

      Стоило Данилу, стоящему неподалеку, обратить внимание на происходящее, как Карина угрожающе раскрыла нож. А после, игнорируя фальшиво ласковые успокаивающие речи, решительно сорвалась с места. Вдогонку она слышала гневные угрозы одного парня, и обиженные комментарии об украденном ноже другого.

      Она поняла, что можно затормозить и отдышаться, когда почти добежала до собственного подъезда. Добравшись до сугроба за лавочкой, и убедившись, что ей ничего не угрожает, Карина упала на снег, раскинув руки и тяжело дыша. Глаза чуть прикрылись, а в ушах шумело, как после школьной дискотеки.

      Эмоций не было. Только крупная дрожь по всему телу.

      — Выгнали все-таки? — послышался насмешливый голос сверху через какое-то время, когда сердце уже не колотилось в груди в таком бешеном ритме, а дыхание выровнялось. Веки приподнялись и девушка встретилась со знакомыми темно-зелеными глазами. За последние сутки она видела их даже слишком часто.

      Прошептав что-то неразборчивое, девушка засмеялась. Впервые так открыто и звонко, перекатившись на бок и согнувшись пополам. Ее не волновал снег, попавший за шиворот, налипший на лицо и волосы, впитывающийся в школьные брюки и куртку, которую опять придется сушить. Она думала о том, как придет домой и получит очередную порцию упреков и нотаций от матери. О том, что просто выходить на улицу страшно. О том, что совершила непоправимые и недопустимые ошибки. О том, что совершенно не знает, что теперь делать и как все это расхлебывать.

      Хотелось плакать, а получался только смех.

      Поначалу Саше было весело, несмотря на странное щемящее чувство, наблюдать за этим неожиданным приступом, пока она случайно не зацепилась взглядом за приподнявшуюся руку. Карина также с долей удивления взглянула на все еще зажатый между пальцами нож и снова рассмеялась, не в силах остановить поток эмоций, вырывающийся таким образом.

      — Дай руку, — сквозь смех попросила девушка.

      Саша неуверенно протянула ладонь, а когда Карина — после двух неудачных попыток — наконец схватилась за нее, потянула на себя. Младшая, едва удержавшись на ногах, наконец судорожно выдохнула, успокаиваясь, и попыталась вытереть слезы, собравшиеся в уголках глаз, но в итоге лишь размазала воду от талого снега по лицу.

      Под светом ближайшего фонаря блеснуло медным. Показалась невысокая фигура Алины. Заметив девушек, она ускорила шаг и, приблизившись, с беспокойством осмотрела Карину.

      — Как ты? — ожидаемо спросила Смирнова, заботливо стряхнув снег с плеч девушки, после поспешно поприветствовала Сашу короткими объятьями.

      — Жива, — емко ответила Карина, с неким замешательством отметив их теплые отношения. Она быстрым движением спрятала нож в карман от посторонних глаз, и обнаружила неизвестно как выжившую, помятую и влажную купюру. — Твою мать, магазин.

      — Одна не пойдешь, — предупредила Алина, ставшая невольной свидетельницей произошедшего. Женская солидарность и простая человеческая доброта не позволяли ей сейчас оставить девушку в одиночестве на темной улице.

      — Так, я понятия не имею, что случилось, но, — вступила в разговор Саша и вложила в ладонь Алины связку, состоящую из обычного и магнитного ключей, — иди, я скоро.

      Девушка кивнула, бросив короткий благодарный взгляд, и направилась к подъезду. Синяя куртка скрылась за тяжелой дверью.

      К магазину они шли в напряженной тишине. Саше было любопытно, но она решила проявить тактичность и не задавать вопросов, а Карина погрузилась в тревожные мысли, спутанным черным клубком заполонившие голову. От прежнего веселья не осталось и следа. Теперь внутреннее отражало внешнее. Неосознанно она старалась держаться ближе к старшей, постепенно сдвигая ее с протоптанной дороги. Та была вынуждена нарушить тишину:

      — Если тебе так хочется еще в снегу поваляться — ты так и скажи, я отойду, — Карина на это пробормотала короткое «прости» и отодвинулась, а Саша, тяжело вздохнув при взгляде на нее, предложила: — Тебе сигарету, может?

      И девушка с радостью согласилась, несмотря на предупреждение о том, что сигареты ментоловые, добавив, что ей бы самой на них перейти. Они закурили уже на подходе к магазину. И без того холодный воздух наполнился морозным мятным запахом. Поняв, что дым от чужих сигарет не так дерет горло, Карина даже слегка разочаровалась — курение для нее было одним из видов мазохизма. Боль, причиненная себе собой же, всегда приводила в чувства, создавала иллюзию контроля, но проблем решить не могла.

      Докурив, девушка потушила окурок и метко закинула его в мусорку, после чего двинулась к большой светящейся вывеске, на которой горело только две буквы, а Саша осталась дожидаться ее на улице.

      На удивление улыбчивая и приятная женщина за прилавком явно была недовольна протянутой ей купюрой, как, в общем-то, и хмурым видом покупательницы, но, судя по всему, руководствовалась правилом «клиент всегда прав». Карина убрала продукты в рюкзак, закинула его на одно плечо и покинула магазин.

      К своей спутнице она подошла с уже сухой купюрой меньшего номинала и прямым вопросом:

      — Возьмешь чего-нибудь типа… — она перебрала в голове все названия напитков, но к одному четкому так и не пришла, — алкогольного?

      Саша, в силу собственной эмпатии, до последнего пыталась быть осторожной и тактичной, а устраивать нравоучения в ее планы точно не входило, но фраза, которую она сама слышала не раз, вырвалась сама:

      — Не глуши… — и тут же была прервана:

      — Возьмешь или нет? — Карина нетерпеливо встряхнула купюрой, не прерывая зрительного контакта.

      В голубых глазах не было ничего, кроме жуткой усталости и еще более страшной пустоты. В зеленых — слепое сочувствие. Саше не нужно было знать, она просто понимала, что что-то не так. Потому осторожно взяла деньги из чужих рук, обошла девушку, перед этим заботливо убедившись, что поблизости нет подозрительных личностей, и направилась к той же вывеске.

      И вышла через небольшое количество времени, наполненного для Карины нервозным ожиданием. Отдала ей бутылку водки — обладательницу квадратных боков и средней цены. И пятьсот рублей. Те же самые, что только что забрала.

      Младшая помедлила, с приподнятыми бровями глядя на купюру, потом, конечно, не стала спорить или отпираться, приняла и то, и другое как подарок. Вопреки ожиданиям, чужая ладонь перевернулась в требовательном жесте.

      — Нож, — коротко и ясно, явно не просящим тоном, сказала Саша, тут же столкнувшись с замешательством в голубых глазах.

      — Зачем? — с недоверием спросила их обладательница.

      — Затем, что рукоять больше семи сантиметров — это холодное оружие, а тебе и так проблем хватает, — пояснила старшая.

      — А тебе?

      В темно-зеленых глазах мелькнуло что-то тяжелое и болезненное. Лишь на мгновенье. И тут же скрылось, спряталось среди бесконечных елей и кедров.

      — А мне не хватает, — уголок губ приподнялся, как при их первой встрече на лестничной клетке. — Хочешь защищаться — дезодорант с собой таскай, — со знанием дела посоветовала Саша. — В кадык можешь ударить, между ног на крайняк. Не убьешь хотя бы.

      После паузы на раздумья, Карина все же неуверенно вложила нож в протянутую ей ладонь, прикоснувшись кончиками онемевших пальцев к теплой коже. Предмет перекочевал из одного кармана в другой. Обратно они шли молча. И по лестнице поднимались молча. И прощались лишь взаимными кивками, молча, перед тем, как разойтись к противоположным дверям.

      Оказавшись дома, Карина первым делом унесла на кухню то, что купила, с одним лишь исключением, которое попасться на глаза матери не должно было, потому осталось на дне рюкзака. Добравшись до своей комнаты, она завернула бутылку в серое полотенце с пятнами от осветлителя для волос и двинулась в ванную.

      В очередной раз отмахиваясь от вопросов матери односложными ответами, девушка закрыла дверь на щеколду и приподняла смеситель. Комната наполнилась шумом воды. Под этот звук, заглушающий прочие, девушка открыла бутылку, сделала пару щедрых глотков, поморщившись от горького вкуса, и отбросила в угол одежду, полностью игнорируя наличие корзины на стиральной машине. В шкафчике нашла старые отцовские бритвенные кассеты, ловко разобрала одну, извлекая лезвия.

      Когда ванна набралась, Карина выключила кран, положила поблескивающие лезвие рядом с фиолетовой банкой шампуня и погрузилась в воду. Сначала по шею, а после — с головой, оставив на поверхности только руку, в которой держала напиток и не вмещающиеся колени. Потом вынырнула, приглаживая облепившие лицо волосы. Выдохнула. Тяжело и рвано. Слезы, вопреки сложившейся ситуации, алкоголю в крови и располагающей обстановке, не шли. Рябь на поверхности искажала обнаженное тонкое и слегка мальчишеское, по мнению самой его обладательницы, тело.

      Девушка запрокинула голову и губы предательски расплылись в улыбке. Из горла, из самой души, пустой и пугающе черной, вырвался смешок.

      — Какой же пиздец, — заметила Карина полушепотом перед тем, как сделать очередной глоток и прикрыть глаза. Подушечки пальцев на ощупь нашли припасенное лезвие.