В незнакомой квартире пахло табачным дымом и алкоголем, из большой колонки в углу орала какая-то дешевая попса, так громко, что приходилось сдерживать кашель от отдающихся в груди и горле битов. Одна разношерстная компания разделилась на много маленьких. Кто-то был окружен белым паром от электронных сигарет, кто-то курил обычные, кто-то постоянно подливал себе всевозможные напитки в пластиковый стаканчик. Какая-то парочка прошла мимо, скрываясь за потрепанной дверью ванной. Еще двое — беседовали на кухне с философским видом.

      Саванов держался рядом ровно до момента, пока не встретил своих дружков. Карина осталась одна среди толпы, но отметив, что многих знает, пристроилась к группке, состоящей в основном из одноклассниц. Все тепло ее поприветствовали, Лена приобняла, с беспокойством интересуясь о самочувствии после того, чему стала свидетелем. Ради ответа, состоящего из чистой лжи, пришлось перекрикивать музыку.

      Общение, тем более в такой обстановке, Карину мало интересовало, а вот когда ей всучили одноразовый белый стаканчик и наполнили его жидкостью — девушка сразу повеселела. В голове, до этого тяжелой и будто ватной, после пары глотков стало легко и пусто. А после нескольких таких стаканов — еще и хорошо. Без мыслей о мудаке-бывшем, без тошнотворных воспоминаний, без страха и тревоги. Только горячая кровь в венах, улыбка на губах и потрясающая женская компания.

      Люди многое списывают на алкоголь: измены, драки, неправильные слова, эмоции. И Карина не была исключением. Когда она целовала знакомую или не очень девушку, про нее ничего не говорили — мол, какая девушка откажется от поцелуя с подругой, будучи пьяной. Флирт воспринимался всеми как шутка, провокационные фразы — тоже. А если проснетесь в одной кровати, обе предпочтете это скрыть, нежели рассказывать каждому встречному о подробностях проведенной вместе ночи. Полная свобода действий.

      В стельку напившись, Карина всегда думала, почему в любви призналась на трезвую голову. Почему это было таким взвешенным решением, а не импульсом, резко ударившим в голову на шумной тусовке? Тогда все бы сложилось иначе, она бы проспалась, поплакала над отъездом горячо любимой девушки, отшила Данила, и уже дышала бы полной грудью, активно подготавливаясь к экзаменам, в надежде побыстрее сбежать в более-менее цивилизованный город. Но почему-то самое продуманное решение оказалось самым губительным.

      Карина весь урок отвлекается от записей в тетради, чтобы посмотреть на аккуратный профиль Дианы Кравчук, сидящей через ряд за второй партой. Пару раз голубые глаза встречаются с медово-карими, губы Дианы в эти моменты растягиваются в улыбке, красивой до невозможности, демонстрируя ямочки на ее щеках. Шелковая белая блуза переливается под светом последних теплых лучей солнца. Каштановые волосы, собранные заколкой-бантом на затылке спадают на плечи. Словно весна посреди осени, чистый и цветущий май, ветвь свежей сирени.

      Карина любит Диану. И Диана любит Карину, они ведь дружат с начальной школы.

      Карина долгое время была довольна этой дружбой, совместными ночевками, когда дома становилось невыносимо одиноко, вечерними прогулками с другими девочками из класса, душевными разговорами или беседами о типично-девичьих вещах. Ее радовала любая связь с Дианой, хоть у той таких подружек был целый отряд.

      А потом Карина поняла, что хочет ее поцеловать. Не чмокнуть в щеку, как они обычно делали в качестве приветствия, а по-настоящему. Прижаться губами к ее, родным, желанным и мягким. Потом к родинке на тонкой шее, к каждой ладони с тыльной стороны, ко всем пальцам по очереди. Пожалуй, этого хотели и многие парни из школы.

      Но Карина была девушкой. И ощущала себя до тошноты неправильной. И каждый вечер, мечтая об этих пылких и чувственных поцелуях, о взаимности, о прекрасной весенней Диане, девушка тянулась к желтому канцелярскому ножу. Лезвие впивалось в белую кожу, оставляя яркий красный росчерк. И капала кровь, как символ любви и боли.

      Карина хотела лишь сказать Диане о том, что творится на душе, как ее внутренний мир переворачивается с ног на голову каждый чертов день. Они подруги. Диана поймет. Поддержит. Ведь нет никого прекраснее этой девушки, нет души более светлой, чем ее.

      И вот Карина стоит перед ней на перемене, мнет край юбки подушечками дрожащих пальцев, ждет, пока все уйдут, и они останутся вдвоем. За последним одноклассником хлопает дверь, и Диана смотрит на нее сверху-вниз теплым взглядом, и спрашивает, о чем она хотела поговорить.

      Карина долго собирается с мыслями, хрустит пальцами и, сглотнув, выпаливает эти три слова быстро, будто отвечает у доски и хочет побыстрее отстреляться. Решается посмотреть Диане в глаза — и сталкивается с непониманием. Начинает оправдываться.

      Все осознав, Диана делает шаг назад, будто в страхе перед подругой. Та продолжает тараторить объяснение, мол, я не какая-то там лесбиянка, просто ты особенная. Но ее не слушают.

      — Фу, не подходи ко мне больше, — говорит Диана так, будто жует при этом неспелый кислый крыжовник, перед тем как уйти. Вот так просто, доказывая, что годы дружбы для нее ничего не значат. Проще отказаться, чем понять.

      Сердце Карины летит в пропасть и разбивается вдребезги об острые шершавые камни.

      Диана была майским зноем и обернулась первой грозой — символом приближающегося лета.

      А Карина вернулась в осень. Промозглую, слякотную и ветреную. Собирать окровавленные осколки со дна темной непроглядной бездны. Некоторые из них навеки остались там. Другие, брошенные куда-то в угол комнаты, так и не стали единым целым, хотя бы подобием бьющегося органа.

      Карина видела, как косо на нее поглядывают. Как передергивают плечами, будто сбрасывая с себя отвращение. Видела предвзятое отношение. Позже начались прямые вопросы. «Ты правда из этих?». Она не знала, правда ли. Но не важно, знала ли она, важно, что они все беспрекословно в это верили, важно, что был свидетель ее слабости.

      Возможно, если бы Карина любила кого-то другого, другую девушку, все было бы проще. Но она любила Диану, и не она одна. Она осквернила Диану своей любовью, и ее возненавидели.

      А потом Диана уехала из города в более престижную жизнь, бросив в землю семя ненависти и травли. А Карина затоптала росток. Схватилась за человека, что показался спасительной соломинкой. «Как я могла признаться ей в любви, вы знаете, кто мой парень?» Она доказала, что достойна жизни в этом городе, среди этих людей, но уже сама не была в этом уверена.

      Теперь Диана не казалась олицетворением весны, мая или сиреневой ветви, больше не приходила во снах и не задерживалась надолго в мыслях. Она была лишь воспоминанием, шрамом на наскоро склеенном и окаменевшем для прочности сердце, который болит, только если надавить. У Карины вообще больше не было весны.

      Девушка не перестала считать себя неправильной — где-то в подсознании это слово крутилось двадцать четыре часа в сутки, но твердо решила перестать наказывать себя за это. Кто же знал, что селфхарм со временем перерастает в зависимость? Но она держалась. Лезвие больше не прикасалось к коже. И вчера не прикоснулось, лишь покрутилось между пальцами и, сверкнув, полетело в угол ванной. Карина победила собственную слабость. Но не тьму, разрастающуюся от булыжника в груди, проникающую в вены, заполняющую собой все внутри и снаружи.

      Невысокая брюнетка, о которой Карина знала только имя, и то уже успела забыть, мило смутилась от очередного комплимента в свой адрес, перед тем как виновница ее покрасневших щек отсалютовала двумя пальцами — что ее смутило еще больше, хотя девушка не подразумевала под этим жестом никаких непотребств — и двинулась на поиски алкоголя, который перестал подливаться сам собой.

      Пройдя несколько шагов спиной и, наконец, развернувшись, Карина врезалась во что-то явно живое, крайне возмущенное произошедшим и не слишком культурное. Запах алкоголя почему-то усилился. Девушка, чувствуя, как от пробора на голове стекает капля неизвестной жидкости, первым делом сфокусировала взгляд на белой рубашке перед собой. По ткани медленно расползалось желтое пятно.

      — Ой, — все, что выдавила из себя Карина.

      — Серьезно? — послышалось сверху, и девушка подняла голову, встречаясь с темно-зелеными глазами. — Часто пьешь, Карина, — заметила Саша, разделив ее имя на слоги.

      — Прости за… — младшая неопределенным жестом обвела пятно. Хотелось сказать то ли слишком много, то ли наоборот по минимуму, но язык с задачей «говорить» не справлялся совсем, и его мало интересовало, что там кто хочет. — У меня это, — она потянула себя же за рукав, силясь вспомнить название вещи. — Кофта. Да. Дать?

      Карина поняла, что ее внутренний голос произносит этот вопрос двусмысленно, и ответ уже не слышала — мешал собственный приступ смеха. После того, как она несколько раз повторила «Ну поняла, да? Дать.» и чуть с ног не валилась от такой умопомрачительной шутки, Саша твердо взяла ее за локоть — хотя хотелось, конечно, за шиворот — и повела за собой, как выяснилось, в ванную. Пришлось подождать, но через какое-то время белая дверь отрезала девушек от громкой музыки и толпы.

      — О, даже так? — не унималась Карина, пока старшая закрывала щеколду.

      — Не поверишь, но сейчас я тебе еще и раздеваться скажу, — безэмоционально сказала Саша и потянулась к воротнику рубашки.

      Карина от удивления даже отклонилась назад — от падения ее спасла только оказавшаяся позади стена. Собственная неловкость грозила новой волной смеха, но девушка случайно обвела смазанным взглядом комнату и зацепилась им за чужие пальцы, расстегивающие пуговицу за пуговицей. Слегка зависла, наблюдая за тем, как открываются ключицы и обрамленная белым минималистичным кружевом линия груди. Над светловолосой головой, вероятно, должна была появиться анимация загрузки.

      — Ты в стриптиз-клуб пришла? — этот явно риторический вопрос вернул Карину с небес на землю.

      — Тебе, — она весьма наглым жестом ткнула в родинку на плече девушки, — все деньги от… отдала бы.

      — Лучше кофту, — ответила Саша, а потом с улыбкой добавила, не в силах обойтись без шутки: — Свои пятьдесят рублей себе оставь, на булочку в столовой.

      Принявшись за расстегивание толстовки, Карина с красноречивым видом показала средний палец куда-то вверх. Кофта, вероятно, досталась ей от древних предков, поэтому с молнией пришлось бороться. Причем, преимущество было именно у нее, за счет состояния девушки. Упорства не отнимать было обеим.

      Более трезвая Саша смотрела на этот театр одного актера недолго. В итоге вздохнула, наклонилась, обдав младшую ароматом всех своих средств для волос, и, отогнав чужие руки, будто назойливых мух, вступила в бой с замком. Сверху послышалось хихиканье.

      — Только попробуй пошутить, — предупредила старшая, прежде чем Карина выдала какую-нибудь пьяную и совершенно глупую вещь.

      Молния, видимо, испугавшись такой решительности, под горячую руку решила не попадать, и неохотно сползла вниз. Из кофты Карина выбиралась, не переставая посмеиваться. Наконец, передавая толстовку и одергивая черную мятую футболку, она удосужилась объяснить причину своего веселья:

      — Я могла… — девушка жестом показала что-то понятное только ей, но дальнейшие слова дали возможность понимания и ее спутнице: — Через верх.

      — Да ты что? — Саша, не желая показывать недовольство от собственной недогадливости, намеренно плохо изобразила удивление, отряхивая проехавшийся по полу рукав, и переключилась на более важную для нее тему, вытащив рубашку из раковины и несколько раз сложив: — Рубашку куда?

      — У меня был… — Карина пощелкала пальцами в попытке вспомнить, что она вообще имеет в виду, и пошарила рукой по спине. — Ну этот. Только где?

      С очередным наигранно удивленным «даже не знаю», Саша застегнула толстовку, подняла рюкзак с пола и отдала владелице, предварительно положив в него рубашку. Карина смотрела на свою же вещь так, будто она с ней заговорила, не задумываясь о том, что рюкзак просто-напросто соскользнул с плеча вместе с толстовкой. Но в итоге просто взяла его из чужих рук.

      — Домой вместе со мной пойдешь или занесешь завтра? — спросила старшая, бросая короткий взгляд на чужое запястье. Отметила наличие шрамов, будто записала в мысленный блокнот.

      — Я забуду, — призналась Карина, пытаясь поймать вторую лямку, но все же забросив это гиблое дело и оставив рюкзак болтаться на одном плече, как, в общем-то всегда и делала.

      — Тогда жди.

      Наконец они вдвоем покинули ванную, по пути наткнувшись на направляющуюся туда Алину. Та без комментариев, разумеется, не обошлась:

      — Мне начинать ревновать?

      — Если я ее не прибила после таких шуточек, это не значит, что тебя не прибью, — предупредила Саша, стараясь создать угрожающим вид, который терялся, стоило ей взглянуть на рыжеволосую макушку. Смирнова повернулась к Карине, выставляя ладонь.

      — Дай пять.

      И Карина даже попала, со второго раза, но попала, после чего Алина, не переставая хитро, совершенно по-лисьи, улыбаться, скрылась за дверью.

      Потом Саша исчезла, подобно Саванову какое-то время назад, а Карина сходила на кухню, нарушая атмосферу какого-то невероятно душевного разговора, чудом нашла для себя новую порцию выпивки и вернулась к прежней компании. Все девушки встретили ее, как положено встречать Данко^[1], и лишь одна устремила взгляд на носки собственных ботинок.

      Правда, когда Саша собралась уходить, Карину, которой по счастливому совпадению все наскучило, она нашла именно в объятьях этой брюнетки. Девушка с радостью оторвалась от подруги на один вечер, только услышав о возможности уйти.

      По дороге домой Карина собрала все сугробы на своем пути, сделала пару снежных ангелов, предприняла несколько попыток пофлиртовать с Сашей, пожаловалась на разбитое сердце, и, наконец, дошла до подъездной двери, чуть не впечатавшись в нее носом. Уже на лестничной клетке отдала соседке рубашку, при этом благополучно забыв про кофту, и девушки распрощались.

***

      На стол приземлилась тарелка с супом, дно ударилось о деревянную поверхность, а бульон едва не вылился за края. Мать оперлась поясницей о кухонный шкафчик, не отрывая взгляда от копны растрепанных светлых волос. Женщина прямо-таки сверлила дочь пронзительными тускло-голубыми глазами. Карина, делая вид, что не замечает витающего в воздухе напряжения, подняла ложку, что показалась слишком тяжелой для небольшого куска алюминия. Голова впервые болела настолько сильно, видимо, смешивать всевозможные напитки между собой — все-таки действительно плохая идея.

      — Нет, я не понимаю, — наконец подала голос возмущенная мать, — ты думаешь мне отца твоего, алкаша, мало?

      «Сравнила, блять»

      — Мам, у меня голова болит, — ответила Карина, подавляя раздражение.

      — У матери зато ничего не болит. Голова. Ты пойди еще выпей, может, перестанет?

      Женщина оттолкнулась от столешницы и вышла из кухни быстрым шагом, не переставая причитать, говорить про отца и воспитание, почему-то порицая дружбу с Савановым, хотя обычно говорила о нем со своднической улыбкой.

      Карина старалась не слушать, вместо этого заставляя себя есть. Но в итоге и эту идею оставила, ибо еда совсем не лезла, а организм периодически бросал намеки на тошноту. Поэтому девушка, опустошив стакан с водой, налила новой и удалилась в свою комнату.

      Добравшись до кровати, упала на нее, врезавшись лицом в подушку. По и без того больной голове, металось множество мыслей. Хотелось курить, но нежелание вставать и придумывать какие-то хитроумные планы выигрывало. Поэтому, забравшись под наскоро расправленное одеяло, девушка провалилась в беспокойный и постоянно сменяющийся бодрствованием сон.

      Полноценно она проснулась, когда улицу уже окутала темнота, а по небу рассыпались звезды во главе с белой луной. Карина вытащила из-под подушки телефон, на экране которого при включении высветились цифры, указывающие на то, что ночь уже понемногу становилась утром. Время переваливало за три.

      Нацепив на ноги тапочки, а на плечи — кардиган, девушка вышла из комнаты, а затем, захватив с собой пачку сигарет и зажигалку — квартиры.

      Покурить в одиночестве возможности не представлялось. На лестничной клетке ее уже — конечно, ненамеренно — поджидало уже привычное сопровождение. Пожалуй, впервые Карина уловила эстетику кадра, который поймали ее глаза.

      Белое полупрозрачное облако окутало чуть растрепанное каре, подрагивающие пальцы аккуратно сжимали сигарету, поднося к губам. Саша не сразу заметила соседку из-за прикрытых век, выпустила дым вверх, демонстрируя аристократично длинную шею. Безразмерная футболка спадала на одно плечо, открывала родинку и острые ключицы.

      «Краси…вый момент»

      Карина сглотнула. Чужие глаза открылись, являя миру зеленую радужку. Губы изогнулись в улыбке, и девушка кивнула на пустоту рядом с собой, чуть сдвинувшись в сторону. Младшая, вернув себе привычный хмурый вид, присоединилась к ночному сеансу порчи здоровья.

      — Как ты? — заботливо поинтересовалась Саша, выдержав короткую молчаливую паузу.

      — Нормально, — дежурно ответила Карина с намеренным холодом.

      — Ругали?

      — По головке гладили.

      — Ясно, — протянула Саша и, потушив окурок, собралась уходить. Перед тем, как за ней закрылась дверь, до слуха Карины дошло: — Спокойной ночи. Уже, считай, утра.