По всему залу была размазана кровь.
Нами вида крови не боялась, но… Всё равно отшатнулась. Удушливая обстановка, разбитый аквариум, отсутствие почти любого света за исключением красного сигнала тревоги… Наводили жути, надо признать. Словно попал в фильм ужасов с элементами фантастики.
Во тьме мигнули два пронзительных голубых глаза, прежде чем фигуру русала осветил тревожный красный цвет.
Он оторвал от лица чью-то ногу и облизнул языком острые зубы.
Это заняло всего мгновение, прежде чем его фигура погрузилась во тьму.
Нами нервно сглотнула, отступая.
До её ушей дошёл скрежет перед тем, как что-то — кто-то, будем честны — хватает её за ногу и тянет, вынуждая потерять равновесие и упасть. Мир переворачивается, Нами теряет ориентацию в пространстве, из горла её вырывается крик.
Затылок пульсирует болью, пока размытое от слёз зрение выцепляет пряди краснеющих от сигнального света волос и пронзительно голубые глаза. С удивительной четкостью виделись вытянутые зрачки в бескрайнем океане радужки. Гипнотизирующие глаза, полные острых граней…
Его ладони приподнимают её голову, удивительно ласково касаясь ушибленного затылка.
— Люди такие хрупкие… — бормочет он.
Нами жмурится, позволяя слезам скатиться…
И тут же глаза распахивает, когда виска касается что-то очень тёплое, мягкое, скользкое.
— Не ешь меня, ладно? — она нервно хохотнула.
Почти истерически.
Он отстранился, оскорблённо морщась.
Наконец, тревожный сигнал выключился, позволяя обычному холодному свету ламп осветить образ большой, крайне опасной русалки, выбравшейся из аквариума. Как Нами и думала, суша, может и ограничивает его возможности, но не сильно.
Не так сильно, как хотелось бы.
Красивая, белая кожа была измазана кровью…
Взгляд её всё время пытался скользить ниже лица, чтобы поглядеть на накаченные мышцы человеческой части. Сколько бы времени не прошло, но привыкнуть к этому идеальному — если не смотреть на тяжёлый хвост — телу.
О, боже, кто тебя создал, чудо…
Сердце в груди билось быстро, тяжело, шумно…
— Глупые, хрупкие, маленькие… — он склонился, над её лицом, томным дыханием согревая её щеку.
Нами почти отстранено наблюдает за этим, пытаясь успокоить беснующееся сердце. Сколько бы времени он не вертел её во все стороны, используя как игрушку, сколько бы они не общались, к этому просто невозможно привыкнуть.
Сатору обладал просто дьявольским, греховным притяжением.
Сердце подскакивает к горлу.
Внизу живота завязывается тугой, болезненный узел, от которого бёдра её нервно дёрнулись, задевая прохладную чешую хвоста. Он тяжёлый, холодный, абсолютно не похожий на человеческие ноги…
«Интересно» — всплывает в голове. — «А как он спаривается? Внешние ли спаривание или внутреннее?».
Нами захотелось влепить себе леща.
Об этом можно подумать потом!
Её определённо нужно посадить в клетку для похотливых.
«Соберись, тряпка!» — кричит она на себя мысленно.
Если бы Сатору захотел, то мог бы опуститься на неё, буквально раздавив её кости.
Он этого не сделал.
— Так ты… — она снова нервно хихикнула, сжимая ладони в кулаки. Не решалась прикоснуться к накаченным мышцам. — Не собираешься меня есть?
Не сейчас.
Он раздражённо вздохнул, соприкасаясь с ней кончиками носов, заглядывая своими пронзительными глазами в самые глубины её души.
Где-то на этом моменте мозг отключился.
Краснеет у неё всё: щеки, уши, шея. Голова восхитительно пуста, когда его — удивительно! — мягкие губы прикасаются к её. Поцелуй жесткий, грубый, жадный, как будто он пытался пожрать всю её, добраться до самых внутренностей.
Его язык проникает внутрь, выбивая удивлённый полувздох из её груди.
Ноги её сжались вокруг холодного хвоста плотнее.
Он отстраняется. Между их губами тянется ниточка слюны.
Нами дышит тяжело, смотрит на русала ошалевшими глазами, пока в ушах оглушающе звенело. В целом мире были только они. Чудилось ей, что даже зловонный запах крови — скольких ты съел — пропал, оставляя их в небытие.
Он раскрыл свою пасть, в близи показывая ряд сабельно-острых клыков, блестящих белым, подобно жемчужине. Весь он ослепительно белый, подобно снежной метели, скрывающей в себе опасность.
Алый проступает на его белом чем-то инородным, невольно цепляющим взгляд.
Нами смотрит в бездну его рта, где тают чужие кости завороженно, словно нет зрелища прекраснее. Слюна капает с его клыков прям на её лицо, оставляя влажные, липкие разводы…
Она цепляется за его шею руками, не отрывая взгляда от темного провала, в окружении белоснежных клыков.
— Съешь меня… — вылетает из неё на выдохе.
Он отстраняется, вырывая из неё разочарованный стон.
Сатору скалится довольно, щёлкает клыками, медленно проводит тёплым языком по её щеке, подобно нежному любовнику.
Себя Нами ощущает сладким мороженым, оставленным на столе. И так соблазнительно оно тает в ярких солнечных лучах, и так подзывает к себе, словно в голове что-то навязчиво шепчет. И взгляд не отвести, и руки сами тянутся…
Внутри черепной коробки бьётся:
«Съешь меня. Съешь меня. Съешь меня».
Он скользит языком по её дрожащим губам, прежде чем тяжело выдохнуть:
— Я съем его…
И растянул розовые губы в полной злобы улыбке, искажая столь прекрасные черты своего лица чем-то грешным, тёмным. Из ангельского в нём только пронзительная белизна, не отражающая глубину его порочной души.
Он с силой отталкивает от пола руками, чтобы отползти от Нами поближе к разбитому аквариуму.
Нами садится, ничего не понимающими глазами окидывая русала…
— Кого его?
***
И если аквариум заменили, а русал почти по своей воле вернулся обратно, то вот ответы на свои вопросы Нами так и не получила.
Только узнала у Тоджи, скольких людей Сатору успел сожрать: двух учёных и шесть военных. Вооруженных. И это с учетом того, что он, по-сути, лишь ползал на руках. Тяжёлый хвост ему совсем не помогал.
От того становилось более жутко находиться рядом с ним…
Но главная проблема заключалась в той жуткой мысли, которая вспыхнула в её голове.
Нами не хотелось думать, что её ментальное здоровье пошатнулось. Не может быть! Наверняка это он что-то с ней сделал. Наверняка это один из его способов вести охоту на добычу. Не так важно, что он давно мог бы пожрать её плоть.
Думать, что это всё его вина гораздо легче, чем признать, насколько завораживающей оказалась бездна, развернувшаяся над ней.
С ней всё в порядке.
Это всё его вина.
Всё хорошо.
Русал изъявил желание, — читай, требование! — чтобы она всегда обедала с ним, а отказаться Нами в себе сил не нашла. Даже зная, насколько он опасен. Даже зная, что её голова наполняется пугающими, опасными мыслями, когда он находится близко.
Всё это казалось таким неважным.
Говорят, что совместный приём пищи помогает укрепить отношения.
Это действительно был шанс уломать его на нечто большее, чем он позволяет сейчас.
Может, он даже согласится что-то рассказать о своей жизни в океане!
Нами не могла бороться с этим искушением.
Сама Нами старалась не смотреть на то, с какой силой и жадности он раздирал сброшенные для него куски сырого мяса. От этого только аппетит портился. Опустив глаза в собственный лоток, Нами попыталась просто игнорировать звуки, издаваемые очень-очень довольным русалом.
А тот, как назло, жевал как можно громче, намеренно не погрузившись в воду.
От этого аж нижнее веко дёргалось.
Бесит!
Когда он доел, Нами кое-как в себя запихнула пару кусочков риса, который, ко всему прочему, ещё пытался полезть назад.
… это будет куда сложнее, чем она думала.
— Что ты ешь? — он свесился вниз, пытаясь заглянуть в её лоточек.
Ей на голову начала капать вода, из-за чего Нами предпочла отодвинуться.
Русал недовольно шлепнул хвостом по воде.
Нами фыркнула:
— А нечего меня мочить! — но затем протянула лоток с едой, позволяя ему поближе разглядеть свой обед: — Это рис, курица и маринованные огурцы.
Он потянулся вниз чуть сильнее, пытаясь принюхаться к еде.
Нами разумно отказалась от рыбы, когда собиралась на работу вчера. Конечно, разумеется, предполагалось, что он вполне себе ест рыбу, — ну, а чем ещё питаться хищнику? — но рисковать она не стала. В конце концов Сатору сам являлся рыбой! Вдруг он ещё оскорбиться!
Тот факт, что он поедал других людей, Нами решила игнорировать.
Бывает, что уж тут сказать.
— Никогда такого не слышал, — хохотнул Сатору. — Вы, люди такие странные!
Нами закатила глаза.
Сатору продолжил:
— Маленькая, странная пища. Я уверен, что это даже не вкусно!
Нами скептически посмотрела на него, уловив в его словах попытку манипуляции.
— Если ты думаешь, что я кинусь доказывать обратное, то ты ошибаешься. Ты за один укус сожрёшь мою еду.
О, она уверена, что Сатору даже вины за это не почувствует! За всё время их общения эта рыба только доказывала, насколько эгоистичной бывает. И после этого он уверен, что она поделится с ним едой. Самой мало вообще-то, да!
— Я хочу попробовать! — уже открыто заявил он.
— А мне плевать! — показала ему язык Нами.
Он обиженно окатил её водой модным хвостом, прежде чем нырнуть, насмешливо разглядывая её сквозь стекло.
Ещё и еду намочил!
— Ты! — она вскочила, прожигая его злобным взглядом.
Сатору ухмыльнулся в воде, умудряясь при всём при этом строить такие невинные глазки, словно он был не причём. Словно это она сама себя водой из аквариума окатила, а сейчас злиться ни с того ни с сего!
Нами стукнула ладонью по стеклу и тут же прижала несчастную ладонь к груди от боли.
Ухмылка Сатору стала шире.
Мерзкий, злобный… Головастик! Вот!
— Ой, да пошёл ты! Не буду я с тобой есть!
Злость как-то пропала, оставляя после себя что-то… Мерзкое. Нами почувствовала себя опустошенной, разочарованной и обиженной, потеряв всякие силы спорить и бороться с этим… Существом.
Она и так шла ему навстречу, а он…
Было горько.
Сатору снова показался на поверхности, издавая что-то похожее на рычание.
Быть может, в другой ситуации Нами бы испугалась от его выражения лица, этих агрессивных звуков или того, с какой силой сжимались его пальцы. От такой силы наверняка её кости бы превратилась в костную муку…
Сейчас она чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы испытывать страх или возбуждение. Даже интереса не было.
Зато было очень обидно.
— Ты будешь есть со мной!
И голос его сейчас показался совсем-совсем детским. Сам он сейчас показался ребёнком.
Нами смотрела и не видела перед собой опасного, могущественного царя океанских глубин, который недавно пожирал здесь людей. Нет, сейчас он был подобен ребёнку, у которого отбирают игрушку.
— Не буду, — как-то подавленно отозвалась она.
Сатору как-то сдулся, кажется, поняв, что наконец перегнул палку.
— Я виноват… — тихо пробормотал он.
Нами выгнула брови:
— Что?
— Я виноват, говорю!
Нами задумчиво глядела на то, как мнётся этот гордый, наглый, эгоистичный мужчина.
Да, она размышляла о том, как глупо судить его моральные границы человеческими мерками, вот только своим поведением он открыто показывает, что знает последствия. Знает, что ей будет больно. И делает это намеренно.
Сейчас он в этом почти прямо признался.
— И что ты хочешь от меня?
Он надул губы, а затем тяжело вздохнул:
— Я хочу, чтобы ты ела со мной…
— Ой, правда? А извинения будут?
Плавники на его голове дернулись подобно кошачьим ушам.
Нами даже стало искренне интересно, какую роль исполняют эти самые плавнички на голове. Не только с точки зрения жизни в океане. В конце концов они сейчас двигались! На это, получается, влияют эмоции?
Мило.
Сатору зашипел:
— Я извинился!
— Нет, ты не извинился.
— Извинился!
— Нет.
— Да!
Нами покачала головой, понимая, что большего от него не добиться.
Нельзя быть уверенной, что русал действительно испытывает вину за своё ужасное поведение, но больших… «Извинений» от него не добиться. Он, видимо, уж выжал из себя максимум, чтобы получить желаемое.
Придётся ещё разок пойти ему навстречу.
— Ладно-ладно.
Сатору радостно улыбнулся, кидая на неё озорной взгляд.
— Посмотрим на твоё поведение.
И улыбку Сатору тут же потерял.