— Вы упоминали, что связались с дальним родственником? — спросила мейстерка, смотря на него поверх своей книги. Её комната была выдержана в бледно-кремовых тонах, на подоконниках стояли растения. Это было удобно, но Эймонд почти не вставал со своего стула. — Вы сказали, что чувствовали напряжённость в своих отношениях с отцом — думаете, тоже самое будет и с этим человеком?

Эймонд, как правило, не смотрел ей в глаза. Людям от этого становилось не по себе, поскольку они находили его взгляд угнетающим. Фиолетовый цвет радужки в этом тем более не помогал.

— Я не уверен. Не то что бы я не забочусь о своём отце, но каждый раз, когда мы вместе, он говорит только о маме. Прошли годы, но он спрашивает о моей жизни только тогда, когда это касается её.

— Вы говорили с ним об этом? — мейстерка наклонила голову, серëжка-цепочка блеснула светом. Прошло всего около ста семидесяти лет с тех пор, как женщинам разрешили присваивать титул Мейстера. Он не скучал по коварным старикам в серых мантиях. — Может быть, это помогло бы вам обоим лучше справиться со своим горем, понять, что чувствует другой.

— Я справился со своим горем. Я преодолел его, — ответил Эймонд. Ему пришлось пережить больше горя, чем большинство людей когда-либо узнают или поймут.

— Но вы не чувствуете, что он движется дальше или не хочет этого как вы? — спросила она.

Эймонд сосредоточился на коже своих туфель, на шнурках, связывающих их. Другой отец, другая женщина, которые преследовали его.

— Боюсь, мой племянник оказался в той же ситуации, как и он… так сказать, застрял в прошлом.

— Почему вас это беспокоит? — Эймонд слышал, как часы в углу комнаты тикают быстрее, чем им следовало бы. — Вы хотите поддерживать с ним отношения теперь, когда он вернулся в вашу жизнь, и боитесь потерять это? Или в его появлении есть что-то ещё, что беспокоит вас?

○ ○ ○

Некоторых может удивить, что Эймонду Риверсу было трудно сказать людям нет. Не то чтобы он был неспособен, но всегда было проще по-быстрому разделаться с чем-то или сделать что-то самому. Ему не нравилось иметь дело с плачущими людьми или с вспышками гнева у людей с завышенным эго. В археологии было удивительно много эгоизма.

Изначально Эймонд не хотел иметь с Люцерисом ничего общего после их первой встречи.

Хотя его существование было интригующим, Люк разрушал повседневную рутину — Эймонд просто хотел двигаться дальше как можно скорее. Он не хотел с ним отношений, он даже не хотел давать ему свой номер телефона. Эймонд не сказал этого тогда — не хотел, чтобы Люк страдал, но большую часть своей жизни он потратил на то, чтобы оставить всё в прошлом. Люцерис был просто интересным эпизодом в его жизни, о последствиях которого Эймонд не хотел много думать.

Он не хотел возвращаться назад, а Люк явно тонул в своём прошлом. Это делало его опасным — люди, поглощённые волнами, зачастую тащили вниз тех, кто предлагал помощь.

Эймонд не был уверен, почему в конце концов записал своё имя в телефоне Люка. Возможно, это было чувство вины. Люцерис никогда не был бесстрашным, он не был великим воином, но он всегда держал голову высоко. Он бы посмотрел на Эймонда сверху вниз, если бы пришлось. Но этот Люк… этот Люк жил менее полноценной жизнью, чем кости, лежащие в музее.

Эймонд примирился с той жизнью, но её не нужно было повторять. Он не игнорировал это — Эймонд использовал ту жизнь, чтобы управлять собой, чтобы раскрыть утраченные во времени истины для других умерших, и культур, которые исчезли. Но теперь он был Эймондом Риверсом, а не Таргариеном. Они были разными людьми.

Он хотел, нуждался в том, чтобы держать с Люцерисом дистанцию. Ради них обоих.

…Но Эймонду было трудно сказать «нет».

○ ○ ○

Однажды поздно ночью зазвонил телефон. Эймонд распаковывал вещи в квартире, в один из своих выходных, уже далеко за полночь. Переезд занял больше времени, чем он надеялся, хотя срок аренды истекал только в конце года.

— Люцерис? Что-то случилось? — спросил Эймонд после минутного раздумья, хочет ли он вообще отвечать. Они не разговаривали с тех пор, как Люк был в его квартире, и Эймонда это вполне устраивало.

Он услышал прерывистое дыхание и сопение на другом конце провода.

— Нет. Я… прости, дядя, я не хотел тебя будить. Прости.

На линии повисло молчание, когда Люк повесил трубку. Эймонд уставился в потолок, обдумывая, что хотел сделать. Возможно, Люк просто хотел убедиться, что Эймонд — это Эймонд. Теперь, после того, как он позвонил, Люк наверняка был в порядке. Он мог проигнорировать это.

Он перезвонил Люку.

— Эймонд? — Люк звучал обеспокоенно. — Я же сказал, это…

— Я зарезал свинью, а потом съел её, — признался Эймонд, глядя на коробки, полные рабочих принадлежностей, старых университетских вещичек. Большая часть других его личных вещей могла поместиться в одной коробке. Он услышал, как Люк сделал паузу, переваривая сказанное.

— Что? — он казался совершенно сбитым с толку.

— Розовый ужас, которого вы нарядили драконом, я съел, — прямо сказал Эймонд. Люк на мгновение замолчал, прежде чем на другом конце раздался недоверчивый смех. Эймонд не видел, чтобы он когда-нибудь улыбался, и уж тем более смеялся.

— Это… абсурдно жестоко, — сказал Люк, но его тон был немного мягче. — Я был угрозой, не так ли?

— Мм, — Эймонд частично согласился, протянув руку, чтобы дотронуться до своего родимого пятна. Иногда это причиняло боль. Люк был гораздо меньшей проблемой, чем, скажем, Эйгон, но Люк всегда был более энергичным. С жаждой слушающий Эйгона и Джейса. — Они тебе снова снились?

Люк ответил не сразу, Эймонд слышал, как он ворочается в постели. Было странно слушать своего племянника, не видя его; лицо, которое он помнил, было намного моложе, из другой эпохи. Хотя его голос, несомненно, стал старше, глубже, чем тогда.

— Нет, но… Эймонд, скажи, я же тебе мешаю? У тебя уже есть полноценная жизнь, я не… Не хочу, чтобы ты снова возненавидел меня.

Снился ли ему Эймонд?

— Я скажу тебе, если мне понадобится личное пространство, — успокоил его Эймонд, но он сомневался, произнёс ли эти слова сам.

— Ты не мог бы поговорить со мной немного? О чём угодно? — спросил Люк, в голосе его звучало отчаяние. — Это… меня успокаивает — слышать тебя.

Эймонд рассказывал Люку всё, что знал о производстве валирийских пигментов, пока не услышал медленное и мягкое дыхание.

— Спокойной ночи, Люцерис, — прошептал Эймонд.

○ ○ ○

Эймонд вошёл в гостиную как раз в тот момент, когда Люк поставил посреди комнаты коробку. Она выглядела тяжёлой. Лицо Люка покраснело от перенапряжения, на лбу выступили капельки пота.

— Эта коробка целиком из камня? — спросил его Люцерис, уперев руки в бёдра, опустив голову и тяжело дыша. — Когда я предложил помочь тебе с переездом, я не думал, что нанимаюсь в грузчики.

— Они не такие уж тяжелые, — Эймонд поднял бровь в ответ на ложь, и поймав взгляд племянника. Это были последние вещи, которые он должен был перевезти. Он уже некоторое время жил в доме, но Люк хотел прийти и помочь, так что это был удобный предлог.

Последние полгода Эймонд наблюдал, как Люк становился намного увереннее в себе. Он выбрался из воды и больше не тонул. Сомнения и страх завладели его душой, но казалось, что каждый раз, когда они разговаривали друг с другом, каждый раз, когда они встречались, Люк становился немного более уверенным в себе.

Люк нашёл работу на полставки в небольшой местной библиотеке. Что ещё более важно — Люк переехал из дома своей матери. За этим последовало много слёз и ссор, насколько смог понять Эймонд, но перемены были серьёзными. Именно поэтому он в первую очередь устроился на работу. Эймонд был рад, что ему не нужно было говорить Люку, что он не может переехать к нему, поскольку Люк сам нашёл дом, в котором нужны были соседи по комнате. Все они были примерно его возраста и учились в университете. Звучало так, будто они ещё не совсем подружились, но теперь Люку, казалось, стало намного лучше. Однажды он, радостный, позвонил Эймонду, чтобы рассказать, насколько его комната больше той, в которой он вырос.

Люк возвращался в музей всего один раз, тихо признав, что это всё ещё слишком много для него; но он стал гораздо чаще появляться в жизни Эймонда. Вначале это были телефонные звонки один или два раза в неделю, иногда разговор за чашкой чая. Затем Люцерис снова приходил к нему домой под предлогом разговора об учёбе. Потом снова, и снова.

Довольно скоро Люк провёл несколько ночей на его диване.

Эймонд наблюдал за тем, как он спит, дольше, чем мог признать, — просто наблюдал, как поднимается и опускается его грудь. Эймонд помнил момент, когда Люцерис перестал дышать, чтобы никогда больше не проснуться — его тело превратилось в ничто. Его тело было таким лёгким, когда Эймонд поднял его, от него почти ничего не осталось, он был как маленький ребёнок. Невинность, унесённая волнами.

Итак, Эймонд наблюдал, как Люк спит, наблюдал, как он дышит, пока не переставал слышать шум бури.

— Эймонд? — спросил Люк, привлекая его внимание улыбкой. Он выглядел здоровее, его тёмные глаза казались теперь намного более живыми. — Хочешь, я закажу доставку? Я плачу.

Было трудно сказать «нет».

○ ○ ○

— Сегодня мои именины. Теперь мне девятнадцать, — сказал ему Люк, скрещивая ноги на диване с драконьим яйцом между бёдер — хотя Эймонд уже знал это. Всё было так же, как и раньше. Он до сих пор помнил, каким ребëнком Люцерис выгляделребёнком, когда смеялся, глядя на него карими глазами. «Позор», — сказала его мать. Тогда он согласился. Но теперь они нравились ему больше, чем цвет собственных глаз.

Он купил Люку часы, ничего особенного, хотя Эймонд решил, что тот оценит, что циферблат у них веларионово-зелёный.

— Мм… девятнадцать, воистину кошмарно, — Эймонд задумался, сидя в кресле. Он смутно помнил этот возраст. После своего первого разрыва он долгое время был сосредоточен в основном на школе, лишь изредка встречаясь с кем-то. Это было одинокое время, по правде говоря, он предпочитал отношения. Даже когда они заканчивались очень горько. Он принимао это, чувствуя себя опустошëнным.

— Чем старше я становлюсь, тем больше сочувствую нашим матерям, — тихо сказал Люцерис, протягивая руку, чтобы положить яйцо обратно на кофейный столик. Эймонд собирался купить новый диван после переезда, но Люк убедил, что хорошо спал на этом, поэтому оставит его себе.

— Рейнире и Алисенте, — добавил Люк, хотя Эймонд мог понять, кого он имел в виду, по одному лишь выражению его лица. — Знаешь, они были такими молодыми, когда мы у них родились. Я не могу представить себя отцом сейчас. Ты можешь представить, что в твоём возрасте у тебя будет четверо детей? Это просто ужасно. Возможно, именно поэтому я был всего на нескольких свиданиях.

Эймонд сделал паузу, сосредоточив взгляд на своей книге о городах Иббена. Он ничего не слышал о свиданиях Люка. Это было не то чтобы удивительно, он завёл несколько друзей, Эймонд знал. В конце концов, ему было девятнадцать, само собой разумелось, что Люк встречается с кем-то и занимается всем к этому прилагающимся.

Эймонд ни с кем не встречался больше года. Прошли месяцы с тех пор, как он с кем-либо спал.

— Тогда я знал, что буду верен Рейне, несмотря ни на что. Я знаю, что были проблемы с системой, с тем, как устраивались браки, но тогда для меня это не было вопросом, — сказал Люцерис, вставая, чтобы пойти на кухню. На нём была старая рубашка Эймонда, так как ночью стало холодно, и брифы. — Странное ощущение на свиданиях, не так ли? Иногда я просто хочу сразу перейти к женитьбе.

— Это неплохая идея — набраться опыта, узнать, что тебе нравится. Ты же не хочешь застрять в браке, где вы не ладите, а ваши тела несовместимы, — Эймонд закрыл книгу, он всё равно не мог на ней сосредоточиться. Люк босиком прошёл через кухню, потянулся, чтобы достать стаканы из шкафчика. Взгляд Эймонда задержался на маленьком кусочке кожи, всего на мгновение.

Он просто был подавлен, если Люк снова не останется на ночь, он найдёт кого-нибудь.

— Кстати… — Люк вернулся в гостиную со стаканом воды, прежде чем снова сесть. — Я вроде как… решил, чем хочу заниматься? Я знаю, это заняло целую вечность, но я сам этого не осознавал, пока не начал работать в библиотеке… — Люк замолчал, выглядя немного неловко. — Я… знаешь, раньше я не всегда был несчастен… но и не могу вспомнить, чтобы был счастлив. Я просто выживал, но было трудно изо дня в день не чувствовать себя мёртвым. У меня не было ни снов, ни вдохновения, ничего. Я ничего не хотел для себя, кроме как просто не чувствовать себя сумасшедшим.

Эймонд вспомнил, как впервые осознал, как далеко шагнул вперёд Люк от образа перепуганного молодого человека, с которым он столкнулся в музее. Он заехал за Люком в библиотеку, его нужно было куда-то подвезти, Эймонд не помнил, куда, просто согласился, стоило Люку попросить. Когда Люк не вышел, он отправил ему сообщение, и Эймонд зашёл внутрь. Он нашёл Люка в детском отделе, читающим книжку группе маленьких детей. Они ловили каждое его слово, историю о благородном рыцаре и прекрасной принцессе. Люк улыбался, он был оживлён и очарователен. У него был меч, сделанный из картона, и он надел бумажную корону от маленькой девочки на голову. Дети смеялись, улыбались и хотели услышать больше историй.

Люцерис выглядел…

— Я думаю, что собираюсь стать учителем, — сказал Люк со своего места с мягкой улыбкой, встретившись с ним взглядом. — Если есть такие дети, как я, которые боятся, что не смогут никому ничего рассказать о себе, я хочу быть тем, кому они могут доверять. Я хочу быть человеком, который скажет им, что с ними всё в порядке, что я их защищу. И… это благодаря тебе. Ты — причина, по которой я чувствую, что могу это сделать. Спасибо тебе, Kepa.

Несмотря на то, что на улице было холодно, Эймонд чувствовал в груди приятное тепло. Но он знал, что это не может продолжаться долго.

○ ○ ○

— Как вы думаете, почему вы так себя чувствуете? — спросила Мейстерка, но Эймонд по-прежнему избегал смотреть ей в лицо. Он не смог бы назвать точный цвет её глаз или волос. — Двадцать восемь лет — это всё ещё довольно молодой возраст в наши дни. У вас ещё будет время найти кого-нибудь, завязать отношения, создать семью. Ещё не поздно захотеть всего этого.

— Мм, иногда я чувствую себя намного старше, — тихо признался Эймонд. — И иногда то, чего я хочу… неосуществимо.

— Возможно ли, что вы саботируете себя, потому что считаете, что не заслуживаете этого?

○ ○ ○

— Я не могу больше, — пробормотал Люк, уткнувшись лицом в свои конспекты. На подбородке у него появилась щетина, которую он не брил несколько дней, и он зачесал волосы назад, что придавало ему слегка безумный вид.

— Ненавижу уник, — Люк поднял на него карие глаза, почти умоляющие. — Kepa, ты уже делал это раньше, напиши за меня мои бумажки.

— Нет, — резко ответил Эймонд, глядя сверху вниз на двадцатилетнего парня, упёршего руку в бедро. Он был не в лучшем настроении. Идиоты на работе повредили артефакт при доставке, хотя он прямо предупредил их об осторожности. Затем женщина, с которой он встречался последние несколько недель, решила, что из их отношений ничего не выйдет, о чём она сказала ему во время обеденного перерыва.

А потом был Люк. Это был период сессий в университете. Он плохо спал, жаловался, ёрзал, и всё это время говорил Эймонду, что тот слишком громко себя вёл, пока он был в доме Эймонда. Он выпил почти весь кофе к тому же. Это была не та сторона Люцериса, которая ему нравилась. Сейчас, в свои двадцать лет, он вёл себя большим подростком, чем в восемнадцать.

— Разве ты не должен учиться в университете? — фыркнул Эймонд, протягивая руку, чтобы закрыть учебник Люка. — Что вообще думают твои соседи о том, что ты приходишь сюда почти ежедневно?

— Они думают, что я лгу им, что ты мой дядя и что мы спим вместе. Что ты за это мне платишь, — сказал Люк так же сварливо. Эймонд не знал, то ли Люку просто не нравилось, когда кто-то сомневался, говорит ли он правду или нет, или они оба просто действовали друг другу на нервы.

— Тогда они сильно переоценивают, сколько денег я зарабатываю, работая в музее, — Эймонд столкнул ноги Люка с кофейного столика, на который он любил класть драконьи яйца. — Опусти.

— Эй, — Люк сверкнул глазами. — Я грел пальцы ног, они замёрзли.

— Тогда обувайся, — прошипел Эймонд, указывая на дверь, — иди на остановку и возвращайся домой.

Люк закатил глаза от комментария, что, возможно, было на грани милого, когда ему было десять, и слегка бесило в двадцать. Он скучал по тому, что Люк временами его боялся.

— Как ты собираешься учить детей, когда сам ведёшь себя как ребёнок?

По правде говоря, до сих пор у них не было никаких ссор. Мелкие разногласия, но Люк редко бросал вызов Эймонду, а Эймонд… Что ж, ему было трудно сказать «нет». Но они оба были напряжены и устали. Рано или поздно это должно было случиться, учитывая, сколько времени они проводили вместе. Больше времени, чем они проводили со своими настоящими семьями, в значительном количестве. Эймонд не видел своего отца месяцами, но Люк навещал его почти ежедневно.

— Почему ты сегодня такой раздражённый? Я даже ничего не сделал, — Люк встал, но не сделал попытки уйти. Он не доставал по росту Эймонда, но он определённо подрос с их первой встречи.

— Мне нужно личное пространство, Стронг! — рявкнул Эймонд, прежде чем осознал, какой резонанс возымеют его слова. — У меня не может быть никакой проклятой жизни, когда мой племянник изо дня в день находится в моём доме. Я не могу встречаться, я не могу потрахаться, я не могу ни минуты побыть наедине без твоего вмешательства!

Лицо Люка сразу вытянулось, как будто его ударили физически. Он снова выглядел на восемнадцать и был напуган. Эймонд ожидал продолжения ссоры, часть его даже надеялась на такой исход. Но не это. Он сразу же вспомнил об этом, он не хотел, чтобы Люк боялся его.

— О, — прошептал Люк напряжённым голосом. Его голос звучал сломленно. Его плечи опустились, он выглядел намного меньше, чем несколько мгновений назад. Эймонд не хотел видеть его таким.

Эймонд видел, как он улыбался ему с дивана.

Видел, как он вручал ему старинные археологические книги на именины, говоря, что они сразу напомнили о нём.

Видел, как он кружит детей в библиотеке, смеясь.

Видел, как он мирно спит на его диване, и ему не снятся кошмары.

Видел, как он плакал в машине, оплакивая их семью.

Видел его стоящим над собственными костями.

— Я… пойду тогда, — тихо сказал Люк, уставившись в пол. Он поднялся, чтобы надеть туфли, вытаскивая заколки из волос. На нём была огромная тёмно-красная толстовка с капюшоном, которая развевалась у него за спиной, как плащ.

— …Прости, Эймонд. Я не хотел… Мне жаль, — он открыл входную дверь. На улице лил дождь, и завывал ветер.

Он мог видеть последний взгляд, который Люцерис послал ему через плечо в Штормовом Пределе.

— Нет, — Эймонд захлопнул дверь перед ним, он сказал это, не подумав. — Не уходи. Я… я не это имел в виду. Не в этом смысле.

Люк ничего не сказал, выглядя противоречивым. Он не хотел уходить, но его глаза выглядели такими потерянными.

— Это был… трудный день для меня, — Эймонд говорил медленно, потому что он никогда не любил говорить о своих личных проблемах с Люком. Ни со своим отцом, ни с кем-либо из своих партнёров. Он не хотел чувствовать себя так, он был лучше этого, он прошёл через это. — Я не сержусь на тебя, совсем нет. Прости, что накинулся на тебя, Люк. Но… я думаю, нам нужно установить некоторые границы.

— Границы? — спросил Люк через мгновение, прислонившись спиной к входной двери и всё ещё находясь так близко к Эймонду. От него даже пахло мылом Эймонда, ни малейшего намёка на то, где он на самом деле жил, на его коже или волосах.

— Не приходить без предупреждения, — сказал ему Эймонд, но он видел, что Люк собирается понять его неправильно. — Большую часть времени всё в порядке. Мне нравится, что ты здесь. Но, возможно, я захочу, чтобы рядом был кто-то, кто не мой племянник. Иногда мне, возможно, просто нужно побыть наедине с самим собой. Ты можешь уйти от меня, ты можешь уйти от своих соседей по комнате, но я не могу.

Плечи Люка слегка опустились, но он кивнул головой.

— Я не ненавижу тебя, Люцерис, — тихо произнёс Эймонд. Боги, как же он его не ненавидел. — Я не сержусь на тебя. Я был расстроен другим, и мне жаль.

Не уходи.

— Я знаю… — сказал Люк едва слышно. — Я тоже сожалею, я не хотел слишком сильно надоедать. Я думаю, это было несправедливо по отношению к тебе. Я… я знаю, тебе двадцать восемь — ты должен жить своей жизнью… Я просто…

— Ты — часть моей жизни, — искренне сказал Эймонд, положив руку ему на плечо. Он редко прикасался к Люку и с трудом подавлял желание сильнее сжать свою ладонь. — Не вини себя за то, что я не нашёл времени сказать тебе, что мне нужно бывать одному, прежде чем огрызаться на тебя. Сядись обратно, не выходи в… — шторм снова — …дождь, он слишком сильный.

Люк просто кивнул, медленно стянул ботинки и неловко вернулся на диван. Он выглядел так же, как в восемнадцать, в его старой квартире. Он не знал, что у них с Эймондом.

Эймонд с минуту наблюдал за ним.

— Меня сегодня бросили.

Люк вскинул голову, выглядя оскорблённым.

— Что? Почему?! Ты красивый, у тебя уже есть хороший дом, ты гений…

— По-видимому, слишком скучный, — сказал Эймонд, обрывая его. Он наблюдал, пока на лице Люка не появилась улыбка. Вскоре Люк уже смеялся.

— Последнее, как тебя можно описать, это скучный, дядя, — заявил Люк, от грусти не осталось и следа. — Эймонд Риверс —— возрожденный принц Таргариен — опытный фехтовальщик, претендующий на дракона Висении ещё до того, как стал взрослым мужчиной! Скучный? Зачем тебе вообще встречаться с кем-то, кто так считает, дядя?

Эймонд улыбнулся, когда тон Люцериса вернулся к прежней, более знакомой интонации.

— Эймонд Риверс — археолог, который проводит свои дни среди камней и костей.

— Мне нравится слушать, как ты рассказываешь о своих камнях и костях, — абсолютно серьёзно сказал Люк. Его лицо слегка покраснело.

Эймонд верил ему, Люцериса всегда было так легко читать.

— Не многие люди чувствуют то же самое.

— Они дураки.

Эймонд не особенно хорошо помнил сира Харвина Стронга, они редко общались, но Люк явно был сыном Рейниры. В нём горел огонь Таргариенов.

— Мм, — промурлыкал Эймонд с лёгкой улыбкой, ожидая, когда утихнет буря.

○ ○ ○

— Вы сказали, что пытались установить границы со своим племянником, когда были здесь в прошлый раз. И как у вас это получилось? — спросила Мейстерка, распрямляя и перекрещивая ноги.

— Сначала всё было хорошо, — Эймонд сложил руки на коленях. — Но мне было… трудно двигаться вперёд.

Она напевала, постукивая ручкой по блокноту.

— Вы часто используете эту фразу. Двигаться вперёд — что это значит для вас и почему это так важно?

— Я не знаю, — ответил Эймонд. Но он знал.

○ ○ ○

На его столе лежал свёрток, завёрнутый в прозрачную плёнку. Одна из других археологов, Мина Маркол, посмотрела на него с некоторым сочувствием. У него скрутило живот.

— Я говорила им, что это плохая идея, но они настаивали. Для гала-концерта, — Мина стояла в полуметре позади него, скрестив руки на груди. Он ей никогда особо не нравился, но все знали, что Эймонд Риверс не ходит на такого рода мероприятия.

— У меня уже есть свои планы, — сказал ей Эймонд, но его глаза не отрывались от повязки в прозрачной плёнке.

— Новый директор сказал, что посещение обязательно, — Мина немного нахмурилась, её худое лицо скривилось. — Это будет оплачиваемое время, но мы не имеем права голоса. Он думает, что ты привлечёшь много пожертвований. Все хотят, чтобы их развлекал принц Таргариен.

○ ○ ○

— Что это? — Люк остановился, как только вошёл. Вчера он получил разрешение, но Люк всё ещё не любил стучать. — Почему ты сказал, что я, возможно, не захочу приходить сегодня? Я думал, мы собирались приготовить ужин и посмотреть фильмы плохого периода?

— Парик, — бесстрастно ответил Эймонд. — Они устраивают ещё одно торжественное мероприятие в музее, чтобы собрать деньги. Моё присутствие было оговорено… и в этом году оно не подлежит обсуждению. Все наряжаются в… исторические костюмы, в самом широком смысле этого слова.

Казалось, до Люка дошло, на что он намекал. Он плюхнулся на диван.

— Ты… собираешься выступить в роли… Таргариена? — удивился Люк, но вскоре его взгляд упал на повязку на глаз рядом с париком. Вместо того, чтобы расстроиться, как подозревал Эймонд, он казался скорее заинтригованным. — Ты пойдешь как… ты?

— Мм, — Эймонд кивнул в сторону своей комнаты наверху. — Они собрали для меня костюм по кусочкам без моего согласия. Они подумали, что это умно — одеть Эймонда как Эймонда. Мне скоро нужно одеваться.

— Хорошо… — медленно произнёс Люк, пристально глядя на него со своего места. — Тогда иди, надень его.

— Ты можешь уйти, если тебе неудобно меня видеть, — сказал ему Эймонд, но Люк только покачал головой. Его волосы были подстрижены намного короче, что Эймонду не очень нравилось, потому что мальчишка потерял свои кудри. По крайней мере, он оставался гладко выбритым.

Эймонд не хотел надевать костюм. Он пытался мысленно разорвать его на части, пока надевал. Парик не был идеальным, был слишком белым, но близок к настоящему цвету, чуть длиннее, чем были его волосы тогда. Повязка на глазу была такой же раздражающей, какой он её помнил, всегда требовалось больше времени, чем можно было подумать, чтобы правильно закрепить её на лице, и чтобы она не сползала. Но было ощущение, что он облачился в неё только вчера, а не более тысячи лет назад. Он натянул брюки, тунику и верхнюю одежду, прежде чем зашнуровать ботинки. Это был знакомый процесс. Ему не понравилась такая привычность.

Эймонд взглянул в зеркало в своей спальне и снова увидел себя. Его пальцы сжались в кулак, но он заставил себя успокоиться.

Пока он спускался по лестнице, Люк был совершенно безмолвен, снова держа на коленях одно из драконьих яиц. Он говорил, что это его успокаивает. Люк едва успел моргнуть, когда Эймонд встал перед ним, его лицо почти ничего не выражало.

— Племянник, — позвал Эймонд, пытаясь оценить его настроение. Он не хотел ничего вызывать в Люке, но, похоже, тот стал намного лучше справляться с воспоминаниями. Люк несколько раз приходил в музей, чтобы увидеть Эймонда, хотя он по-прежнему предпринимал заметные попытки держаться подальше от Вхагар или костей Эймонда. Его собственные, казалось, беспокоили его гораздо меньше.

— Я так и знал, — сказал Люк после долгой паузы. — С длинными волосами ты выглядишь лучше.

Губы Эймонда скривились, несмотря на его беспокойство.

— Вот как?

— Да, ты выглядишь… Я имею в виду, ты выглядишь... Да, — Люк повторился, выглядя немного взволнованным, когда Эймонд уставился на него. — Хорошо. Очень… Подожди…

Люк вскочил и подошёл к нему, подняв руку к его макушке.

— Я выше, чем был.

— Обычно так и работает взросление, племянник, — сказал Эймонд, разглядывая его.

Люк не сильно вырос с тех пор, как они встретились в его восемнадцатилетие, он никогда не достигнет роста Эймонда, но он определённо был выше, чем был Джекейрис. Все дети Стронга унаследовали рост Рейниры, кажется, её гены были сильнее, чем некоторые могли подумать.

— Все будут спотыкаться при виде тебя, Эймонд, ты выглядишь… как принц, — не похоже было, что Люк поддразнивал, выражение его лица было слишком мягким для этого. — Возможно, ты разозлишься на меня за эти слова, но повязка на глазу придаёт тебе очень… утонченный вид. Очень красивый. Я рад, что смог увидеть тебя таким, каким вижу сейчас.

Люк начал протягивать руку, чтобы коснуться его щеки, но заколебался. Эймонду захотелось схватить его за руку, прижать к себе.

— Думаю, тебе пора идти на торжественный приём, — улыбка Люка выглядела натянутой, когда он сунул руки обратно в карманы.

— Полагаю, что да.

○ ○ ○

Музей был полон мужчин и женщин в красивых костюмах и платьях, большинство из которых были в расцветках смутно знакомых цветов и символов. На многих были парики Таргариенов, украшения в стиле драконов — как бы они ни насмехались над теми, у кого сейчас черты Таргариенов, им нравилось притворяться правителями, когда им это было удобно. Эймонд ненавидел их, всегда ненавидел, вот почему он никогда не приходил на эти мероприятия. Это заставляло его кровь кипеть, это было насмешкой над его жизнью и тогда, и сейчас.

— Привет, кто ты такой? — спросила женщина в бледно-фиолетовом платье из прозрачных слоёв, схватив Эймонда за руку. Тот, кто выглядел как её парень или муж, маячащий позади неё, был гораздо больше во вкусе Эймонда, был моложе, с тёмными волосами и глазами. Он был одет как Старк, подумал Эймонд.

— Я — принц Эймонд Таргариен, — ответил Эймонд ледяным тоном, вырывая своë запястье из её руки. Она, казалось, не возражала, думая, что это часть шоу. — Я — второй законнорождённый сын Короля Визериса Таргариена и законный хозяин Вхагар.

В его голосе скользило горькое веселье, кислинка осела на языке — это был единственный раз, когда он мог вести себя таким открытым, когда он мог позволить себе чувствовать себя таким образом.

— И дом Старков… — Эймонд замолчал, глядя на спутника женщины. Возможно, если ему повезёт, он сможет зацепить этого мужчину. Он не думал, что потребуется много времени, чтобы поставить его на колени. — Криган Старк и его сторонники были предателями короны, моего брата Короля Эйгона. Если бы я мог… я бы вырвал тебе язык за это преступление.

Женщина выглядела очень заинтересованной небольшим уроком истории, пропустив мимо ушей двойной смысл и то, как её собеседник громко сглотнул. По украшению на её шее Эймонд мог сказать, что она спонсирует мероприятие. Но Эймонду было наплевать на спонсоров, он просто хотел, чтобы эти люди убрались из его музея.

— Не мог бы ты показать нам экспонаты? Можешь ли ты сказать, что я должна быть Дейнерис Таргариен? — спросила она, снова пытаясь схватить его за руку, но прежде чем Эймонд успел отстраниться, их нашёл директор музея.

— Так приятно видеть тебя, Эймонд! — это был круглолицый мужчина с пышными усами, имевший лишь смутное представление об управлении музеем. Он был просто богатым человеком, настолько богатым, что знал, что простой народец не будет задавать ему вопросов. В этом отношении мало что изменилось даже после падения монархий. — Я уверен, ты бы с удовольствием показал мисс Ланкастер окрестности, не так ли? Эймонд знает об этом месте больше, чем кто-либо другой. Его волосы и глаза на самом деле тоже такого цвета. Наш собственный Таргариен.

Губы Эймонда скривились в едва скрываемом гневе, но он всё равно кивнул. Никогда раньше директор так не восхищался его внешностью, неоднократно называя его Таргом.

— Конечно, мистер Вулнер.

Его раздражало, когда он не мог сказать «нет».

В течение следующего часа он водил поддельных Дейнерис и Джона Сноу по помещениям вместе с группой других, которые начали присоединяться к ним. По крайней мере, это Эймонд мог сделать легко. Читать лекции об исторических находках, открытиях, раскопках — это было то, что он умел лучше всего. Это вернуло его в настоящее. В конце концов, все начали расходиться, немногих интересовал музейный аспект.

— Эй, принц Эймонд… — Дейенерис мило улыбнулась, всё ещё держа его под руку. — Не хочешь ли ты зайти к нам попозже вечером? Мой парень… гибкий.

Эймонд поразмыслил, она внезапно оказалась гораздо интереснее, чем ему казалось поначалу. Давненько он не попадал в подобную ситуацию. По общему признанию, она не была непривлекательной, а её парень определенно выглядел как Стр– Старк. Тем не менее, он чувствовал себя опустошённым, глядя на них.

— Эймонд?

Эймонд обернулся. Он узнал голос, но не ожидал его услышать. Все мысли в голове исчезли, и вовремя. Люцерис стоял в музее, одетый в себя.

Люцерис Веларион.

Нет, поправил себя Эймонд, его одежда не была одеждой оруженосца или простого мальчишки. Он больше не видел своего племянника в Штормовом Пределе. Он не видел его костей, сломанных внутри витрины.

Он видел наследника Дрифтмарка, Повелителя Приливов.

Это был Люцерис, который выжил, который дорос до своего положения. Эймонд должен был признать, что в королевстве мало кто мог сравниться с ним. По крайней мере, не в его глазах. К сожалению, такая судьба была невозможна.

Он наблюдал, как Люцерис вышел вперёд в тёмно-бирюзовой тунике и серебряных украшениях. Люцерис улыбался, хотя Эймонд по-прежнему видел Люка в его глазах.

— Извините, миледи. Прошу прощения, но могу я на минутку одолжить своего дядю? — Люцерис повернулся к фальшивым Дейнерис и Джону Сноу, которые выглядели немного раздражёнными, но отступили.

— Подумай над этим, — бросила Дейнерис Эймонду, прежде чем отойти, чтобы смешаться с остальными гостями.

Теперь остались только они вдвоём. Зал был полон людей, переходящих от стола к столу, в воздухе витал сладкий запах напитков, но всё равно были только они. Свет был приглушённым и тёплым, этого было почти достаточно, чтобы притвориться, что всё это по-настоящему.

— Что скажешь? — Люцерис подошёл ближе к Эймонду. — После твоего ухода мне пришлось обзвонить несколько магазинов, чтобы найти что-нибудь подходящее нашему периоду. Это стоило почти столько же, сколько мои учебники. Но я захотел сделать это после того, как увидел тебя.

Эймонд понял, что он ещё не закончил.

— Я подумал… что, возможно, это наш единственный шанс снова увидеть друг друга вот так, — тихо сказал Люцерис с печальными глазами. — Немного больно, не так ли?

— Да, — ответил Эймонд, обретя дар речи. — Но это самая сладкая боль.

Люцерис улыбнулся ему, прежде чем бросить взгляд на зияющую пасть Вхагар, на её череп под красным прожектором для торжественного мероприятия.

— На этот раз ты меня не достанешь, да? — задумчиво прошептал Люцерис, глядя на кости с некоторой ностальгией, но страх, казалось, наконец-то покинул его. Эймонд наблюдал, как Люцерис отошёл от него к ней. Он наблюдал, как Люцерис протянул руку и осторожно положил её ей на морду. — Я тебя не виню, — Люцерис сказал это достаточно тихо, чтобы никто, кроме мёртвых, не услышал.

Ох, понял Эймонд с некоторым раздражением на самого себя. Он должен был знать раньше, а может, и так уже знал.

— Kepa, — Люцерис повернулся с такой улыбкой на лице, которая бывает только после заключения мира. — Ты покажешь мне окрестности?

— Конечно, мой лорд, — ответил Эймонд, протягивая Люцерису руку. Он пожалел, что не пригласил его на танец вместо этого.

— Я неплохо выгляжу, правда? — спросил Люк, немного нервничая, когда поднял глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я знаю, что костюм…

— Ты выглядишь идеально.

○ ○ ○

— Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что ваше сосредоточение на движении вперёд — преодолении своего горя, своей травмы, любых других сложных эмоций — это прямо противоположная сторона жизни? — спросила его мейстерка, челюсти Эймонда сжались. — Для меня, Эймонд, это звучит так, будто вы на самом деле не принимаете эти чувства, вы просто пытаетесь оставить их позади.

Эймонд встретился с ней взглядом, глядя прямо в глаза. Она не дрогнула. У неё были карие глаза.

— Я скорбел, — просто сказал Эймонд. — Я испытал свои чувства.

— Исцеление — это не то, что ты делаешь один раз и двигаешься дальше, это непрерывный процесс, Эймонд, — сказала она, откладывая блокнот. Ему не понравилось, что она выглядела обеспокоенной. — Почему вы не хотите позволить себе почувствовать то, что чувствуете в данный момент? Вы открыто говорили о депрессии, о горе, которое вы испытывали, так чего же ещё вы боитесь? Боитесь вернуться к любой из этих эмоций?

— Себя, — ответил Эймонд, отводя взгляд. Он мог видеть своё отражение в стекле окна её кабинета. Его глаз в нём казался голубым. — Любви.

○ ○ ○

— Ты… что? — спросил Люк, лицо его отображало замешательство и боль. Они сблизились после гала-концерта, слишком сблизились, по мнению Эймонда. Он знал, к чему это приведёт, возможно, знал уже давно.

— Завтра я уезжаю на лето. В Валирии проходят раскопки, в которых меня попросили принять участие, — Эймонд ответил так, как будто это не было проблемой. — Ты можешь присмотреть за домом, пока меня не будет?

Люк выглядел почти убитым горем, но всё равно удручëнно согласился.

Эймонд не мог смотреть на него.

Потому что, если бы Люк попросил его о чём угодно, он бы не смог сказать «нет».

Если бы он захотел снова погрузить мир в огонь и кровь, Эймонд с радостью сделал это, пока от него не остались бы только камни и кости.