Губы скользили по нежной коже скул, очерчивая подбородок. Язык дразняще вёл по уголку чужих пухлых губ, приоткрытых в тихом стоне. Непреодолимое желание давало о себе знать, но молодой светловолосый альфа, что сейчас прижимал к стене смуглокожего омегу, не торопился, с восхищением глядя на расслабленное лицо напротив.

      Они слишком контрастно смотрелись в пустом тёмном коридоре одного из элитных клубов города. Таких заведений по всей стране было около сотни, но сегодня эти двое встретились именно здесь. Один из них считал это проклятием, а второй млел под тяжёлым взглядом, что сейчас выражал похоть, страсть и ненависть. Чувства настолько перемешались, что нельзя было определить, чего ждать в итоге: поцелуй, сносящий крышу или пощёчину, от которой явно останется след.

      Когда-то уличный танцор — Ли Минхён и сыночек министра, золотой ребенок — Ли Донхёк не могли и подумать о том, что однажды у них будет что-то общее. Но у судьбы на них были свои планы.

      Сейчас рослый Минхён плотно прижимал к стене слегка подвыпившего омегу, что нервно сглатывал, цепляясь за черное худи танцора. Его глаза были закрыты, а веки подрагивали от волнения. Минхён не мог оторвать взгляда от парня, что сейчас открыто предлагал ему себя, что нуждался в нём. Донхек готов был подчиняться.

      Альфа слишком выделялся на фоне этого дорогого заведения, в то время как Донхёк был одет очень подходяще: дорогие часы на запястье, джинсы из последней коллекции, удачно подчёркивающие красоту и стройность ног, а чёрная рубашка, когда-то заправленная за пояс штанов, выбилась и была уже на половину расстёгнута, открывая вид на смуглую, немного подкаченную грудь.

      Минхён скользил глазами по телу, что сейчас было полностью в его власти. Дыхание давно сбилось, а руки дрожали, скользя по пояснице младшего, чтобы притянуть Хёка ещё ближе, чтобы не осталось и миллиметра между ними, так, чтобы уткнуться в изгиб шеи и, как сумасшедший, вдыхать терпкий аромат муската, что так отчаянно пробивается через букет разнообразных запахов дорогого заведения.

      — Я же говорил тебе не подходить ко мне больше, — едва слышно, пока губы исследовали шею, выводя узоры, засасывая, разукрашивая кожу в яркие цвета. Зубы царапали кадык, что сейчас нервно дергался от сбившегося дыхания и волнения младшего.

      Минхёну хотелось сильнее сжать челюсти и перекрыть доступ кислорода, а то и вовсе разорвать шею младшего в клочья, за то, что этот мальчишка появился на его пути, превратил его когда-то спокойную жизнь в ад, но в то же время наполнил её яркими красками, событиями, что сменяли одно другое, а ещё новыми синяками и ранами, что Минхён получал от дружков этого несносного ребёнка. Этим тупым обезьянам было нереально объяснить, что Донхёк пришёл сам. Но вот только сказав, что он этого совсем не ждал, танцор превратился бы в самого гнусного лгуна на свете.

      Он хотел избавиться от этого наваждения, но понимал, что не может, что этим сделает больно не только младшему, но и себе, ведь его сердце уже до конца было преданно этому зазнавшемуся проходимцу. Минхёну хотелось плеваться от своей же беспомощности, но руки Донхёка скользили по спине. Мальчишка открыл глаза, а в них Минхён видел вечность. Они были словно космос. Это какой-то дурман, и Минхён знает это. От осознания снова становится противно от самого себя и всего происходящего вокруг.

      Альфа нервно поймал ладони младшего и заломил его руки, торопливо закатывая рукава. Донхёк засмеялся, но в его глазах застыла непередаваемая горечь. А Минхён выдохнул, когда не обнаружил следов от уколов.

      — Я же обещал, хён, — продолжая смеяться, сказал омега, а потом ловко выпутался из захвата и схватил старшего за воротник. — Но понимаешь же, что так просто завязать не получится. Только ради тебя… Если ты только попросишь…

      Донхёк сунул руку в карман, вытряхивая оттуда пару пакетиков с белым порошком. Танцор знал что это. Минхён ещё помнил, как едва успел в прошлый раз. Донхёк ломал его.

      Младший ногтями разорвал целлофан, рассыпая содержимое по полу. Белые пальцы заскользили по губам, язык скользнул следом, собирая остатки порошка, а потом шатен резко подался вперед, накрывая губы танцора своими.

      Минхён чувствовал, что земля уходила из-под ног, потому что этот чертёнок целовался словно Бог. Хотя, если бы Минхёну было с чем сравнивать. С отношениями ему не везло. Было пару омег в школе, но ни одна Донхёку и в подметки не годилась. Танцор ругал себя. Иногда ему казалось, что он продался звону монет, но в такие моменты сердце давало ему звонкую оплеуху, ведь младший никогда не предлагал ему денег. Он брал натурой, а эта натура нравилась Минхёну так, что приходилось носить широкие штаны, чтобы при очередной встрече с Ли Донхёком не выдать себя с потрохами.

      Руки уже во всю блуждали под одеждой, и хотелось взять младшего прямо здесь, но топот ног, словно сигнал бедствия, ворвался в сознание.

      — Вот они! — послышался знакомый и такой противный голос одного из дружков Донхёка, того, кого альфа на дух не переносил.

      Младший отстранился, бросив взгляд на приближающуюся парочку качков, а потом крепче сжал руку старшего.

      — На счет "три", — шепнул он, растянув губы в кошачьей ухмылке. Эта улыбка никогда не нравилась Минхёну. — Раз, два, три…

      Они резко рванули в противоположную от охранников сторону.

      Комнаты, служебные помещения, кричащие в след рабочие и звонкий смех Ли Донхёка. Минхён не думал, что когда-нибудь согласится на это снова, но с этим парнем всё неправильно, с этим парнем всё по-другому. Они выбежали на улицу и спрятались за мусорными баками.

      — Не дайте им уйти! Босс дал четкие инструкции! — прорычал высокий брюнет, давая указания дружкам. — Мальчишку нужно вернуть живым!

      Младший тихо хихикал, когда преследователи скрылись в соседнем дворе, а Минхёну было совсем несмешно.

      — Пойдем к тебе, — сказал младший, прижимаясь. Улыбка медленно сходила с его лица, а в глазах собирались слёзы. — Не отдавай меня им, хён. Я же люблю тебя!

      И Минхён снова сдался, потому что знал, что Донхёку нельзя туда, там его однажды сломают. А Ли ох как не хочется, чтобы свет в этих безумных глазах мерк.

      Альфа видел, как постепенно бледнело лицо младшего, а тело в его руках начало заметно потряхивать. Донхёк сжимал кулаки и тяжело дышал. За всё время, что они были знакомы, Минхён ещё ни разу не видел омегу в таком состоянии. Ли всегда старался быть наглым, любил соблазнять танцора откровенными выходками, но чтобы вот так…

      — Идем, — попытался поднять омегу старший. — Нам нужно убираться отсюда, если ты не хочешь, чтобы твои спутники вернулись и обнаружили нас здесь.

      — Нет! — вцепился в старшего Донхёк. — Я не хочу обратно! Не хочу к нему!

      Минхён потянул трясущегося младшего по узким тёмным улицам. Народу было не так много, лишь кое-где им на встречу попадались запоздалые пешеходы, завидев которых Донхёк сильнее прижимался к старшему, заставляя альфу задерживать дыхание, потому что близость омеги всё ещё сводила с ума, напоминая о том, чем они были заняты ещё каких-то полчаса назад.

      Рубашка омеги всё ещё была наполовину расстегнута, но, казалось, Донхёку было всё равно, пока альфа крепко сжимал его руку. Переплетенные пальцы смотрелись очень органично, словно смешавшийся чёрный и белый шоколад, словно инь и янь. И Донхёку очень нравилось это сочетание. Сейчас он как никогда чувствовал себя защищённым.

      Между тем альфа затянул младшего в слегка покосившийся подъезд обшарпанного дома. В нос ударило множество неприятных запахов, и Донхёк едва смог сдержать рвотные позывы. Минхён, казалось, не обратил на это никакого внимания, волоча младшего, что едва переставлял ноги. Когда Донхёк споткнулся обо что-то и чуть не встретился носом с полом, сильные руки прижали его к себе. Уткнуться в грудь старшего и дышать им оказалось лучшим выходом. Минхён пах лесом, пах жизнью и зелёной травой, и от этого на душе становилась легче.

      — Ещё немного, — шепнул в самую макушку омеги старший, когда они оказались на крыше здания.

      — Куда мы идём? — поднял на альфу глаза Донхёк. Он не ожидал, что его лицо окажется так близко к старшему, что их дыхание сольётся в одно.

      — Ко мне, — ответил Минхен. — Ты же сам сказал…

      Омега потянулся к альфе, касаясь его губ своими. Минхён прижал его к себе, отвечая. И Донхёк почему-то был уверен, что скоро в его жизни всё наладится.

      — Сегодня переночуешь со мной, а завтра…

      — Я не хочу домой!

      — Хёк, но я… Я не имею права удерживать тебя. Твои родители непременно забьют тревогу. Ты ещё несовершеннолетний. Хочешь ты или нет, но они заберут тебя домой, а меня упрячут за решётку. Прости, но как бы дорог ты мне не был, я не хотел бы провести остаток жизни в тюрьме за похищение или чего похуже, — ответил Минхён.

      — Ты меня не похищал! Я сам…

      — Хёк, твой отец министр внутренних дел. Всё полицейское управление в его власти, а я всего лишь уличный танцор, которому повезло впечатлить директора элитного клуба. Я…

      — А, значит, испугался, да? — оттолкнул старшего омега. — Трясёшься весь? Только вот как ты отнесешься к тому, что он сам привёл меня в клуб, где я впервые попробовал тот порошок. Он поощрял все мои выходки. Он не боится скандалов, потому что никто не смеет пикнуть в его присутствии. У него есть всё. И знаешь, думаю, что никто ему не нужен! Он даже переживать не будет, если меня утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.

      Минхён смотрел на младшего. Донхёк выглядел немного безумным. Всё, что он говорил сейчас не могло до конца уложиться в сознании. То ли это очередная попытка заставить обратить на себя внимание, то ли все было, действительно, настолько плохо, что даже удивительно, как этот мальчишка ещё не пустил всё на самотек.

      — Я для него лишь красивая игрушка. И если она сломается, он выкинет её и приведёт в дом новую, а папа… Он слеп. Ему всё равно… Он думает только о себе. Думает, скинул головную боль на постороннего, и теперь может жить припеваючи.

      Донхёк кричал, а по щекам текли слёзы. Он сжимал челюсти и кусал губы, то словно зверея, то будто напуганный, озираясь по сторонам. Минхён сейчас был даже рад, что повёл младшего через заброшенное здание, где он мог кричать вдоволь, никому не мешая. Попытка поймать Донхёка и прижать к себе провалилась. Омега брыкался, рычал, кусался. Минхён изо всех сил пытался держать, зная, что как бы он не сопротивлялся, младшему сейчас это было очень нужно.

      Альфа не представлял, сколько тараканов было в голове младшего, но он дал себе слово, что разберётся с ними. А сейчас нужно всё-таки довести младшего до кровати и как-то связаться с его родными, или хотя бы с теми баранами, что именовали себя его друзьями.

      Омега постепенно успокаивался или просто силы покидали его, и он больше не мог сопротивляться хватке альфы.

— Пусти, — всхлипнул младший.

Минхён покачал головой.

— Пусти, я не буду больше кричать.

      Голос младшего был настолько слабым, что сердце альфы сжалось, и он ослабил хватку. Но только для того, чтобы развернуть омегу к себе и коснуться губами лба.

      — Сейчас мы пойдем домой, — сказал Минхён, вытирая мокрые щёки младшего. — А завтра ты скажешь мне о том, как связаться с твоими родителями.

      Омега покачал головой. Минхён выдохнул и хотел было сказать о том, что это неправильно, но аккуратный пальчик лёг на губы, а Донхёк поднял на него взгляд полный боли.

      — Я сам уйду, хён, — шепнул он. — Но только завтра, а сегодня позволь мне немного побыть с тобой. Я ведь даже не знаю, сможем ли мы встретиться вновь.

      Эти слова были сказаны таким спокойным тоном, но почему-то внутри у альфы всё сжалось. Он протянул руку, коснувшись щеки младшего. Донхёк прикрыл глаза, а потом положил свою ладонь на руку старшего, сжимая. Минхён чувствовал дрожь омеги, но не мог понять почему сейчас, в его присутствии, всё вокруг кажется таким блеклым и неважным, и лишь человек, стоящий напротив, заменил ему всю вселенную. Поддавшись порыву, альфа притянул младшего к себе, крепко обнимая.

      — Я что-нибудь придумаю, малыш, веришь? — шепнул Минхён, а потом услышал тихий всхлип.

      Всё происходящее никак не хотело укладываться в голове альфы. Ведь с того самого дня, как он увидел Донхёка, его жизнь покатилась кувырком. Минхён ещё помнил жадный взгляд омеги, что скользил по его телу, пока сам он на сцене отрабатывал привычную программу. Танцы были для него всем, но с появлением этого странного омеги пришлось учиться ещё очень многому. Например, отбиваться от нападок тупоголовых друзей младшего. Тогда казалось, что Ли Донхёк не боится ничего, вот только не понятно было почему же сейчас этот когда-то дерзкий омега жмётся к нему так доверчиво.

      — Порошок, — словно прочитав мысли альфы, ответил Донхёк. — Этот порошок зовут «Лекарством против страха». Он практически полностью заглушает любые инстинкты, будь то страх, отчаяние, боль. Он даёт тебе право жить одним мгновением, не оглядываясь на правила и устои. Он лишает связи с миром. Он… Ему дана возможность разорвать узы даже истинных пар. Он, действительно, лекарство, что помогает забыть и почувствовать себя властелином мира. Попробовав раз, невозможно остановиться. Я плохо помню свой первый раз. Отец познакомил меня с сыном своего друга и отправил нас развлекаться. Я, чувствуя свободу, решил ни в чём себе не отказывать. Шихёк взял меня на слабо, сказал, что я должен научиться быть сильным, и мир должен валяться у моих ног. Я помню, как он протянул маленький пакетик, что обещал мне новый мир. Обещал подарить новые ощущения. Он должен был помочь мне забыть о том, что папа сплавил меня на воспитание неуравновешенному психу, а отец… Казалось, отец вообще смотрел на меня, как на предмет мебели. До некоторых пор он не удостаивал меня даже взглядом.

      Я хотел обратить на себя внимание, беря пример с тех, с кем знакомил меня Шихёк, и видел, как моё новое поведение меняло отношение отца. Он стал приглашать меня к себе, спрашивал о том, как я себя чувствую, не докучает ли мне мой воспитатель? И я говорил. Говорил о том, что Лукас слишком много на себя берёт, говорил, что мне не нравится то, что он следует за мной повсюду, мешая жить. Отец кивал, усаживая меня на колени и нежно гладя по спине. Иногда его руки оглаживали мои щёки, а в его взгляде я видел теплоту, которой так не хватало. Мне казалось, что отец — самый лучший человек на свете, ведь он единственный слушал меня. Папа был всегда очень замкнут в себе. Иногда мне казалось, что моё присутствие причиняет ему боль, но я так и не смог понять, в чём провинился перед ним в тот момент, когда он спихнул меня на Лукаса. Он говорил, что так будет лучше для всех. Но я так не думал, и отец поддерживал меня, пообещав, что мы еще проучим этого зазнавшегося петуха. Я верил и старался соответствовать, влипая в неприятности, снова и снова заставляя своего наставника выть от бешенства. Папа просил взяться за ум. Отец смеялся, добывая мне пропуск в очередной ночной клуб, где я напивался до беспамятства и устраивал беспорядки.

      Лукас встречал меня утром у входа и смотрел слишком строго. Но знаешь, мне было совсем не стыдно, ведь я знал, что всего лишь одно моё слово, и этого надзирателя уберут от меня навсегда. Я знал, что этот человек никогда не пойдёт против отца, и смеялся над ним. Вот только тогда я совсем не понимал, что он будет единственным, кто окажется рядом, когда мне будет так плохо.

      Знаешь, когда я впервые увидел тебя, в моей голове словно что-то щёлкнуло. Ты танцевал на сцене, а ко мне постепенно начали возвращаться позабытые инстинкты. Я вдыхал твой запах, а тело ломало. Мне хотелось быть ближе, прикоснуться, забыть обо всем на свете, но поскольку я был не один, меня быстро отвлекли, а утром, проснувшись в одном из «номеров» клуба, я садился в машину под хмурым взглядом своего надзирателя, которому доступ в столь элитные заведения был закрыт.

      С тех самых пор я старался каждый день приходить, чтобы взглянуть на тебя. Однажды бармэн, заметив мой взгляд, хитро прищурившись, сказал:

      — Не твоего поля ягодка, малыш.

      Тогда это задело мою гордость, но сейчас я понимаю, что он был прав. Ты чистый, а я…

      Минхён попытался возразить, но палец омеги снова лёг на его губы. Донхёк горько улыбнулся, утягивая старшего на край крыши и опускаясь на холодную поверхность, свесив ноги вниз.

      — Сначала дослушай, а выводы будешь делать потом, — сказал младший, похлопав по месту рядом с собой. Минхён опустился следом, притягивая омегу в свои объятия. Донхёк прикрыл глаза, продолжая свой рассказ. — Ты же сам первое время был от меня не в восторге. Избалованный мальчишка, что прилип, как банный лист. Признайся, что не испытал ко мне ничего, кроме отвращения в нашу первую встречу. Хоть я и помню произошедшее с трудом, но твое негодование я тогда прочувствовал каждой клеточкой своего тела. В тот вечер я уже успел разделить дозу с одним из своих «друзей». Им, кстати, очень не понравилось то, что я клеился к какому-то постороннему мальчишке. И знаешь, впервые мне было стыдно, когда на следующий день, садясь в машину, я услышал голос своего надзирателя.

      — А парень-то в чём виноват?

      Сперва я не понял о чём он, но когда увидел, как, хромая, ты выходишь из клуба, а на скуле наливается синяк, я чуть не выпрыгнул из машины, но Лукас успел заблокировать двери.

      — Хочешь, чтобы стало ещё хуже? — прошипел старший. — Хочешь портить свою жизнь, пожалуйста, но в чужую не лезь! Он и так через многое прошел, только такой дряни как ты в его жизни не хватало.

      Это сказано было таким холодным голосом, что я поёжился. Весь оставшийся день я думал о словах своего надзирателя. Я не понимал, почему он задумался о тебе, когда моё будущее его, казалось, совсем не волновало. Вечером отец пригласил меня к себе, усадил на колени и, ласково улыбаясь, начал расспрашивать о том, как прошёл мой день.

      — А Лукас, он откуда? — сорвалось с моих губ. — Он давно знаком с папой? И почему именно его назначили моим наставником?

      — Лукас и твой папа были соседями когда-то. Подружились и помогали друг другу в трудные минуты, — ответил отец, а его руки скользнули по моим плечам, поглаживая бока и останавливаясь на животе. — Чего бы ты там себе не напридумывал, отвечу, что мистер Вон из очень уважаемой семьи. Он получил в своё время неплохое образование, и по сути, является лучшим специалистом в своей области. Помимо экономики, юриспруденции и бизнеса, твой наставник хорош в восточных единоборствах. Поэтому папа так стремился, чтобы именно этот человек взялся за твоё воспитание. Вот только если хочешь знать моё мнение, ты вполне взрослый, чтобы обходиться без нянек.

      Отец ещё что-то говорил. Его горячее дыхание скользило по коже шеи, вызывая толпу мурашек. Тело задрожало, и захотелось убежать, но сильные руки крепче сжались на моей талии.

      — Шшш… Малыш, куда ты спешишь? Ведь мы еще не договорили.

      — Я… — пропищал я. — Меня ждут друзья. Мы договорились встретиться в клубе.

      — Да, кстати, о клубе, — сказал отец, силой развернув меня к себе. — Что это за история с безродным танцором? Ты же понимаешь, что тебе по статусу не положено общаться со всяким сбродом? Мой сын достоин лучшего!

      Рука старшего замерла на моей щеке, а его палец очертил контур губ. В его глазах было столько жадного блеска, что я невольно вздрогнул, в то время как он засмеялся.

      — Иди, мой мальчик, развлекайся, — отпустил меня отец, шлепнув по попе. — Передавай привет Шихёку. Да, и скажи, что наш уговор остается в силе.

      — Какой уговор? — несмело спросил я.

      — Он поймет, — улыбнулся отец, но почему-то в тот момент его улыбка напомнила мне оскал.

      Я знал, что в руках моего отца было множество жизней. Один его взгляд мог либо уничтожить, либо вознести к небывалым высотам. И тогда, глядя на него, мне впервые стало по-настоящему страшно. Стоило бы ещё тогда задуматься о том, что что-то в жизни явно идет не так, но я был уже зависим, и стоило мне окунуться в атмосферу клуба, ноги сами вели меня в вип-зону, где меня уже ждал очередной пакетик наслаждения. И всё начиналось по кругу.

      Знаешь, тот момент, когда Шихёк велел привести тебя к нам для приватного танца, я видел, как в тумане, вот только твой запах не дал мне окончательно потеряться и сподобиться тем тварям, что окружали меня. Твой запах держал меня в реальности, и каждая насмешка над тобой, каждое унижение, было словно пощёчиной мне. Было стыдно, что ты видел меня таким, мне было больно, потому что я не мог этого прекратить. Прости, я…

      — Это был не ты, — попытался возразить Минхен, вспоминая ту злополучную ночь, свою ярость и чувство беспомощности. Ведь в тот момент, когда его ввели в комнату, он видел следы белого порошка на столешнице и расфокусированный взгляд омеги, что с первого взгляда вызывал какую-то щемящую тоску в груди.

      — Не нужно меня оправдывать, — покачал головой Донхёк, поднимая взгляд на чёрное небо, усыпанное яркими звездами. — Я был так слеп. Не знаю должен ли я тебя благодарить или проклинать, но именно из-за твоего присутствия в моей жизни, я понял, что так больше продолжаться не может. Сегодня я сбежал из дома не просто так.

      Когда я проснулся утром, в голове было пусто, а всё тело болело. Я лежал на широкой кровати в комнате отца. Во рту пересохло. Я попытался подняться, но поясницу прострелило, а все последние силы моментально испарились. В голову резко ударило то, что я был полностью обнажён, вдруг стало страшно. Я понял, что не помню абсолютно ничего из прошедшей ночи. Не помню, как оказался дома, и почему нахожусь в комнате отца.

      Тусклый свет попадал в помещение из раскрытого окна, а легкий ветер доносил до меня аромат ближайшего леса. Запах, что так напоминал о тебе.

      Бросив взгляд на часы на комоде. Я понял, что было раннее утро. Не в моей привычке просыпаться в такую рань. Обычно после веселой ночи в клубе я просыпался не раньше полудня. Мозг судорожно пытался ухватиться за происходящее, но голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Заметив на прикроватной тумбочке бутылку и два бокала, я потянулся к спасительной жидкости. Я пил прямо из горла. Не различая вкуса явно дорогого вина.

      — Проснулся? — услышал я голос отца и повернулся, застыв и едва не подавившись. Старший был только из душа, из одежды на нем было только полотенце, обмотанное вокруг бедер. По обнаженной коже груди стекали прозрачные капли, а на губах застыла усмешка. — Тем лучше для тебя. Вижу, ты уже оценил мой подарок, малыш? Это вино одно из лучших, а следовательно и самых дорогих в моей коллекции. Жаль ты пренебрег бокалами, но сейчас это уже не так важно.

      Он сделал шаг к кровати, а я неосознанно потянул на себя одеяло, прикрывая наготу. Хотя я понимал, что передо мной был родной отец, инстинкты вопили о том, что нужно защищаться.

      Мужчина засмеялся, продолжая приближаться.

      — Не бойся, малыш, мы всего лишь продолжим то, чем занимались ещё каких-то полчаса назад. Тебе же понравилось. Ты просил, просто умолял о продолжении.

      Альфа резко подался вперед, нависая надо мной. Я инстинктивно подался назад, но мои запястья были перехвачены.

      — Не дергайся, ты же у меня очень ласковый мальчик. Ты же хочешь сделать приятное своему отцу. Как ты там говорил, я единственный, кто тебя понимает? Да, малыш, я понимаю тебя. А теперь и ты пойми меня, просто преступление быть таким очаровательным и невинным. В кого же ты такой? Твой папаша всегда был неотесанным бревном, хоть и происходил из очень благородной семьи, а ты… Ты прекрасная роза, Донхёк. Твой запах сводит с ума, и у меня больше нет сил держать в себе свои желания. Ну же, крошка, откройся для меня.

      Его голос действовал словно дурман, а выпитый на голодный желудок алкоголь заставлял тело расслабляться. Я понимал, что не в состоянии поднять даже руку, не то, чтобы оттолкнуть мужчину от себя.

      Старший словно почувствовал это, ослабляя хватку. Его рука заскользили по моему телу, отбрасывая в сторону покрывало.

      — Отец! — попытался я остановить мужчину. — Что происходит? Почему?

      — Ты слишком прекрасен. Ты взял у этой твари самое лучшее. Твой папаша думал, что всё будет так просто, вот только он ещё несколько лет подряд пах тем, другим. Меня это бесило, ведь то, что принадлежит мне, должно пахнуть только мной. Как ты сейчас.

      Мужчина повёл носом по моей шее, а я дёрнулся, пытаясь отстраниться, за что получил болезненный укус.

      — Не дёргайся мальчик. Тебе же лучше будет, если ты спрячешь свой характер подальше и просто подчинишься. Чем быстрее я получу удовольствие, тем раньше ты сможешь отсюда уйти.

      — Уйти? — с надеждой спросил я.

      — Конечно, малыш. Я отпущу тебя. Разве я хоть раз давал тебе повод усомниться во мне? Мы же не первый раз вот так близко. Неужели ты не помнишь, как нам бывает хорошо вдвоём?

      Мои глаза распахнулись от ужаса, ведь последние несколько недель я просыпался один в вип комнатах клуба, хотя не помнил, как добирался до них.

      — Сегодня всё будет по-другому, — хмыкнул альфа, потянувшись к тумбочке и забирая оттуда такой знакомый пакетик. — Сегодня безумным буду я, хотя признаюсь, мне нравилось наблюдать за тем, с каким азартом ты отдавался мне, мой мальчик.

      — Не правда! — всхлипнул я. — Это не правда! Вы не можете со мной так поступить! Вы…

      — Ты сам захотел этого, малыш, а я не стал сопротивляться. Я покажу тебе, обязательно, Шихёк всегда снимает достойное видео. Ты так стонал… Боже, знал бы ты чего мне стоит сдерживаться сейчас, ведь мой член каменеет при одном взгляде на тебя. Смотри, я едва могу держать себя в руках. Я хочу тебя, малыш.

      Он схватил меня за руку и провёл ею по своему паху, где сейчас вырисовывался рельеф напряженной плоти.

      — Чувствуешь? Сожми его, вот так, — мужчина сжал мою руку вокруг своего члена и пару раз провёл вверх вниз. Меня охватила дрожь и осознание того, что я оказался в ловушке. Мне впервые за последнее время стало по-настоящему страшно. Но я не мог даже дёрнуться, потому что тело было словно ватное, позволяя чужим рукам руководить собой.

      — Смотри, малыш, как я сейчас вознесу тебя к небесам.

      Словно в тумане я видел, как он разорвал зубами пакетик с наркотиком и рассыпал белый порошок по моему животу, а потом заскользил по нему носом, глубоко вдыхая. Язык заскользил по коже, а потом чужие губы напористо коснулись моих губ, терзая и раскрывая. Я чувствовал знакомый вкус на губах. Ведь «Лекарство против страха», наверное, единственный дурман, которому не важно каким способом оно попадет в организм.

      Чужие губы терзали тело, оставляя следы, но не это удивило меня в тот момент. Каждый укус старшего отдавался болезненной пульсацией, а когда порыв ветра доносил до моего носа запах леса, появлялись силы сопротивляться. Я пытался вырваться, но после каждой попытки в глазах человека напротив становилось всё больше звериного.

      — Я расскажу все папе! Я…

      Удар последовавший за этой фразой чуть не вышиб из меня дух.

      — Твой папочка обязан мне своим честным именем! Только такой благородный человек, как я, мог взять в мужья омегу, носящего под сердцем чужого ребёнка. Признаюсь, мне была выгодна связь с семьей Накамото, иначе я с позором вышвырнул бы нагулявшего проблемы женишка. Поэтому твой папаша ноги мне должен целовать. Он понимает, что если миф об идеальности нашей семьи развеется, он первый потеряет то, что завоёвывал с таким трудом. Уважение в обществе сейчас дорогого стоит. Накамото Юта, не та преграда, что сможет устоять между мной и тем, чего я хочу. А я хочу тебя, малыш. И ты уже убедился в этом.

      Альфа сильнее прижал меня к кровати, надавливая коленом на мой живот.

      — Откуда же я мог знать, что ублюдок, которого нагулял мой женишок, вырастет в такой лакомый кусочек.

      Его губы снова заскользили по шее, а я почувствовал, как слёзы потекли по щекам с новой силой. Мне стало противно от самого себя, весь мир постепенно терял краски.

      — Сладкий. Какой же ты великолепный. У тебя идеальное тело. Кто бы ни был твоим отцом. Он явно постарался на славу. Для меня. Знаешь, Хёкки, сегодня я покажу, как я могу быть щедр. Сегодняшнее утро ты запомнишь, в отличие от всех наших предыдущих ночей.

      Он ещё что-то говорил, но я не понимал, не хотел. Вот только тело помнило. Оно откликалось и принимало, а каждый толчок вызывал воспоминания, и одно из них было противнее другого. Я сам… Я сам отдавал себя мужчине, которого до недавнего времени считал отцом. Я ненавидел себя и ждал, когда это все закончится.

      Альфа был словно сорвавшийся дикий зверь. Чем дольше он мучил меня, тем безумнее становился его взгляд. Пальцы царапали кожу, и в тот момент я мечтал только умереть.

      Когда он с громким рыком кончил, позволяя нам сцепиться, я снова плакал. Долго плакал. Пока не понял, что мужчина уснул, а на расстоянии вытянутой руки стоял пустой стеклянный бокал. Я понимал, что убив его, я ничего не выиграю, а вот лишив себя жизни, я обрету свободу.

      С трудом дотянувшись до бокала, я ударил им о бортик кровати. Осколки вонзились в ладонь, но у меня была другая цель. Я понимал, что старший будет спать долго, за это время сюда никто не зайдет, и я смогу спокойно проститься с этой жизнью. Вот только стоило мне поднести осколок к запястью, в комнату влетел тот, кого я меньше всего хотел видеть в ту минуту.

      — Не смей! — выбив из моей руки единственный путь к спасению, крикнул Лукас.

      Его глаза сверкали яростью, ноздри раздувались, а на губах застыл оскал. Мне много раз приходилось видеть своего наставника в бешенстве, но то, что увидел тогда, я не забуду никогда.

      — Так и думал, что эта тварь не сумеет удержать свой член в штанах, а ты что? Решил найти самый легкий способ уйти от проблемы? Царапнул по венам и всё, свободен? Не думал, что ты такой трус Ли Донхёк!

      Я ничего не мог сказать, меня трясло и ломало, действие наркотика сходило на нет, и я, наконец, до конца смог ощутить всю боль происходящего безумства.

      — Хватит реветь! Вставай! Пора сматываться, пока твой родственничек не очухался.

      — Он не… — прохрипел я, голос не слушался, а продолжающаяся сцепка окатила очередной волной оргазма, заставляя в очередной раз возненавидеть себя.

      — Мм, занимательно, — хмыкнул Лукас, разглядывая тело старшего альфы. — Вижу мозги у этого субъекта расположены только в одном месте. Противозачаточные?

      — Не знаю! — всхлипнул я. — Я ничего не знаю! Я не хочу жить! Он использовал меня! Он… Я верил ему!

      — А зря, — констатировал Лукас, а потом достал из кармана какую-то капсулу. — Так и знал, что пригодится. Не всё же время гениальным изобретениям пылиться на полке.

      Легким движением пальцев, он достал из капсулы тонкую иглу и профессионально вогнал её в ягодицу отца. Тело старшего альфы через пару мгновений содрогнулось, а потом я почувствовал, что меня уже ничего не держит. Я скинул старшего с себя и попытался встать, вот только ноги отказались держать, и я бы рухнул на пол, если бы не руки Лукаса, что тут же поймали меня.

      Дрожь не прекращалась, пока Вон кутал меня в покрывало. Я чувствовал себя растоптанным, но почему-то терпкий запах ириса, что был противен мне столько лет, теперь вызывал чёткое ощущение защищенности.

      — Куда ты меня несёшь? — прохрипел я, когда мы выбрались из спальни.

      — Сейчас в ванную, а потом ты ляжешь спать, и через пару часов проснешься бодрым и отдохнувшим.

      — А о… Тот человек?

      — Он тоже спит, но в отличии от тебя, он ничего не вспомнит об этой ночи и утре.

      — Я тоже хочу забыть, а лучше…

      — Даже не смей думать об этом, понял? Я понимаю, что осознание действительности очень неприятная штука, но тебя никто не тянул в эту яму, мальчик, — хмыкнул Лукас. — Я бы, может, и оставил всё, как есть, но вот только не люблю, когда слабых обижают. На руках министра кровь не одного человека. И как бы я не был зол на Юту за то, что подкинул мне эту проблему, тебя я тому человеку точно не отдам.

      — Он убьёт нас всех! — шепнул я, когда Вон открыл ногой дверь в мою комнату.

      — Надорвётся, — оскалился альфа, внося меня в ванную. — Сам справишься?

      Лукас включил воду и усадил меня на бортик. Я, понимая, что тело ещё не слушается, покачал головой, ощущая, как слёзы снова потекли по щекам. Я чувствовал себя таким беспомощным. Мне было так стыдно, когда я вспоминал злые взгляды наставника, которыми он встречал меня каждое утро.

      — И давно ты знал? — шепнул я, когда альфа помог мне опуститься в воду.

      — Скажем так, я догадывался практически с первого дня твоей бурной ночной жизни, но до последнего надеялся на твоё благоразумие. Ведь в тебе было столько уверенности и самовлюбленности. Я и не думал, что ты позволишь превратить себя в игрушку. Юта всегда отличался импульсивностью, а вот твой отец обладал стержнем рационализма. Я до последнего надеялся, что ты пошёл в него, но…

      — Ли Енмин не мой отец! — сорвалось с губ.

      — А я и не его имею ввиду, — хмыкнул Лукас, убирая в сторону покрывало, что уже промокло насквозь.

      Я почувствовал, как сердце забилось в ушах, а кулаки нервно сжались.

      — Ты знаешь моего настоящего отца? — спросил я, сглотнув. — Он… Он не захотел связываться с нами?

      — Он даже не знает о твоём существовании, и признаться честно, придёт в ярость, если узнает о том, что здесь происходит. Хватит нам пока невменяемых. Он нужен мне сейчас в здравом уме.

      Я не мог поверить, что Лукас сейчас так просто рассуждает о превратностях судьбы, намыливая моё тело, в то время как я едва могу взять себя в руки.

      — Знаешь, до последнего я был уверен, что министр не имеет отношения к «Лекарству против страха», но сегодня убедился в том, что у него тоже есть к нему неограниченный доступ, раз так легко напичкал тебя всевозможными его вариациями.

      — Вино? — догадался я.

      — В сочетании с алкоголем этот яд замедляет все функции тела, а разум оставляет ясным. Этакое орудие пыток для извращенцев.

      — Откуда…

      — Мой отец был в числе разработчиков этой формулы.

      Я бросил на наставника испуганный взгляд.

      — Только понимая то, что ты сейчас находишься в здравом уме, я говорю тебе это. «Лекарство против страха» изначально было лабораторным экспериментом. Оно не должно было выйти на столь масштабный уровень производства. Еще с десяток лет назад, все мы были уверены, что формула наркотика была уничтожена, но ты сам осознал, что это, увы, не так. Так же на собственном теле ты ощутил то, что несёт за собой этот с виду ничем не примечательный порошок.

      Я подчинился рукам, что вытащили меня из ванной, заворачивая в полотенце. Мы вернулись в комнату, и Лукас уложил меня на кровать.

      — Я сейчас уйду, — сказал Вон, укрывая меня одеялом.

      — Но…

      — Ничего не бойся и веди себя как обычно, если он будет спрашивать, ты провёл ночь в своей постели…

      — Но Шихёк… Он видел, как мы уходили.

      — Этого полудурка я беру на себя. Он давно путает нам карты.

      — Нам? — зевнув, сказал я.

      — Всё, на сегодня и так много информации, спи давай. Поговорим позже. Постараюсь завтра. И знаешь что…

      Лукас задумчиво потер переносицу.

      — Постарайся держаться поближе к своему альфе, — сказал Лукас. — Он хоть немного проясняет твоё сознание. Если вдруг они снова попытаются что-то тебе подмешать, запах Марка напомнит тебе о произошедшем этим утром.

      — Марк? — недоуменно спросил я, устраиваясь на подушке.

      — Он сам тебе расскажет, если захочет, — выдохнул Вон и открыл дверь, чтобы уйти. Но я не мог его просто так отпустить.

      — Лукас, — окликнул его я, приподнимаясь на локтях. — Ты познакомишь меня с отцом?

      — Вряд ли твой папа поддержит эту идею, — грустно улыбнулся Вон. — Он всё ещё боится своего мужа.

      — А мы ему не скажем, — улыбнулся я.

      — Спи, кукла, — усмехнулся альфа. — Война план покажет.

      Я до последнего не был уверен в том, что министр не бросится на меня за завтраком, но он даже не взглянул в мою сторону, то и дело, набирая чей-то номер телефона. Он выглядел взбешённым, но в то же время потерянным, а я дрожал от каждого взгляда, брошенного в мою сторону.

      — Хёкки, малыш, ты не знаешь, где может находиться Шихёк? — наконец, прервал молчание старший. — Он почему-то не берет трубку.

      — Нет, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я не видел его со вчерашнего вечера, когда мы не слишком-то удачно расстались в клубе.

      — Что-то случилось? — с наигранным любопытством спросил альфа, а я скривился, вспоминая надменную физиономию своего «друга».

      — Он был слишком груб, пытался втянуть меня в какую-то авантюру. Но я не поддался, знаешь, отец, мне кажется этот человек ведёт какую-то игру за твоей спиной.

      — Ты думаешь? — вскинул брови мужчина.

      — Ничего не могу утверждать, но вчера он посмел отказать мне в новой порции удовльствия, — сказал я, думая о том, не сильно ли повредит моя самодеятельность Лукасу и его планам. Я не мог подвести человека, что спас мне жизнь.

      Старший нахмурился, а я молчал, допивая чай.

      — Что ж, я разберусь, а ты не скучай, малыш, ведь у тебя ещё много друзей, вот например Вонхо. Ты же общаешься с Вонхо? Очень приятный молодой человек, и я уверен, что он никогда не посмеет перечить тебе, ведь он многим мне обязан.

      Я попытался не морщиться, потому что обезьяну Вонхо на дух не переносил. Но как я понял из выражения лица отца, теперь меня ожидал новый конвоир.

      — Ты думаешь, что мне нужны няньки? — спросил я, внимательно посмотрев на старшего. — Мне одного Лукаса хватает.

      — Кстати, а где он? — нахмурился министр.

      Я услышал стук своего сердца, Вон не давал инструкций на случай, если старший будет интересоваться его персоной, вспомнив, что Лукас всегда где-то пропадал по утрам, я взял себя в руки и с гордостью, на которую едва хватило сил, ответил:

      — Он передо мной не отчитывается! Может пошёл выпустить пар, не всё же быть лишь сторонним наблюдателем.

      — И то верно, — хмыкнул альфа. — А как там поживает твой танцор? Минхён, кажется?

      Внутри закипала ярость, оказывается, этот человек знал о моей жизни всё, а я как дурачок верил в то, что делюсь с ним самым сокровенным, появилось дикое желание вцепиться ему в лицо и расцарапать, но я обещал Лукасу не делать глупостей.

      — Ты же запретил мне с ним встречаться, — пожал плечами я, а потом поднялся, и слегка склонив голову, сказал. — Думаю, что мне пора, надеюсь, что ваш день пройдет великолепно, отец.

      — Ты куда-то собрался?

      — Хочу навестить папу, — натянул на лицо улыбку я. — До встречи.

      Я направился в свою комнату и, захватив бумажник и телефон, вышел из дома. Лукас просил держаться поближе к тебе, но меня всё ещё мучил один вопрос. Поэтому, вызвав такси, я направился прямиком в Академию. Я знал, что меня там совсем не ждали, но оставаться в доме с человеком, что практически изнасиловал меня, я не мог.

      Всю дорогу до Академии я думал о том, что скажу папе. Сначала мне жутко хотелось накричать на него, потом просто разреветься на его груди, потом прижать к стенке и выпытать всю правду, а потом попытаться понять, что же произошло, и почему он не рассказал моему настоящему отцу о своем положении, а просто смирившись, превратился практически в тень. Да, он был директором элитной академии, но как омега, он был практически уничтожен, как и я сейчас. В Академии, как всегда, было шумно, студенты носились по коридорам. Иногда я завидовал им, у них был чёткий распорядок дня, но они умудрялись сохранять радость жизни, а я… Казалось, что я был свободен, и эта свобода заманила меня в ловушку.

      Охранник проводил меня до кабинета папы, а сам пошёл оповестить его о моем визите, поскольку тот находился где-то на территории. Я расположился в его любимом кресле, и глубоко вздохнул, знакомый с детства запах. Всё-таки папа заботился обо мне, всё-таки любил меня, когда всё изменилось? Когда я стал ему не нужен? Или может, это я сам себе придумал, ведь сколько раз я первым провоцировал наши с ним ссоры. Может быть, он всё такой же, может это я изменился?

      Распахнувшаяся дверь расставила всё по своим местам. Я видел, как в комнату вбежал растрепанный, напуганный, запыхавшийся омега.

      — Донхёк? Ты чего здесь? Что-то случилось? — спросил папа, беглым взглядом осматривая меня. Я видел, как кривилось от боли его лицо, когда у него получалось рассмотреть каждый замаскированный шрам на моем теле. И если альфу я смог провести, то омега всё понимал без слов.

      — Это он да? — дрожащим голосом спросил старший, а мои ноги задрожали. Неужели он знал? — Говори, он, да? Он таки добился своего? Эта тварь никогда не успокоится, но я не мог даже предположить, что он посягнёт на ребёнка. Я… Это я во всем виноват, видел же, какие взгляды он на тебя бросал. Я должен был запереть тебя, должен был оградить тебя от всего этого, но он… Он грозился убить тебя, если я пойду против него.

      — Почему ты никогда не говорил мне о том, что он не мой отец? — сорвалось с губ. — Ты представляешь какого мне сейчас? Если бы он не проговорился… Хотя… В любом случае это всё слишком ужасно. Я не хочу жить, я…

      Слова застряли в горле, когда я увидел, как старший опускается передо мной на колени, а по его щекам текут слёзы.

      — Я виноват, признаю, — всхлипнул папа. — Но я до последнего верил, что смогу подарить тебе нормальную семью. Енмин гулял на стороне, но его романы никогда не придавались огласке, а любой мой взгляд в другую сторону означал бы предательство не просто человека, это было бы предательство партии, предательство власти. Да, мой муж не главный министр, но как ты уже, наверное, понял, власти у него больше, чем у самого президента. По влиянию с ним может сравниться только Лукас, и то, если раскроет все свои карты, а у него поверь слишком много козырей в рукавах. Юкхей не так прост, как кажется, за его спиной тоже армия, пусть не такая сильная, но вполне себе опасная. Я не мог вступить в противоборство с мужем, а Лукас мог, именно поэтому я и связал вас прочными нитями наставника и ученика. С ним ты должен был жить, но ты… Ты всегда всё решал по своему, и эта черта досталась тебе явно от меня. Я тоже думал, что всё смогу сам, а получилось, что оказался в болоте, из которого не выбраться. Я почти погряз в нём и только рука старого друга всё ещё не дает мне задохнуться. Да, он ведёт себя порой, как последний засранец, но я то знаю, сколько в его сердце нерастраченной любви. Ему дорог каждый, кто когда-то занял место в его сердце, и ты, Хёкки, уверяю тебя, в этой массе не последний. Когда-то в одном из баров мы поклялись друг другу в верности, и пусть мы были пьяны, мы до сих пор храним память об этой клятве и исполняем её. Пусть так, как умеем.

      Я слушал его и не верил своим ушам, только сейчас осознавая, что все те злобные взгляды Лукаса и его наставления были не просто так. Он пытался достучаться до меня, пытался спасти, а я тонул. И теперь, когда дыхание едва не перехватило, я ухватился за единственную соломинку, за человека, который бесил меня больше всего на свете.

      — Лукас не понял меня и моего решения связать свою жизнь с Енмином, но тогда это было выгодно. Ли получал благочестивого мужа с хорошей репутацией, что лишний раз побоится вызывать вокруг себя шумиху, а я надежную защиту и обеспеченное будущее своему ребёнку.

      — А отец? Мой настоящий отец? — спросил я, заглядывая в глаза родителя и видя в них бездну боли и отчаяния.

      — Джонни был из семьи учителей, что вернулись на родину из Америки. Его родители трудились в университете, что курировал мой отец. Мы очень часто проводили время втроем. Отец Лукаса всё время где-то пропадал, мои родители были заняты бизнесом, а родители Джонни почти всё время проводили на работе. Знаешь, не для всех подростков важно классовое неравенство. В тот момент мы были одни, мы были одиноки. Лукас всегда был лидером, а Джонни… У Джонни была мечта стать полицейским. Он учился на отлично, поступил в Полицейскую академию, и единственным человеком, что всегда был на шаг впереди него был Енмин. Вот только Джонни брал вершины знанием и упорством, а Енмин деньгами и лестью. На этой почве эти двое постоянно грызлись. Я почти с пятнадцати лет был поставлен в известность о том, что Ли Енмин выгодная партия для меня, что как только мне исполнится восемнадцать нас непременно поженят, я практически смирился, но в тот момент, когда в моей жизни появился Джонни, я задумался. Хоть мы и не были истинными, я потерял голову и не хотел и дня прожить без этого человека. Мы любили друг друга, а потом… Потом младший брат Джонни — Марк попал в страшную аварию, мальчишке нужна была сложная дорогостоящая операция. Любимый человек ходил мрачнее тучи, постоянно огрызался, а я ломал руки, думая, чем ему помочь, тогда-то я и пошёл к Енмину. Я попросил у него денег, потому как знал, что к тому времени он заведовал бизнесом своего отца и уже вёл предвыборную кампанию. Ли согласился, но с условием, что получив деньги, Джонни исчезнет из наших жизней. На кону стояла человеческая жизнь. Я знал, как любимый дорожил братом, поэтому согласился. На следующий день я передал Со деньги, а вечером все телеканалы трубили о нашей с Енмином помолвке. Джонни исчез, а я узнал, что жду ребенка. Енмин был в бешенстве, но карты уже разыграли, и менять что-то было поздно. А я, признаться честно, чувствовал себя предателем и боялся снова встретится со своим любимым альфой. Все были до последнего уверены, что Енмин твой отец. Вот только однажды, сильно перебрав, я раскрылся перед Лукасом, и теперь, в любой момент, когда я пытаюсь прятать голову в песок, он напоминает мне о том, что может пойти к Джонни и рассказать ему о том, что произошло на самом деле, а я… Я знаю, что он не будет молчать, и если не попытается отнять тебя у меня, так непременно устроит грандиозный скандал, и тогда уже Енмин выполнит свое обещание устранить ненужную проблему, а я… Я слишком люблю вас обоих, чтобы вот так просто потерять.

      Папа плакал стоя на коленях, я же переваривал всё услышанное. Енмин, Лукас, Джонни, Марк… Сознание зацепилось за это имя.

      — А Марк? Он выжил? — спросил я, предвидя ответ.

      — Выжил, — ответил папа, всхлипнув. — Пришлось провести не одну, а несколько операций, а потом он уехал на реабилитацию в Америку, там его след и теряется.

      — А отец? — спросил я, глядя прямо в блестящие глаза.

      — Он тоже сильно изменился, если бы не особые характерные черты, что были известны только нам с Лукасом, я бы и не узнал его. Он долго не шёл на контакт с Юкхеем, но каким-то образом тому удалось его уговорить работать вместе. Вот только единственным условием было то, что он имеет право сохранять нейтралитет. Знаешь, он до сих пор общается с Лукасом, как с незнакомцем, а Енмин… Енмин при последней встрече и вовсе его не узнал. Он сменил имя и статус, но остался таким же гордым и справедливым.

      — Сменил имя? — с надеждой сказал я. — И как? Как его зовут теперь?

      Папа заколебался, но видя мою решимость ответил:

      — Со Енхо, мой мальчик.

      — Со Енхо, — повторил я.

      Я не помню, как выбежал из Академии, как диктовал таксисту адрес этого клуба, я хотел увидеть тебя, увидеть и понять, что всё это не может быть правдой и ты, человек, к которому так стремиться моё сердце, не можешь быть моим дядей. У входа меня встретил Вонхо. Отвязаться от него было проблематично, пришлось пропустить с ним по рюмашке, забрав из сейфа в кабинете отца пакетик со смертью, а потом я увидел тебя, и больше не было сил сопротивляться инстинктам. Только мысль о нашем родстве всё-таки больно била по сознанию, напоминая о том, как низко я пал.

      Донхек всхлипнул, а Минхён прижал его к себе сильнее, касаясь губами макушки.

      — Я, действительно, в прошлом Марк Ли, переживший не одну операцию по обновлению поврежденной ожогами кожи. Со Джонни, а ныне Со Енхо, действительно, мой брат, но я люблю тебя Ли Донхёк, и знаешь, если бы ты не травил себя всей этой химией, то давно бы понял, что мы с тобой прочно связаны, и теперь я никуда тебя не отпущу. Знаешь, если Бог дал тебе истинного, мы должны благодарить его за это, а не лить слёзы почему именно такой расклад выпал. Знаешь, во мне сейчас борются много разных чувств, но я понимаю, что сорваться сломя голову в неизвестность я не могу. И уверяю тебя, малыш, этот Ли Енмин ещё получит за всё: за тебя, за брата, за твоего папу и за подстроенную аварию. Он ответит за каждое из своих преступлений, не будь я Ли Минхён!

      — Ловлю на слове! — послышался слегка запыхавшийся голос, а на парней из темноты вышла стройная фигура в черном. Лукас выглядел слегка встревожено, но улыбнулся, видя, как Марк трепетно прижимает к себе омегу.

      — Лукас? — удивлённо спросил Донхёк. — Откуда?

      — Я как увидел, что вы на крышу забрались, чуть не поседел, — хмыкнул альфа, показывая младшим экран телефона с мигающими маячками. — Вы бы это... Место побезопаснее что ли нашли для откровений, а то потом ещё перед вашей родней отвечать придется. А эти двое слишком любят выносить мне мозги.

      Марк и Донхёк переглянулись и засмеялись, а Лукас присел на корточки, облегченно выдыхая, пока на экране продолжали мигать уже десять ярких красных точек.