Находясь в полусне и полуяви, чудится ей искаженные беспокойством знакомые черты лица.

Пылающего лица касается чья-то холодная ладонь, к которой Сёко пытается прижаться сильнее.

Сквозь пелену тумана взгляд цепляется за бездонные лазурные воды, в которых тонули корабли, цепляясь за огромные глыбы льда. И сейчас она напоминала маленькую лодочку, которую неизбежно сносило течением к кладбищу кораблей.

Взгляд её скользит выше, натыкаясь на белоснежные пряди волос.

В голове родилась лишь одна мысль, вынудившая её запустить пальцы в чужие волосы.

Жалкая попытка получить больше прохлады.

Прежде чем сознание погрузится в непроглядную мглу, слух ласкает знакомый голос:

— Гето!

И Сёко снова засыпает.

Внутри черепной коробки словно раздавались сотни звуков одновременно — мерзких, громких, абсолютно несочитающихся между собой. Особенно сильно, как ей казалось, выделялся карканье воображаемых ворон, чёрных, как сама ночь, с кроваво-красными глазами.

Лишь усилием воли она распахивает глаза, ловя нежной слизистой оболочкой горячий, сухой ветер. От боли глаза заслезились, вынуждая зажмуриться, смаргивая солёную жидкость, из-за которой быстро слиплись длинные ресницы.

Сёко вытирает тыльной стороной ладони глаза, после чего делает новую попытку.

Глаза всё ещё жжёт.

В её голову будто вбивают острое лезвие топора, с каждым движением всё сильнее. Кости черепа по ощущениям расходились на части подобно деревянному бруску. К горлу подкатила тошнота.

Звук открывающиеся двери показался самым отвратительным звуком на свете, усиливающим пульсацию в висках. Мозги кипятились, булькали и грозились вытечь через ушную раковину… По крайней мере так казалось.

Сёко сжимает голову ладонями, издавая болезненный стон.

Кто-то подходит ближе к кровати, шуршит пакетом, чем-то стучит и слишком, слишком громко дышит, действуя на воспалённый разум девушки подобно красной тряпке для быка.

Сорваться она не успевает.

Чьи-то заботливые руки подносят к её лицу стакан с водой и таблетку.

— Выпей, — мягко говорит кто-то добрый.

Сёко бездумно хватает таблетку, засовывая в свой рот. Лекарство на языке отдает неприятной горечью, из-за чего лицо её тут же кривится.

Кто-то — она всё ещё не смотрела — тяжело вздыхает и осторожно подносит стакан к её губам, помогая запивать горькую таблетку.

Живительная влага касается пересохших стенок горла, но заканчивается слишком быстро.

Сёко смотрит на своего спасителя, — конечно, это Гето, — который растягивает губы в мягкой улыбке и обеспокоенно щурит узкие глаза.

Из неё вырывается хрип:

— Воды… Ещё…

Сугуру послушно наливает в стакан ещё воды, позволяя трясущимися руками вцепиться в стеклянные стенки. Губами она жадно присасывается к стакану. Даже после второго стакана язык всё будто бы ворочался в жаркой пустыне, где даже воздух, казалось бы, способен потрескивать от сухости.

Сёко выпивает всю воду, которую принёс заботливый однокурсник. Живот переполнился жидкостью, тяжёлый набат в голове отступил и жить внезапно стало намного легче.

Она устраивается поудобнее на кровати, наконец пытаясь понять, где они находятся, а также вспомнить, что случилось.

Получается плохо.

— А «спасибо» сказать? — брюнет осторожно касается её лба своей большой ладонью.

Сейчас шуршание, исходящее от его формы уже не раздражало.

— Могу в благодарность не посылать нахуй, — фыркнула девушка.

Гето вздохнул:

— Ты сама доброта.

— А то!

— Больше так не делай, — внезапно говорит он.

— … как?

— Уходить незнамо куда без предупреждения, — он давил пальцем на её нос.

Глаза у Сёко начинают слезиться от неприятной щекотки в носовой полости. Не выдержав, она чихнула, недовольно потирая ладонью свой нос, на который перестал давить чужой палец.

— Как скажешь, мамуля.

Парень качает головой.

— Не будь как Годжо, — просит, усаживаясь на постель рядом с ней.

— А именно?

Он посмотрел на Сёко странным взглядом:

— Де… Дурной, — прокашлялся в кулак, исправляюсь.

Сёко машет рукой:

— Мне это не грозит, — она садится на кровати. — Иммунитет.

Гето скептически изгибает изящную бровь.

Он проводит взглядом скрывающуюся за дверью ванной комнаты девичью фигуру, ощущая, как что-то в груди сворачивается и тревожно расцветает. Выдох его — тяжёлый, совершенно другой — заполняет оставшуюся после Сёко пустоту.

Возможность дышать сейчас кажется роскошью.

***

Это кажется неловким.

Очень неловким.

Сёко не слепая.

Она стоит позади, всего на один шаг дальше от них, но черта, проведенная между ними правом рождения — непреодолима. И видеть всё, что с ними связано — это болезненная, удушающая необходимость.

Ближе у неё, в общем-то, никого и нет…

Сёко сложила руки в замок за спиной, неловко перекатываясь с пятки на носок.

— Могла бы и помочь! — возмутился её бездействием Годжо.

— Не могла бы, — фыркнула Сёко. — У меня лапки. И вообще это не я драки посреди города устраиваю.

Вся неловкость состояла в том, что обычно бледно-розовые губы парня покраснели, даже слегка опухли. Местами кожа была очевидно надкусана, что дополняло картину бурных поцелуев…

На это было невозможно не обращать внимание!

Годжо начал корчить рожи.

Сёко показала ему средний палец, размышляя, что швабра хорошо бы смотрелась в его наглой зад…

К ним вышел Гето, не надевший пиджак от студенческой формы. На этот раз он использовал проклятье, в качестве личного носильщика, если вдруг понадобиться куда-то срываться. Удобно иметь собственную армию, которую в любой момент можно заставить таскать собственные вещи! В руках Сугуру держал поднос с холодным лимонадом.

Белая майка не была способна скрыть накаченные мышцы от чужих взглядов.

И губы его, конечно, ничем не отличались от губ Годжо: красные, опухшие, искусанные.

Сёко зажмурилась.

Лето было жарким.

Горячий воздух окутывал тело со всех сторон, не позволяя ей скрыться даже в тени.

Любимый, дорогой, потрясающий вентилятор сейчас был в комнате, а её тело — на улице. Пускай она и находилась тут в качестве члена группы поддержки, — или насмешки, — всё равно испытывала невыносимые страдания. Ей бы сейчас с удовольствием проводить время в компании вентилятора, холодной банки пива и собственного спокойствия

Она открыла глаза, принимая бережно поданный стакан.

Стакан с холодной жидкостью принёс лёгкое облегчение, пусть и не спасал от невыносимой жары. Девушка приложила этот несчастный стакан ко лбу, блаженно выдыхая.

С слипшихся, влажных от пота волос на плечи упало несколько капель.

— Гето, ты святой! — Сатору обхватил длинными руками торс своего парня, повиснув на нём.

— Фу, — скривилось лицо Сугуру. — Отстань от меня, ты потный и горячий!

— Я знаю, что я горячий, — фыркнул Сатору. — Ты не можешь предо мной устоять!

— Ещё как могу, — сощурился брюнет, отпихивая прилипалу. — Не трогай меня!

— Как ты можешь!? — картинно возмутился шестиглазый, хватаясь за сердце.

— Могу, — хмыкнул Сугуру.

Годжо недовольно схватил свой стакан с лимонадом, показательно агрессивно начав хлюпать, намеренно издеваясь над однокурсниками. Пытался показать таким образом всё своё недовольство…

У него хорошо получалось.

Гето не выдержал, дав ему смачный подсрачник.

Белобрысый клоун едва не выронил свой напиток, неловко сжимая пальцами стекло. Солнцезащитные очки съехали на кончик носа, открывая взору бездонную голубую бездну, в которой утонули многие девушки.

Сёко сделала глоток, наслаждалась сладким, приторным вкусом.

Стало чуть легче переносить жару.

Новой драки не случилось, потому что из окна выглянул сенсей, успев отвесить им предупреждение о недопустимом поведении… За которое Годжо сейчас расплачивался уборкой техникума.

Его нежные рученьки явно не были предназначены для подобного рода деятельности…

Хотя по секрету Сёко считала, что в дворниках ему самое место.

С метлой в руках.

— И вообще, почему я один этим занимаюсь… — бурчит Годжо. — Ты ведь тоже в драке участвовал!

Гето мило улыбнулся, щуря свои лисьи глаза.

Годжо обвинительно тыкнул в него пальцем, взамен добившись только абсолютного спокойствия. Всё равно что пытаться обвинять стену — молчаливую, безразличную.

— Не понимаю, о чем ты… — Сугуру стряхнул со своих плеч невидимую пыль. — Не помню такого.

Сёко вздохнула.

Сейчас ей не хватало пива и чипсов.

Парни обмениваются слишком долгим взглядом, почти интимно соприкасаясь обнаженной кожей…

Настроение меняется резко, как будто она неожиданно свалилась с детской качели, деревянное седалище которой секундой позже прилетает по затылку. В глазах словно вспыхнули кроваво-красные искры.

Сёко до боли сжимает пальцами ткань юбки, жмурясь до разноцветных кругов под веками.

Она ведь не слепая.

Тот взгляд, которым они обменялись, то касание между ними…

Одиночество удушающей удавкой сдавливает шею, будто бы перекрывая возможность дышать.

Сёко оставляет стакан с лимонадом на досках террасы, встаёт и уходит в общежитие, не оборачиваясь.

Лёгкие начинают гореть огнём, поэтому она останавливается, опираясь ладонью о стену и делает жадный вздох. Вдыхаемый кислород подобно острым лезвиям раздирают глотку, спадая в сгоревшие лёгкие…

Но, конечно, ей это только кажется.

Слишком бурное воображение.

Она выпрямляется, поправляет футболку и продолжает путь в свою комнату.

Ей кажется, что тень, которую отбрасывают эти двое, становится гуще.

Линия между ними — толще, дальше.

Сёко нервно потирает запястья, спрятавшись в своей комнате.

Сейчас эта маленькая комната казалась единственным безопасным местом в бездне бескрайней пустоты. Ведь за стенами этими не было ни единого человека, на которого она могла вывалить все своим душевные муки.

Бессмысленные, если так подумать.

Они ничем не были ей обязаны.

Сёко включает вентилятор и садится перед ним в позу лотоса, запрокидывая голову назад.

Жадно дышит.

Не данность. Привилегия.

Иёри открывает телефон-раскладушку и тёмным взглядом смотрит в экран, где застыли иероглифы сообщения, до этого момента остававшегося без ответа. Перечитывает робкое предложение сходить на свидание от Утахиме, почти не думая.

Сейчас ей лишь хотелось утолить свою эгоистичную жажду, ничего более.

Не хотелось оставаться в этой тени.

Сейчас Сёко отчаянно пыталась зацепиться хоть за кого-то, мало думая о чужих чувствах.

Собственный внутренний мир пребывал в разрухе.

Она отправляет сообщение с согласием.