Сёко засунула руки в карманы юбки, потеряно-пустым взглядом осматривая окружающее пространство.
В груди было почему-то пусто, словно ей пробили грудную клетку и угасающий мозг цепляется за последние ощущения, которые испытывало тело.
Отчаяние — это отвратительно.
Но эти мысли она от себя отгоняет, словно руками в жаркую погоду лениво отмахиваясь от надоедливо жужжащих жирных мух. Ведь откуда этому самому отчаянию вообще взяться? Бред.
Казалось, если она допустит хоть мысль, что всё идёт не так — мир рухнет в одно мгновение, осыпаясь пылью к её ногам… Признать, что всё уже давно скатилось в глубокую яму, не было никаких моральных сил. Она к этому просто не готова.
Сёко прошла к парку и села на ближайшую лавочку, устало откидываясь на спинку.
Ночью было заметно прохладнее. Она поежилась от лёгкого ветра, невольно подумав, что Гето обязательно бы накинул на неё свою куртку… Но его рядом нет. И быть не должно.
И удивительно тёплого Годжо, которому можно было засунуть холодные пальцы под кофту, гнусно усмехаясь, тоже рядом не было. Без его глупых шуток или откровенно детского возмущения было… пусто.
Невольно Сёко стала понимать, сколько места они на самом деле занимали в её жизни.
В какой момент она перестала принимать настойчивую заботу от Гето? Или переступать черту в шутках над Годжо?
В какой-то мере оказавшись на обочине жизни, абсолютно потерянной и одинокой, стоило задать себе два вопроса: «когда всё пошло не так?» и «почему всё пошло не так?»
Она не решалась на это.
Сёко протёрла дрожащими от холода пальцами переносицу, глубоко вдохнув и выдохнув.
На улице пахло свежестью и прохладой. Ветер забирался под одежду, вызывая по всей коже мурашки, вынуждая Сёко обхватить себя руками. В голове несмотря на все условия не возникло и мысли подняться с лавочки и пойти искать себе укрытие.
Холод позволяет ей отвлечься от грустных мыслей, игнорируя проблему и её источнике, сосредоточившись на физическом состоянии.
Её мозг цеплялся за любую возможность не обрабатывать тяжёлую информацию, готовый вырабатывать любые ситуации, чтобы избежать подобного. Именно поэтому Сёко остаётся здесь мёрзнуть, потерянным взглядом осматривая пустой парк.
Возвращаться в квартиру не было никакого желания… Скорее она сейчас обойдёт её десятой дорогой.
Куда ей теперь идти? Что делать?
Бегать вечно не было никакой возможности… Зато можно было раньше вернуться в техникум, но тогда у всех вокруг возникнут вопросы, на которые ответов у неё банально не было.
В итоге она подобно какой-то маньячке или стрёмной сталкерше проследовала за весело болтающими парнями, которые неожиданно разорвали царившую тишину.
Этот неожиданный порыв привёл её ближе к концу города, к заброшкам.
…и это кажется ей идеальной возможностью забыться.
В подвале заброшки обустроен концерт какой-то группы, что означало появление алкоголя и пьяных, не интересующихся другими подростков. Возможно даже на этом концерте будут продаваться наркотики…
Условный фейс-контроль не остановил её на входе… Отчётливый запах сигарет и пролитого на одежду пива вкупе с острым языком не оставили сомнений, что она здесь не для того, чтобы запалить их.
При этом на возраст никто внимания обращать не стал.
Что-то вроде барной стойки здесь было. Там продавали алкоголь. Вероятнее всего, несовершеннолетние были здесь основной клиентурой.
На неё даже не обратили особого внимания.
Идеально для человека, который хотел бы просто забыться, выплеснуть боль в яростных движениях среди потных тел подростков и взрослых. Алкоголь, танцы и агрессивная музыка… Это то, что нужно было.
Алкоголь заполнял организм, отключая мозги, а вместе с ним и инстинкт самосохранения.
В танце она невольно натыкается на людей, но никто не придаёт этому значения…
И Сёко просто забывается.
Отдаёт себя жёстким ритмам и душой, и телом под действием алкоголя, ощущая необычайную лёгкость, словно бы она была просто воздушным облаком. И не было никаких проблем, от которых она до этого бежала, как от огня…
Жизнь хотя бы на одну ночь стала прекрасной.
Всё слилось в одну яркую линию до тех пор, пока она не столкнулась с кем-то… принюхалась.
На танцполе пахло ужасной смесью алкоголя, пота и одеколонов, который забивал собой ноздри. Если бы Сёко до этого не выпила, отключаясь от реальности на какое-то время — голова бы начала раскалываться. Состояние ухудшилось бы от громкой музыки, ярких огней и чужих движений.
Но от человека, с которым она столкнулась, пахло цветами. Услышать запах позволил тот факт, что она склонилась над человеком, носом утыкаясь куда-то в волосы.
— …Сёко? — Слышит она сквозь музыку недоверчивый вопрос.
— Мммм, — очень информативно мычит она.
— Что с тобой случилось?
— У меня всё круто, ха-ха! — Сёко махнула рукой куда-то в сторону, ударяя кого-то по спине.
Чужие руки увлекли её безвольную тушку в сторону.
— Где твои придурки?
Будь Сёко в нормальном состоянии, она обязательно бы заметила, как странно и зло звучит этот вопрос. Но в таком состоянии до неё едва ли дошёл смысл, потому что она оторвалась от чужих волос, рассеянным взглядом осматривая собеседницу.
— О, Утахиме, — она снова хихикнула, закрывая глаза. — От тебя вкусно пахнет…
Утахиме странно дёргается, что остаётся незамеченным.
— Так что случилось с этими? — яд в чужом голосе так и не достиг ума затуманеного Сёко.
— Ты красивая… — пьяно выдохнула Утахиме на ухо студентки техникума.
Шаманка первого уровня нервно закусывает свою нижнюю губу, едва сдерживая дрожащие на чужой талии руки от того, чтобы сползти ниже. Факты и убеждения стремительно кончались, а желание только росло…
— Ты меня соблазняешь?
Сёко пьяно хрюкнула.
…Утахиме не стоило себя обманывать.
Но ей так хотелось обмануться. Просто проверить, что в сердце Сёко не было места для других, только для неё… Просто утонуть в своих розовых, несбыточных иллюзиях.
Давило осознание, что все надежды были пустыми. Подкреплять веру было нечем, разве что пьяным бредом, но всё же искренний, тёплый огонёк жил где-то под рёбрами…
На мгновение она даже представила, что этих просто не существует… Их просто нет.
Утахиме почти идёт на поводу у своих соблазнов, позволяя пьяной Сёко переступить черту в отношениях двух подруг, когда вся её реальность начинает покрываться трещинами.
Ошибка, — нервно стучит в её голове.
Ей приходится осознать, насколько сильно она ошиблась…
***
— Эй-эй, — атмосфера становится намного тяжелее, — чем это вы тут занимаетесь?
Утахиме хотелось сказать что-то, огрызнуться, прижать Сёко ещё ближе… Но руки перестают ощущать тёплое тело, а глаза, словно в замедленной съёмке, замечают Сёко в чужих руках.
Гето крепко прижимал студентку к себе, окончательно гася огонёк надежды в Утахиме. Между ними с каждой секундой разрасталась бездна, уводя почву из под ног.
— Эй, Утахиме, — Годжо оскалился, — пошла нахер.
Светло-голубые глаза светились в тени. Годжо стоял спиной к ярким огням, создавая этим тень, которая скрывала черты его лица. Но даже так можно было разглядеть съехавшие на самый кончик носа солнцезащитные очки и оскал на лице.
Так он выглядел пугающе безумным, способным на любые зверства без задней мысли или сожалений.
— Это… было предупреждение, — объясняет Гето с такой заминкой, словно сомневался в умственных способностях собеседницы.
Утахиме кажется, словно ей влепили смачную пощечину.
Они почти уходят, когда из неё льётся болезненный яд, обжигающий горло:
— Думаете, вы можете сделать её счастливой? — на душе становится отвратительно пусто. — Если бы ей было с вами хорошо, она бы не пришла сюда одна!
Годжо безразлично засовывает руки в карманы, выглядя каким-то умиротворённым.
— Ты закончила? Прекрасно, — он поворачивается и окидывает её холодным взглядом глаз-льдинок, а которых проплывают облака. — Вряд ли у тебя появится такая возможность снова.
— …тебе нравится меня унижать?
— Верно, — Годжо расплывается в довольной детской улыбке.
Гето хмыкает, думая, стоит ли его вообще останавливать. Сатору часто напоминал ребёнка, и, как многие другие дети, он умел быть жестоким по отношению к тем, кто вызывал в нём неприязнь…
А ещё Гето вспоминает, что некоторые дети не любят делить свои вещи с незнакомцами. Естественно, неприятными незнакомцами.
Была бы возможность, они бы с удовольствием не знакомились с Утахиме. И не допустили бы знакомство Утахиме с Сёко… Такой возможности не было.
Их неприязнь возникла сразу. Непримиримость характеров, не больше.
— Сатору, пора идти, — ласково напоминает Гето.
Годжо реагирует почти сразу, забывая про Утахиме и вскоре выскакивая из удушливого здания на прохладную улицу.
Гето выходит следом, вдыхая свежий воздух.
— Что? — Сугуру приподнимает бровь на взгляд Годжо. — Хочешь сам её понести?
Годжо кривится.
— Ещё чего! От неё несёт как от тухлых носков!
— Которые я нашёл недавно в твоей комнате? — Гето тихо смеётся.
— … — Годжо отворачивается, неловко запуская ладонь в свои волосы.
Он пытается скрыть проступивший на щеках румянец, как будто в ночной темноте Сугуру был способен разглядеть это. По какой-то причине он чувствовал себя достаточно уязвимым.
— Я не об этом, — фыркает Сатору.
— Ну, главное, что те носки убирал не я.
— Ой, заткнись.
— Я бы с удовольствием вытер тобой землю, — улыбается Гето, — но, боюсь, руки заняты.
Годжо растянул бледно-розовые губы в усмешке.
— Тебе повезло получить живой щит, иначе бы я надрал тебе задницу.
— …звучит как вызов, — замечает Сугуру.
— Да какой вызов? Всё и так понятно, — подначивает друга светловолосый.
— Отсоси, — реагирует Гето.
Он доносит Сёко до ближайшей лавочки, где и устраивает её, укутывая в свою куртку, чтобы не замёрзла. Максимум ответственности, которую он мог проявить в этом состоянии, когда адреналин растекался по венам.
— Сам отсоси, — Годжо убирает очки.
И они забывают обо всём.