— Привет, мам!

Сёко позволяет себе обнять мать, прижаться к ней всем телом.

Где-то за спиной клубились наливающиеся темнотой тучи, предвещая скорые дожди, в то время как из дома доносилась музыка по радио. В воздухе пахло озоном, сладкой выпечкой и, почему-то, сыром.

Здесь всё также спокойно, как она и помнила до переезда в Токио.

— Я скучала, — матушка щебечет, поглаживая её по спине. — Ну как у тебя дела?

Женщина осторожно затаскивает дочь в дом.

— Всё прекрасно!

Мама скользит на кухню, где прибавляет звук на радио, в то время как Сёко скользит мимо двери комнаты старшего брата в свою, где до сих пор сохранялся дух её переходного возраста. Её вещи, в том числе плакаты с красивыми мальчиками — актёрами, певцами.

Грудь наполнилась болью.

Сквозь стиснутые зубы вырвался судорожный выдох.

Сумка с вещами летит прямиком на заправленную кровать.

— Ужин почти готов!

Время на передышку закончилось.

В голове мысли текут вяло; глаза печёт, всё хочется закрыть тяжёлые веки. Ей пришлось подняться ни свет, ни заря, чтобы добраться в родную деревушку из Токио. С раннего утра светило солнце, но под вечер погода совсем испортилась.

Хотелось лечь спать. Желательно до конца каникул.

Сёко потягивается, разминая уставшую спину, прежде чем выскользнуть наружу прямиком в тёмный коридор дома. Сейчас, по правде говоря, внутри не нарастало какое-то зловещее чувство, ибо она чётко знала, что в этом доме хранится.

В тёмных коридорах дома уж точно не было ни единого проклятья…

Если не считать её семью.

Живот сводит от аппетитных запахов, доносящихся с кухни. Рот наполнился слюной.

Сейчас было ощущение, будто она могла бы съесть целого коня — не меньше. Питаться в дороге было чем-то совершенно некомфортным, поэтому она решила повременить с приемом пищи и проходила голодной почти весь день.

Наверное, если бы она отправилась домой не одна…

— Как твоё обучение, солнышко? — матушка улыбнулась, ласково заправив короткую прядь волос ей за ухо.

— Всё хорошо.

Желудок наполняется под счастливое щебетание матери, в то время как сама Сёко мысленно пребывала где-то за пределами этого дома, размышляя о том, что там без неё делали эти два клоуна. Удачно ли добрались до своих домов? Хорошо ли поели?

… хотя по большей части волновалась она больше за Сатору.

Сугуру достаточно взрослый мальчик, чтобы следить за своим здоровьем.

Всего на мгновение её губы дёрнулись в улыбке.

Она не могла не приехать.

Сёко сбегает из кухни поспешно, оставляя после себя грязную посуду. Обычно убраться после приёма пищи не составляло для неё большого труда, даже если приходилось выполнять «дополнительную работу». Сатору обожал подкладывать в раковину свою посуду и строить глазки, мол, помой пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

Это место — её собственный дом — похоже на клетку.

Сёко хлопает себя по щекам, заваливаясь на свою кровать. Старые пружины скрипят под весом её тела и в голове отчётливо раздаётся:

— Какая ты толстая! — Сатору высунул язык.

— Сказал сто килограммовый кабан.

О, Годжо был настоящей королевой драмы.

В самом деле, хотелось сейчас оказаться в техникуме, в стенах общежития, куда обязательно ворвались бы два асфальтоукладчика… Ах, их бы не смог остановить даже апокалипсис.

Улыбка уже явно проступает на её губах, пока в грудной клетке собирается что-то тёплое-тёплое.

Дышать становится как-то легче.

Сил подняться и сходить в душ уже нет, тело наливается усталостью, словно бы на неё положили тяжёлую, бетонную плиту. Веки стремились закрыться, позволить уставшим глазам отдохнуть.

Всего чуть-чуть…

За окном успокаивающе барабанил дождь, постепенно убаюкивая её сознание.

Она даже не проверяет телефон перед тем как погрузиться в беспокойный сон.

***

Солнце пекло нещадно.

Прошедший дождь совершенно не улучшил ситуацию, наоборот! Было душно настолько, что появлялся соблазн содрать с себя кожу живьём.

Но, очевидно, она тогда просто умрёт, а проблему это не решит.

Сёко сложила ладошку козырьком, пряча глаза от яркого солнечного света.

Воздух аж плавился от жары.

На душе было тревожно; Сёко застряла в постоянном ожидании неизбежного и прогнать лишние мысли не получалось. Она была заложницей собственного прошлого, тяжёлым занавесом укрывавшего каждый миллиметр этого дьявольского места.

Куда не плюнь — всюду воспоминание.

Это место навеки застыло за кромкой горизонта, словно не двигаясь во времени.

Сколько раз сюда не возвращайся, тебя всегда встретит одна и та же картина.

Фальшивая, хрупкая безмятежность.

Люди не должны цепляться за прошлое в попытках удержать ускользающее время. Жизнь всегда идёт вперёд. Надо смотреть в будущее, но…

Но Сёко, как, впрочем, и все, родившиеся в этом месте, не следует этому правилу.

Утопает в прошлом, как муха в янтаре.

Тени прошлого холодным дыханием обжигали кожу, забирались под неё и льдом текли в венах. Тени прошлого наполняли сердце и лёгкие ядовитыми цветами, чьи лепестки раздирали глотку криком до крови.

Ничего хорошего из этого не выйдет.

Двигайся вперёд, Сёко.

И вот она здесь — сидит на заднем дворе своего дома, придаётся гнилым воспоминаниям, опять возвращаясь в собственное прошлое. Вечный заложник повторяющегося цикла.

Ничего не меняется.

Сёко думает, что это безумие.

— Ну как ты, милая? — матушка улыбается, наслаждаясь ярким солнцем.

Иногда приходит желание просто сгореть в этих лучах.

— Да так… Вспоминаю прошлое, — Сёко пожимает плечами.

— Ты уже такая большая, — матушка прижимает ладонь к щеке. — А казалось, только вчера бегала тут вместе с братом…

Сёко невнятно мычит.

Она уже и не помнит лица своего брата.

Да не очень-то и хотелось.

Сёко ненавидела это место всеми фибрами души, желая вырваться из пут воспоминаний. Возможно, всего лишь возможно, после выпуска она никогда не вернётся в это место. Сменит номер телефона, будет жить в Токио…

Наконец позволит себе двигаться дальше.

Лишь возможно.

Как любой здравомыслящий человек, Сёко решила выключить телефон на время своих летних каникул, оставив себя полностью без поддержки. Её совершенно не смущал тот факт, что она вроде как обещала писать о том, как проходит её «отдых».

Они наверняка разозлятся, да?

Это было бы логично.

Сёко на их месте бы тоже разозлилась.

— Как он вообще поживает? — Сёко прикрывает глаза.

По ощущениям её кожа сейчас начнёт гореть, но это, конечно не так. Разве что потом покроется некрасивым красным светом и будет болеть…

Но это всегда можно было вылечить обратной техникой.

— Ох, он такой хороший мальчик!

Сёко тихо хмыкает.

С каких это пор «бесполезный» ребёнок в семье стал «хорошим мальчиком»?

Маман раньше не стеснялась демонстрировать разницу в отношениях к детям исходя лишь из их собственных талантов. Сёко просто повезло быть шаманом с полезным умением. Одаренной, да.

Что вообще творится в голове у этой женщины?