— Поможешь маме?

— Конечно.

Сёко передёрнуло.

«Помощь» всегда означает лишь одно — спустить в подвал. Никогда матушка не просила убраться в доме, приготовить еду или ещё что-то такое… Обычное. Нет, от дочери всегда требовалось что-то сверх меры.

Отвращение скользкой змеёй оплело позвоночник.

Нельзя отказываться.

Не сейчас.

И Сёко спускает в подвал.

***

Были времена, когда она являлась нелюбимым ребёнком в семье.

Рождённая по чистой случайности, никем не ожидаемая, в следствии чего не получала так необходимого в те времена внимания. Старший брат был любимым, ожидаемым, умным, талантливым ребёнком.

Сёко же скорее наоборот.

Слишком шумная для вечно занятых родителей, слишком надоедливая. Слишком… Ребёнок.

Рождена была лишь потому что в этой семье не одобрялись аборты, а с контрацепцией возникли определенные… Проблемы. Или халатность. В такие подробности её никто не посвящал, ограничиваясь лишь короткими, едкими комментариями, болезненно врезавшимися в мягкое, пластичное сознание.

Тогда это было больно.

Сейчас быть нелюбимым ребёнком кажется чем-то приятным… Куда приятнее, чем заниматься этим.

Однажды малышка Иёри Сёко совершила непростительную ошибку.

Однажды малышка Иёри Сёко обнаружила в себе дар.

Однажды малышка Иёри Сёко стала любимым ребёнком.

Она до сих пор помнит, как резко всё изменилось.

Израненное, окровавленное тело встаёт перед глазами, крик боли и ужаса перед смертью забивает уши.

Умирают все — это неизбежный цикл, в котором пребывают люди и даже проклятые духи. Для людей естественно умеет и гнить в земле. Для проклятых духов естественно умереть и вернуться к жизни в новой форме — такова природа проклятой энергии, эмоций.

Так правильно.

Так надо.

Сёко нарушила этот порядок.

И если умирающий отец, застывший в жизни, смотрел на неё с ужасом, то мать — с алчным восхищением.

Их семья изменилась в один миг, словно по щелчку пальцев.

Отец находящийся теперь на вечной грани — ни жив, ни мёртв — был заперт в подвале дома, более никак не влияя на что-то. Ранее любимый сын отошёл на второй план, ведь его таланты в математических науках более не могли сравниться с даром сестры. Зато недолюбленная дочь внезапно получила всё, чего хотела ранее.

Но какой ценой?

На самом деле, ситуацию это не улучшило.

Образовавшиеся комплексы вместе с пустотой в душе не могли исчезнуть по велению вздорного матриарха их семьи.

Зато отношения между братом и сестрой испортились окончательно под грузом обид, недопониманий.

Маленькие дети не были способны осознать, что происходит, зато на себе испытывали все последствия, как никогда прежде замечая изменения. На любимого ребёнка резко перестали обращать особое внимание, игнорируя каждый успех в школе.

Естественно, старший брат винил во всём Сёко, называя её мерзостью.

Чтобы он не делал, матери было всё равно.

Бесполезный ребёнок.

Уже гораздо позже Сёко поняла, что мать определяла, кому достанется то небольшое количество тепла и любви, которые она могла дать, по степени полезности своих детей. Менее талантливый — менее любимый.

Очень справедливо.

Что там на этот счёт думал брат — неизвестно. Они совсем не общались.

Не очень-то и хотелось, в самом деле.

Из-за крайне особенного отношения матери к детям, отношения между сиблингами никогда не ладились. Сначала старший брат чувствовал свою безнаказанность, когда мог пакостить Сёко, потом — чувство отверженности, когда перестал дотягивать до стандартов матери.

— Ёкай! — однажды бросил он ей в лицо.

Вместе с соей.

— Они уходят! Благословения приходят!

Сёко тогда ещё спросила:

— Совсем дурак?

Много воды утекло с тех пор.

Сёко, честно говоря, понятия не имела, изменилось ли мнение брата о ней. Он, как и мать, прекрасно видели то, что она сделала и делала с отцом. Абсолют все понимали, что это сверх человеческой меры.

В данный момент лишь Сёко понимала природу данных способностей.

Было бы неудивительно, если бы её всё ещё считали демоном или ведьмой.

Конечно, её в этом доме не боялись.

Мать относилась к ней, как к полезному инструменту, а брат же держал обиду за своё резко ставшее несчастным детство. Интересно, осознавал ли он, чья это действительно была вина? Или предпочитал питаться оправданиями?

… с другой стороны, это не её дело.

Не стоит лезть туда, куда не просят.

Пока она находилась в этом доме, глотку всё время раздирало острыми иглами, призывая поскорее схватиться за пачку сигарет, выкурить её всю. С дрожью Сёко побарывает это острое желание, отражающееся сухостью да першением.

Время от времени сквозь стиснутые зубы прорывался кашель.

— Ты в порядке, милая? — сухая, тёплая ладонь коснулась её лба. — Может, всё же повременить?

Сёко отмахивается от чужой руки.

— Всё отлично.

Лучше сделать всё сейчас.

Пребывание в вечно подвешенном состоянии ожидания неизбежного не даст ничего хорошего. Дамоклов меч висел над шеей, грозясь вот-вот перерубить позвонки. Удивительно хрупки человеческие кости!

Сёко уже приходилось видеть, как человека сжимают подобно фантику от конфеты, хотя раньше казалось, что человеческие тела достаточно крепкие. Шаманство определенно переворачивает её картину мира раз за разом, как будто она села на качели, где делает очередное «солнышко».

Кости хрупки, люди не надёжны.

В подвале её ждал прикованный к раскладушке отец.

Когда-то от неприятного, синюшного цвета кожи её выворачивало наизнанку. Когда-то она тряслась, срываясь на истерику перед посещением подвала. Когда-то это тело было живым, полным насыщенно красной жидкости.

Сейчас это было нечто.

Ни жив, ни мёртв.

«Это ты сделала», — говорит тонкий голосок в голове. — «Это ты виновата».

Сёко втягивает воздух ртом.

Будь проще. Будь проще. Будь проще.

Каждый раз она напоминает себе не придавать ничему в своей жизни особого значения. Всё это — одиночество, горечь, счастье — мимолётно, как падающая звезда на ночном небосводе. Как жизнь шамана.

Гори ярко, гори быстро.

Просто будь проще, Сёко.

Разве это так сложно?

Да. Очень-очень сложно.

Что раньше, что сейчас она продолжает цепляться за этот мир, цепляться за окружающих людей, хранить в сердце обиды рядом с привязанностью, симпатией. Цепляется за всё это, как утопающий за спасательный круг. Отчаянно. Мёртвой хваткой.

В жизни полно радостей, но и печалей не мало.

Она помнит те редкие моменты, когда внимание родителей — ещё до всех событий — доставалось ей. Помнит безмятежное счастье, когда их отводили в парк развлечений, когда им с братом покупали сладкое. Но помнит она также и пренебрежение: поджатые губы, короткие взгляды, полные отвращения.

Помнит она одиночество, сжигающее её сердце в техникуме, когда она внезапно оказалась третьей лишней на своём курсе. Помнит и то, насколько счастливой её сделало их признание, мечтать о котором раньше казалось запретным.

Цепляется за эти воспоминания снова и снова.

Зря.

Отказаться оттого всего, относиться к собственной жизни проще — лучший выход.

Не будет разочарований, если в собственной жизни ты будешь скорее наблюдателем, нежели прямым участником. Ведь абсолютно всё станет безразличным, простым, понятным, лёгким.

Ты просто плывёшь по течению до самой смерти.

Для шамана это благословение.

Глотку дерёт-дерёт-дерёт.

Пачка сигарет обжигает кожу бедра даже сквозь ткань коротких шорт, так и призывая выкурить её. Почти непреодолимое желание почувствовать никотин, отвлечься на мгновение, получить своё мимолётное успокоение хоть в чём-то.

Она здесь ненадолго.

Надо сделать дело.

Всего мгновение, Сёко.

Она приложила пальцы к чужой синюшной коже, ощущая, как сердце в груди замирает, падая куда-то в желудок. В этом теле всё ещё пребывало нечто отдалённо похожее на жизнь. Иногда разум вырывался из плена проклятой плоти, позволяя тяжёлым векам раскрыться.

Этих моментов стоило бояться больше всего.

Сёко не могла смотреть в эти мутные, полные ужаса радужки, которые молчаливо винили её в собственном заточении. Даже если ни слова из горла вырваться не могло. Даже если мышцы лица не способны были двигаться.

Вечный заложник своего полумертвого тела.

Разум, пребывающий между реальностью и царством снов.

Это ты виновата.

Проклятая энергия стала заполнять чужое тело.

***

Сёко многое не стоило делать.

Например, ей не стоило из раза в раз наполнять это тело проклятой энергией, вынуждая чужой разум пребывать в этом неразлагающемся теле. Или просто не приезжать в это место больше никогда, воспользовавшись возможностью остаться в Токио, в техникуме. А ещё…

Сёко нервно сжала пальцами сигарету, ломая её.

… а ещё не стоило игнорировать своих парней. Особенно когда обещала писать им.

С завидной регулярностью Сёко нарушала свои обещания.

Слова в мире шаманов не стоят ничего.

Сколько бы доверия к человеку не было, слова всё ещё остаются просто словами, нарушить которые не стоит ничего. Хорошему шаману всегда стоило заключать пакт для гарантии исполнения условий сделки.

Всегда.

Как мило, что её парни настолько доверяют ей.

Как отвратительно, что она их подводит.

Сёко здесь, потому что питает какую-то иррациональную, неправильную привязанность к собственной матери, даже если отказывается признать это. Это желание сидит где-то у самых глубинах её бессознательного. Это нельзя просто вынуть из неё.

Это заставляет её возвращаться.

Это заставляет её исполнять главный каприз матери.

Жалкая судьба.

И это абсолютно не то, чем хотелось бы делиться с другими людьми, какими бы близкими они их не считала.

Прощепрощепроще.

Если бы она хоть иногда слушала себя. Если бы можно было по щелчку пальцев отключить лишние эмоции, выкинуть бесполезные воспоминания…

Она бы здесь сейчас не сидела.

Отец бы уже ушёл на тот свет.

Всё было бы хорошо.

Всё могло бы быть иначе…

Но вот она сидит на крыльце дома, нервно курит, пытаясь побороть ядовитое чувство вины, пока где-то там, далеко-далеко, словно в ином мире, до неё пытаются дозвониться.

Сёко кривится.

— Ты отвратительна, — говорит самой себе.

И закрывает глаза.