В один день у Ханбина появляется аппетит, а жжение после каждого прикосновения к Хао становится только сильнее. Хао говорит, что это странно. Так оно и есть.

Призракам не свойственно хотеть есть или испытывать другие физиологические потребности. Призраки — это всего лишь остатки души, которая все никак не может найти себе покой. Она говорила, что Ханбин не сможет уйти с Земли, пока не выполнит свое предназначение.

Ханбину и не хочется отсюда уходить; у него нет ничего, что могло бы его удержать.

— Ты не спрашивал у Нее, что с тобой происходит? — интересуется Хао, когда только приходит домой с очередной тренировки. Ханбин провел целый день дома, наматывая круги по квартире — пытался понять, что делать.

— Я пойду к Ней только через пару дней. Сейчас Она занята, — отвечает Ханбин. Он все еще ощущает странное жжение, когда касается рук Хао, беря у него упаковку с кимбапом. Руки по-прежнему проходят сквозь чужое тело. — Она снова будет говорить загадками.

Желудок ноет при одном лишь взгляде на еду. Такого аппетита не было, даже когда Ханбин был живым.

— Странно, — констатирует факт Хао. — Тогда мы попробуем другие способы выяснить это.

Хао снова говорит загадками, хитро ухмыляется. У Ханбина снова скручивает желудок, но на сей раз, кажется, точно не от голода.

Скручивать начинает еще сильнее, когда Ханбин на следующий день снова замечает Хао и Джиуна вместе. И его впервые, за всю его существование в виде призрака, со всей силы рвет — Ханбин едва успевает дойти до туалета.

Он все еще не может найти этому объяснений. Невозможно понять, что происходит с собственным организмом.

Ханбина мучает мигрень, появляется усталость. На третий день странных симптомов Ханбин врезается лбом в стеклянную дверь комнаты для практики. Боль раздается по всему лицу, и неподалеку слышится звонкий смех, точно не принадлежавший Хао.

Все начинают его видеть.

Хао не двигается с места, когда Ханбина окружают со всех сторон. Джиун хлопает его по плечу, Мэттью обнимает.

— Мы уже думали, мы тебя никогда не увидим! Когда тебя выписали? Что говорят врачи? — доносятся вопросы со всех сторон, но Ханбин не может их услышать.

Они его трогают. Ханбин чувствует их прикосновения, их запах — приторные духи, смешанный с потом. Один только Хао подходит к нему осторожно и касается его руки на считанную секунду.

У Ханбина снова скручивает живот от волнения — или, быть может, ему это просто кажется?

— Ты живой, — шепчет Хао себе под нос. Ханбин может почувствовать, как крутятся шестеренки в голове Хао.

А еще он может почувствовать касания Хао на своей коже. Солнце ударяет жаром, когда через полчаса они оказываются на улице.

— Ты можешь это как-то объяснить? — спрашивает Хао. Его рука не сходит с руки Ханбина — и если сначала он переплетал их пальцы, оглядываясь по сторонам с некоторым смущением, то вскоре у него появилась уверенность.

Они садятся в автобус. Хао, не произнося ни слова, кладет голову ему на плечо. Обнимает, навалившись на Ханбина всем телом, и показывает средний палец парням, сидящим напротив них, когда те начинают хихикать.

Все мысли из головы Ханбина исчезают. Ему даже приходится сосредоточиться на дыхании, чтобы убедиться — оно правда есть, его грудная клетка правда… работает должным образом.

Быть может, Ее рассказы про бессмертие — точно не шутка.

— Я спрошу у Нее все, точно спрошу, — отвечает Ханбин. Голова Хао ощущается на его груди приятной тяжестью, а пальцы Хао так близки к пальцам Ханбина.

Раньше он не мог себе такое представить.

— Да, определенно нужно это сделать. Ребята же не просто так упоминали какую-то больницу.

Ханбин резко возвращается в реальность. Больница. Значит, в этом мире, в этом прошлом Ханбин все-таки существует. Картинка не складывается должным образом.

— Мне кажется, они считали, что ты все это время был болен, — продолжает Хао и после небольшой паузы добавляет немного неуверенно: — Быть может, ты в этом мире находишься в коме?

— Может быть.

Ханбин не может придумать нечто, что могло бы эту догадку подтвердить или, наоборот, опровергнуть. Он обещает разобраться с этим попозже, когда на это будет свободное время и силы.

Но пока сил у него нет. Сразу по приходе домой он засыпает.

***

На сей раз попасть к Ней становится куда сложнее. Яркий свет бьет в глаза, а боль раздается по всему телу вспышками — так, как не раздавалась раньше. Ханбин едва различает силуэт девочки среди белых пятен.

Она смотрит, нахмурив брови. Щелчок пальцами — они тут же оказываются в Ее кабинете.

— Ты понял то, что должен был понять? — Она подходит к шкафу. Небольшой рост, свойственный девятилетним детям, не позволяет дотянуться до верхней полки; Ханбин помогает помочь ей взять нужную книгу. — Спасибо.

Девочка слегка кланяется, выражая благодарность, и с привычной грацией проходит по комнате, садится за стол. Темные волосы, заплетенные в косу, падают ей на плечи. Черное платье, украшенное кружевами, доходит практически до пола и закрывает собой руки, шею, плечи.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, господин Сон Ханбин, — строго подмечает она, не отрываясь от изучения книжки. — Разве ты не замечал за собой что-то странное в последние дни? Какие-то новые чувства, ощущения? Наслаждайся этим, пока можешь.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Ханбин. — То есть… совсем немного, и я исчезну уже навсегда?

— Ты не сможешь вечно быть призраком, господин Сон Ханбин. И тебя не устроит принятое мною решение, если ты не начнешь действовать, — отвечает она, а Ханбин чувствует, как у него начинает кружиться голова. — Как ты думаешь, в чем заключалась твоя основная ошибка в жизни?

— Вы имеете в виду…

— Да, ошибка, которая повлекла за собой твою смерть. — Она поднимает на него взгляд. — Ты смог ее отыскать, переосмыслить? Сделал выводы, на основе которых сможешь в дальнейшем построить свою жизнь?

Ханбин колеблется.

— Чувства можно считать выводом?

Девочка жмет плечами.

— Может быть. Скорее, чувства следует воспринимать как шаг к твоему общему выводу. Я ведь отправила тебя в прошлое точно не для того, чтобы господин Чжан Хао смог исправить свое будущее.

Но именно с такой просьбой Ханбин обратился к Ней. Именно эту просьбу Она согласилась осуществить. Он не думал, что за этим могло стоять что-то… большее.

— Скорее, участие в шоу на выживание… — Она снова делает паузу, листая книгу. Звук переворачивающихся страниц действует Ханбину на нервы. — Оно ничего не изменило бы в его жизни. Господин Чжан Хао в любом случае добился бы своего — такой уж он человек. Это не наталкивает тебя на какие-то мысли?

Ханбин сглатывает. Вместо разумных мыслей у него в голове — пустота.

— Хорошо, значит, скажу тебе напрямую. Я всегда знала, что люди — существа крайне неразумные. — Она встает из-за стола. Ей приходится приложить усилия, чтобы дотянуться еще короткими ногами до пола. — Ты должен переосмыслить свою прошлую жизнь, чтобы начать новую. Думаю, тебе следует начать с господина Чжан Хао, с которым тебя связывает нечто особенное.

Ханбин ощущает себя маленьким — нет, крошечным! — ребенком, которого отчитывают и ставят в угол за очередную провинность. Но Ханбин никаких провинностей не допускал, а слушаться советов ребенка… Вероятно, это никогда не входило в его планы.

Но она не оставляет выбора: подходит к Ханбину ближе и смотрит в глаза не моргая. Ханбин не может отвести от нее взгляд, как бы ни пытался; тело кажется свинцовым.

Она — символ мудрости, как называли ее в книгах, Она — дочь самого Создателя, которой приходится нести на своих плечах тяжелую ношу. Она познала жизнь больше, чем Ханбин.

— Причем тут Хао? — спрашивает он, а у самого сердце начинает стучаться куда быстрее. Тук-тук, тук-тук. Неужели это так очевидно?

— Ты знаешь, причем тут он.

Признаться в этом — значит переступить через самого себя. Ханбин к этому не готов. Она будто слышит его мысли и усмехается им.

— У тебя была тяжелая жизнь, господин Сон Ханбин. — Она отходит от него, заводит руки за спину. Цокот каблуков — единственное, что выделяется в тишине. — Твои родители бросили тебя на произвол судьбы в детском доме, твои друзья заставили думать, что ты ничтожество. И только Чжан Хао, луч света, помог тебе пережить тот сложный период. Я права?

Нет необходимости спрашивать это — она может просматривать чужое прошлое, изучать его так тщательно, будто сама проживала его.

И сейчас она определенно чувствует к Ханбину сочувствие. Ханбин не знает, было ли сочувствие тем, что он хотел получить.

— Но ты всегда должен иметь опору в себе, господин Сон Ханбин. Не стоит растворяться в человеке так сильно, как ты растворялся в Чжан Хао, — продолжает она. — Раз ты появился на свет, значит, в этом был смысл. Ты имел смысл.

Девочка не осуждает — в ее голосе нет ни намека на упрек, на ту злость, которая обычно адресована к слабым людям. Только вот мог Ханбин считать себя слабым?

— Мне тогда казалось, что другого выхода нет.

Ханбин не будет отказываться от своих прошлых чувств или обесценивать их; он будет говорить о них спокойно, не испытывая чувства стыда. Но тогда жизнь казалась ему невыносимой.

— Ты имел полное право это чувствовать.

Он практически не говорил с другими на эту тему — ни при жизни, ни после того, как вдруг стал призраком.

Первые несколько дней после своей смерти он провел один в светлой комнате, потом его встретили воспоминания из его жизни — и, быть может, он даже мельком видел свое возможное будущее. То самое будущее, от которого он добровольно отказался.

Тогда у него правда не было выбора.

— У тебя диагностировали депрессию. Она меняет восприятие мира, сказывается на физическом состоянии. В последние дни своей жизни ты не был в состоянии даже подняться с кровати — кажется, тогда ты даже не находил этому должное объяснение, правда?

Тогда у Ханбина в жизни все было хорошо. У него была стабильная работа, он наконец разделался с долгами, которые по глупости взял в юности. У него даже был лучший друг, которого он искренне любил.

Но все равно что-то было не так. Он не мог заставить себя что-то сделать. Одно лишь существование казалось бременем, а рутина тянула на самое дно.

Психотерапевтка поставила ему диагноз «депрессия» за месяц до его суицида — к ней на прием Ханбина отвел Хао, говоря, что нельзя доводить себя до такого состояния. Но больше к ней Ханбин не ходил. Рецепт на антидепрессанты так и остался лежать на полке, покрываясь пылью.

Это было не совсем… правильно, но на большее Ханбину не хватало сил.

— Ты бы смог с этим справиться, господин Сон Ханбин. Твое будущее было весьма хорошим по меркам человечества, и оно определенно стоило того, чтобы бороться. У тебя даже появилась семья — как раз в тридцать лет, как ты и хотел.

Но у Ханбина ее не появится. Он мертв в его мире. Одиночество, перемешиваясь с отчаянием, сгубило его.

— Семья? — не верит Ханбин.

Девочка без промедлений кивает и на секунду улыбается, когда замечает блеск в чужих глазах. Ханбин всегда любил детей.

— Семья. В любом из параллельных миров господин Сон Ханбин остается человеком, который хочет дарить любовь окружающим и находит свое счастье в семье, — продолжает Она. — Да, ты боишься причинить кому-то вред, особенно своим детям, но ты со всем справишься.

Проницательность девочки настораживает. Она будто читает каждую его мысль, знает о тех сомнениях, о которых Ханбин никому не говорил.

— Если быть точнее, вы с господином Чжан Хао справитесь, — добавляет она между делом. — Но это я так, забегаю немного вперед в твоем будущем. Тебе только предстоит с этим разобраться.

Предстоит разобраться. Такая формулировка ударяет по вискам сильнее, чем ударяет очередное упоминание Хао.

— Я мертв. Я не смогу разобраться с этим чисто физически.

Он снова чувствует отчаяние, но оно не похоже на то, что Ханбин чувствовал тогда. Сейчас у него нет темноты перед глазами и страха перед будущим, что накатывал волнами и заставлял биться в истерике. У него ненависти к себе и своему телу.

У Ханбина сейчас нет депрессии. Мир больше не поделен на черно-белое, его дни не лишены всякого смысла.

Но он не будет обесценивать свой прошлый опыт и то, через что ему пришлось пройти; он будет делать выводы.

— У тебя еще есть время, Ханбин. Люди не умирают так просто, — говорит она. Ханбин наконец замечает у нее подобие улыбки. — Я к тебе отношусь благосклонно. Помни об этом.

Ханбин помнит. Точно будет помнить.

Девочка снова щелкает пальцами, и перед его глазами все снова начинает плыть.