PovТимиэль

Я забыл, что такое сон. Не берёт даже снотворное, которое пью уже вместо воды и соков. Даже если и удаётся закрыть глаза, то совсем на немного, да и сном это трудно назвать. Как только голова укладывается на подушку и прикрываются глаза, тут же вижу воспоминания того проклятого дня. Итог: я просыпаюсь с вытянутыми вперёд руками и весь в холодном поту. Естественно, я и Мирону мешаю спать.

Мирон же… Понятия не имею, что у него внутри, но внешне – полное спокойствие. Будто и не произошло ничего. В самом начале я просил его проверить дома старцев и направить ищеек рядом с ними. Но все мои мольбы словно мимо его ушей прошли. И коробка пропала. Видимо, её успели прихватить. Доказательствами о том, что её прислал слуга из семьи Доротей, служат лишь мои с девчушками слова. Без весомого довода никто в Атлантиде не может высказать подозрения. Чёртовы законы!

— В их жилах течёт моя кровь, кровь первого Атланта. Кто бы их ни похитил, им ничего плохого не сделают. — Вот и весь ответ. Из раза в раз один и тот же.

Днём он пропадает, проводя поиски совместно с поисковой группой. По всей Атлантиде объявлена награда тем, кто найдёт и вернёт наших детей живыми и невредимыми. Ночи же он проводит со мной.

— Мирон, поклянись в том, что позволишь мне самому решить судьбу виновных.

— Клянусь. — Уверен, я снова буду корить себя за то, что доверяюсь ему, но я делаю это, из раза в раз повторяя собственную ошибку.

***

Неделю верю Мирону. Неделю жду от него хороших новостей.

К моему огромнейшему сожалению, чуда не происходит и на седьмой день. От нас не требуют выкупа. Не выставляют требования. Не просят чего-то взамен наших детей. Но и самих детей не возвращают. Я даже не знаю, в Атлантиде ли они или уже где-то ещё.

Ничего.

Абсолютно схожая ситуация с Алипием.

— Ко мне. — Девчушки моментально подходят ко мне, склонив колено. — У меня нет доказательств, но сердцем чувствую, что это дело рук старшего Доротея. Сможете туда пробраться тихо и незаметно?

— Без согласия господина Мирона – нет. Прошу простить. — Из-за их опущенных голов и моей усталости тела, мне не совсем понятно, кто именно из них говорит.

— Бесполезные. — Кидаюсь кружкой в стену от собственного бессилия. Голова кружится от недостатка сна. Уложив голову на руки, с трудом остаюсь в сознании. Тяжёлые веки всё же закрываются.

— Господин Тимиэль, вы уверены в том, что это дело рук главы семьи Доротей?

— Если не веришь, зачем спрашиваешь? — Увы, больше на столе ничего нет. Руки так и чешутся с желанием что-нибудь разбить или сломать.

Чтобы не буянить руками, прячу их в карманы. Неожиданно для себя натыкаюсь на мешочек с травами, подаренные моей матерью. Он греет руку, словно взял остывающее бревно. Я и позабыл, что спрятал его в чистую одежду. Неожиданно в голову приходит другая мысль, более рискованная и безумная.

Один младенец полукровка и четыре взрослых чистокровных. Кажется, именно так говорила матушка. И почему я раньше не подумал об этом?

— Что насчёт официального визита? — Произношу раньше, чем осознаю.

— Официального визита?

— Да. — Встав со стула, направляюсь в гардеробную. Мне следует нарядиться во что-то приличнее домашнего платья, но так, чтобы Мирон не на придумывал себе ничего лишнего. — Я сам пойду к нему со всей свитой, которую одобрит Мирон.

— Но для чего?

— Угощу его чаем в знак примирения.

Без особого доверия в мой план, Мирон всё же соглашается. И вот, мы уже почти приплыли к поселению на средних островах.

— Когда подадут чай, произойдёт непоправимое. Никто из вас не должен его пить или мешать мне. Особенно ты, Мирон. Мне от него ничего не будет. Понял меня? — Повторяю старшему супругу на всякий случай, пока есть такая возможность.

— Говоришь так, будто убить собрался.

— Если близнецов действительно похитил этот старец, то да. Не сомневайся во мне, Мирон.

— Значит, пока ты чаёвничаешь, я буду спрятан рядом с тобой, а солдаты прошерстят все земли семьи Доротей.

Этих солдат всего десять от силы наберётся, но Мирон уверил в их способностях. Прямо сейчас они все скрыты в маскировке. Прямо как в той, что были похитители и которую может принимать Мирон. Супруг тоже замаскирован, чтобы его с самого начала никто не узрел.

— Надеюсь, все помнят о награде? — Даю этим атлантам стимул работать усерднее. Иначе мне не найти своих детей.

На суше нас уже ждут. Сам глава Доротей вышел нас встречать. Стол накрыт на пляже. Видимо, в свой дом пускать не хочет. И в чём же причина? Презрение? Или есть что скрывать? Помимо него самого, у берега собралось восемь омег различного возраста. Все, кроме двоих, стоят подальше от стола. Женщина-атлантка, примерно одного возраста со стариком, и средних лет парень. Головы всех омег укрыты под серыми платками, покрывающие их волосы с шеей. Мирон дарил мне платки, но я ни разу не носил их так, как их носят здесь. Да и среди омег такого способа ношения ещё не видел.

На берег выхожу на своих двоих. Поднявшийся ветер поднимает не только песок, но и подол моего платья. К счастью, он достаточно тяжёлый, потому тёмно-зелёная ткань лишь развеивается на ветру. Белая накидка без рукавов укрывает мою спину от холодных воздушных потоков.

— Приветствую младшего повелителя в своей скромной обители. Я было решил, что будет лучше провести встречу на красотах своего пляжа, но увы, к неудаче поднялся ветер.

— Я ненадолго, всего лишь на небольшую беседу. Не беспокойтесь об этом. — Стараюсь держать лицо перед этим стариком. Любые подозрения в мою сторону – недопустимы.

— Не торопитесь так. Моя первая младшая супруга приготовила вам мясное угощение, а мой третий младший супруг уже закончил настраивать свой музыкальный инструмент. Прошу к столу.

Издалека это не было заметно, но присев за стол, отчётливо вижу чьё именно это мясо. Гуманоидная форма, явно человек. Почти воротит. Увидь я это впервые, то уже сбежал бы. Но я уже подготовлен к подобному зрелищу. Да и есть сейчас вещи поважнее моих собственный чувств. Звуки арфы только и радуют уши.

— Откажусь и предпочту перейти сразу к делу.

— И чем же я обязан вашему визиту?

— Я планировал объявить об этом завтра, но решил дать знать вам раньше всех остальных.

— Я вас внимательно слушаю, господин Тимиэль.

— Я решил отдать подаренные мне земли тому, кто первым найдёт и приведёт наших детей обратно домой. Живыми и невредимыми. Мирон дал своё на то согласие.

— Почему вы говорите об этом мне?

— Вы были тем, кто открыл мне глаза. Дети для меня куда важнее клочка земли. Посоветовавшись с супругом, я решил, что дать немногим больше времени для заинтересованной стороны – хорошее решение. Или я неправ?

— Ну что вы! Наоборот, я счастлив услышать эту весть одним из первых, ещё и напрямую из ваших уст, господин Тимиэль. И я благодарю вас за оказанное доверие. Уж поверьте, я распоряжусь теми землями во благо своей родины. — Уже думает о награде, но ещё не вернул украденное.

— Полагаю, мне стоит ожидать хороших вестей в скором времени?

— Не сомневайтесь. Мои ищейки самые лучшие во всех трёх островах Атлантиды! — Хочется съязвить о том, что они у него настолько "хороши", что до сих пор не могу найти одного из детей собственного хозяина. Пока я терплю его нахальство из последних сил, старик подзывает одного из омег и что-то шепчет ему на ухо. Юноша, совершив поклон, уходит в сторону дома. — Поверьте, ваше решение довериться мне – правильное. Совсем скоро вы встретитесь со своими детьми.

— Так же, в знак моей признательности вам, хочу подарить вам чай. — Подав знак рукой, подзываю к себе трёх девушек. В их руках кувшин с кипячённой водой, чайничек и фарфоровые чашки с серебряными ложками. — На моей родине есть обычай. Проигравший в споре, и признающий свою вину, заваривает его для себя и победителя в знак мирных намерений, а подача, всё равно, что клятва в неприкосновенности. Выпить нужно обязательно до дна, иначе это будет считаться дурным тоном. Будьте так любезны, совершите со мной данный обряд. Пусть это будет моими извинениями. Я был излишне упрям.

— А на родине младшего повелителя интересные традиции. Думаю, мне стоит их изучить в ближайшем будущем. Возможно, что-то из этого мы сможем перенять сюда.

— Постараюсь поспособствовать этому всеми своими силами.

Завариваю чай сам, не позволяя никому из них притронутся. Засыпаю немного, примерно четверть мешочка. Благо, от аромата не становится никому дурно. На удивление, чай заваривается быстро. Фиолетовый оттенок совсем лёгкий.

— Позвольте дать вам совет, господин Тимиэль.

— Слушаю вас.

— Впредь всегда представайте таким послушным перед нами, альфами. Вы ведь омега. Зачем вам бороться с альфами? Лучше живите мирно в достатке и роскоши. Уж кто-кто, а Мирон сможет положить все богатства этого мира к вашим ногам. Всё, что от вас требуется, это быть хорошим и послушным младшим супругом да родить как можно больше детишек, коль к другим омегам он не заглядывает.

Пока он всё это говорит, я успеваю разлить отраву в две кружки. Одну передвигаю к нему, вторую беру в свои руки.

— Обязательно учту это в следующий раз. — Подняв стакан на уровень моей головы, предлагаю тост, будто мы алкоголь пьём. — За то, чтобы перемирие и сплочённость между нашими семьями могла прервать только смерть!

— До дна! — Довольный старик подхватывает мой настрой.

Пусть он и выглядит беспечным, но он ждёт, когда я выпью первым. Что я и делаю, демонстративно показав пустую чашку. Видимо, в конец убедившись в том, что яда там нет, он всё же пьёт, так же демонстративно показывая пустую чашку. До этого момента не пил ничего подобного, но он оказался сладковатым.

— Раз здесь я закончил все вопросы, то начну собираться обратно. Мирон как раз должен был приготовить к этому времени приказ о новой награде.

— Останьтесь ещё на немного, господин Тимиэль. Вы ведь хотите увидеться с детьми? — Вопрос звучит всё равно что чистосердечное признание.

— Значит, и ваш сын спрятан вами.

— Знаете каких омег я опасаюсь больше всего, Тимиэль. — Выждав небольшую паузу, старик продолжает. — Умных. Такие, как вы, всегда заноза в заднице.

— И не боишься говорить мне такое.

— А что такого? Мирона здесь нет. И вы признали своё поражение. Правда, я удивлён, что вам понадобилась целая неделя. Думал, вы тут же примчите ко мне, как оклемаетесь.

— Просто супруг уверял меня в вашей верности. К тому же, без доказательств разве я могу что-то сделать против? Ваши чёртовы законы запрещают это. — Смотря в сторону чужого дома, вижу светлые макушки своих детей. Их ведёт тот самый юноша, а с ними и невидимые тени. Их видно совсем на чуток времени, пока солнце вновь не уходит за тучи. — Думаю, следующее, что я изменю, будет именно это.

— Чего?

— Устроим что-то вроде собраний, на которых можно будет высушивать свидетелей произошедшего с каждой стороны. Только вот названия так и не придумал этому действию.

— Вы что, совсем всё мимо ушей пропуст… — Лишь я один ожидал действие яда, и оно наконец-то даёт о себе знать. Старик не в силах закончить слово. Собственная кровь ему мешает. Вместо дыхания – удушающий кашель.

— Кажется, начало действовать. — Произношу вердикт.

— Всё-таки решил убить. — Мирон прекращает маскироваться. Глаза всех присутствующих со стороны Доротей округляются. Старик тоже удивляется. Музыка всё же прекращает звучать. — Не смотри на меня так. Твои слова – лучшее доказательство твоей вины.

— Их нашли? — Интересуюсь первым делом, игнорируя резко накрывшее головокружение.

— Да. Стража уже ведёт их к нам.

— Как они?

— В отличие от Алипия, лишь слегка напуганы.

— Это хорошо. — После успею узнать, что там с Алипием. Да и что делать с остальными – решу потом. Сейчас хочу обнять Гелоса с Селеном, да так крепко, чтобы не оторвали от меня. Думаю, я наконец-то смогу уснуть. — Стража, арестуйте всех членов семьи Доротей а так же их прислугу. Потом решу, что с ними делать. — Стоит мне это произнести, как в глазах начало темнеть.

В горле и во рту начало жечь так, словно я проглотил раскалённое железо. Эта же боль постепенно оседает в желудке. У меня тот же кашель, что и у скорчившегося старика, почти умершего. Прокашлявшись, вижу и на своих руках кровь. Свою кровь.

— Тимиэль? — Ноги не держат. Всё тело содрогается в неконтролируемой дрожи. — Тимиэль!

Почему оно действует на меня? Я же человек. Яд не должен был подействовать на меня. Для меня это должен быть обычный сладковатый чай из трав!

Нет… нет… я не могу быть кем-то ещё… Не могу умереть, пока лично не удостоверюсь в сохранности своих близнецов!

Увы, детям ещё шагать и шагать до места нашего чаепития. Последнее, что я вижу, и уже не слышу – это испуганный Мирон. Он точно зовёт меня. Я чувствую это, читаю по его губам. Упав на его руки, так и остаюсь. Тяжело даже руку поднять, но я это делаю. Прикосновением пачкаю его щёку в собственной крови, даже не думая о том, что яд мог осесть в ней. Пробую просить его защитить детей и заботиться о них как о самом ценном, что было и есть в его жизни, правда, понятия не имею, насколько хорошо это выходит. Надеюсь, что он меня понял.

PovМирон

— Дети… защи…щай… их… — Последнее внятное и понятное, что произносит Тимиэль сквозь кашель, прежде чем закатить глаза и потерять сознание.

Прикладываюсь ухом к его груди, и убеждаюсь в том, что его сердце ещё бьётся. Приложив палец к носу, ощущаю его дыхание. Слабое и едва ощутимое, но всё лучше, чем ничего. Прижимаю к себе стремительно похолодевшее тело младшего супруга, хотя, по-хорошему, мне стоит нестись со всех ног к кораблю, поскорее принести Тимиэля к Диоре.

Из них двоих последний вздох совершит один лишь старец.

***

— Чтобы вывести яд из организма, мне нужно знать, что именно он выпил. — Выдаёт Диора, осмотрев бессознательное тело Тимиэля, всё ещё живого.

— Вот. — Самая низкая из девушек передаёт тканевый мешочек с сушёной травой внутри. — Он заварил это и выпил одну чашку.

— Хм… — Диора вертит его из стороны в сторону, изучает содержимое и рассматривает сушёные фиолетовые листья. Мне не ведомы тонкости её работы. Но вытянутое в удивлении лицо – понятно без слов и подсказок. — Впервые вижу такое растение.

— Как это понимать? — Немного резко спрашиваю. Мне сейчас абсолютно не до шуток.

— Так и понимай. — В моей же манере отвечает женщина. — Откуда она у Тимиэля?

— Она появилась у него незадолго до отплытия родных. — Отвечает всё та же девушка.

— Я проведу пару опытов, но мне нужны будут добровольцы. — Сделав небольшую паузу, Диора смотрит на меня в упор. — Понимаешь, о чём я говорю, Мирон?

— Да. Будут тебе "добровольцы". — Получив мой ответ, Диора тут же принимается смешивать сушёные травы с различными жидкостями в стеклянных колбах.

Выхожу из кабинета Диоры стремительно резко, с тяжёлым сердцем оставляя Тимиэля. Виновники должны понести соответствующее наказание.

Диора быстро сделала первые вариации антидота. Я же к этому времени собрал всех представителей семьи Доротей в одном месте, даже старших сыновей и дочерей, которые со стариком уже не жили. Почти все омеги. В его семье мало кто родил альф. Ещё больше детей-омег умерло либо же были изувечены. Один Алипий отлёживается в лазарете, излечивая свои раны. Его, пока, не трону. По словам близнецов, он принимал на себя все удары, хотя и был изранен ещё до их появления в подземной камере. Ещё один из отпрысков носил им еду, но про него я уже не слушал. Все мои мысли, даже сейчас, заняты скорейшим выздоровлением Тимиэля.

Единственное, чего я не ожидаю сейчас, так это появление Гелоса. Ворвавшись к нам, он ищет глазами кого-то среди предателей и как только его взгляд останавливается на ком-то определённом, несётся со всех ног. Позволяю любопытству взять вверх и жду. Этим некто оказывается парень-омега, один из сыновей предателя. Он вытаскивает его из толпы и уводит прочь, да так резко, что с того падает платок с головы, открывая взору тёмно-синие волосы. Не даю им уйти, перекрыв путь к выходу. На это мой сын закрывает собою подростка.

— И как это понимать?

— От стражи услышал, что за участь их ждёт. Поэтому я здесь. — Уверенно отвечает Гелос, смотря мне прямо в глаза.

— Он – Доротей, а потому должен понести наказание. Так куда ты его уводишь?

— Пина кормил нас! Дал нам одеяла! Дал нам и Алипию лекарства, сколько смог унести, за это ещё и наказание стерпел от своего отца! Если бы не его доброта, то нам с Селеном было бы куда сложнее. — С недоверием смотрю то на сына, то на робкого юношу. — Он был добр к нам. Разве мы не должны ответить ему тем же? — Всё никак не унимается сын.

— Посмотри на меня. — Отдаю приказ мальчишке.

Он молча поднимает голову. Пусть иссиня-чёрные волосы и скрывают большую часть лица, но сейчас, когда он так близко, могу спокойно разглядеть все его увечья на лице. Вместо левого глаза – натянутая шрамом огрубевшая кожа, что продолжается тонкой горизонтальной полоской по носу. Зашуганный взгляд осторожно рассматривает меня. Приподнятые плечи дрожат, пока руки несмело пробуют выбраться из крепкой хватки Гелоса.

Он совсем ещё дитя. И его я собирался пустить на эксперименты Диоры? До чего же довело меня отчаяние? А ведь в толпе стоят дети куда младше этого мальчонки.

— Как твоё полное имя?

— Влас Пинарион из семьи Доротей. — С некой неуверенностью отвечает юноша.

— Чему-нибудь обучен?

— Вышивке и готовке.

— Значит, помогал моим детям?

— С-самую малость. — Голова опустилась. Не повторяю свой наказ.

— Знал, кто они?

— Да.

— Знал про объявленную награду?

— Да.

— И ничего не сообщил нам? — Немногим строже задаю вопрос.

— …да. — С каждым ответом в мальчишке всё меньше и меньше уверенности.

— Ха… — Отдаю себе отчёт в том, что ещё успею пожалеть о своём следующем решении. Но это так же отличная возможность проверить решимость своего сына. — Гелос, ты понимаешь, что из-за этого наш дорогой Тимиэль в смертельной опасности? Сообщи он нам о твоём и Селена местоположении, то мы бы нашли вас раньше, и Тимиэлю не пришлось бы жертвовать собою вот так!

— Понимаю. Но я так же понимаю, что Пина – невиновен! Это ведь не он выкрал нас. Прошу, отец, подумай над его участью ещё раз!

— Если Тимиэль не очнётся, то я лично его убью, тем самым вырежу весь этот грязный род.

— …хорошо. Но если папа очнётся, то он решит судьбу Пины. — Моментально выставляет сын своё требование.

— Не надейся на жалость своего папы. Это тебя с Селеном он готов баловать, вы – его дорогие дети. Никак не других. — Следующее говорю уже юноше. — Пока живи. — А последнее уже им двоим. — Идите.

— Благодарю вас за щедрость. — Склонившись в поклоне, он недолго стоит вот так. Гелос уже тянет его за собой, торопливо переставляя ноги.

И это я ещё что-то говорю про Тимиэля, когда сам смягчился? Старею.

Остальные Доротей, всё это время молчаливо наблюдавшие за сей картиной, воодушевились. Видимо, эта ситуация дала им уголёк надежды, который мне предстоит погасить.

— М-мы тоже им помогали!

— Да! Именно! Я… я готовил им! — Кто-то придумал на ходу. Мне всё равно кто, ведь это всё равно ложь.

— Нет, это я им готовил!

Галдёшь. Именно он и начался. Если бы это было правдой, то мой сын забрал бы с собой куда больше атлантов, нежели чем одного. Не желая это выслушивать, бью хвостами по полу. Виновники моментально затыкают свои рты. Одного действия было достаточно, дабы они всё понял.

Их слова не имеют веса.

Почти до самого вечера Диора пробует и пробует. Но всё безрезультатно. Они умирают, кто-то быстрее, кто-то медленнее, но все одинаково мучительно. Пока один единственный остаётся в живых, на него вся надежда. Не смотря на хорошую статистику, я не тороплюсь дать этот вариант антидота. Причина, по которой я так поступаю – это сыпь, что покрыла его руки и ноги небольшими волдырями.

— Думаю, мы почти у цели. — Радует Диора. Аж от сердца немного отлегает. — Сколько их ещё осталось?

— Трое.

— Значит, я должна быть осторожна в выборе.

— Сколько у нас осталось времени?

— Учитывая, что тот умер быстро, а Тимиэль до сих пор дышит – неизвестно. Это и для меня новое испытание, Мирон. — Уложив свою руку мне на плечо, женщина по-родительски сжимает пальцы. — Но я сделаю всё возможное.

— Хорошо. Я верю тебе.

К утру, когда Диора вроде бы как выработала верную формулу, все четверо умирают. Сыпь, что покрыла их тела, в итоге разъела кожу до самого мяса. Крики и стоны боли до сих пор эхом звучат в моих ушах. Результат – смерть от болевого шока. Возможно и внутри что самоуничтожилось, но это уже покажет только вскрытие.

— Прости, Мирон… У нас даже трава закончилась. — Диора демонстрирует пустой тканевый мешочек, в котором даже крошки сухой травинки не найдётся. — Мне элементарно нечем ни травить их, ни испытывать антидот.

— Хочешь сказать, что мы ничего не можем сделать для Тимиэля? — Злюсь больше от собственного бессилия, нежели чем от разочарования Диорой. В отличие от меня, она хоть что-то сделала.

— Увы… Остаётся только надеется, что он выкарабкается самостоятельно.

— А если дать ему моей крови? — Надежда не умирает. Мы точно ещё не всё испробовали. — Может, ему полегчает?

— Боюсь, в данной ситуации, это только навредит. — Диора отрицательно мотает головой. — Мирон, ты же собственными глазами видел, что с ними стало. Боюсь, эта отрава для таких, как ты и Тимиэль, а не таких, как я.

— И как это понимать? Тимиэль же человек! Я его не изменял.

— Мне жаль. — Буквально недавно слова Диоры подарили мне надежду, а теперь гасят её.

— Жаль? Тебе жаль? — Срываюсь на крик, не сдерживая собственных эмоций. — Если тебе жаль, то сделай так, чтобы он снова очнулся!

Диора молчит. И это молчание убивает меня.

***

Почти месяц Тимиэль находится в состоянии между жизнью и смертью. Места себе не находил всё это время, а сегодня у меня начинают опускаться руки.

— Давай все вместе выйдем к воде? И Селен развеется, и папе предоставим возможность подышать свежим морским воздухом. — Предложение Гелоса звучит неразумно. Какой свежий воздух Тимиэлю, когда каждый его вздох может стать последним?

Но я прислушиваюсь к сыну. Отчего-то вспоминаются слова Тимиэля.

" Хочу окунуть ноги в воду… мне нужно к морю…"

Бессонные ночи дают о себе знать. Слегка шатает, руки дрожат, но я не отступаю от совместного решения. Холодное тело укутываю в тёплое одеяло. Если бы не знал правды, то подумал бы, что Тимиэль просто мирно спит. Но увы, сколько бы я его не тревожил, сколько бы ночей не провёл у постели, сколько бы тихо не проревел, он не просыпается.

— Я понесу корзину с фруктами. — Пина всюду следует за близнецами. Пока его судьба не решена, он – личная прислуга близнецов. Не уверен, чем именно обернётся данный акт доброты. Пусть пока будет так, как есть.

Из пирамиды выходим все вместе. Селен держится рядышком с Гелосом. Пина идёт чуть позади близнецов, держа обещанную корзинку с едой. Мы же с Тимиэлем замыкаем цепочку. Не беспокоюсь о том, что на нас нападут. Точно не так скоро. Не тогда, когда целый род был уничтожен. Ну… почти целый. Двое остались. Алипий, идущий на поправку, и этот мальчишка, выполняющий грязную работу, не подходящую для атланта.

Не замечаю, как доходим до берега. До того самого места, где я был последний раз с Тимиэлем. Невольно останавливаюсь на месте, смотря на расцветающий закат. Ноги сами несут к воде. Солнечные лучи отражаются от воды яркими бликами, что тут же режут глаза.

"К морю. Продолжай идти."

В голове звучит голос Тимиэля, как если бы он был в сознании и говорил со мной прямо сейчас.

Сев в воду, опускаю ноги Тимиэля, чтобы они намокли. В прошлый раз именно так мы и сидели. И так же грею воду вокруг нас, дабы Тимиэль не замёрз ещё сильнее прежнего.

— Разве сейчас время для купаний? — С берега кричит Селен, первым заметив наше местоположение.

— Тимиэлю это нравилось… — Неожиданно осекаюсь. А что ещё нравилось Тимиэлю? Что я вообще знаю о своём младшем супруге? — Раньше нравилось…

— А это что такое? — К разговору присоединяется Гелос. Прикрыв глаза рукой, приложив боком ко лбу, он вглядывается вдаль.

Смотрю в ту же сторону и подмечаю, как к нам подплывает чёрная макушка. Вынырнув, нашему взору показывается человеческое лицо с синеватой кожей. Пустые глаза сине-голубого цвета, на удивление белок в глазах действительно белый, не чёрный, как у большинства представителей данного народца. Из одежды на нём – непонятная полупрозрачная тряпка, по факту ничего не скрывающая. Как минимум, до груди.

— Назовись. — Тут же кричу, желая отпугнуть.

— Моё имя Рода. Я – племянник Юна, которого ты убил. — Юноша представляется не склоняя головы. От моего крика он не отступает, но уже и не подходит ближе.

— Какова твоя цель?

— Помочь Тимиэлю. Пусть я и не виделся с ним, а наш род считает всю его семью предателями, я всё равно решил помочь ему, в память о дядюшке Юне. Он всегда говорил о нём лишь хорошие вещи. И улыбался.

— Почему я должен верить тебе? Вдруг ты задумал его убийство мне в отместку?

— Тогда убьёте и меня. Это будет равноценным обменом.

Если бы не отчаяние и проблеск надежды, то никогда в жизни бы не вёл разговор с ними, а сразу же убил бы или прогнал прочь, если бы пожалел. Но не сегодня…

— Только попробуй навредить ему. — Сегодня я подпускаю чужака к себе и своей семье.

Житель моря полностью выходит из воды и мне теперь видно то, что находится в его руках. Тёмно-синее сердце засохло, от него воняет тухлой рыбой. Во второй руке у парня нож, сделанный из большой ракушки. Мне он не навредит, а вот человеку – ещё как. Разрезав, он выдавливает холодную кровь из органа, такую же вонючую. Рот пачкается, почти половина льётся мимо, отчего пачкаюсь и я сам, и плед, в который завёрнут мой супруг.

К моему удивлению, от подобного подношения у Тимиэля появляется румянец на щеках. Дыхание учащается, становится более явным. От макушки два локона, почти у самого центра, стремительно белеют. Цвет идёт, словно быстрый ручеёк пробился сквозь преграду. Эта седая белизна и остаётся. Тимиэль впервые открывает глаза за столь долгий период. Живот урчит, сообщая о своём голоде.

— Ми…рон… — Шёпот, едва уловимый.

Не веря собственному счастью, прижимаю Тимиэля к себе, будто желаю срастись с ним в одно целое. Житель моря же отступает назад ровно настолько же шагов, насколько к нам подбегают близнецы с Пиной.

— Как? Как ты это сделал? — Спрашиваю, пока Рода не ушёл.

Но мне ничего не отвечают, оставляют без ответов на появляющиеся вопросы. Рода скрывается в воде, юрко нырнув. Чужака как будто бы и не было. Выпускаю свои хвосты, чтобы найти тело в воде, но его уже и след простыл. Да и не до него сейчас. Тимиэль подаёт признаки жизни, хватается дрожамищи руками то меня, то плачущих детей. Хватка слабая, едва заметная, но этого достаточно, чтобы остановить меня от поисков чужака.

Сперва я обязан позаботиться о своём младшем супруге, о Тимиэле. Всё остальное – подождёт.

PovТимиэль

Вокруг так темно, что хоть глаза выкалывай. Уши заложило так, как будто я взаправду на морской глубине. Ничего, кроме непонятного давящего шума, закладывающего уши. И уплыть, или хотя бы сдвинутся в сторону, не получается. Всё моё тело обвито водорослями, отчего не продвинулся ни на шаг в сторону, лишь сильнее запутался. Но самое страшное – не это. Периодически создаётся такое чувство, как будто до меня кто-то пытается дотронуться. Отскакиваю, насколько это возможно в моём положении.

И так длится бесконечно долго.

Пока сквозь всю эту водную плотность не улавливаю голос Юна.

— Останься со мной, мой Мунди. — Снова руки трогают меня, но сейчас я не вырываюсь.

Как же давно я не слышал его речи. Не смотря на то, что я старался не думать о нём, не вспоминать о нём, каким бы сильным себя не строил, перед ним всё равно веду себя неразумным ребёнком. Как же я соскучился. Кидаюсь в эти руки, позволяя обнять себя и тянусь за поцелуем, пусть до головы и далеко. Хочу выкрикнуть его имя, но я не слышу собственного голоса. Сколько ни пытаюсь, результат один и тот же. Поэтому крепче жмусь к холодному телу, стараясь согреть собою, поднимаюсь выше, прямо к голове.

— Я всё тебе прощу. И твои ночи с моим убийцей, и твоих детей от этого мерзавца. — Вмиг замираю. Отчего Юн говорит так, как будто я сам на это пошёл? — Только останься здесь, со мной. Не возвращайся к ним.

Так как всё равно ничего не вижу, пробую руками дотронутся до лица Юна. Но пальцы останавливаются на неровном краю шеи. Лишь когда поднимаю руки ещё выше, наконец нахожу голову. Она отрублена. Так же, как в ту проклятую ночь. Перед глазами моментально пробегаются размытые воспоминания, будто это произошло давным-давно и не со мной.

Впрочем, а какой ещё быть отрубленной голове? Мирон лично продемонстрировал отрубленную голову Юнгина, пока насильно брал меня на глазах у всех присутствующих.

— Останься. — Пока размышляю, Юн снова просит остаться.

Хочу ответить, но снова тишина вместо моего голоса. Как бы сильно я не желал остаться с ним, родить ему потомство, любить его всеми ночами и отдаваться всею душой с телом… я должен вернуться. Мёртвых уже не вернуть. А там меня ждут дети. У меня есть причина для возвращения. Точнее, две: Гелос и Селен.

— Не хочешь быть со мной? Тимиэль, ты, верно, забыл? Ты был обещан мне! Не смей нарушать обещание, как это делали твои родители!

Я и раньше видел Юна рассерженным, особенно после появления Мирона в нашей мирной жизни. И слышал, как он кричал на меня, как злился на моё неподобающее поведение. Но в его голосе никогда не было такой холодной ненависти. Вырваться как не получалось, так и не получается. Юнгин больше меня, да и путы далеко не отпускают, потому альфе и проще скрутить меня да удерживать в крепкой хватке собственных рук.

— Мы будем тут до тех пор, пока ты не согласишься уйти со мной в путь перерождения. Ты обязательно одумаешься и решишь остаться со мной.

Удушающее чувство, но не от нехватки кислорода.

Мне неизвестно, сколько мы пробыли в таком состоянии, но для меня – прошла целая вечность, прежде чем в нос ударил запах крови. Этот привкус, закрадывающийся в ноздри и горло, чувствую не я один. Только если мне просто неприятен этот вкус, то Юна аж скручивает да всего выворачивает. Пользуюсь тем, что меня больше никто не удерживает и хватка водорослей уменьшилась. Хоть и вымотан, но я выбиваюсь на поверхность. Где-то на подсознании понимаю, что это – верный путь. И когда вижу проблески света, начинаю двигать руками и ногами сильнее.

Я должен вернуться к своим детям. Простишь ли ты меня, Юн?

Открыв глаза, чувствую кровь на языке и тяжесть во всём теле. Мокрая одежда неприятно липнет к телу. Сначала слышу, как Гелос кому-то кричит слова благодарности, а после и вижу. Селен же стоит чуть в сторонке вместе с неизвестным мне атлантом. Оба моих ребёнка ревут. Не вижу этого, но улавливаю хныкающие звуки, отчего сердце болезненно сжимается в груди. Мирон же выглядит встревоженным. Его взгляд мотается от меня в морскую даль и обратно. Моих сил хватает лишь на то, чтобы сжать его руку, лежащую на моей груди. А после темнота. На этот раз я один.

***

С окончательным пробуждением пришёл и зверский аппетит. Ни разу в своей жизни не ощущал такого голода. А мне дают сок, ещё и водой разбавленный и не больше одного стакана. На все мои попытки запросить хоть что-то съедобное и жевательное, Мирон с Диорой ответили категорическим отказом. Итог – я сижу в постели с недовольным видом, чтобы этим двоим неповадно было.

— Будем понемногу утяжелять твой рацион пищи. — Весь ответ Диоры под одобрительные кивки Мирона.

— Диора, ну к чему такое беспокойство? — Капризничаю ничем не лучше маленького ребёнка. Но это всё от голокружительного голода.

— К чему? Ты хоть знаешь, сколько был бессознания? — Негодование женщины не только слышно в голосе, но и видно в резких движениях. С грохотом поставив корзину с бельём, она скрещивает руки у груди, смотря на меня со всей родительской строгостью. Морщинки на её лице заметно прибавились.

— Пару дней? — Отвечаю уже не так уверенно, как прежде требовал еды. А ведь и правда, сколько я проспал? По ощущениям в теле, прошло совсем немного времени.

— Месяц! И это ещё хорошо, что так всё сложилось ладно. Я уже было начала готовить всё для сжигания твоего тела.

— Эй… Я ведь выжил. — Пытаюсь быть оптимистом.

Хотя, наверняка для них моя попытка смотрится нелепо и глупо. Пусть время, проведённое там, и показалось тянущим долгим, но не теперь, когда я очнулся. Это просто было.

А для них прошёл долгий месяц ожидания неизвестного. Мирон только чего стоит со своими опухшими глазами и похудевшим лицом. К тому же, он удивительно тих и молчалив. Лишь сидит в сторонке, продолжая держать меня за правую руку. Да и дети… Они так горько плакали, что думал, сердце разобьётся прямо там, у берега. С тех пор я их не видел.

— И всё же! — Не сразу обращаю внимание на то, что достала Диора. А достала она мою тайну. Бывшую тайну, я так полагаю. Заметно полегчавший мешочек с той самой сухой травой. — Что это вообще за трава такая была?

— Последний подарок моей матери. — Неохотно отвечаю им двоим, отведя взгляд в сторону панорамного окна.

— Откуда она у неё? — Продолжает свой допрос Диора.

— Сказала, что выросло на Лиле, но я такую не припомню.

— Почему ты скрыл это? — Впервые за долгое время заговаривает Мирон.

— Потому что знал, польются неудобные вопросы. К тому же… Она подарила мне это, чтобы я мог отомстить тебе, Мирон. Она уверяла меня в том, что для людей – это безвредно. Вот я и решил, что это должно убить и того глупца. Только он и должен был умереть. — Не ведаю, чем окончится моё откровение. Но я честен с ними. Всё равно отпираться уже поздно.

— Как показывает время, глупцов оказалось больше. — Закатив глаза, Диора тут же хватается за переносицу.

— Ну… я же выжил по итогу. Значит, не такой уж и глупец. — Неожиданно и для меня, и для Мирона, на меня обрушивается удар тряпкой. Это Диора резким движением ударила меня по макушке, отчего я разливаю недопитую жидкость из кружки и на себя, и на постель. — Ай! Да за что?

— Ты хоть знаешь, как мы все переживали? — Ни я, ни Мирон не успеваем хоть как-то накричать на неё или отчитать. Диора почти ревёт, сдерживая свои слёзы. Впервые вижу её в таком состоянии. Я ведь ей не родня и не друг. Скорее, глупый ученик. Отчего же она так себя ведёт? — Ладно о Мироне, а о детях ты подумал? Подумал, какого будет им вот так рано потерять родителя? Подумал, как невыносимо больно им будет потерять тебя?

— Диора… — Не сразу нахожу нужные слова. — На весах лежали их жизни, а с другой – моя. Как для родителя, выбор был очевиден. Разве нет? В отличие от близнецов, я всё ещё чужак в этих краях. И старец из Доротей продемонстрировал это наглядно.

— Почему ты не доверился Мирону?

— О нет, Диора, я верил и ждал. Неделю. На большее терпения не хватило. — Думаю, я мог ранить Мирона такими словами, но отчего-то совсем не чувствую угрызения совести по этому поводу.

— Я хотел сделать всё по закону. — Зачем-то начинает оправдываться Мирон.

— Пока ты это делал, с нашими детьми могло произойти всё что угодно. Нам крупно повезло найти их целыми, невредимыми и нетронутыми. — Мирон на это ничего не отвечает.

Диора отходит в сторону, причитая о том, какие мы все идиоты. Повисшая тишина давит. Постельное бельё тихо убирают слуги, приготавливая чистое.

Вечереет. Мы с Мироном в спальне одни. Близнецов пока ко мне не пускают. Да и навряд ли сейчас Мирон подпустит их. Супруг и ранее был излишне одержим мной, а теперь и вовсе ведёт себя, как курица-наседка. Словно я не взрослый омега, а дитё малое, несамостоятельное. На протяжении всего дня он не отлипал от меня ни на шаг. Даже в уборную ходили вместе, когда я хотел туда пойти. А он всё терпит, не шевелится. Но я-то не дурак. Всё прекрасно вижу и понимаю.

Вот и сейчас, мы лежим на постели. Только у меня под головой не подушка, а рука Мирона. И как только он ещё не устал? Второй же рукой Мирон поглаживает меня по всему телу, куда рука наткнётся. Сейчас это моё плечо и рука.

— Тимиэль, ответь только честно. Та трава ещё где-то припрятана? — Впервые за все сутки заговаривает Мирон.

— Засушил небольшой цветок в одной книге. Возможно, там можно откапать семена и посадить их. Ну и в том мешочке, который Диора сегодня продемонстрировала. А зачем ты спрашиваешь? — Подняв голову на Мирона, вижу в его глазах сомнение. Неужели подозревает меня? — Скажу сразу. Как бы сильно не ненавидел тебя за Лиль, мой народ и родных, травить не собираюсь. Без тебя – меня с детьми давно бы убили. Ну… Или Селена бы только оставили. Он омега и может родить прямых наследников твоей крови. И управлять им будет куда проще. Законы Атлантиды это позволяют.

— Не говори так.

— Но это правда, Мирон.

— Давай договоримся на том, что я буду жёстче к своим соплеменникам, а ты больше ни за что на свете не подставишь себя под удар. — Чересчур уверенно произносит Мирон, а я всё равно не уверен в его словах. Сможет ли он стать таким?

— Если ты действительно будешь решительным по отношению к тем, кто хочет причинить вред нашим детям, то я буду спокойно сидеть на месте и верить тебе. Но только в этом случае. — Надеюсь, эти слова его хоть сколько-нибудь вразумят. — Кстати, что там с Доротеями?

— Все, кроме двоих, мертвы.

— Двоих? — Я думал, что умер только тот старец идиот, посмевший бросить мне вызов. А тут что получается? Вся семья, если не род?

— Алипий и Пина, его младший брат. Омега. И второй, пока что, под защитой Гелоса. — Видимо, Пина – это тот самый незнакомец, который стоял рядом с Селеном.

— Почему он остался в живых?

— Он кормил их, пока те были в плену его отца. И так помогал, по мелочам.

— Вот как… — Значит, в той проклятой семейке есть ещё кто-то адекватный. Нужно будет его поблагодарить. — Тогда пусть живёт.

— Гелос будет рад услышать твоё решение. — Обняв двумя руками, Мирон притягивает поближе к себе, как будто между нами и без того большое расстояние. Носом он утыкается в мою макушку, отчего я чувствую его дыхание. — Только не одобряй это так же быстро, как сейчас. Пусть учится отстаивать своё мнение.

— Как умерли все остальные? — Любопытство берёт вверх. Мирон что, взаправду вырезал всех?

— Мы с Диорой использовали твою траву почти твоим же способом.

— Что? Только не говори, что использовали все мои запасы! — Старший супруг молчит, отчего мне совсем не становится лучше. — МИРОН! — Твёрже требую от него ответа.

— Не кричи так. — Похлопав по рукам, Мирон всё же отвечает, пусть и размыто. — Мы искали способ вернуть тебя. Диора искала противоядие.

— Это я понять могу. Но зачем было использовать всё? — Неужели в той проклятой семейке было так много атлантов? Это же сколько душ было сгублено? Детей и младенцев тоже умертвили?

— …потому что не нашли. — Судя по ответу, никого не пощадили.

— Стой. Подожди. — Данная информация никак не желает усваиваться в моей голове. Пристав на локтях, пробую сесть, но от резких движений голова разболелась. Схватившись за голову руками, больше не пробую сесть. Да и есть вопросы поважнее. — Если я был отравлен, а вы не нашли противоядие, то как я очнулся?

— Ты просто очнулся, когда я окунул тебя в воду.

— Совсем за дурака меня держишь? Я же вижу, что врёшь.

Я помню, как с моих губ утиралась чужая кровь с рыбным привкусом, как Мирон кого-то пытался поймать хвостами, и как Гелос кричал слова благодарности кому-то вдаль, в сторону водной глади.

— А лучше бы поверил.

— Так что там с запасами?

— Мешочек остался пустым.

— Ха… — Отчего-то я не сильно удивлён. Скорее, немного огорчён. — И как мне теперь защищаться от других?

— Используй меня. Я ведь твой старший супруг! — С долей обиды произносит Мирон.

— Как-будто ты позволишь.

— Тебе – да. — Нависнув надо мной, Мирон жадно хватает носом мой феромон. Его руки дрожат, но он всё же аккуратно дотрагивается до моего тела. — Тимиэль, разве ты не видишь, как сводишь меня с ума? Так было ещё до меток. Я тянулся к тебе, на подкорке сознания понимая, что ты – мой, а я – твой. Неужели до сих пор не осознаёшь?

— Это не помешало тебе уничтожить половину моего народа, убить дорогих мне людей, семью и… сам знаешь… Я никогда не забуду этого позора.

— Самому не надоело припоминать мне это?

— До конца своих дней. Или твоих. Смотря как повезёт. — Удивительно, но спустя столько времени мне всё ещё не просто говорить о той ночи. Пусть чувства ненависти и приутихли, но всё же остались тлеющим огоньком.

— Я прощаю тебе эти слова лишь только потому – что это ты. — Мирон утягивает в мягкий поцелуй, прикоснувшись губами к губам. Не позволяю ему затягивать. Прерываю, отвернувшись в сторону гардеробной. Бедром чувствую, как у Мирона в штанах всё затвердело. И как только у него встал в подобной обстановке? Это всегда происходит так не вовремя и не к месту.

— Давай просто полежим? Я не готов сегодня принять тебя.

— Я не буду брать тебя. Лишь потрусь.

К моему удивлению, Мирон и правда только трётся. Положив мои ноги к себе на плечи, он просовывает между ног свой член. Таким образом он и толкается. Сбивающееся дыхание обжигает моё лицо.

Мирону хватает пару десятков таких толчков, чтобы кончить. Не менее горячая сперма пачкает всё на своём пути: и мою ночнушку, и моё лицо. Опустив мои ноги, Мирон делает попытку восстановить собственное дыхание. Мирон неспешно снимает с нас одежду. Наспех утерев моё лицо и свой член, Мирон откидывает одежду в сторону. Всё равно, пока она не постирается, использовать будет достаточно затруднительно. Дотронувшись до меня в паху, Мирон как-то разочаровывается. Впрочем, причина этому имеется: ни намок, и ничего не привстало. Думаю, что это от усталости либо от отсутствия стимуляции внутри.

Тяжко выдохнув, Мирон просто укладывается рядом. Непривычно спать с ним, пока мы в одном нижнем бельё. Кожа к коже. Наши феромоны перемешиваются, отчего голова идёт кругом. Это всё равно, что новый шаг в наших непростых отношениях. Не хочу сейчас думать о чём-либо. В голове пусто, как если бы мой разум просто взял и отключился. Но кое-что меня всё же радует.

В кои-то веки Мирон держит слово.