На пару дней о нем совсем забыли. Язет не жаловался. Он неподвижно сидел в сырой темноте в камере замка Морета и молчаливо и равнодушно ждал. За эти два дня, тянувшихся бесконечно, он многое успел передумать, потому что делать всё равно было нечего. Переходя от злости к отчаянью, от волнения за мать к чувству вины, он выбирал то одну линию поведения для себя, то другую. Но одно во всех случаях оставалось неизменным — он не собирался ни о чем умолять. Иногда он думал о том, что возможно, будет сопротивляться и отстаивать себя, так же как отстаивал их отец; иногда полагал, что бессмысленное сопротивление только унизит его, и он лучше примет все с чувством собственного достоинства. Впрочем, действительность часто обманывает ожидания, и он не старался заранее угадать, что его ждет. Молодая кровь кипела, требуя действовать, но умом он все же понимал, что пока может только ждать благоприятного момента. 

Когда за ним пришли, чтобы отвести к лорду, он пошел сам. Странная решимость пережить все и снова подняться, чего бы ему это ни стоило, охватила все его существо. В этот миг он понимал отца, думавшего наперекор всем традициям и законам.

Язета поставили на колени на неровные и жесткие камни пола. Было больно. Солдаты сноровисто срывали с него грязную, пропахшую гнилью и сыростью подвала одежду. В качестве последнего оплота достоинства ему не оставили даже тонга. Оно так же отправилось к груде тряпья, бывшего раньше шелком и атласом. Волосы еще с нападения на их дом были распущены и спутаны, иглу-заколку он потерял в схватке, метнув ее в нападавших. На лопатке темнела маленькая татуировка — герб семьи. Сейчас их уже почти никому не делали, но его отец был немного консерватором в отношении домашних традиций. 

Был… Горько осознавать, что он уже «был». Его отец, который так много времени тратил на то, чтобы воспитать из него достойного преемника и просто хорошего сына. Он ведь любил его… Несмотря на все его так называемые заблуждения, о которых Язет предпочитал не думать сейчас.

Мысли и воспоминания об отце отвлекли его, и Язет пропустил момент, когда в зале появился лорд. Ему протянули два предмета, уложенных в изящную, обшитую бархатом коробку. Юноша знал, что там, даже не заглядывая внутрь: ножницы и очень острый нож, к которому прилагался пузырек с прозрачной жидкостью — едкий состав, оставляющий после себя специфические тонкие, но четкие шрамы. За прим-лордом как тень следовал тот вампир из Детей Истинных, который руководил нападением на их дом. Верная и преданная лорду собака. Язет знал о нем от отца. Последний ненавидел Дагмара Энвера именно за преданность лорду Морета, а так же за исключительную проницательность и безжалостность, граничащую с жестокостью. 

Дьюла взял нож. Коротким расчетливым движением он смочил кромку лезвия в растворе и посмотрел на Язета. Колебание… Вот, что увидел юноша на его лице. Мгновенно прошедшее колебание, а потом демонстративное медленное движение, которым он протянул нож стоящему рядом Дагмару Энверу. Язет внезапно похолодел от нехороших предчувствий. И еще хуже ему стало от того, что Дагмар зашел ему за спину и собрал и расправил волосы цвета меди, позволив им рассыпаться по спине. Тщательно разровняв несколько прядей, он приложил лезвие ножа к его коже, совсем рядом с ямкой от позвоночника, и быстро глубоко резанул, отмечая длину волос. Спина выгнулась сама по себе, жжение, возникшее на месте пореза, постепенно переросло в маленький пожар, и Язет прикрыл глаза, все еще надеясь на чудо. Например на то, что лорд просто не желает утруждаться подготовительной частью ритуала. Желудок сжался в тяжелый и холодный комок. Подташнивало от нервного напряжения.

Чуда не произошло. Юноша понял это, когда и ножницы из шкатулки лорд передал своему начальнику охраны. Мимолетная язвительная улыбка скользнула по губам прим-лорда, когда он встретился взглядом с Язетом. А потом он отвернулся и величественно выплыл из зала. Остались только два стражника, он сам и Дагмар Энвер, снова вставший у него за спиной. Дагмар пропустил несколько раз его волосы сквозь пальцы, затем жестко натянул их, и Язет скорее почувствовал, чем услышал, как звучно вжикнули и звякнули ножницы. Сильно укороченные пряди кололи кожу вокруг основания шеи. Язет не в силах больше сидеть ровно, опустил подбородок на грудь и так и застыл. Порез кровоточил и горел. В голове и душе было абсолютно пусто, ни эмоций, ни мыслей, он пока еще не осознал весь ужас своего положения, отупев от множества навалившихся событий. Невольно вздрогнул, когда обнаженного плеча коснулись прохладные пальцы. 

Повернув голову, он увидел, что стражники уходят, и он остается один вместе с Дагмаром, на которого не хотелось смотреть. В руке последнего была зажата медь его волос, и Язету внезапно предательски закололо глаза. Он резко отвернулся, спрятавшись за непривычно короткими, легкими прядями. Плечи накрыли грубым на ощупь хортом от формы охраны замка.

— Пойдем, — позвал обманчиво-мягкий голос. 

Язет отрицательно покачал головой. 

Вздох.

— Ну, если не хочешь идти сам, я позову охрану, до причальной площадки они тебя отнесут. Правда, голого и через весь замок, поскольку живу я не здесь. 

В ответ — неподвижное молчание.

— Язет… — Дагмар словно пробовал его имя на вкус. — Язет… Как бы тебя это ни оскорбляло, лорд пожелал, чтобы ты стал моим рабом. И ты им стал — я сам отрезал тебе волосы, по правилу первого шрама. И пока они не отрастут до прежней длины, ты им так и останешься. Нравится тебе это или нет. Можешь меня ненавидеть, но это ничего не изменит, ты только сделаешь хуже себе. 

Дагмар присел рядом, отвел волосы от его лица и погладил кожу щеки. Язет снова отвернулся. 

— Ты прекрасен… Впрочем, ты наверняка это хорошо знаешь. 

Юноша внезапно вскинул на него расширенные глаза, и в них было странное выражение, которое Дагмар не смог расшифровать, но от вида бледного лица и испуганных глаз у него перехватило дыхание — как же он был невероятно красив и притягателен! Как можно было пережить эти три года, не видя его?!..

— Так вот в чем дело!.. Ты захотел — не лорд Морета, а именно ты — выпросил право стать моим… хозяином, — едва заметно искривленные презрительно при этом слове губы. — И все потому, что ты хочешь меня. Не так ли? Признайся. 

Дагмар был захвачен врасплох его негодованием и его обжигающе-холодным аристократическим презрением. 

— Да, я тебя хочу, — злость проступила в голосе Энвера. — И не собираюсь отрицать, что я попросил тебя именно из-за этого. И понравится тебе это или нет, но я буду наслаждаться тобой всеми доступными мне способами. 

На минуту их взгляды скрестились. Презрение против злости. Сила против гордости. Страсть против отвращения. Язет отвел глаза первым, не потому, что не умел играть в подобные игры, а просто потому, что он остро почувствовал безвыходность своего положения. Ему нечего было противопоставить Дагмару, кроме слов и своего к нему отношения, но при этом было, что терять. А это слабая защита от страсти и одержимости. Он опустил голову, утыкаясь в скованные в запястьях руки.

— Отрешенные боги… Это хуже, чем я думал…

Дагмар, решив, что его слова обращены к нему, так же тихо прошептал в ответ, обнимая рукой сгорбленные плечи.

— Да нет… Разве хуже? Я смогу тебя защитить. Пока ты мой, никто не сможет к тебе прикоснуться, никто не сможет тебе приказывать, кроме меня. Если бы ты остался здесь, никто не стал бы заботиться о тебе. Твое унижение было бы на виду у всех.

Язет промолчал. Прошло несколько мгновений, во время которых Энвер почти чувствовал, что мальчик думает, пытается что-то решить. Наконец, он убрал руки от лица и как-то бесцветно спросил:

— В твоем доме есть ванна и горячая вода? Я хочу отмыться. 

* * *

После той ночи Язету пришлось пережить еще одно унижение, если задуматься, вполне ожидаемое. Лорд Морета, желавший, чтобы юноша стал живым назиданием всем аристократам его клана и вообще всего Кланового собрания, с большим удовольствием привел его на небольшую домашнюю вечеринку, истинная причина которой была в демонстрации участи, которая постигнет любого из числа тех, кого он полагал «глупыми выскочками». Язет был вынужден весь вечер ходить за прим-лордом, лишенный маски, как в тот вечер, когда он был в замке впервые после своего совершеннолетия. Одетый лишь в одну набедренную повязку, правда, богато украшенную, он всюду следовал за лордом — от скованных в запястьях рук шла тонкая стальная цепочка, другой конец которой Дьюла небрежно держал в пальцах.

Многие аристократы поглядывали на него с любопытством, кое-кто с откровенным желанием, надеясь, что если лорд захочет поделиться, им может перепасть кусочек этого изысканного пирога. И все шепотом обсуждали новую игрушку Морета по всему залу. Только память о том, как отец сопротивлялся до последнего, заставляла Язета стоять, гордо подняв подбородок, и с каменным выражением лица взирать в пустоту над головами собравшихся. То же самое произошло и в Шадах-Мекхес, куда лорд отвез его на очередное Клановое собрание. Только теперь лорды других кланов не стеснялись подходить к Дьюле и открыто спрашивать, будет ли "сей великолепный образец" выставляться на аукцион. Некоторые предлагали огромные суммы сразу же. На все предложения Морета со смехом отвечал отказом. Он просто лучился довольством в обществе редкого по красоте и происхождению невольника. Он не собирался его продавать, юношу ждало наказание в своем роде даже хуже публичного аукциона.