Дождь перестал лить на второй день после отъезда Дагмара. Язет от слуг узнал, что его тюремщика, скорее всего, не будет еще долго. Впервые за прошедшее время юноша мог позволить себе спокойно заснуть, не просыпаясь в холодном поту от шорохов за стеной: его наконец-то оставили в покое. 

Перед тем, как случилось Это, — язык не поворачивался назвать это сексом и уж тем более, актом любви — больше всего пугало ощущение собственного бессилия, невозможности вычеркнуть из жизни и памяти некий отрезок времени. Однако в действительности страшным оказалось другое: ощущение, будто что-то умерло внутри. Без боли, без агонии, просто было и не стало. Язету не было безразлично происходящее, но эта пустота внутри и чувство собственной вины за случившееся лишали его желания бороться - он уже боролся, но недостаточно сильно. Он больше не видел смысла в том, чтобы оказывать сопротивление тому, что уже произошло, не имел на это сил, и при этом презирал себя за такую слабость. Хотелось только, чтобы его оставили одного. Насовсем, навсегда. Язет не был настолько наивен, чтобы думать, будто за всю историю их расы аристокоату никогда не случалось провести ночь с неравным. Но это не афишировалось, хранилось в строжайшей тайне. Для Детей Истинных подобное грозило смертью, а для найдазе было позором на всю жизнь. Вот только никто из аристократии никогда по собственной воле не отдавал равных себе на потеху низшим.

Чуть позже Язет внезапно заметил, что состояние прострации, в котором он постоянно пребывает, злит Дагмара настолько сильно, что тот, преодолев муки сожаления о первой ночи, предпочитает сбегать подальше от его пустого взгляда, обращенного куда-то внутрь. Боится, видимо, прибить своего пленника. После этого апатия Язета стала сознательной — он превратил ее в оружие против дальнейших посягательств, доводя ею Дагмара до исступления. Приступы ярости тюремщика делались все опаснее и опаснее, пока не докатились до стадии рукоприкладства. Юноша, испытав боль, испытал и внезапный приступ яркого удовольствия - манипулировать злостью Дагмара оказалось очень приятно. 

Ощутив свою власть над ним, Язет сказал ему те самые слова, после которых Энвер сразу же сбежал подальше. Смерть, как чернота абсолютного небытия, казалась пленнику гораздо приятнее реальности, превосходившей все его самые жуткие кошмары. И ужас этой реальности был вовсе не в том, что ему причиняли боль, поднимали на него руку и насиловали; с этим всем он был в состоянии справиться. Гораздо страшнее было то, что делалось от этого с его разумом: Язета терзали стыд, мучительная ненависть к самому себе и ощущение того, что его вываляли в грязи, от которой он не сможет отмыться, потому что никогда не сможет забыть. 

Однако со временем любые, даже сильные, эмоции стираются, становясь размытым послевкусием. Несмотря на тяжелый ком, ворочавшийся в груди, его разум, словно беря тайм-аут, в последние летние дни наслаждался покоем. Днем из-за туч выглядывало солнце, и было тепло. Язету даже снова захотелось что-нибудь почитать. Здесь он читал больше, чем когда-либо за свою жизнь. Отец загружал его литературой, которая в будущем помогла бы ему выжить в пруду с пираньями — в гуще сражений за власть в Клановом собрания и между Родами — и на собственные интересы у него оставалось крайне мало времени. А у Дагмара оказалась на удивление неплохая библиотека, в которой всего хватало почти на любой вкус. Ночами Язет слонялся по дому или пропадал в библиотеке, днями спал, наконец избавившись от страха услышать под дверью своей спальни знакомые решительные шаги… Иногда эти шаги ему снились, и тогда он просыпался с криком ужаса, с трудом заставляя себя поверить в то, что это всего лишь сон. 

Все сильные чувства ушли, оставив после себя тени эмоций. Язет понимал, что должен чувствовать хоть что-то, волноваться, что ничего не чувствует, кроме страха перед очередным изнасилованием, но его это не трогало. Ему казалось, что окружающий мир — просто чей-то сон. А во сне не имеют значения ни власть, ни стыд, ни грязь, ни ненависть, ни месть… Даже желание отмыть имя своей семьи превратилось в обязанность. От личности осталась пустая телесная оболочка, не имеющая ценности. Дагмар со своими резкими сменами нежности на ярость и обратно выпил у него все силы. Бороться с несправедливостью не было смысла - Дьюла отрезал ему все возможные пути к отступлению, шантажируя матерью.

За всем этим затишьем незаметно наступил сентябрь. А к середине месяца погода окончательно разладилась. Резко похолодало, и снова начались дожди, теперь уже без участия магии. Язет просиживал ночи, а иногда и дни тоже у окна в библиотеке, с книгой, но чаще, заложив страницу пальцем, он наблюдал, как тают очертания предметов в затянутом водой стекле. Его жизнь казалась ему таким же мутным серым пятном с размытыми очертаниями. Вынужденное безделье, охватившее его в отсутствие того, кто всегда ввергал его во тьму, начинало медленно усыплять его, заставляя расслабиться и где-то на уровне подсознания поверить, что так и будет продолжаться. Безмятежный покой благотворно действовал на его нервы. Понимая, что эта расслабленность опасна, Язет, тем не менее, не желал ей сопротивляться. Даже зная, что рано или поздно вернется Дагмар, и его хрустальная клетка покоя разлетится вдребезги, он продолжал качаться в ватном одеяле лениво текущих мимо дней, не имея возможности и не желая что-либо делать. 

Его размеренная жизнь вскоре была нарушена, как он и предполагал, но совсем не тем способом. Со дня отлета Дагмара прошло полтора месяца.

* * *

Небольшое имение начальника службы безопасности прим-лорда располагалось в защищенной со всех сторон лесами и холмами долинке. Раньше Дагмар наезжал сюда крайне редко — поместье было слишком удалено от замка, а Энвер предпочитал жить в средоточии всех последних новостей. Поместье долгими месяцами, а то и годами, стояло пустым. Несколько слуг, необходимых для постоянного поддержания дома в жилом состоянии лениво переругивались на своей кухне, изображая бурную деятельность, когда возвращался хозяин. Теперь их здесь несколько прибавилось, и расслабляться, как раньше, уже не получалось. Дагмар Энвер вдруг решил поселиться в своем доме, да еще и не один. 

С собой Дагмар привел около десятка солдат из огромного гарнизона замка. Солдаты в целом такому назначению радовались. На лоне природы и фоне пасторальных сельских пейзажей, без сотенных начальников и лорда они тоже порядком разленились, полагая службу в таком месте скорее отдыхом. Дагмар же по большей части отсутствовал или был занят своей игрушкой. Да и кому нужно небольшое имение у выродка на хвосте, в котором ни сокровищ, ни ценностей, ни бумаг, ничего вообще, да еще и принадлежащее лордову любимцу? Эта лень и сытая невнимательность гарнизона, пока Дагмар уезжал по своим делам, сыграли, в конце концов, свою роковую роль.

Еще на подлете к имению Дагмару показалось, что что-то не так. Приземлившись на плоской крыше дома, он осторожно выглянул из кабины, затем перепрыгнул через борт меленького катера и прислушался. Было слишком тихо. Никто не бежал ему навстречу, чтобы приветствовать вернувшегося хозяина. Кроме того, обычно на крыше всегда были один-два дозорных — следить за небом, на случай неожиданных гостей с воздуха. Энвер вытащил пару игл из волос, спрятав их в ладони, и прихватил короткий клинок. 

Сладкую вонь смерти, пока всего лишь душок, мужчина почувствовал только на лестнице вниз, вместе с темнотой и тишиной дома. Он понял, что таиться дальше бессмысленно. На пролет ниже он зажег светильник и увидел, наконец, внизу тех, кто должен был его встречать. Работа была чистой — совсем немного крови и, как видно, эффект неожиданности. Среди слуг была и пара солдат. Уже дня три как мертвые. Внутри ничего не тронуто, если не считать перевернутые шкафчики и ящики стола в библиотеке, служившей кабинетом — здесь что-то тщательно искали. Может быть, ценности, может быть - документы. 

Холодея, Дагмар перескочил через перила, в два прыжка преодолел коридор и замер перед выбитой дверью спальни. Проход загораживали тела оставшихся от маленького гарнизона солдат. Все в комнате перевернули вверх дном. Валялись куски простыней, карниз убого повис на единственном оставшемся гвозде. Кресла валялись на боку, по сдвинувшемуся с места столу разлились чернила из так ни разу и не открытой чернильницы. Язета не было. Дагмар, уже поняв это, бессмысленно заглянул в ванную, потом в небольшой гардероб. Ни следа присутствия медноволосого аристократа. 

Энвер прислонился к стене, осел на пол и обхватил голову руками. «Сбежал…», — первая мысль, пришедшая ему в голову, была тут же отвергнута. Если бы сбежал, не стал бы резать охрану, не стал бы трогать слуг. Да и погрома бы не было совсем: сбегают обычно тихонько. И даже если бы пришли за ним, чтобы спасти, не было бы следов борьбы в комнате - охрану перерезали на подходе к спальне, а в самой спальне следов крови не было. Кроме того, аристократ, связанный словом, не станет его нарушать. Язет был связан не только словом, он был связан своей матерью, оставшейся в поместье Орсис. А значит, остается только одно — украли… Кому и зачем это надо, он думал уже на ходу.

Дагмар вскочил на ноги, добежал до крыши и запрыгнул на борт катера. Ему как можно быстрее нужно было увидеть лорда.