Непримиримый — временами даже вздорный — и беспощадный Дьюла терпеть не мог, когда покушались на его власть. А уж покушения на свою собственность вообще ненавидел. Для найдазе унизительно так жаждать чужого добра, чтобы опуститься до кражи, полагал лорд. Однако прежде, чем признать, что это все-таки было похищение, лорд Морета сам лично проверил каждую мелочь и низвел до состояния грязи под ногами всех, кто был рядом.
Дагмару эти дни давались трудно и тянулись невыносимо долго. Ему казалось, что если сейчас же не будет предпринято никаких действий, с его драгоценным пленником случится что-то непоправимое. Лорд, как назло, никуда не спешил. Он рассматривал каждый, даже маловероятный вариант и исходил подозрениями. Впрочем, Дагмар не мог позволить себе роскоши показать лорду свои истинные чувства. Он сосредоточенно работал, выполняя его распоряжения. Он позволял лорду заваливать себя тоннами заданий, чтобы только не думать каждую секунду о том, что Язет больше не с ним. Кроме того, Дьюла не забыл продемонстрировать свое сильное недовольство тем, что пленнику не смогли обеспечить должную безопасность. Эту выволочку Дагмар надолго запомнил, таких ему получать еще не приходилось; само его благополучие и положение при лорде висели на волоске. Но сейчас Энвер больше предпочитал вспоминать о другом.
Перед ним как вспышки в темноте вставали памятные мгновения проведенных с Язетом ночей.
Его руки, упирающиеся в плечи…
Его волосы, щекочущие ладони…
Жар и шелк его тела внутри, который едва не обжигал…
Окутывающий, как невесомое облако, запах дождя… Запах грозы в воздухе, слегка подкрашенный тонким, едва заметным привкусом боли, страха…
Все это было необходимо Дагмару, как дыхание: видеть его, касаться, целовать. Необходимы были даже его холодность и кукольная пустота в глазах — оказывается, Энвер к ним уже привык.
Постепенно он привык и к постоянной ноющей боли где-то под ребрами. Его руки зудели от желания прикоснуться к гладкой коже, которую он помнил, но невозможность сделать это заставляла его стонать в голос, не спать днями, вспоминая ощущения прикосновений к рукам юноши, к его лицу…
С течением времени Дагмар осознал, что его одержимость мало напоминает физическое влечение. Влечение проходит со временем, лечится другими объектами страсти… Но ему ничто не помогало. Острое физическое желание ощутить свою солнечную воплощенную страсть прямо сейчас, рядом с собой, становилось все невыносимее. Он вцеплялся в собственные волосы, запиравшись в короткие часы отдыха у себя комнате, и физической болью пытался отвлечь себя от мыслей о медноволосом гордом мальчишке.
А иногда в голову лезли совсем другие образы. И от них избавиться было сложнее…
Изогнутое наслаждением тело в чужих, не его, руках…
Взгляд глаза в глаза…
Прикосновение таких знакомых тонких пальцев к кому-то другому. Нежное прикосновение…
Переплетенные во сне тела…
Улыбка, которой он никогда не видел, кроме как на том летнем балу…
В ярости Дагмар ломал вокруг себя все, что попадалось под руку. Вазы… Мебель… Курильницы для благовоний летели в стену… После вспышки он падал на постель, закрывал голову подушкой и пытался отрешиться от приводящих в бешенство картинок, представляя белую стену перед внутренним взором. Это помогало - ненадолго и не всегда.
* * *
Проведя собственное расследование, Дьюла начал раздавать приказы. Какое-то время Дагмара с острой жаждой деятельности это радовало и отвлекало от тоски. Он чувствовал, как за спиной выросли крылья, но радостное волнение быстро улеглось, когда ни после первого, ни после третьего подхода не удалось обнаружить никаких следов юноши за пределами поместья Энвера. А самое главное, в похищении бесправной игрушки, лишенной даже состояния, не было вообще никакого смысла, кроме как насолить лично Дагмару. Но это было бы слишком нелепо - такая операция ради минутного морального удовольствия. Да и кто знал, кроме Дьюлы и перебитой в поместье охраны, что Дагмар не просто так получил мальчишку себе?..
Дьюла рвал и метал, отвечая внутреннему состоянию начальника своей охраны. По его мнению, взрослый аристократ не мог кануть бесследно. Ищейки рыли землю носом, понимая, что крайними в случае неудачи останутся они, но все их усилия не приводили ни к чему.
Месяц…
Два…
Три…
Четыре…
Пять…
Полгода…
Дьюла поднял всю свою сеть информаторов, которых десятилетиями рассаживал в поместьях других лордов, но зацепок не было. Никто и нигде не видел приметного медноволосого мальчишку, новых рабов ни в одном из домов не появлялось. Никто не знал, в какой стороне искать.
Время шло, и в Дагмаре постепенно угасала надежда. Когда он думал о том, что больше никогда не сможет увидеть Язета, все внутри замирало и обрывалось… Ком пустоты замораживал его своим холодом, и пропадало дыхание. Дагмар гнал от себя его образ, но он возвращался к нему все чаще и чаще, в самые неожиданные моменты. Он видел своего аристократа везде. Всплеск его волос на солнце — в тлеющих красных углях камина, белую гладкую кожу и изящную фигуру — в высоком фарфоровом подсвечнике. На каждой книге он видел его тонкие пальцы, в отблеске огненных опалов на перстнях лорда ему мерещились карамельные глаза.
Морета обшарил все доступные ему уголки своих и чужих владений. Незадачливые сыщики были показательно наказаны, но поиски не продвинулись ни на шаг, принося только еще больше вопросов. Живых свидетелей похищения не осталось. А между тем, вокруг поместья не было ни единого следа, значит, напали на дом с воздуха. Незаметно напасть с воздуха почти невозможно - незнакомый катер или корабль, не знающий условных световых сигналов, не мог приблизиться к посадочным площадкам дома под угрозой расстрела. Здесь было только два возможных варианта: либо кому-то из охраны было заплачено, либо это была банальная непростительная халатность. Как бы то ни было, в обоих случаях крайним оставался сам Дагмар. Лорд Морета рычал и наливался злобой при виде Энвера, но не мог сместить его сразу же. Во-первых, потому что сам отдал ему мальчика, и срок контракта еще не истек, во-вторых, потому что больше никому настолько не доверял, хотя теперь доверие было отравлено известной долей подозрений в том, что Дагмар сам спрятал мальчишку подальше, чтобы не расставаться с ним.
Дагмар же изводил себя бесконечными предположениями, куда мог исчезнуть мальчик-аристократ с медно-красными волосами, но не находил ни одного подтверждения, ни одного опровержения своим теориям. Ему оставалось только кусать локти и винить себя и свою одержимость, которая настолько поглотила его, что он бросил заниматься первоочередными вопросами.
Тем временем Дьюлу снова начали беспокоить лорды-изгои, обитавшие на неустроенных землях северной оконечности материка, где не было человеческих городов из-за слишком высоких перепадов температур и плохой почвы. Северные общины, сформированные из преступников или добровольных изгнанников, не пожелавших подчиняться установленным нормам, жили в основном разбойными нападениями на чужие города и территории. Это давало им необходимых рабов и доноров для пропитания. Дьюла, давно считавший этих отвергнутых вызовом своему авторитету и предпочитавший преступников казнить, а не изгонять, а так же разозленный пропажей своего благородного раба, крайне болезненно отреагировал на новую проблему и принялся преследовать летучие отряды северного флота как никогда жестоко. Те проявляли чудеса ловкости, заводя лорда Морета еще больше. Последний с тайным удовлетворением перевесил розыски медноволосого невольника на Дагмара и установил сроки. Морета решил, что если Дагмар не справится, он накажет его, как единственного возможного виновника исчезновения пленника. Дагмар, в свою очередь, прекрасно понимал, что ему готовит лорд.
Энвер мотался по всей Гранд-Осте, пытаясь хоть где-то отыскать следы своего сокровища, разрываясь между долгом и одержимостью. Он начал находить своему недугу название, но оно казалось ему диким. Он не мог бы с полным правом сказать, что он влюблен в неприступного бога с фарфорово-огненной внешностью, но обыкновенным желанием это не было… Это было сродни мании, какой-то особенно сильной и прилипчивой. Если это и было любовью, то она приняла омерзительно искаженную форму даже в сознании самого Дагмара.