До того злополучного налета на их город Кириэн никогда не видел вампиров — Хозяев, как говорили у них дома. Да и мало кто видел - они всегда правили из закулисья. Мальчику приходилось слышать много баек о том, зачем Хозяева носят маски на лицах и предпочитают не появляться при ярком свете. Говорили, что все они настолько прекрасны лицом и совершенны телом, что их красота для глаз человека подобна голосу сирены для ушей: люди, не задумываясь, отдают жизнь за возможность смотреть на эту красоту, словно зачарованные. Говорили так же, что виной всему совсем не красота, а полные колдовства глаза, взглянув в которые лишь раз, навсегда потеряешь самое себя. Кто точно прав из всех этих рассказчиков, Ри никогда всерьез не задумывался — хватало и других, совсем не детских, забот. Но, поняв, к кому попал во время налета, он вдруг ощутил смутное разочарование, увидев вполне обычные лица и вполне обычных мужчин, которых даже колдунами язык не поворачивался назвать. Нет, не стоило забывать об объективности, мужчины эти были невероятно сильны и их лица и впрямь были непривычными глазу, исключительно приятными и даже очень красивыми, но и вполовину не столь прекрасными, как представлялось по рассказам других. Они не обладали губительной притягательностью сирен и взглядом медузы Горгоны. 

А вот когда в сжавшемся узком круге равнодушных лиц Ри зацепился взглядом за слегка расширенные медовые глаза с тенью жалости на дне, он внезапно осознал, что во взгляде этого существа и впрямь бродит магия. Действие красоты его было подобно внезапному удару в живот — пусть грубое, но точное сравнение — от нее перехватывало дыхание, расширялись глаза и выступали слезы, и какое-то время казалось, что ты уже никогда не сможешь вдохнуть. Это лицо в толпе напоминало мальчику лик измученного ангела с церковного витража. 

С того самого мига Кириэн понял, что никогда ничего в жизни не желал так, как служить этому существу. Не просто исполнять приказы, а отдать этому служению всю свою жизнь, все силы и мысли без остатка. За глубоко въевшимся в его душу страхом перед теми, кто сильнее, мальчик ощущал мучительную благодарность, которую нельзя выразить никакими словами и поступками. 

В ту ночь, когда убегающий ангел споткнулся о его ноги в полутемном лестничном пролете, Ри впервые получил возможность служить так, как ему хотелось. Хозяин медноволосого юноши бил мальчика так страшно, но так искусно, что следов на теле почти не было, а Ри думал, что никогда не сможет подняться с пола и так и будет харкать кровью до тех пор, пока не сдохнет. Однако он чувствовал радость и гордость: он не сломался, не сдался, не сказал ни слова. 

А потом Кириэн, мучительно сжимая руки, сидел у постели и смотрел на запекшиеся темные губы на лице, покрытом пятнами, словно у трупа, и мокрые сосульки перепутанных медно-красных волос. Ему до смерти хотелось откинуть подсохшие тусклые прядки, но он боялся прикасаться к юноше. Не хотел будить того раньше времени — страшился увидеть выражение глаз, которое появится, когда он осознает, что снова в замке. И не ошибся. В пожелтевших глазах, обведенных яркими синяками, стояла такая злоба и не нашедшее выхода отчаяние, что мальчишка испугался. В самом деле испугался. Но не за себя. Такое отчаяние толкает людей на глупые и непоправимые поступки. Может, и вампира толкнет. Однако Язет не собирался сходить с ума или бросаться из окна. Ангел был ранен, и боль, которую он испытывал, делала его больше похожим на человека. Но восхищение и трепет Ри перед медноволосым пленником никуда не делись. 

После того, как Ри увидел израненное, попранное тело, распластанное на мраморной скамье купальни через пару недель после неудавшегося побега, мальчику представился еще один шанс послужить своему кумиру. И вот что было удивительно: тая от блаженства в ледяных руках, познавая то, чего никогда не ощущал в руках мужчин, что пользовались его телом, сквозь дурман наслаждения, Кириэн отчетливо понимал, что если это продлится еще хотя бы несколько минут, он умрет. Смерть, что так напугала его на причальной площадке в образе Вьена, теперь не пугала его совсем. Сейчас он был готов, не задумываясь, теряя свою сущность по крупицам, скользнуть в вечное небытие и раствориться в потоках сознания чуждого существа, перестать быть личностью. В какой-то миг ему и впрямь показалось, что он уже умер. 

Но день встретил его болью во всем теле, приступами тошноты и головокружения. Кухарка, у которой он ничком лежал на скамейке возле очага, потчевала его горячим бульоном и какими-то травами. А потом поставила на ноги и снова отправила служить медноволосому юноше по имени Язет. И это было лучшее, на что Кириэн годился.

* * *

Язет ощущал себя очарованным принцем в загадочной стране. Но в один миг его зачарованность и апатия — как фарфоровая чашка об пол — были разбиты таким простым и таким невозможно сложным вопросом: хочешь свободы? Он не помнил, как это — быть свободным. Он сидел на постели, где бросил его северный лорд, и судорожно пытался вспомнить, что он делал и что чувствовал, когда был свободным. А что он будет делать и чувствовать теперь? Но… Перед этим всем стояло жирное «но». 

Язет мучился осознанием того, насколько его моральные принципы оказались слабыми. Он понимал, что мстить низшему — недостойно для аристократа. Ему положено быть выше всего этого. Но правда была в том, что мысль о мести вызывала в нем приятную и сладостную дрожь, перетекающую в ледяную улыбку на лице. Однако по отношению к Сил-Халару его жгло аналогичное чувство: подонок просто хотел получить мертвого Дагмара и отобрал у того игрушку, совместив приятное с полезным. 

Загвоздка была только в том, что Дагмара Язет не боялся, он внушал ему омерзение пополам со стыдом. А вот Сил-Халар вызывал у него безотчетный страх перед его извращенным умом и умением залезть под самую кожу. И иногда дрожь непреодолимого вожделения… О да, Сил-Халар научил его тело разбираться в удовольствиях. Однако все, что Язет мог сделать с Сил-Халаром, чтобы избавиться от него — дать лорду-отступнику мертвого Дагмара. 

Юноша не знал, верить ли Сил-Халару или тот просто приготовил ему очередной удар, но верить хотелось так сильно, что мысль об обмане неизменно отодвигалась на второй план.

Однако перед этим всем Язету нужно вернуться к началу. К существу, ставшему, если вспомнить слова Рагвальда, первопричиной всего случившегося. Нужно было снова окунуться в грязь и мерзость, от которых все внутри переворачивалось. Язет полагал, что чувство омерзения давно должно было стать ему привычным, но это… Это было сильнее его. Юноша ощутил острый приступ тошноты и закашлялся, давясь. Его накрыли с головой так старательно заткнутые в самый дальний ящик воспоминания о густом чужом запахе на коже, о липком мужском поте, отдающем на губах какой-то гадостью, об ощущении чужих ледяных рук там, где даже взгляд ничей не бывал, о похоти и засыхающей липкой сперме на бедрах.

Его немного привели в чувство холодные мокрые руки его отдающего, Ри, который бил его по щекам, пытаясь остановить совершенно сухую раздирающую рвоту, больше похожую на истерику. Юноша обессилено повис на мальчике и внезапно банально, не по-мужски разревелся. До задыхающихся нервных всхлипов, судорожной икоты, дрожащих плеч и опухших глаз. 

— Что мне делать?.. Что же мне делать?... — беспрестанно повторял он и слышал в ответ тихий едва различимый шепот.

— Все будет хорошо… Все плохое обязательно закончится. Все когда-нибудь заканчивается…

Совсем незаметно для себя Язет перешел в состояние излияния души.

Он говорил долго и путано, срываясь в риторические вопросы и бессвязные выражения эмоций. 

Мальчик гладил юношу по медным волосам, чувствуя, как рубашка на плече намокает, и от едких слез начинает пощипывать кожу. Он слушал и составлял из обрывков историю короткой жизни. Несмотря на то, что по годам Язет был вчетверо старше, вряд ли он был старше самого Ри в душе. Обласканный, любимый, единственный ребенок, не знакомый со сплетнями и безжалостной жестокостью интриг и борьбы за власть, пусть даже самую маленькую и призрачную, не знакомый с обманом, которым жило общество найдазе; укрытый родителями в далеком захолустном поместье, учащийся жизни только по книгам, он и подумать не мог, что его существование может в несколько часов рассыпаться карточным домиком. Реальная жизнь внезапно приласкала его своей тяжелой рукой. И теперь он запутался в том, кому верить, а кому нет. И спрашивал об этом у него, безродного человеческого щенка, которого с трудом терпел рядом с собой, сначала лишь из страха наказания, а потом — из-за смертельной скуки. 

Под конец Язет успокоился и только тихо шмыгал носом, продолжая вжиматься лицом в костлявое плечо парнишки-донора. Кириэн слегка отстранился и потянул аристократа за руку в сторону ванны. Тот шел за ним безвольно, как кукла, и доверчиво, как ребенок. Осоловелые от слез глаза подслеповато моргали слипшимися ресницами. 

Ри раздел Язета, усадил его в ванну, потихоньку заполняющуюся теплой водой. Добавил ароматной соли и взял мочалку. Стирая с лица грязные соленые дорожки, он медленно мыл разбитого истерикой юношу и молчал. Эта привычная работа успокаивала обоих. 

Язет чувствовал, что вот-вот заснет, но какой-то неясный образ полусформировавшейся в голове мысли вырвал его из объятий сонного покоя. Юноша схватил за руку мальчика, испуганно дернувшегося от внезапного и слишком быстрого жеста. Он впился в черные глаза своими медовыми и спросил, надеясь, что это снимет с него необходимость делать мучительный выбор и отвечать за последствия.

— Скажи, что мне делать? Как бы ты поступил на моем месте?

Кириэн, смутился, пожав худеньким плечиком, выудил мочалку, которую выронил, из воды и нерешительно заговорил:

— Я плохой советчик, господин, и знаю о жизни куда меньше вас — я никогда не покидал своего дома. И учили меня другому, совсем не тому, чему учили моего старшего брата, например... Мне рассказывали, что послушание — высшая добродетель, что перечить старшим грешно. Что ради семьи можно пожертвовать всем, даже собой. Я не знаю иной мудрости, кроме покорности, простите.

— Разве нет? — шепотом спросил Язет, напряженно хмурясь. — Разве семья — это не единственное, что имеет ценность на самом деле? Люди думают иначе?

— Нет, — покачал головой Кириэн, не поднимая глаз, руки размеренно омывали выступающие над водой плечи юноши. — Люди думают так же. Просто иногда... Иногда они думают об этом слишком много.

Язет молчал... На минуту он забыл о собственной растерянности, пытаясь понять, что хочет сказать Ри. 

— Я не понимаю, — пробормотал, наконец, Язет со вздохом. - Поясни.

Кириэн вздохнул неслышно — только поднялась и опустилась грудь. 

— Мой отец всегда любил нас с братом не одинаково. Не знаю, чем я заслужил его равнодушие, но так уж сложилось. Потому, когда от меня зависело благополучие семьи и выгодный контракт, он пожертвовал мной — подарил меня своему партнеру, заметив, что тому я приглянулся. Вот и все. Не скажу, что удивился, к этому как будто шло всё с самого начала. Брат спорил, но он был бессилен против отца. Жизнь научила меня говорить «да, господин» и «нет, господин» и безропотно подчиняться. Это я умею лучше всего. И все только ради того, чтобы меня не били — я ничего в жизни не боюсь так, как боли. У меня никогда не хватало и не хватит смелости пойти против судьбы, даже если мне представится шанс все изменить. А вы… Вы совсем другой. В вас есть сила идти наперекор, и вам дается шанс. Воспользуйтесь им. Даже если он просто хочет обмануть вас, это лучше, чем не попробовать. Вы никогда не сможете себе этого простить.

Язет прикрыл глаза, слушая голос, который звучал обыденно, словно мальчик рассказывал о самых простых вещах, которые случаются повсюду. Но эта торговля собственными детьми казалась юноше такой же дикой, как и все, что происходило в его собственной жизни. И он помнил о том, что однажды Кириэн переступил через свой страх перед болью, через вбитые принципы — ради него. Рассказанная история успокоила его, придала сил, и Язет, наконец, ощутил, что вот-вот уснет. Будь что будет, пусть даже он лишится разума. Может больной разум перестанет мучить его так сильно? Он должен попытаться. И он пройдет какой угодно ад ради свободы. Пройдет — и не сломается. Он пережил и гораздо худшее.

* * *

Позже Сил-Халар кое-что рассказал Язету о Дагмаре и о том, что юноше предстояло сделать. Детали операции Язет выучил наизусть и мог бы следовать им даже во сне. Теперь его общение с Сил-Халаром перестало носить характер чувственного соблазна. Это была жестокая военная муштра. Юноша об этом не жалел. Пусть так. У него появилась наконец-то цель, ради которой хотелось жить, и можно было отчасти простить все прежние прегрешения и не думать о новых. 

Ближе к лету Сил-Халар впал в крайне мрачное, ничем не объяснимое настроение и снова преподнес Язету чашу с отваром, заставлявшим того впадать в полулетаргическое состояние. И вернул его в круг своих соратников, не отзываясь на неоднократные просьбы Язета о пощаде. Юноша снова потерял счет времени. А Сил-Халару было хорошо известно, что прихвостень Дьюлы уже взял след своего объекта вожделения и готовится сделать ход. Сил-Халар желал подстегнуть его этой маленькой демонстрацией своих пристрастий. Теперь все зависело лишь от медноволосого пленника и от того, насколько измученным и отчаявшимся он выглядит. 

* * *

Эта операция была верхом его природной изворотливости. Пожалуй, так Дагмар еще никогда не работал. Он не спал сутками и не давал себе отдыха до тех пор, пока детально не продумал каждый свой шаг в предстоящем шоу (иначе, чем шоу, это было не назвать). Хуже всего дело обстояло с мнением лорда Морета. Необходимо было тонко и умно подвести базу для того, чтобы тот признал, что нападение на север — единственный возможный выход из сложившейся ситуации. 

Для начала Дагмар подыскал отряд сорвиголов всех мастей — ему нужны были свои люди на севере. Сложности с переправкой группы Энвер решил своеобразно — подбил лорда Морета издать указ об очистке единственной тюрьмы у найдазе. Осужденных ждали Игры — почти на сто процентов предрешенная смерть, однако по дороге к Шадах-Мекхес эта самая банда устроила "побег". Север ждал их с распростертыми объятьями. 

По плану Дагмара, немного освоившись там, они должны будут спровоцировать несколько незапланированных северным королем смелых нападений на города, прилегающие к северной границе, и тем привести лордов Кланового собрания в бешенство. Последние непременно обратятся за помощью к прим-лорду как к высшей власти и потребуют, наконец, усмирить северные банды. У Морета не будет выбора, когда разрушения и грабежи коснутся дворцов лордов-наместников в городах - то есть того, что оставалось неприкосновенным долгими столетиями, несмотря ни на какие набеги.

А один из самых смелых и отчаянных диверсантов должен был преподнести щедрые дары с награбленных богатств северному лорду, с целью умерить его недовольство и втереться в доверие.

Дагмар не знал, выгорит ли его план, который, в общем-то, лежал на поверхности, но он рассчитывал именно на то, что лорд-отступник будет искать что-то более изощренное, а не такую банальность.

Информаторы среди северных банд начнут работать сразу же после этого. Они не смогут помешать осуществлению плана Энвера и заодно поднимут рейтинг его самого в глазах Дьюлы Морета. 

Кроме того, Дагмар пообещал всем участникам помилование при удачном завершении операции от имени лорда Морета. Конечно, никакого помилования никого не ждало, но Дагмару нужен был эффективный рычаг воздействия. От исполнителей он собирался отделаться в самую первую очередь, как только цель будет достигнута. 

Однако, несмотря на свою дотошность, Энвер понимал, что в его плане многое зависит от «если». У него было слишком мало данных и еще меньше времени и ресурсов. Он ставил себе целью узнать, с кем развлекается северный царек. Еще хотелось мести, уже заранее, но Дагмар не стал бы рисковать успехом своего плана ради этого. Скорее, это было бы приятной наградой при подвернувшейся возможности. 

Он ставил на то, что ему удастся примерно половина из задуманного, но вышло гораздо лучше, чем он планировал. Вышло так хорошо, что его несли к цели крылья восторга и жгучего нетерпения. 

* * *

Дагмар точно знал, что Язет здесь… Чувствовал это буквально кожей. Их налет был подобен грому среди ясного неба. Да по сути так и было: крепость, закрытая скалами с двух сторон, имела единственное уязвимое место — узкий обзор неба. Потому, когда из-за ближайшей каменистой гряды вынырнули маленькие быстрые суда и, словно рой, облепили крышу крепости, охрана практически не была к этому готова. Катера зависали рядом с узкими окошками нижних этажей, и солдаты прыгали в них прямо с борта аффлатоса. Тогда, когда строили эту крепость, аффлатосы еще делали большими и неповоротливыми. 

Дьюла вполне предсказуемо был практически взбешен всем тем, о чем, не скупясь на краски, докладывал Дагмар. Лорд намеревался начать с Сил-Халара и закончить только тогда, когда последний дикарь с севера сдохнет перед его глазами.

Защитники крепости пытались спасти положение, но на стороне Дагмара был эффект внезапности и довольно смелый маневр с окнами. Вскоре ожесточенные кратковременные схватки закипели уже в узких коридорах, дверях и свободных комнатах. Отовсюду доносился звон металла и крики. Дагмар не ввязывался в драку без острой необходимости. Окружив себя маленьким отрядом, он прокладывал дорогу внутрь замка, чтобы обшарить комнату за комнатой и найти юношу. 

Когда его отряд налетел в большом холле на сплоченную группку отбивающихся аристократов, Дагмар понял, что среди них наверняка есть тот, кто знает, где Язет. Он закричал своим бойцам что-то, что трудно было разобрать среди грохота сталкивающегося железа и криков ярости и боли, они поняли только его взмах мечом и влетели в хаос схватки, словно волнорез. Дагмар увидел светловолосого найдазе, отдающего приказы, отбил, почти не глядя, чей-то клинок и рванулся к нему, отталкивая с дороги других дерущихся.

Теперь Дагмар вспомнил слишком язвительного аристократа с незнакомым лицом и необычными глазами полукровки, беззастенчиво расспрашивающего лорда о медноволосом невольнике. Впрочем, незнакомых аристократов вокруг было слишком много, чтобы он тогда счел это странным. 

Сил-Халар - так он себя называл. Само уже двойное имя его семьи говорило о том, что он отщепенец некогда могущественного клана Халардей, которому сотни лет назад принадлежала, в том числе, и эта крепость. Сейчас клан слился с другими семьями, и имя исчезло.

Дагмар налетел на него с бешеным воплем:

— Где он?!!!! 

— Кто — он? — прокричал в ответ аристократ, подставляя свой меч под его удары. 

— Мальчик с медными волосами, которого ты выкрал из моего дома!

На мгновение лицо найдазе стало удивленным, а потом он расхохотался, с трудом отбиваясь от сыплющихся как град ударов между приступами смеха. 

Дагмар почувствовал, как в нем закипает бешенство, и тут же поплатился за это резаной раной в бедре, которая загорелась огнем. 

— Так вся эта канитель из-за мальчишки? Знал бы, давно бы в ванной утопил, — воскликнул аристократ, наконец, отсмеявшись и снова сосредоточившись на схватке.

Дагмар больше не отвечал ему и только молча набросился на него, усилив натиск. Сил-Халар вынужден был отступать к стене. В какой-то момент, отвлекая внимание аристократа ложным выпадом, Дагмар выдернул из волос одну из заколок и метнул ее. Игла прошила плечо Сил-Халара под ключицей, он качнулся назад, почти выронив меч из руки. Дагмар толкнул его к стене и прижал холодный липкий от крови клинок к горлу. Они оба дышали со свистом, и поединок взглядов, в отличие от поединка стали, не прекращался ни на секунду. 

— Я тебя последний раз спрашиваю, где он? — прошипел Энвер. 

Его слова заглушил шум битвы, но Сил-Халар понял.

— Заешь, он, конечно, редкий красавец, но устраивать такую заваруху из-за раба... — Сил-Халар сокрушенно прищелкнул языком и скривился. — Желаю удачи в поисках и веры в то, что ты найдешь его раньше того, кого я послал прирезать игрушку: не люблю оставлять имущество стервятникам.

Дагмар задохнулся, но раньше, чем он успел что-то сделать, аристократ резко ударил его под дых, заставив согнуться пополам, затем подскочил к окну и выпрыгнул в него, выбив стекло вместе с рамой. Когда Дагмар доковылял до окна, он увидел, что найдазе медленно планирует вниз, пользуясь своей магией, и глумливо машет ему рукой. Внизу дрейфовал покинутый экипажем маленький аффлатос.

В этом саркастическом жесте Дагмар увидел все то презрение, с которым к Детям Истинных относились найдазе. Даже изгнанные и вне закона. Дагмар выхватил вторую иглу и со злым отчаяньем послал вслед Сил-Халару, но тот был слишком далеко. 

После потери лидера общая свалка превратилась в одиночные стычки, защитники крепости либо сдавались, либо были убиты, либо продолжали драться, но было видно, что это просто принцип. Они проиграли, и это понимали обе стороны. Теперь дорога внутрь была свободна, и Дагмар больше не видел смысла задерживаться. 

Он бежал по коридорам, распахивая все попадающиеся ему двери, и молился о том, чтобы не опоздать. Комнат было слишком много. Крепость, похоже, строили хатично, не ориентируясь на какой-то разумный план. Коридоры, двери, лестницы, снова коридоры и двери. Дагмар облетел два этажа прежде, чем увидел маленькую лесенку, спрятанную за тупиковым поворотом очередного коридора. У подножия лестницы ничком лежал бывший защитник замка с метательным кинжалом в груди. Что потянуло Дагмара в этот сумрачный колодец подъема, он и сам не знал. Он, только поднимаясь туда, заметил, что хромает на правую ногу и что бедро уже все занялось огнем и пульсирует болью. Но он не думал об этом. Подъем закончился небольшой площадкой и приоткрытой дверью, возле которой валялся потухший светильник.

Дагмар внезапно ощутил, как в самую его суть прокрадывается леденящий холод: когда убили того, кто лежит внизу? До подъема сюда или уже после? Почему приоткрыта дверь, если он не успел сюда подняться? 

Сумрачный дневной зимний свет едва-едва выхватывал из тьмы спальни белые простыни. Энвер сразу узнал изгиб обнаженного плеча, татуировку на лопатке и красный всполох его волос. 

Дверь тихо скрипнула, повернувшись на петлях, Дагмар застыл в проеме, чувствуя проникающий в разрезы одежды стылый воздух. Язету, кажется, было совсем не холодно… 

На миг Дагмар поверил в то, что он мертв, что подосланный убийца успел сюда раньше, но через несколько долгих как вечность и самых страшных в его жизни секунд он различил едва заметное дыхание. А еще Энвер заметил багрово-черные синяки на запястьях и уже почти сгладившиеся полоски беспорядочных шрамов, украшающих спину. Кто-то его порол, отупело подумалось Дагмару, а на плети было средство, не позволяющее ранам затягиваться с положенной им скоростью. Кто-то унизил его сильнее, чем когда-то унизил юношу он сам.

Дагмар не видел свое медноволосое наваждение… страшно представить… почти год… Долгие одинокие месяцы превратили его жизнь в подобие ада. Хотя до этого он прожил без него гораздо дольше, но тогда он не знал, сколь опьяняющими могут быть прикосновения к божественному телу.

Дагмар никогда не думал о том, что обладание неприкосновенным найдазе пройдет для него бесследно, но теперь он понимал всю глубину постигшего его наказания… До конца дней, навсегда, он запомнит ощущение шелковой кожи, жгущей кончики его пальцев. И когда юноша исчезнет из его жизни — а это все равно когда-нибудь произойдет — он больше никого не сможет приблизить к себе. Он будет навечно обречен жить этими воспоминаниями, так же, как и Язет будет обречен всегда помнить о произошедшем. И ни с одного из них время не смоет ощущения этих прикосновений. Все это Дагмар успел понять за то время, что провел без него, уже не надеясь на новую встречу.

Он приблизился, долго не решался протянуть руку и осознать, что вот он, его бывший пленник, реальный… Потом, в конце концов, отвел со щеки медную прядь, засмотрелся на четкий, заострившийся профиль. Язет изменился. Казалось, что он повзрослел, и не на год, хотя лицо оставалось таким же юным, расслабленным во сне. Энвер провел потемневшими после битвы пальцами по белой выступающей скуле. 

Черные ресницы затрепетали, приоткрылись губы, исторгая долгий усталый вздох… В тихом бормотании Дагмар сумел различить всего лишь несколько слов.

— Пожалуйста… Хватит… Не пои меня больше. Я устал… 

И что-то еще, чего он так и не понял. Внезапно сердце дернулось под ребрами, как от испуга, и забилось, пытаясь вспороть Дагмару грудь. Он взял юношу за плечо, поражаясь, какими темными кажутся его пальцы по сравнению с его кожей, и заставил перевернуться на спину. Карамель глаз сверкнула на миг сквозь путаницу волос и снова исчезла.

— Пожалуйста… — тонкая, почти прозрачная рука как птица взлетела, выпутавшись из покрывал, и легла ему на грудь, закрытую легкой прочной броней, как будто пытаясь задержать. 

Он поймал хрупкие пальцы и прижал их к горящим, словно в лихорадке, губам.

Юноша дернулся от обжигающего поцелуя, ресницы медленно поднялись. Дагмар всматривался в такие знакомые, и в то же время незнакомые, усталые карамельные глаза, полные пустоты со сна.

Он все равно оставался самым прекрасным созданием, которое Энвер когда-либо видел в своей жизни. Взгляд медленно принял чуть более осмысленное выражение, и Язет моргнул, раз, другой, третий…

— Дагмар?.. — неуверенно произнесли бледные губы.

— Да, жизнь моя, — ответил он, совершенно неожиданно для себя назвав его не по имени, а так, как он много раз звал его в мыслях за прошедший год.

— Дагмар… — повторил юноша. — А что ты здесь делаешь?

— Пришел, чтобы забрать тебя домой. 

Лицо Язета скривилось, и он отвернулся, снова прикрывая усталые глаза:

— Он меня не отпустит… До тех пор, пока он меня хочет. 

Энвер вздрогнул как от удара. Ему показалось, что Язет думает, что все происходящее — очередной наркотический сон.

— Мы о нем позаботимся, — ответил он, отпустил руку юноши и оглянулся по сторонам. 

Его догадка оказалась верна — он увидел поднос, на котором стояло несколько склянок с травными отварами. Среди этого наверняка должно быть то сонное зелье, которым поили Язета. Знакомый запах одной из жидкостей подсказал ему, что так и есть. Дагмар плеснул немного в свободный бокал, разбавил водой и вернулся к юноше. 

Приподнимая его за плечи, он ощутил, что его волосы не утратили своего ни с чем несравнимого аромата летней грозы. Он наполнил им грудь и только в этот миг поверил, что Язет наконец-то с ним. На секунду мужчина прижал юношу щекой к своему плечу.

Язет покорно и привычно приник губами к краю бокала, выпил все до капли и откинулся на подставленное плечо. Вскоре его дыхание стало тише и глубже, голова потяжелела, и Дагмар понял, что тот уже снова крепко спит. 

Завернув Язета в плотное покрывало с постели, Энвер поднял его на руки. Отросшие медные волосы волной свешивались через предплечье, но все равно еще не были такими длинными, как на том первом балу. Хрупкое, ставшее как будто прозрачным тело и весило совсем не так много; он поднял его без особых усилий. На фоне широкого разворота его плеч, утяжеленного еще и броней, юноша выглядел почти ребенком, хотя ростом ему почти не уступал. Из-за края полотнища выглядывали пальцы босых ног, но Дагмар больше ни секунды не желал оставаться в этой крепости. 

Выскочив наружу, он коротким путем добрался до причальных площадок на крыше. При высадке они потеряли несколько катеров, да и потом несколько штук сожгли уже прямо на крыше, но его личный аффлатос уцелел. 

Через несколько минут отчаянных виражей на грани риска и предельной скорости, он ступил на палубу флагмана. Энверу еще нужно было вернуться обратно, потому он уложил свою драгоценную ношу на кровать у себя в каюте и вернулся в крепость. 

Тело было таким легким, как никогда раньше, когда он летел сквозь окружающих его противников, без усилий уходя от их ударов и стремительно нанося свои. Он хотел как можно скорее вернуться к своему медноволосому усталому и измученному богу. Но он хотел вернуться к нему с оплаченным счетом за всю причиненную ему боль. Дагмар взимал плату со всех тех, кто к нему прикасался, и тех, кто только хотел к нему прикоснуться. Он выискивал в стремительно пустеющих коридорах крепости еще сопротивляющихся упрямцев. Никто не мог продержаться против него дольше пяти минут, и в каждом из своих противников он видел только насмешливый бледно-фиолетовый взгляд. Дагмар выпускал внутренности на грубые камни пола и шептал на ухо умирающим «сил-халарам» пожелание подыхать подольше, каждую секунду вспоминая медноволосого пленника и боль, причиненную ему. 

* * *

Окончательно вернуться в замок Морета они смогли только после нескольких месяцев упорного выкуривания остальных северных изгнанников из их убежищ. К отрядам Дьюлы присоединились и другие лорды Кланового собрания. Дагмар, конечно же, не мог оставить свой пост. Сил-Халара, к слову сказать, так и не обнаружили. Было много слухов о его смерти то здесь, то там, но на проверку все они оказывались ложью. 

Язета, сопроводив надежной охраной, Энвер отправил в резиденцию прим-лорда еще раньше, едва только тот пришел в себя. Тогда у них не было возможности поговорить. Он просто вложил в его еще слабые со сна руки одежду, быстро поцеловал на прощание бледные губы и оставил его на попечение им лично отобранного отряда. Теперь, спустя столько времени, им предстояла новая первая встреча. Дагмар оттягивал ее, сколько мог. Он боялся вновь увидеть Язета теперь, когда вернул его себе. 

Дагмар, все еще не избавившийся окончательно от запаха и вкуса войны и смерти, стоял, взявшись за ручку входной двери в свои апартаменты в замке лорда Морета, и боялся толкнуть створку. Боялся, как мальчишка, которого ждет за дверью его первая и самая главная в жизни женщина.