Дагмар тихонько затворил за собой дверь собственных апартаментов. Собственных, но его преследовало ощущение, что он здесь лишь гость. Потом долго стоял в дверях и смотрел на склоненный над книгой профиль. 

Медью отливали волосы, на белую кожу ложились тёплые блики от светильников, на развороте книги так до боли знакомо лежала узкая ладонь. Окруженный мягким сиянием отражался в темном окне профиль Язета… 

Дагмара переполняло ликование пополам с неуверенностью и страхом. Год без него стирался в памяти, исчезая словно ночь, гонимая неумолимым рассветом.

Когда Энвер вошел, юноша не шелохнулся, словно не слышал. Словно зачитался. Или просто игнорировал его так же, как и тогда, год назад… Дагмар приблизился и осторожно потянул книгу из его рук. Склоненное лицо вскинулось, и на него уставились такие знакомые глаза. Вот только взгляд их был совсем иным. Чем-то неуловимо отличался от того, что помнился. Не было больше сияющей карамели, на смену ей пришла прошлогодняя листва. Из этих глаз на мир смотрел глубокий старик, который давно позабыл, как удивляться, бояться или ненавидеть.

Энвер почувствовал, как дрогнули пальцы. Ему захотелось прикоснуться к Язету и убедиться, что эта перламутрово-белая кожа — не плод его фантазии. Вот только через перчатки не ощутить ни ее тепла, ни бархатистой нежности. Дагмар стянул защиту с изуродованных ладоней и осторожно отвел от лица выбившуюся медную прядь.

Вопреки ожиданиям, юноша не оттолкнул его, лишь задержал взгляд на ладони с червяками толстых багровых шрамов. И Дагмар скорее почувствовал, чем осознал: недоступный медноволосый бог теперь принадлежит ему так, как никогда раньше — всецело, полностью, без остатка. Дагмар обхватил его лицо, приник губами к нежному рту, нетерпеливо и глубоко целуя и не встречая сопротивления. 

Возможно, его страсть, как и тогда, причинит Язету только боль и не принесет ничего, кроме новых мук, но Дагмар не мог его отпустить. Он по-прежнему желал, чтобы юноша всегда был рядом с ним. С молчащим сердцем и пустыми глазами — все равно, главное — рядом с ним. Остальное они как-нибудь уладят.

Энвер целовал Язета жадно, но нежно. Он словно перестал дышать. Ему казалось, что если он сейчас остановится, его сердце разорвётся на части, но когда тонкая рука зарылась в узел тёмных волос на затылке, притягивая ближе, Дагмар резко замер. Наверное, сработал инстинкт самосохранения — неожиданное поведение, рука, тянущаяся к иглам в волосах.

— Что ты делаешь?.. — хрипло спросил Дагмар, отстраняясь, и перехватывая запястье юноши.

— То, что ты хочешь. 

Несоответствие многообещающего шепота пустоте взгляда остудило Дагмара. Он отодвинулся, сел рядом на кушетку. Повисло неловкое молчание. Энвер почему-то боялся взглянуть на Язета.

— Я… не смог удержаться. Ты слишком близко, и ты все так же красив, — он запнулся, поняв, что оправдывается, Язет молча ожидал продолжения. — Я лишь собирался сказать, что если ты не хочешь, чтобы я касался… Просто попроси меня. Я не буду настаивать… — Дагмар замолчал, почувствовав, что несет невразумительную чушь, спрятал лицо в ладонях, потом убрал их и пробормотал: — Прости меня. Я хотел сказать…

— Я знаю, — коротко оборвал его юноша.

Оба снова замолчали. Дагмар не представлял, как правильнее поступить или что правильнее сказать. Ситуация вдруг показалась до ужаса абсурдной. Раньше он приходил и брал то, что ему хотелось и когда хотелось. Его не останавливали ни крики, ни апатия. А теперь вдруг заставил отступить и заикаться всего лишь взгляд. Было в этом что-то жуткое, по-настоящему страшное.

* * *

После этого разговора Дагмар не звал Язета разделить с ним до сих пор жгущую его изнутри страсть. Иногда ему все-таки хотелось прикасаться к своей горькой мечте, и он это делал. Он осторожно целовал его, касался лица, перебирал медь волос, часами расчесывая прядь за прядью. И никогда не заходил дальше. Язет позволял ему это без тени неудовольствия, но никогда не делал шага навстречу. Иногда юноша останавливал свой пристальный взгляд на его изуродованных руках, и Дагмар старался носить перчатки даже дома.

Они все же делили одну постель на двоих, но Энвер только обнимал его, целовал шелковую кожу, кончиками пальцев гладил плечи и руки, а потом долго ждал, когда расслабится каменно-напряженное тело в его руках, чтобы заснуть. 

Иногда Энвер развлекался со случайными любовницами и любовниками — после встречи с Язетом он перестал видеть между ними разницу, — но это всегда оставляло какое-то особенно горькое послевкусие и несвойственные ему сожаления. Своих случайных партнеров он наказывал грубостью и невниманием. За то, что они не были Язетом.

Энвер часто отсутствовал дома — никто не отменял его многочисленных обязанностей перед лордом. Уходя от Язета по вечерам, он ощущал смутную вину. Но юноша читал и словно не чувствовал себя в чем-то ущемленным. Дагмар в качестве извинений приносил ему книги из библиотеки крепости. Жизнь вошла в мирное однотипное русло. Ничто не нарушало покой их странного мирка, но Дагмар почему-то даже так, в этом урезанном варианте, чувствовал себя счастливым. 

* * *

В этот раз, просыпаясь после долгого сна, Язет точно знал, чего ждать. Он готовился к этому слишком долго, чтобы закатывать истерики или дрожать от ненависти к себе. Сделать это оказалось даже проще, чем он думал. Вот его терзали сомнения, щедро разбавленные ощущением ужаса от предстоящего, а вот он уже просыпается в покоях Дагмара, сначала на аффлатосе, а потом и в замке лорда Морета. Он одевался с чувством такой же апатии от происходящего, что и в доме Сил-Халара, пил чью-то кровь, по инерции не беря эмоций, выбирал книгу в маленьком кабинете — все с безразличием смирившегося приговоренного. Гнев, ненависть — все куда-то бесследно исчезло. Юноша знал, что Дагмара не будет еще какое-то время, и хотел использовать эти дни, чтобы немного собраться с мыслями. 

Невозможно было упустить единственный шанс на свободу, сорвав планы Сил-Халара. Однако едва его размышления обращались к тому моменту, когда ему придется лечь в одну постель с ищейкой Дьюлы, как его начинало банально тошнить. Чтобы отвлечься, Язет открывал первую попавшуюся книгу на первой попавшейся странице и читал, стараясь как можно глубже погрузиться в черно-белую печатную реальность. Вскоре книги стали интересовать его куда больше того, что происходило вокруг. Книжные миры давали ему возможность ненадолго забыть о собственном грехопадении и своей ничтожности. До тех пор, пока Дагмар не вернулся домой окончательно.

В тот вечер, когда поцелуй Дагмара словно печать накрыл дрогнувшие губы, Язет ощутил, как его непрочная хрустальная клетка покоя разлетается на куски, в сияющую, звенящую в голове пыль. Все сначала. Все, как тогда. Даже чувства те же. Почти те же. Раньше было презрение, а теперь — страх, но не перед Дагмаром. 

А между тем осень кралась мягкой своей поступью по миру, неотвратимая словно смерть, обряженная в нарядные одежды, в облаке приближающихся холодов. Сначала она пришла в утренние сады, потом пробралась в открытые окна, а после воцарилась унынием в умах. Язет наблюдал за ее победным наступлением с ощущением дежа вю. Все это уже было, менялись сезоны, но ему казалось, будто ничего иного и не было между этой осенью и той, прошлой. Ничего кроме осени. Он жил только мигом настоящего и страницами своих книг. Просыпаясь среди ночи в темноте спальни, зажатый сильным мужским телом он не испытывал почти ничего. Внутренние часы его жизни замерли. Изо дня в день, из декады в декаду на поверхности сознания его держала лишь мысль о том, что нужно ждать сигнала, а потом действовать по намертво заученной инструкции. 

Простые действия: раз, два, три… Только это еще жило в его памяти — простые действия. То, над чем нет смысла даже задумываться — нужно просто сделать. 

Это позволяло не чувствовать смеси гнева и собственной ничтожности, неспособности контролировать ситуацию, собственной порочности, в конце концов. Пятно, оставленное на нем насильником, проросло глубоко в его сущность, и он счел для себя возможным отдаваться северному лорду, опуститься до мести низшему, и радоваться этому, лелея свой гнев. А к чему ему свобода? Грязный и оскверненный он не сможет ей воспользоваться, у него одна дорога — к смерти. Единственному средству, которое превратит все в прах, уничтожит его воспоминания, уничтожит сам грех вместе с его телом. 

Иногда в моменты просветления Язет искал первопричину. Он был склонен видеть проблему в сложившихся обстоятельствах. Но после того памятного, выбивающего почву из-под ног разговора с Сил-Халаром он думал о том, что каждый день видит причину происходящего в зеркале. У причины слишком яркие медно-красные волосы, карамельные глаза и, как говорят, внешность, многих вводящая в искушение. Но ведь не только во внешности причина? Может, у него недостаточно холодные манеры? Недостаточно аристократические, дающие возможность предположить…? Что-то ведь вызывало у всех это сумасшедшее, безграничное вожделение к нему? 

* * *

Дагмар не показывался в своих апартаментах пару дней, приказав денщику заботиться о нуждах медноволосого аристократа. Язет даже не обратил внимания на его очередное отсутствие — юноша был полностью погружен в перипетии очередной истории из жизни предков. Вернулся Энвер странно нервный и злой, первое, что он сделал — шагнул к своему пленнику и поцеловал его, сгребая рукой узел волос на затылке. Совсем, как раньше. В этом поцелуе не было ни намека на нежность или тепло. Только страсть и собственнический инстинкт. Только сила. 

Внутри Язета что-то дрогнуло и сжалось, но страха не было, только какая-то обреченность. За толстым слоем своего сонного, бездумного покоя он с самого начала понимал, что это все равно произойдет. Еще один мужчина. Хотя, неправильно говорить «еще один». Первый. 

Язет мягко высвободился из тесных объятий, когда задыхающийся Дагмар оторвался от его губ. Они стояли друг напротив друга в гостиной, в которой плясал по стенам отсвет каминного огня. Язет видел в глазах Дагмара жажду, смятение и еще какое-то странное чувство, похожее на… боль. Дагмар же видел неизменную ровную пустоту — глубину черного осеннего пруда, забитого листвой и не колеблемого даже ветром.

Юноша толкнул Дагмара в кресло и, опустившись перед ним на колени, снял перчатки с изувеченных рук. Ему почему-то не хотелось, чтобы швы и края обработанной кожи царапали его тело. Он вошел в режим исполнения простых действий — того, что ему было приказано сладким, медоточивым голосом, под которым скрывалась жестокая твердость стали. Потом Язет поднялся и отступил на шаг. Он мимолетно подумал, что в сказаниях о Нейо последнему тоже заклеймили обе ладони. Его мысли обратились к легендам, а руки автоматически совершали знакомые движения — раз, два, три — расстегивали верхнюю застежку хорта, сбрасывали его, потом развязывали кушак и снимали длинную свободную рубаху. Затем вынимали заколку из шелковистых волос, позволяя им алым крылом упасть на спину, мазнув по щекам. Тонкие руки взялись за пояс широкого полотна нижней юбки — тонга — последнего препятствия между Дагмаром и наготой Язета.

Дагмар внезапно подскочил с кресла и схватил юношу за запястья. Какое-то неуловимо долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом Энвер опустил взгляд на их сцепленные пальцы, так и лежащие на талии пленника. 

— Не надо, прошу тебя, — тихий шепот скорее читался по губам, нежели слышался, но Язет услышал его. Глаза непонимающе моргнули, брови озадаченно сошлись на переносице, приподнявшись.

— Но ведь… 

Дагмар нервно дышал, облизывая враз пересохшие губы, и опускал взгляд.

— Прости, я снова тебя напугал. Невольно. Я хотел всего лишь поцелуй. Ничего больше… Клянусь. Не хочу касаться тебя без твоего позволения. Только если ты этого пожелаешь. 

Язет продолжал хмуриться — уже давно любые посторонние мысли с трудом проникали сквозь защитную оболочку, которой он старательно окружил сам себя. Не может трогать его… Не может его трогать. Если не может его трогать, значит, не может быть и секса? Но ведь Сил-Халар сказал: спи с ним, заставь его все забыть от восторга обладания, и тогда, когда я дам тебе сигнал, все будет просто — он будет под гипнозом твоей красоты и той страсти, которую я пробудил в тебе, он непременно ошибется. Как решить эту сложную задачку? Или может, она решится сама собой, без необходимости самому что-то придумывать?..

Лицо, странно скривившееся, разгладилось, и Язет поднял с пола свою одежду. 

— Хорошо, — безмятежно ответил он, — я дочитаю книгу, если ты не против.

Как будто ничего и не было. Дагмар проводио его ошалевшими, голодными глазами, но не посмел остановить своего мучителя, хотя весь низ живота горел и болезненно пульсировал. 

На миг Энвер едва не ослеп, увидев своего пленника почти нагим. Дагмар был под гипнозом рук, порхавших по застежкам без задержек или ложной неловкости, являя ему прозрачную кожу, идеальные плечи, длинную изящную шею, темные маленькие соски, плоский живот и даже едва различимую под ровным полотном тонга, стекающего к ступням, выпуклость мужского признака. Но Дагмар не мог взять все это. Он даже не был уверен, что может на это смотреть. Больше не мог. Хотел, как безумный, хотел так, что становилось больно, но не мог даже коснуться. Он сам пугался своей страсти. И с трудом верил в то, что Язет сам предложил ему себя. Если бы Дагмар точно знал, что тот осознает, что делает, он не задумался бы ни на миг, но в глазах его медноволосого бога была такая странная отрешенность, как будто сознание его пребывало в недоступных далях. Это ослепительное совершенство вовсе не было похоже на того Язета, который сопротивлялся его вожделению с отчаянием умирающего. 

Дагмар не хотел знать, что произошло с юношей за тот год, что он провел на севере, но вопрос о том, как смогли сломать и изменить до неузнаваемости это гордое существо, вставал перед ним со всей жестокой откровенностью. 

На его счастье, едва Дагмар успел перевести дух, как срочно потребовался лорду Морета. Дьюла намеревался отбыть в Столицу и, конечно, не мог сделать это без своего поверенного в вопросах безопасности. Эта нечаянная передышка была необходима Дагмару. Энвер не брался прогнозировать свои действия, если бы остался в своих покоях рядом с Язетом, таким близким и доступным, еще хотя бы на час.

* * *

Дагмар успел успокоиться за те дни, что они провели в Столице. По большей части он занимался той сетью резидентов и информаторов, которую Дьюла велел старательно взрастить. Но иногда скучал в темноте за креслами лордов Кланового собрания. В Шадах-Мекхес шли однообразные процессы над северными изгнанниками — над теми, кого успели взять в плен во время его нашумевшего рейда. Судить их снова, однажды уже изгнанных, выглядело глупостью. Но с другой стороны, посылать их на смерть без суда выглядело насмешкой над законами. Прецедентов еще не существовало. 

Мыслями Энвер был далеко отсюда. Пусть эта невозможность близости с Язетом длится вечность. Пусть мучительно сжимаются чресла — так хочется взять его роскошное, гибкое тело в свое вечное владение. Пусть будет даже эта равнодушная пустота в его глазах. Но только бы он всегда был рядом, как несколько дней назад. Всегда, когда возвращаешься домой, видеть тонкий, вечно юный профиль над книгой. В этом было счастье — мучительное и прекрасное, всеобъемлющее и только для него одного. Ничего больше не нужно, лишь быть рядом с ним, иметь возможность взять за руку или коснуться губами тонкой кожи щеки. Эта близость была гораздо большим, чем то, что Дагмар получил год назад. Если бы была возможность исправить то, что он сделал с Язетом, он бы поступил именно так: держал бы его за руку и просто был рядом. Даже у найдазе сердце не из камня.  

Внимание Дагмара привлек новый обвиняемый, которого привели в зал заседаний под звон цепей. Это был худой и высокий найдазе, бледный от голода. Заключенных лишали подпитки кровью, чтобы быстрее сломить их дух. Очередной аристократ с типовыми обвинениями, и, скорее всего, с типовым приговором. Отличалось только поведение. Кто-то смеялся, кто-то улыбался, кто-то боялся, кто-то гордо молчал, кто-то пытался защищаться. Этот тоже молчал, но с таким внутренним достоинством, что это сильно выделяло его на фоне остальных. В выражении лица не было ни вызова, ни излишней гордости. Он как будто ждал и смотрел вглубь темноты, окружавшей стол заседаний, словно тяжелое облако сажи. На жужжание голосов вокруг себя он не обращал внимания.

Что-то в этом бледном найдазе было таким чуждым и странным, что несмотря на наличие караула и тот факт, что он больше не отвечает за его безопасность напрямую, Дагмар предпочел передвинуться ближе к креслу прим-лорда.

Приговор зачитали под такое же равнодушное молчание. Лорд внимательно и выжидающе посмотрел на стоящего в окружении столов аристократа, но реакции не дождался.

— Осужденному дается две минуты и право сказать все, что угодно.

Осужденный смотрел во тьму за креслами и по-прежнему молчал, как будто не чувствовал обращенных на него взглядов. Один из конвойных не выдержал и дернул мужчину за цепь от наручников.

— Тебе дали слово, ты, тварь! Ответь собранию! 

Взгляд сверху вниз медленно переполз на конвоира, который сник, неизвестно что в этом взгляде рассмотрев. А потом найдазе так же медленно обратил свое внимание на лорда Морета. Подумав несколько секунд, осужденный все же заговорил:

— Мне дали слово, - задумчиво протянул он. - А знаете, это прогресс... Определенно, Гегемония, которую вы все тут стремитесь создать изо всех сил, гораздо лучше того, что было - потому что вы дали мне право голоса, - последнюю фразу он выплюнул со злым сарказмом, и голос его начал понемногу оживать и обретать силу. - Лучше б вы дали право голоса моей семье, когда вынесли обвинительный приговор мне много лет назад. В чем виноват был мой сын-младенец? Мои прегрешения — это мои прегрешения, и только мне за них отвечать! Моя семья ни в чем не была виновна. Так что теперь из дорогого мне в этом мире осталось только то, что я поступал правильно. Остальное меня не волнует. И провалитесь вы все к выродкам в бездну со своим словом. Лицемеры...  

Осужденный внезапно глянул поверх кресел, в темноту за спиной прим-лорда, и безошибочно уставился прямо в глаза Дагмара, словно зная его тайну. 

Энвер вздрогнул и примерз к месту, не смея даже шелохнуться под этим взглядом. Потом пронзительные глаза вновь уставились в неясную даль, скрытую тьмой, и Дагмар медленно и осторожно выдохнул. Энвера потрясло то, что эти глаза были как две капли воды похожи на другие, но не цветом и не разрезом. Не было во взгляде осужденного ни страха, ни презрения, ни ненависти, ни тоски, ни любви, ни ожидания. В них не было жизни. Не было вообще ничего. Они уже смотрели в вечную пустоту и видели тьму, что приходит после смерти. Это были глаза существа уже мертвого, хотя пока еще оно дышало, двигалось и мыслило. Такой же взгляд уже мертвого существа был у Язета, когда он смотрел на Дагмара.

Энверу сначала стало холодно, потом жарко. Он оглянулся на то бесконечно долгое время, что прошло после Язета с карамельными глазами, полными отчаяния и презрения, и увидел то, чего раньше не замечал. От огненного прекрасного мальчика, невероятно живого, нежного, страстного и притягательного осталась лишь красивая обертка. Самого Язета за ней уже не было. Что именно превратило его душу в пустыню, Дагмар не мог сказать — в этом мог быть виноват и сам Энвер со своей губительной страстью к запретному, и тот год на севере, когда о Язете ничего не было известно, кроме того, что он был игрушкой в руках отверженного. 

Зал постепенно наполнялся шумом, лорды обсуждали сказанное с соседями, обменивались мнениями, шуршали бумагами. Кое-кто продолжал сидеть в задумчивости. Дагмара медленно отпускало чувство охватившего его ужаса. Он выровнял сбившееся дыхание, украдкой провел ладонью по лицу и заставил себя снова сосредоточиться на происходящем в зале: вот сидят в своём темном углу секретари и что-то строчат в бумагах... Такие разные, такие живые...

* * *

Дагмар сопровождал лорда Морета на капитанский мостик флагманского аффлатоса. На обзорные окна бросала тень длинная игла изящного носа, находящаяся прямо над ними. Стекла заливало сплошными потоками воды, пилот ориентировался только по радарам. Такие проливные дожди на великой равнине Гранд-Осте были нередки, но остановившийся взгляд Дагмара видел совсем другой дождь. Тот, что был с ним целую вечность назад. Вечность назад все было так просто. Он приходил и брал. И получал от этого наслаждение. Когда все успело так измениться? После похищения? Нет, он начинал думать, что это произошло раньше… Еще раньше. 

Энвер даже не заметил, как они причалили к площадке на крыше замка. От сна наяву его разбудил толчок палубы. Дьюла быстро отпустил его, и Дагмар был ему благодарен. Он не мог сосредоточиться на делах и с трудом заставлял себя слушать то, что ему говорили. Отвечать что-то осмысленное и вовсе было тяжело. Быстрым шагом проскочив бесконечную череду залов, коридоров и закрытых комнат, Дагмар, наконец, изнутри прижался спиной к дверям своей гостиной. Было темно, до конца ночи оставалось еще несколько часов. Обычно Язет всегда читал здесь. Энвер глубоко вздохнул, ощущая облегчение от того, что он дома. Тяжелое гнетущее чувство, которое не оставляло его со дня суда над аристократом из северной коалиции, немного ослабело.

В спальне и маленьком рабочем кабинете тоже было темно и пусто. Язета не оказалось даже в ванной. Дагмар похолодел и, снова выскочив в спальню, позвал.

— Язет!.. 

Тишина. И приоткрытая дверь, ведущая на небольшую площадку с маленьким садом, чуть ниже уровня его покоев. Крупица роскоши, доставшаяся ему в этом замке по статусу. Энвера охватило чувство дежа вю. 

Он слетел по лестнице вниз и, наконец, увидел свое живое наваждение. Дождь по-прежнему шел. Уже не такой интенсивный, но все еще сильный. В ночной темноте мокрая кожа Язета словно светилась бледным голубоватым светом; одежда облепила тело; медь волос, почерневшая от воды, обрисовывала плечи и спину. Он сидел, скрестив ноги в центре клумбы с шарами распустившихся хризантем, подставив дождю запрокинутое к небу лицо. 

В руках его рассыпались белые лепестки сорванного цветка, и Дагмару показалось, что даже здесь он ощущает их холодный горьковатый аромат — предвестник первых холодов, покрывающих траву по утрам инеем. Энвер медленно подошел, не чувствуя, как капли палают за шиворот и бегут по коже. В белых лепестках проскальзывали струи розовой от крови воды. Дагмар поднял юношу на ноги, снял с себя кушак и перетянул им кровоточащие запястья. 

Прижимая к себе драгоценную мокрую голову, Энвер почувствовал, как его медленно накрывает волна запаха мокрого железа и старой вековой пыли… Запах магии. Он пробивался сквозь тонкий смолистый аромат мертвых хризантем и таял, оставляя призрачный вкус крови на губах и языке.

Язет поднял голову и посмотрел на него. Он улыбался. 

— Накричи на меня. 

Дагмар разлепил губы, подумав, что юношу нужно увести отсюда, и не двинулся с места.

— Зачем?

— Или ударь… Тебе раньше нравилось это делать.

Энвер сглотнул, внезапно для самого себя почувствовав жгучий стыд.

Язет приподнялся на носки, и губы скользнули по губам мужчины, оставляя на них легкий, холодный поцелуй. Руки обвились вокруг его шеи. Губы, подобно лепесткам, легко задевали кожу, пока он говорил, касаясь то тут, то там:

— Разозлись, Дагмар… Тебе больше не удастся остановить этот дождь. Он будет идти всегда, стоит мне просто захотеть. Я замкнул на себя процесс. Я даже не знал, что так можно. А зимой будет идти снег, тонны снега… Пока этот замок не завалит по крышу… — руки пробрались за воротник и тонкие пальцы медленно перебирали его позвонки. 

Дагмар вздрогнул, заставил себя внимательнее посмотреть на пленника.

— Ты что, пьян?! — пробормотал он, всматриваясь в отрешенное лицо, на котором застыло выражение удовольствия.

Язет тихо рассмеялся, и этот смех, словно хрупкий хрусталь, прозвенел в холодном влажном воздухе.

— Да… Когда магия в тебе, это… это так непохоже ни на что, и так хорошо… — он снова поцеловал его, гладя по щекам. — Знаешь… Когда он меня поил чем-то, это было не так уж и плохо… Иногда мне снились удивительные сны. И это позволяло ни о чем не думать. 

Дагмар поднял руку и словно в трансе провел по его губам. Они двигались, но он не понимал, о чем говорил прекрасный призрак в его руках. Губы раскрылись, обхватили его палец и втянули в обжигающую нежность рта. Дагмар почувствовал, как подушечки пальца коснулся язык, и вздрогнул от прокатившегося по низу живота жара. Он отнял руку и поцеловал в ответ, так же легко и трепетно, а потом повел Язета обратно в укрытие комнат. 

Перебинтовав ему запястья, он снял мокрую одежду с них обоих. Они сидели на кушетке возле окна, завернувшись в одно одеяло. Язет спокойно положил голову Дагмару на плечо. Энвер целовал ледяные пальцы, пытаясь отогреть их своим дыханием. Они молчали. 

Наконец, спустя вечность, Дагмар прошептал:

— Я боюсь оставлять тебя одного. 

Юноша снова улыбнулся. Дагмар поймал себя на мысли, что никогда раньше не видел, как он улыбается, кроме того самого первого бала. Улыбка не затрагивала мертвых глаз. 

— Когда ты вернешься, я все еще буду здесь… И мы займемся любовью, если захочешь…

Томный, немного сонный голос с мурлыкающими интонациями обещал Энверу все наслаждения мира. 

Дагмар поднялся, осторожно устроил засыпающего Язета на кушетке, медленно оделся в сухое и надолго исчез. Вернулся он к рассвету, присел перед спящим юношей, убрал волосы с лица и какое-то время просто смотрел, словно впитывая в память каждую черту. Потом поднял и перенес в постель.

* * *

С приближением темноты Дагмар проснулся. Язет все еще спал рядом, устроив голову у него на плече и обнимая за талию одной рукой. Они никогда не спали так раньше. Всегда Дагмар обнимал его, Язет лишь позволял к себе прикасаться. Энвер осторожно высвободился, холодный воздух спальни тронул разогретое во сне тело. Он отогнал от себя остатки сна, потянулся за одеждой и согнулся почти пополам от резанувшей по внутренностям боли. За всеми этими событиями он вчера забыл позвать отдающего. Язет наверняка тоже проснется с чувством жажды. Хотя найдазе не так часто обращаются к людям, чтобы поддержать свои силы. Магия на крови их, что ли, питает?.. Дагмар глубоко вздохнул, заставил себя распрямиться и одеться. Насущные нужды всегда легко удовлетворить. Куда сложнее было с проблемой, все еще спавшей у него за спиной. 

Закалывая волосы и плескаясь в холодной воде, Дагмар мысленно настроился на то, что сегодня ему предстояло работать целую ночь. Он вернется сюда к утру… И хорошо, если у него будет к тому времени хоть какая-нибудь умная мысль в голове. 

Дагмар давно подспудно догадывался о том, что терзало его по отношению к Язету, но только теперь смог это осознать и принять со всей обреченностью. Ибо это и в самом деле было для него, одного из Детей Истинных, самым настоящим приговором к вечным мучениям — быть влюбленным в того, кто не знает любви и отрицает ее возможность. Быть влюбленным в того, кого он не в силах и не вправе удерживать рядом с собой. Быть насильником, влюбленным в собственную жертву. И это последнее в первую очередь станет между ними нерушимой стеной. Не происхождение, не статус, не пол… Насилие.

Дагмар тщетно перебирал варианты в поисках выхода для них обоих. Одному из них придется взять на себя всю боль и вину за обоих — иначе нельзя. Не это ли суть любви?

* * *

Не было смысла сопротивляться. Трепыхания приводили лишь к тому, что существовать становилось невозможно, а смерть оставалась по-прежнему недостижимой. В голове четко отпечаталась схема — если Язет прекращал перечить и вел себя тихо и покорно, он получал гарантированную защиту от унижения и нового насилия. Обещанная свобода давно уже превратилась в нечто непонятное и абстрактное. Понятным и близким было лишь то, что его обещали защитить от нового насилия. Язет знал, что не может не выполнить инструкций Сил-Халара. Это было в нем словно часть его собственного сознания, заложенная программа, невыполнение которой приведет к краху всю систему. Язет исполнял его инструкции бездумно, автоматически, погрузившись в такой простой и логичный книжный мир, прочь от всех остальных внешних раздражителей. Кроме одной...

На все эти собственнические, полные откровенного сексуального голода жесты Дагмара Язет реагировал вполне однозначно. Но Дагмар раз за разом сбивал его с толку своими отказами. Со временем предлагать себя становилось все сложнее — как будто сквозь толстую сонную вату отстраненного сознания пробивался ясный трезвый внутренний голос и говорил, что добровольно раздвинуть ноги перед Дагмаром — это все равно, что самому предложить заново себя изнасиловать. 

Потому, отвергнутый в очередной раз, юноша почувствовал глупое и ужасающее облегчение. Глупое потому, что он не был уже девственником или впервые с этим мужчиной. Ужасающее потому, что он понятия не имел, как еще, кроме как сексом, можно привлечь Дагмара. В инструкциях северного лорда об альтернативных вариантах не было ни слова. Там, напротив, все было предельно ясно.

Потому, чем ближе был срок, газначенный лордом-отступником, тем больше нервничал Язет, понимая, что он не может найти в себе силы отдаться своему насильнику. И в то же время совершенно нелогичным и диким образом жаждал быть с Сил-Халаром, потому что тот лишал его необходимости принимать какие бы то ни было решения, и в этом было блаженство отсутствия сознания, мыслей, памяти, а с ними вины, боли, ярости и бессилия.

Потом пришло состояние опьянения магией — и Язета прорвало. Хочешь — и я лягу под тебя, Дагмар. Представить, что все это всего лишь сон, было очень просто. Что есть жизнь, в конце концов, если не сон бабочки? Какая разница — больше или меньше на еще один раз, если этих «разов» было без счета? Лишь бы Сил-Халар остался доволен и отпустил… Защитил от издевательств. 

Юноша дрожал от холода в самых костях, от избытка магии и нервного напряжения. Что-то звенело в нем так сильно и тонко, что звук переходил в ультразвук, и это что-то вот-вот готово было лопнуть и вырваться наружу, или наоборот — рухнуть в непроходимо-черную бездну.

Но Дагмар не тронул юношу и в тот раз. Несмотря на откровенное предложение. Несмотря на проявленную покладистость и наготу. Несмотря даже на поцелуй, которого Дагмар хотел — это ощущалось по тому, как он мгновенно затвердел у его бедра.

Утром Дагмар ушел и оставил своего пленника одного. Магия тоже ушла. Язет, сидя над книгой с отрешенным лицом, холодел при мысли о том, что Сил-Халар может появиться именно следующим днем, а Язет ничего, ровно ни-че-го-шень-ки, не сделал из того, что от него требовалось. И ровно с таким же ужасом он думал о том, что сегодня мог проснуться с липкими от семени бедрами, с неприятно стянутой кожей между ягодиц. Или что он может так проснуться завтра вечером. С каждым бесцельно прожитым днем приближалась неотвратимая развязка. А Дагмар, к счастью или отчаянию, снова куда-то исчез, оставив его метаться в сомнениях в одиночестве.