Судя по взгляду, Перса её приход немало удивил. Он закрыл за ней дверь и провёл в маленькую гостиную.

— Простите, что спрашиваю, мадемуазель Кристина, но… — вполголоса сказал он. — Вы пришли по собственной воле?

— Да, месье, не беспокойтесь. Он не делал и не говорил ничего… страшного.

— Хорошо, — Перс кивнул и медленно повел её по знакомому коридору. — Должен предупредить, что после вашего визита он изменил своё отношение к… ситуации. Сегодня он выглядит гораздо лучше, чем в прошлый раз. Помните, я за дверью, если я вдруг вам понадоблюсь, — прошептал Перс. Кристина благодарно кивнула — и скользнула в комнату.

Он полулежал в кровати, пытаясь прочитать газету, но, стоило только Кристине войти, как он отложил чтение и вперился в неё взглядом.

— Вам так нравится смотреть на уродов, мадам де Ша… ах, простите, мадемуазель Даэ?

— Я пришла, потому что обещала вам. Но я могу уйти, если вам не хочется меня видеть.

Он вцепился в волосы, склонив голову, и Кристина с трудом разобрала, что он говорил:

— Эрик ничтожество! Эрик ничто! Эрик не достоин!.. Эрик не имеет права!..

Всё повторяется. Даже его раздражающая привычка никуда не делась. Но если вся эта болезнь — лишь спектакль, то она и не должна была никуда деться. И всё же смотреть на это невозможно. Кристина подошла к нему, положила руку на его, и он замер — будто окаменел.

— Не нужно. Вы могли попросить прощения — этого бы хватило. И не говорите о себе в третьем лице.

— Если Кри… вы этого хотите… — со знакомой покорностью проговорил он, — Эр… я не могу отказать вам.

Всё, всё повторяется! И эта интонация в его голосе! Сейчас он — Эрик. А тот, что встретил её язвительным вопросом? Призрак Оперы? или Эрик? Всё это так трудно… Сможет ли она когда-нибудь?.. Нет, не будет никакого «когда-нибудь». Она не даст ему умереть в этот раз — и всё. Кристина села на стул рядом с кроватью и после недолгого молчания сказала:

— Вы действительно чувствуете себя гораздо лучше.

— Поэтому вы сейчас расскажете, почему не вышли за мальчишку, — непререкаемым тоном произнёс он.

— Мы не смогли. Нам не позволили, вот и всё.

— Кто же? Я был мёртв, его брат тоже. А все остальные только и ждали, пока этот… прекрасный рыцарь сделает вас своей женой.

— Мы тоже так думали, но это оказалось ложью. Возможно, это из-за смерти его брата, я не знаю. Так или иначе, я не стала графиней де Шаньи и никогда не стану.

— И это всё? Жалкий юнец отказался от вас из-за мнения окружающих глупцов? — зло усмехнулся он.

Кристина помотала головой:

— От этого брака отказалась я.

— Снова? Ради чего же на этот раз?

— Ради Рауля. И себя. Больше я вам ничего не скажу. Как вы себя чувствуете?

Он недоверчиво взглянул на неё, переменил скривившись позу и ответил:

— Слишком хорошо для того, кто желает быть мёртвым. Но дарога за каким-то дьяволом решил меня вылечить. А потом и вы. Заставили меня лечиться, чтобы узнать, почему вы не стали женой мальчишки. Зачем только этот глупец позвал вас? — тихо проворчал он. — Не понимаю, как вы можете спокойно сидеть рядом и прикасаться ко мне, зная, что под маской.

— Меня пугает ваша душа. Ваши деяния. Я не боюсь вашего лица, разве вы забыли? Нет, я боюсь Призрака Оперы. Когда я пришла в тот склеп… я тогда оплакивала Ангела Музыки.

Он удивлённо взглянул на неё и, закрыв глаза, отвернулся.

— Уходите, Кристина. Не нужно сюда возвращаться. Я не надеялся, что вы придёте в подвалы Оперы и сюда. Но вы пришли. Вы ангел, Кристина. Я не заслуживаю этого.

— Если вас это порадует… Обещайте, что будете лечиться. Ваш друг переживает за вас, и мадам Жири тоже.

— Он мне не друг, — раздражённо процедил Эрик.

— И всё-таки он переживает за вас. Обещайте мне.

Эрик тяжело вздохнул и, повернувшись к ней, бросил:

— Обещаю.

Кристина встала со стула, подошла к двери и сказала:

— Прощайте, Ангел. Да поможет вам Бог.

Едва за ней закрылась дверь, подошёл Перс, осведомился о её самочувствии и о том, как всё прошло.

— Он будет лечиться, месье. Прощайте.

На улице дышалось свободнее, но на душе легче не стало. Видно, всё это и правда не спектакль. Таким усталым она не видела его никогда. И его бледность — куда большая, чем обычно. Он не смог бы подготовиться, ведь никто не знал, что она навестит его и что это произойдёт сегодня.

Возможно, сказать Персу, что Эрик будет лечиться, было самонадеянно. Но он пообещал ей, а значит, исполнит это. Ведь обещал же не заходить в её артистическую — и не заходил.

Кристина медленно шла в квартирку, поднималась по лестнице, переодевалась к работе, обедала… И всё это время снова и снова проигрывала в голове разговор с Эриком. Он почти не отреагировал на её слова о разрыве с Раулем. И если в прошлый раз тому было объяснение, то сейчас найти его казалось невозможным. После слов про Ангела Музыки вообще почти выгнал её! И что это вообще такое? Ах, ну разве не всё равно? Она хотела только добиться от него согласия на лечение — и добилась. Больше её ничто не должно интересовать.

Он почти её выгнал. Значит ли это, что ей можно не бояться его? что ей не грозит вновь оказаться похищенной? или снова стать жертвой обмана и шантажа? Как было бы прекрасно, если бы ничто из этого ей не угрожало!

Вечер в ресторане окончательно убедил Кристину в необходимости искать учителя вокала. Так дальше продолжаться не может. Она пропала к стене спиной и глубоко вздохнула. Всё же уехать было бы лучшим решением всех сложностей. В Париже её уже не ждёт ничего хорошего и тем более блестящего. Но уехать одной в чужой город и правда очень опасно. К тому же этот отъезд разобьёт сердце матушки Валериус и мадам Жири… А поступить с ними так жестоко после всего добра, что они ей сделали, нельзя.

Следующие несколько дней прошли в мучительных просмотрах объявлений, попытках вспомнить имена, которые называли другие хористки или солистки, имена, звучавшие в консерватории, — и в редких встречах. И встречи эти приводили Кристину в отчаяние. Те так называемые преподаватели вокала, соглашавшиеся с ней встретиться, подходили лишь для того, чтобы заниматься с хором из дешёвого театра. Те же, кто в самом деле из себя что-то представлял, быстро заканчивали разговор, едва Кристина называла своё имя — не помогало даже обещание, что никто никогда не узнает от неё об этих уроках.

И всё же ей повезло: ещё через несколько дней в квартиру мадам Жири постучали. Немолодой мужчина с глубокими залысинами и в потёртом плаще уточнил у Кристины не она ли недавно приходила в Консерваторию и спрашивала об учителях вокала. В ответ она смогла лишь ошарашенно кивнуть.

— Видите ли, мадемуазель…

— Даэ.

— Видите ли, мадемуазель Даэ, я, как и вы, нахожусь в некоторой непростой жизненной ситуации. Поэтому… — он покрутил шляпу в руках. — Если вам всё ещё нужны уроки, позвольте предложить вам свои услуги.

— Простите, а как ваша фамилия? — осторожно спросила она.

— Меня зовут Жером Фортен. Вряд ли…

— Месье Фортен?! Но как же?..

— Это не имеет значения. Творческие разногласия с руководством. Так что насчёт уроков?

— О, конечно, конечно! — воскликнула Кристина и тут же помрачнела: — Я должна вас предупредить. Я не занималась и не пела уже несколько месяцев. Последние недели я пою в ресторане, но это совершенно не то же самое.

— Не думаю, что это будет проблемой. Если вы смогли стать примой Оперы, таланта и упорства вам точно не занимать.

— Разве вы не знаете, как я стала ею? — вздохнула Кристина и стыдливо отвела глаза.

— Даже Призрак Оперы не смог бы убедить весь Париж в вашем таланте, если бы этого самого таланта не было. Что касается его способствованию вашему стремительному успеху… Вы же не думаете, что Ла Карлотта стала ведущим сопрано исключительно своими силами? — усмехнулся месье Фортен.

Кристина удивлённо взглянула на него. Неужели это и правда обычное дело? И в протекции Эрика — в самой по себе, не в способах, которые он избирал, — не было ничего особенного? Да и Ла Сорелли быстро стала прима-балериной после того, как завела роман с покойным графом Филиппом… Значит, и правда ничего необычного в этом не было?

— Что ж, мадемуазель Даэ, в таком случае я жду вас завтра в..?

— В полдень?

— Завтра в полдень по этому адресу, — месье Фортен протянул ей простенькую карточку, надел шляпу, попрощался и торопливо вышел.

Сегодня после обеда Кристина особенно старательно распевалась, стараясь вспомнить всё, чему учил её… Ангел. Она должна доказать, что по-прежнему чего-то стоит, — и в первую очередь себе. Воспоминания о тех занятиях вновь укололи в самую душу. Как давно это было! Какой другой она была. Сколько мечтаний, надежд, грёз… Теперь от них остались только эти воспоминания. Впервые за долгое время она подумала о Рауле — без грусти, без сожалений. Даже странно, что не так давно она мечтала стать его женой, матерью его детей, а теперь при мысли об этом хочется лишь улыбнуться.

Нет, всё это осталось в прошлом. И нет смысла снова и снова вспоминать об этом — только душу терзать лишний раз. Кристина постоянно напоминала себе эти несложные истины, но как же сложно этого не делать, когда всё, что осталось от счастливой жизни, — это воспоминания! Хотя надежда, что всё ещё наладится, по-прежнему жила внутри неё. Наверное, наладится, но так, как было, не будет уже никогда. Поэтому нужно думать о будущем, о том, как жить дальше, где, на что… Как же отчаянно не хватает строгого голоса, как у мадам Жири, который приказал бы ей всё это. Её собственный так не умеет.

Вечером в ресторане Кристине показалось, что поёт она чуть лучше вчерашнего. Конечно это не ошеломительные успехи — лишь крохотный, едва заметный шажок вперёд, — и всё же это лучше, чем ничего. Она старалась изо всех сил, она пела лучше, чем когда-либо в этих стенах, она ждала, что хоть кто-то это отметит и поаплодирует громче обычного, но напрасно. Впрочем, она делала это в первую очередь для себя, а не для этих людей, не так ли? Но внимание и овации так приятны!..

Она закончила последнюю песню, чуть склонила голову, слушая аплодисменты и дежурные «Браво!», кивнула пианисту и тут заметила пристальный хищный взгляд управляющего. За столь короткое время работы она уже успела выучить, что так месье Кантен смотрит только в одном случае — когда чует хорошую выручку. Может, кто-то всё-таки заметил, что она пела сегодня чуточку лучше? Кристина нарочито скромно опустила глазки, спустилась с возвышения и впорхнула в кабинет вслед за управляющим.

— Мой бесценный северный ландыш, — протянул управляющий, и Кристину передёрнуло. Но она тут же осеклась: взгляды и тон директоров Оперы не слишком отличались от его. И в Опере это её нисколько не беспокоило, так почему должно беспокоить здесь? — Я ведь говорил вам, что вы превратите это место в неиссякаемый источник всеобщего благополучия? На следующей неделе вы получите на треть больше жалования. Ах да, всё это убожество, которое вы видите в зале, сменится на более-менее приличное уже завтра. Вам ведь должно быть так неприятно лицезреть это почти каждый день после роскоши Оперы. К счастью, месье Годе уверовал, что эту дыру ещё можно залатать, и таки решился вложить сюда побольше денег, — ухмыльнулся месье Кантен. — Скажите же что-нибудь, ну!

— О, благодарю вас, месье! Вы не представляете, как я счастлива. Это так много стоит! — Кристина сцепила руки. Неужели такое существование и правда не навсегда?

— Бросьте, это ваша заслуга. Я ведь говорил, что вы заполните этот зал до отказа. А теперь заберите вашу плату, и я жду вас послезавтра в отличном настроении. Только не вздумайте менять амплуа — образ невинного агнца идеален!

Когда с формальностями вроде подписи в бумагах за зарплату было покончено, Кристина вышла на улицу. Там её уже ждал пианист, месье Венсан: он, как обычно, довёз её до дома, пожелал доброй ночи и уехал. А Кристина, тихонько прокравшись в квартиру, прижалась спиной к входной двери. Больше всего на свете ей хотелось рассмеяться, чтобы весь мир знал, как она счастлива. Свет в конце тоннеля вновь замерцал.

На следующий день она проснулась около половины десятого. Быстрые сборы, лёгкий завтрак — не пробило и одиннадцати, а она уже вышла на улицу. Можно сесть в омнибус рядом с Оперой, но к ней даже приближаться не хочется, да и времени у неё достаточно, чтобы пройти чуть дальше. Правда, омнибусов пришлось переменить целых три, прежде чем она добралась до жилища месье Фортена.

Небольшой квартал на окраине Левого берега балансировал на самой грани между респектабельностью и бедностью. И в тот момент, когда Кристина вышла из омнибуса, она горячо поблагодарила Рауля за то, что настоял на шляпках с плотной вуалью. Кто знает, чего можно здесь ожидать?

Однако и дом, и квартиру месье Фортена она нашла довольно легко. Перед самой дверью она взглянула на часы — без двух минут полдень. Замечательно. Кристина постучала, и почти сразу же ей открыла немолодая служанка:

— Вы мадемуазель Даэ? — скорее воскликнула она, чем спросила, и тут же отошла в сторону, впуская её внутрь. Кристина отдала ей шляпку и плащ, и та, немного помявшись прошептала: — Простите, мадемуазель, но это правда? Про Призрака. Что он похищал вас.

Смешок сам собой сорвался с губ Кристины — она осознала это уже после. Но что ответить? Да — и разжечь ещё больше любопытства? Да и он вряд ли бы обрадовался, узнай об этом. Но и если бы она разрушила его многолетнюю легенду — тоже.

— Отчасти, мадам. Не нужно верить всему, что болтают люди. Они очень любят приукрасить, — улыбнулась Кристина.

— Надеюсь, мадам Рошель не замучила вас расспросами?

Месье Фортен появился так внезапно, что Кристина даже вздрогнула от неожиданности. А вот служанку будто ветром сдуло — только и послышался шелест нижних юбок. Месье Фортен покачал головой и пригласил Кристину в кабинет.

Всё занятие Кристине казалось, что из всех вещей, необходимых для пения, она не забыла только одну — как открывать рот. И то не до конца. Будто не было всех этих лет занятий с Эриком и в консерватории. Но месье Фортен даже не намекнул, что дело плохо и тем более непоправимо. Может, всё и правда не так страшно, как ей кажется. В конце он дал ей список упражнений для дыхания и велел заниматься каждый день. Все они Кристине знакомы, но про некоторые она забыла. Да, начать заниматься с преподавателем было очень хорошей мыслью.

Потекли дни, наполненные работой, самостоятельными занятиями, уроками, попытками приготовить что-нибудь съедобное… В редкие выходные дни Кристина подолгу отсыпалась и только изредка ходила гулять. Но матушку Валериус она теперь навещала гораздо чаще: больше не нужно скрывать неприятные новости, зато есть чем порадовать.

В ресторане действительно стали платить больше. Но даже этой зарплаты не хватило бы, чтобы оплачивать ещё и занятия вокалом. Пришлось залезть в деньги, что дал Рауль. И прежде чем вытащить купюру из пачки, Кристина пообещала себе, что при первой же возможности вернёт ему всё до последнего су. Ей не нужны его деньги. Она не его жена, не невеста, она даже в Опере, которой покровительствует он, больше не поёт!

Рауль же напомнил о себе ещё одним способом: однажды утром Кристина получила от него письмо. Он интересовался её делами, спрашивал о здоровье, о мадам Жири и Мэг, не оставила ли Кристина ресторан. Рассказал, что все его проблемы уладились, и выразил сожаление, что для этого пришлось пойти на столь радикальные меры. Но — ни единого признания, ни единого слова, которое намекало бы на его чувства. И это Кристину… порадовало. Что, если и он тоже понял, что это была не любовь? Пусть Кристина и испытывает к нему тёплые чувства, но скорее как к брату, нежели как к жениху. Возможно именно потому, что в письме не было ни слова о любви, ответить на него не составило труда.

В остальном жизнь её почти не менялась. Кроме того обстоятельства, что слышать собственное пение нравилось всё больше с каждым днём. Потому и ходить в ресторан было немного приятнее. Особенно после того, как там постепенно заменили скатерти и салфетки, потом посуду, шторы и под конец — обивку. Теперь это место выглядело гораздо приличнее, да и публика довольно быстро поменялась. Вульгарные шутки всё ещё слышались, взгляды, которыми Кристину буквально раздевали, — тоже, но их стало не в пример меньше.

Так прошло около месяца. Эрика Кристина больше не навещала, хоть тоненький голос совести и говорил, что стоило бы. Но пересилить страх перед ним она не могла. Когда он лежал и еле говорил — он был не опасен. Но уже во вторую встречу он язвил, у него нашлись силы, чтобы попытаться причинить себе вред. Кто знает, на что он будет способен теперь, когда лечится и нормально питается? Проверять это не хотелось совершенно. Слишком свежи ещё воспоминания о событиях в Подземелье. И она приказала себе не думать об этом.

Заканчивался очередной рабочий вечер в ресторане. Кристина допела последнюю песню и присела в лёгком реверансе, слушая аплодисменты. Пусть до прежней формы ещё далеко, но сейчас её голос звучит гораздо лучше, чем месяц назад. Она обвела взглядом зал и боковым зрением приметила высокую мужскую фигуру. Неужели кого-то её пение впечатлило настолько, что он аплодирует стоя? Кристина повернулась в его сторону — и почувствовала, как краска отлила от щёк. С натянутой улыбкой она обернулась к остальному залу и почти сразу убежала в рабочее помещение. На том мужчине она увидела белую полумаску.