Кристина захлопнула за собой дверь — слишком громко, а ведь она хотела исчезнуть незаметно. Хотя какая разница? Он уже знает, где она работает. Наверняка и о том, что она живёт у мадам Жири, тоже знает: чтобы догадаться, где она могла остановиться, не нужно слишком много ума. Запереться бы, пусть и здесь, и никогда не выходить — лишь бы больше не встречаться!..

В дверь постучали, и она почувствовала, что ноги её едва держат.

— Вы в порядке? Кристина?

Управляющий! Она выдохнула и нервно засмеялась:

— Да, всё хорошо. Я сейчас приду.

— Жду вас в кабинете. Не задерживайтесь.

Кристина пару раз глубоко вздохнула, нажала на ручку двери и прошла в зал. Там жизнь заледенела, точно грязь в ноябре. Кристину никто не подстерегал. По крайней мере здесь. И она медленно зашла в кабинет.

Управляющий вопросительно посмотрел на неё, и ей пришлось солгать, что заболела голова.

— Если вы плохо себя чувствуете, вы должны говорить мне. Это понятно? Мне совершенно не нужно, чтобы вы свалились без чувств посреди зала. Надеюсь на ваше благоразумие, мой северный цветочек.

В ответ она смогла лишь кивнуть и попрощаться. Как только Кристина покинула кабинет, к ней тут же подошли некоторые гости, рассыпаясь в комплиментах и стремясь поцеловать ей руку. Ускользнуть от них удалось только чудом. Кристина пробежала в другую дверь, чтобы забрать плащ, и мельком взглянула на столик, за которым увидела его, — пусто! Значит?.. Нет, это было бы слишком хорошо. Наверняка он дожидается её на улице. Она застегнула пальто и поёжилась: от одной этой мысли стало холодно. Но не может же она поселиться в гардеробе или на кухне!

Конечно, месье Венсан предложил отвезти её, но Кристина отказалась: сегодня её явно есть кому проводить. И вряд ли её негаданному сопровождающему понравится, если он увидит с ней рядом другого мужчину.

Едва Кристина оказалась на улице, как сразу же почувствовала на себе давно знакомый взгляд. Она осмотрелась, но нигде его не заметила. И ещё этот взгляд — он обнажал самую душу — и безжалостно прожигал её.

— Эрик, пожалуйста, — чуть ли не плача взмолилась она. — Хватит, пожалуйста! Выйдите. Пожалуйста, не смотрите на меня так!..

— Как не смотреть, мадемуазель Даэ? — Его голос звучал будто отовсюду, и Кристина невольно вздрогнула. — Вот так?!

— Пожалуйста, перестаньте! Я знаю, что вы хотите мне сказать…

— Неужели? — прогремел он. — И что же?

— Поверьте, я знаю это! Но мне нужны деньги, а здесь их платят…

— Столько лет, столько усилий… — он вышел из тени, качая головой. — И всё это ради… Ради этого?! — он кивнул на ресторан.

— Вы бы предпочли, чтобы я умерла от голода? — холодно спросила Кристина. — Или вы думаете, что мне это очень нравится? Но больше меня никуда не брали. По вашей милости.

— По моей милости вы стали примой Оперы.

— И лишилась возможности выйти замуж за графа де Шаньи, потому что от моей репутации вашими стараниями ничего не осталось. И найти достойную работу я не могу — по этой же причине. А теперь извините, я очень устала и не хочу заболеть, — Кристина уже спокойно посмотрела в глаза опешившему Эрику. — Прощайте.

Она развернулась и медленно пошла к дороге.

Её трясло, как в лихорадке. Что, если он сейчас настигнет её и?.. Оглянуться она боялась, а прислушиваться было бесполезно: он умеет быть невидимым и неслышным.

У дороги она заметила месье Венсана. Он смерил её удивлённым взглядом, и она, приблизившись, попросила:

— Вы не отвезёте меня домой? Планы поменялись.

Подходя к фиакру, она обернулась туда, где стоял Эрик, но никого не увидела. Ах, если бы это что-то значило!

***

Эрик и в самом деле никуда не ушёл — только немного отступил обратно в тень, подошёл ближе и молча наблюдал: как Кристина уходит от него, как её встречает какой-то мужичонка, напомнивший месье Фирмена, как он помогает ей забраться в фиакр. Нет, она ведь не могла предпочесть этого старикашку! Хотя у любого на этой земле — даже у старика — больше шансов, чем у него.

А мальчишка — просто жалкий глупец! Сопляк. Мерзавец. Отказаться от неё, позволить ей распевать песенки в какой-то… харчевне. Нет, нужно было позволить ему и дароге сдохнуть в камере пыток — тогда не было бы ничего из этого.

Он пошатываясь побрёл прочь. Проклятое лето: не так уж долго осталось до рассвета: хватит только чтобы дойти до квартиры дароги.

— Что вы сделали с мадемуазель Кристиной, Эрик? — строго спросил Перс, едва тот переступил порог.

— А Эрик должен был с ней что-то сделать? Эрик и Кристина поговорили. Эрик хоть и урод, но он умеет разговаривать. Понятно тебе, безмерный простак? И она уехала домой.

Эрик прошёл в комнату, снял фрак и жилет, лёг на кровать и уставился в потолок. Слова Кристины не шли у него из головы. Но Кристина ли это была? У этой девушки был её голос, её прекрасное лицо, её золотистые волосы, но Кристина — его Кристина! — не разговаривала так, не думала так. Его Кристина — чистое нежное создание, она ни за что не пошла бы на сделку с совестью.

До самого утра он так и не смог сомкнуть глаз. Он так и видел её в этом отвратительном месте, видел посреди этих ничтожеств, которые смели трогать её, — и с болью понимал, что не мог помешать им. Дьявол, настолько же проще было в театре!

Он еле дождался, пока Дариус принесёт ему краску, чтобы перекрасить маску в телесный цвет. Едва пробило восемь, Эрик оделся и быстрым шагом направился в ресторан.

На просьбу забронировать ему этот столик на все дни, когда выступает мадемуазель Даэ, официант икнул и куда-то убежал. Что за дыра… Но буквально через минуту подошёл усатый хлыщ и принялся рассыпаться в восхищениях и благодарностях. Эрик слушал его с минуту, пряча лицо за меню, прежде чем потребовал оставить его в покое и принести ему коньяка. Хлыщ протараторил ещё что-то и удалился, а официант наконец принёс ему бокал. Тогда Эрик убрал меню и взглянуть на сцену.

Кристина обвела взглядом зал, кивнула пианисту — так вот, кто её провожал тогда! — и запела. И как Эрик ни пытался, он не мог в полной мере насладиться её голосом. Даже в этих песенках было слышно, как ослаб её голос без занятий. Что же будет, если она решит спеть что-то достойное? Она ведь пыталась, кажется, ещё в первый визит…

Эрик не сводил с неё взгляда. И она порой смотрела в его сторону, но, видно, не найдя белой полумаски, отворачивалась.

Когда её выступление подошло к концу, Эрик бросил деньги на стол, просочился на улицу и встал у окна. Кристина спустилась со сцены, к ней снова подошли посетители, она какое-то время улыбалась им в ответ… Он сжимал кулаки с такой силой, что перестал чувствовать их. Наконец Кристина ушла из зала, и Эрик, чертыхнувшись, метнулся к чёрному входу. Если только этот старикашка позволит себе хоть одно лишнее движение, хоть одно лишнее слово!.. Но всё повторилось, как накануне. Эрик проводил фиакр взглядом и побрёл в сторону квартиры дароги.

От усталости глаза закрывались сами собой, но мыслей в голове бродило слишком много, чтобы уснуть. Слова Кристины, которые она бросила вчера ему в лицо, так и звучали в ушах. Она смеет обвинять его — после всего, что он для неё сделал, после всех лет!.. После того, как он сам, своими руками отдал её мальчишке. Что бы он ни сделал, этого никогда не будет достаточно. И причина — о, она слишком ясна. Мальчишке с его смазливой рожей не потребовалось даже пальцем шевельнуть, чтобы она отдала своё сердце ему!

И теперь, когда он вылепил из неё прекраснейшую приму, которую только слышала Опера, она выбросила его. Обвинила в том, в чём виноват лишь трусливый мальчишка. Как смог он отпустить её, позволить ей вновь жертвовать собой? Столько слов, столько громких обещаний — и что в итоге? Не смог защитить её. Это она защищала это ничтожество — снова! Вот вся его сущность — бесстрашен лишь на словах, избалованный тщеславный тупица!

Эрик провалялся какое-то время на кровати, но так и не смог заснуть. Тогда он сел за стол и попытался поработать. Музыка в голове больше не звучала. По крайней мере пока что. Пока что её заглушали обвинения Кристины. Он попытался рисовать, но всё, что получалось, ему не нравилось. Всё это не то! В этом больше нет души: ни его — тёмной, ни её — светлой.

Нет, чёрт подери, не души — жизни больше нет. Каждая нота, каждая линия, каждое слово — мёртвые. Только он по неведомой причине всё ещё не мёртв. Вся его жизнь — эта неведомая причина. А ведь сколько было возможностей! Но Смерть словно избегает его, издевается: подманивает и, стоит ему приблизиться, ускользает. Даже в последний раз обманула. Насколько бы всё стало лучше, если бы он умер тогда в чёртовом Подземелье. Смерть была так близка, и он посмел понадеяться, что это конец. А вместо этого получил очередную насмешку.

Сон сморил его только после обеда, и то ненадолго.

Он видит Кристину — в Подземелье, связанную, — а перед ней Скорпион и Кузнечик. И она смотрит на него с ненавистью, с отвращением. О, Кристина!.. Если бы ты знала тогда, что мальчишка откажется от тебя из-за чьих-то слов, стала бы ты сидеть часами у его постели? был бы тогда у Эрика хоть один шанс? Эрик боится ответа на эти вопросы, но Кристина во сне молчит, и…

Он проснулся не отдохнувшим, а с раскалывающейся от боли головой, ещё более уставший, чем засыпал. Была уже почти ночь, когда он, спрятав лицо в воротник плаща, вышел на улицу и петлял по самым тёмным переулкам до Оперы. Эрик замер на углу площади, заворожённый зрелищем: давно он не видел её, будто в прошлой жизни. Он пропустил прохожих, слившись со стеной, и пробрался к улице Скриб. Решётка на месте и даже не скрипит — он быстро нырнул в проход.

Первые минуты он ничего не видел, но скоро привык к темноте и уже гораздо легче шёл вперёд. Стоило подумать и взять с собой лампу. Впрочем, за прошедшие годы он выучил здесь каждый камень… На ощупь Эрик добрался до пятого этажа — знакомо запахло водами озера, а вскоре добавился и тихий плеск. Он прошёл по берегу, держась за стену, нашарил дверь, оказавшуюся незапертой, и вошёл.

Кажется, на кухне должны быть свечи. По дороге туда он едва не упал, запнувшись обо что-то, натолкнулся на кресло, но всё же зажёг свечи и вышел в гостиную. Никаких разрушений — только несколько разбросанных вещей да развёрнутое от камина кресло. И открыт шкаф. Эрик постарался припомнить тот день, когда ему показалось, что он умирает. Нет, к тому дню он прибрался и никак не мог оставить шкаф открытым. Наверное, это дарога. К своему ужасу Эрик понял, что совершенно не помнит, как попал к нему домой, — только как его положили на что-то мягкое, потом стаскивали одежду и обувь, потом пытались влить еду…

Эрик достал из шкафа два фрака, несколько жилетов и брюк, из комода рядом — рубашки и бельё, сложил в сумку, отставил её к дивану.

Что ещё забрать? Старые ноты? Нет, в пекло! Ни старых нот, ни старых рисунков, ни старых чертежей: пусть всё это останется здесь и сгниёт. Пусть сгниёт весь этот дом вместе со своим хозяином! Эрик зашёлся нездоровым смехом. И на кой чёрт он собирал рубашки? Что ему делать наверху? Он должен остаться здесь, потому что здесь его место. Остаться — и наконец умереть.

Отсветы от пламени выхватили приоткрытую дверь в её комнату — и Эрик замолк на вдохе. Остаться, умереть… И оставить её одну в этой омерзительной дыре в компании толпы сомнительных мужланов, особенно того хлыща? Он приблизился к двери, но зайти не смог. Это преступление! Кощунство! Он осторожно вытянул руку со свечой, освещая комнату: её кровать, её вещи… Дьявол! Он ведь был там, он вернулся сюда, когда… когда Кристина похоронила его. Эрик медленно вошёл, огляделся… Это должно было стать её райским местом, а вместо этого сначала она пряталась здесь, потом он пришёл сюда, надеясь на смерть. Она должна была стать его живой женой, а вместо этого?.. Эрик провёл рукой по комоду, по столбику кровати, по кружевам… Вместо этого она ненавидит его ещё сильнее, пусть и жалеет. Всё было напрасно. Он проиграл смазливому личику мальчишки.

Эрик собрал все уцелевшие вещи, что покупал ей, убрал в другую сумку и закрыл за собой дверь: больше ему тут нечего делать.

Почти небрежно он толкнул дверь в свою комнату. После всех лет здесь она выглядит чужой. Даже в его комнате ему нет места. Эрик взял со стола несколько нотных листов — ничего интересного, только зря пачкал бумагу. И в другой стопке то же самое. Но тут он заметил обрывок листа — и лёгкие будто пропали. Ноты на нём были выписаны аккуратно, непривычно аккуратно. Так он записал только одну мелодию. Он придвинул подносик от чернильницы, поджёг обрывок и бросил догорать. К дьяволу всё это!

Когда от обрывка остался только крохотный слой пепла, Эрик открыл тайник в полу и достал несколько пачек купюр. Потом вытащил маски из ящика стола, вернулся в гостиную, сложил вещи в сумку и окинул дом прощальным взглядом. Вот теперь Призрак Оперы действительно мёртв.