Эрик так хлопнул входной дверью, что задрожали стёкла, и влетел в комнату, нежно прижимая розу к себе. Глупый, глупый Эрик! Вообразил, будто Кристина захочет иметь что-то общее с подобным ему. Такому, как он, никогда не покорить сердце такой, как она. Даже будь он самым праведным человеком на земле, она ни за что бы не коснулась его по своей воле. Но наверняка до сих пор мечтает о мальчишке, даже после всего, что он себе позволял. Эрик повалился на кровать. Из глаз лились слёзы, маска впивалась в щёку, но ему было плевать. Случившееся в ресторане в миллионы раз хуже и больнее.

Эрик открыл глаза, повернулся — и увидел, что уже как минимум утро. Снял маску, несколько раз моргнул, пригляделся к часам — большая стрелка перемахнула за метку «11». Проклятье! Последний раз он столько спал, когда болел. А когда-то мог не спать по несколько дней. Похоже, это она, старость… Всё тело ломит и двигаться почему-то совершенно неудобно. Эрик оглядел себя: он всё ещё был во фраке, жилете, даже галстук не развязал. На другом краю кровати валялась смятая увядшая роза. Несколько лепестков раскрошились по одеялу.

Впервые за долгое время он подошёл к окну и пристально посмотрел на отражение. Что он надеялся увидеть? Что бог вдруг разжалобится и сделает его правую половину лица такой же, как левая? или вовсе превратит его в смазливого блондинчика вроде вико… графа де Шаньи? За столько лет его поганой жизни не разжалобился, так что должно было поменяться? Всё по-старому. Его омерзительная рожа в очередной раз испортила ему жизнь.

Во всей этой отвратительной ситуации радовало только одно — о деньгах можно не беспокоиться. Чтобы растратить «заработанное», накопленное и заработанное нужно будет сильно постараться. Ну или начать жить, как король Баварии¹. Но замок ему не нужен, дорогущие — или хоть какие-нибудь — любовницы тоже в обозримом будущем вряд ли появятся, а на пачку бумаги, перьев и новую чернильницу он давно заработал. И ещё на хороший коньяк — запить лекарство. Жаль, забыл о нём в Подземелье. В ресторане, на удивление, коньяк был не так плох, но всё же хуже его. Нужно послать Дариуса купить ещё несколько бутылок.

Он ещё раз взглянул на своё отражение. Да, такому уроду только и остаётся сидеть в тёмном углу и не показываться людям на глаза. Особенно таким, как Кристина. Эрик выдохнул её имя — и вместе с этим накатили отчаяние и злость. Идиот. Ему можно лишь изредка поднимать голову, чтобы на него упал лучик исходящего от него света. А он посмел подумать, что ему будет дозволено назвать её своей живой женой…

Фрак улетел на пол, следом за ним часы, жилет, булавка, галстук… Несносный Перс прав, шайтан его раздери: ему нужно чем-то заняться. Безделье сводит с ума. Особенно теперь, после стольких лет в Опере, когда ничем не занятый час был редкостью, а свободные дни можно было пересчитать по пальцам. Остолопы-директора всегда умели подкинуть ему задачку. Очевидно, чтоб не приходилось скучать под землёй. Одна только Ла Карлотта чего стоила!

Эрик сел за стол, взял лист нотной бумаги и некоторое время пялился на него бездумным взглядом. Музыка пропала — остались только воспоминания о прошлом вечере. Эрик повалился на стол, желая прогнать их, но вместо этого в голове вдруг тихо зазвучала мелодия. Он поднялся и принялся быстро записывать ноты.

Когда он закончил, чувствуя себя до невозможности опустошённым, было около четырёх часов. Вскоре в дверь постучали. Дарога, шайтан бы его забрал.

— Эрик? Вы в порядке?

— О да, я прекрасно себя чувствую, — ядовито протянул тот. — А теперь убирайтесь и оставьте меня в покое!

— Откройте дверь, — спокойно сказал Перс. — Не будем повторять прошлый разговор.

Эрик закатил глаза и с мученическим выражением лица открыл дверь.

— Что вам нужно от Эрика?

— Я уже спросил: вы в порядке? — Перс оглядел комнату. — Но теперь я и сам вижу, что нет. Оденьтесь и идите есть. Вы обещали Кристине…

— Замолчите! И не произносите её имени. Конечно я оденусь, — Эрик демонстративно надел маску: — Теперь лучше?

— Я говорил о халате. Или вы замёрзнете и снова простудитесь, а ни у меня, ни у Дариуса нет ни малейшего желания снова вас лечить. Вы абсолютно несносны, когда больны. Понятно, почему вы почти никогда не болели.

Вместо ответа Эрик лишь оскалился, но халат натянул и поплёлся в столовую.

— Так что вчера произошло? — спросил Перс за едой. — Не хотел вас тревожить, но…

— Ничего необычного. Кристина не взяла мою розу. Так что не беспокойтесь за неё, я больше к ней не приближусь.

— Это странно, признаю. Может, вам поговорить с мадам Жири? Она должна знать…

— Антуанетта не станет мне больше помогать. Вы забыли, что она давно на стороне мальчишки? что это она рассказала ему, где меня искать? Как и вы. Странно то, что вы почему-то обо мне… Вы так переживали за него тогда. Держите руку на уровне глаз, — передразнил его Эрик.

— Но она пришла сюда, когда я написал ей, что вы живы и только болеете, — Перс многозначительно посмотрел на него.

— О, конечно, — протянул Эрик. — Кто не захочет лишний раз выслужиться перед своим богом? Вы, Антуанетта, Кристина… Это же так благородно — проявить милосердие к полусдохшему уроду. Это обязательно зачтётся после смерти.

— Решать вам. Вам не три года, Эрик, чтобы я вам указывал, — ровным голосом ответил дарога. — Дариус завтра пойдёт за покупками. Вам что-нибудь нужно?

— Да. Пусть купит столько коньяка, сколько унесёт. Название я напишу.

— Вы не идёте сегодня в ресторан? — Эрик помотал головой. — Как знаете.

Эрик допил чай и вернулся в комнату. Как он ни пытался отвлечься, все мысли возвращались к ней, к тому, как она прижимала те букеты и как не пожелала забрать розу. Дьявол! если бы мальчишка вовсе не существовал или хотя бы сгинул в море в своей экспедиции… Тогда всё было бы иначе, всё было бы хорошо.

На что только он надеялся? Что Кристина сможет однажды его… полюбить? Жалкий идиот! Она пожалела его, как пожалела бы побитого котёнка на улице или птичку с переломанным крылом. Но это не любовь. Чушь! Ему бы и этого бы хватило. Но, видно, даже жалость в её сердце не так сильна, как страх. И в этом виноват только он и его проклятое лицо. Но за что же бог, если он есть, так сильно его ненавидит, что не дал ему умереть?

Он больше не пойдёт к ней. Но он должен извиниться перед ней. Эрик горько усмехнулся. Правда, теперь он не может ей пообещать, что умрёт и освободит её от себя. Тогда… тогда он пошлёт ей цветы. Больше никаких глупых пионов или орхидей. Он пошлёт ей огромный букет кроваво-красных роз с чёрной лентой. Пусть и в последний раз.

В цветочном магазине продавщица, конечно, сразу подбежала к нему. Ещё бы, почти каждый день он покупал здесь такие дорогие букеты… И несколько удивилась, когда он озвучил сегодняшний заказ. Через полчаса он вышел из магазина с охапкой плотных алых бутонов, перевязанных чёрной лентой. Завтра утром он пошлёт к ней кого-нибудь. А прежде… прежде — напишет для неё арию. Розы против его воли навевали воспоминания о тех уже далёких временах, когда Ангел музыки учил юную Кристину пению.

Эрик закончил работать далеко за полночь, доведя и текст, и музыку до совершенства. Розы к этому моменту уже успели немного распуститься. Эрик сложил листы в три раза, втиснул их между стеблями и лёг спать.

Разбудил его приглушённый голос дароги в коридоре, рядом с комнатой. Часы показывали около девяти утра. Видимо, Персу понадобилось что-то срочное в такой ранний час. Эрик потянулся было за маской, но потом решил, что если встретить его во всей красе, то он побыстрее уберётся к себе. Халат он всё же натянул, подошёл к двери, открыл…

— Кристина?

Маска.

Эрик метнулся к столику у кровати, схватил её, но его остановил голос Кристины:

— Не нужно. Подойдите, пожалуйста.

Он вернулся к двери, поворачиваясь левой стороной лица.

— Я могу войти? Я хочу поговорить с вами. Если вы позволите.

— Да, да, — он отошёл в сторону и, когда Кристина вошла, выглянул в коридор — дароги и след простыл. Чтоб его шайтан разодрал!

Эрик закрыл дверь, повернулся, приложив руку к правому виску, и тут его взгляд упал на букет. Он же хотел извиниться перед Кристиной! Он аккуратно одной рукой вытащил цветы из кувшина и обернулся к ней:

— Кристина…

— Нет! Позвольте, я скажу первой. — Она сцепила руки, вздохнула и продолжила: — Один Бог знает, как я обрадовалась, когда узнала, что вы живы. Но я всё обдумала и решила. Я прошу Вас оставить меня и не вмешиваться больше в мою жизнь. Вы приняли в ней достаточно участия и достаточно поломали её. Её остатками я хочу распоряжаться сама. Я прошу вас найти себе ещё какое-то занятие и не разрушать то, что осталось от неё и репутации.

Эрик сжал кулаки. Дьявол! И отбросил цветы на пол.

Кристина направилась к двери, но Эрик в два шага преградил ей путь.

— Вы не уйдёте отсюда! — прогрохотал он. — Вы сошли с ума!

— Эрик, выпустите меня, — холодно потребовала она.

— Только после того, как мы поговорим.

— Нам не о чем разговаривать.

— О, неужели? — процедил он, прищурясь. — А мне бы очень хотелось поговорить с вами. Например, о вашем ничтожном виконтишке. Простите, о вашем никчёмном графе. Как вы можете любить его после всего, что этот жалкий мальчишка сделал?

— Кто вам сказал, что это так? — выпалила Кристина и осеклась.

— Не лгите мне! — вскричал Эрик. — Я видел, как вы прижимали к себе букеты, которые дарил вам я, потому что думали, будто они от него.

— Я знала, что это вы.

— Тогда почему вы не взяли розу? Разве она вам не понравилась? Может, вы никогда не считали их красивыми? Но ведь они ни капли не похожи на это, — он ткнул себе в правую щёку. — Так почему же, Кристина?

— Потому что вы дарили их, когда у вас была надо мной власть. Я больше не хочу оказываться в вашей власти.

— Разумеется. Зато вы бы с удовольствием предпочли бы оказаться во власти и в объятиях этого смазливого мальчишки! Плевать, что он делал и как себя вёл. Он ведь не выглядит, как чудовище. Не так ли, Кристина?

— Вы так и не поняли, что меня пугает не ваше лицо, — она покачала головой. — Оно не такое, как у меня или у Рауля, или у месье Перса. Но я могу смотреть на него, трогать его. Видите, я смотрю на него сейчас. — Эрик потянулся было прикрыть правую половину, но Кристина остановила его. — Если вы помните, я поцеловала вас. Не… не один раз.

Тело охватил такой жар, что Эрик почувствовал, как покраснел. И снова эта боль в паху… Помнит ли он! Он никогда не сможет этого забыть.

— Меня пугает только ваша душа, Эрик. А теперь прощайте.

Он не видел, как она ушла. Он вообще больше ничего не видел. Только чувствовал, как по щекам стекают слёзы, капая на рубашку. Жалкий червяк вылез из дыры, в которой должен был просуществовать такую же жалкую жизнь, и получил по заслугам. Чудовищу из Преисподней нельзя и помыслить о том, чтобы приблизиться к ангелу. Но он сделал это — и вот закономерный итог. Эрик вытащил из букета листы с арией и сжёг их на подносе.

Потом он запер дверь и прижался лбом к стеклу, всё ещё слыша слова Кристины. Она боится его. Какая разница, что именно её пугает? Она так боится, что не хочет, чтобы он приближался. Значит ли это, что ему нельзя больше приходить в ресторан? Эрик глубоко вздохнул. Нет, не значит, но так будет гораздо лучше.

До глубокой ночи он проработал за столом, не чувствуя ни рук, ни спины. Бо́льшую часть написанного он скомкал или порвал. Иной раз он отвлекался от музыки и сочинял стихи, рисовал — и всё о Кристине. Он писал музыку, думая о ней; он сочинял для неё; он рисовал её. Это были то сожаления, полные рыданий, то надежды, полные света. Его бросало из жара в холод, из отчаяния в мечтания. Ему показалось, что он сходит с ума.

Кажется, дарога стучал к нему. Эрик не мог сказать этого точно, но несносный перс имеет такую раздражающую особенность. Так или иначе, когда догорели последние свечи, а на улице уже давно была непроницаемая тьма, его никто не беспокоил. Он хотел было сходить взять ещё свечей в кладовой, но на шум может выйти Перс и снова начнёт допрашивать, не причинил ли он вред мадемуазель Даэ. Вот только этот безмерный дурак не понял, что теперь это вовсе не та маленькая и хрупкая Кристина, что пряталась за спиной мальчишки. Мадемуазель Даэ отрастила шипы, и теперь неизвестно, кто кого ранит сильнее. Потому что Эрик слишком сильно любит её даже для мысли о том, чтобы причинить ей боль.

Только глубокой ночью он выбрался из комнаты, быстро посетил ванную, захватил свечи и вернулся к себе. Хотелось разнести эту комнату, эту квартиру, этот дом, этот город в щепки! И, будь он сейчас в своём подземном жилище, так бы и поступил. Но здесь приходилось считаться с окружающими. Поэтому пришлось ограничиться записыванием музыки, которая грохотала в голове.

Утром в дверь снова постучали, но Эрик притворился, будто спит, и Перс — а это мог быть только он — ушёл. Время до обеда он посвятил музыке и стихам. «Дон Жуан Торжествующий»… Впрочем, это тоже в прошлом. Он ведь в каком-то смысле умер, значит, эта часть его жизни тоже окончена. И всё же новые сочинения местами до боли напоминали ту оперу. Должно быть, это не удивительно. В «Дона Жуана» он выплёскивал всю свою боль. Равно как и сейчас.

В обед его наконец сморил сон, а проснувшись, Эрик взглянул на календарь и с горечью отметил, что сегодня Кристина выступает. Но… он ведь может посмотреть издалека, как она входит, как поднимается на сцену, как поёт, как уезжает домой. Она ведь даже не будет об этом знать.

Эрик быстро оделся, накинул плащ и выскользнул в темноту.