Следующим вечером Эрик привычно вышел на улицу ещё до окончания выступления. Она ведь уже посмотрела, за сутки-то! И с минуты на минуту вынесет вердикт. Но почему эти чёртовы минуты тянутся так долго? Он нервно одёрнул рукава, поправил воротник, проверил маску, но Кристина так и не появлялась. Когда же она вышла, он уже потерял на это всякую надежду, почти смирившись с мыслью, что она улизнула через другой вход.

— Эрик, вы здесь? — она оглянулась по сторонам и, когда он отозвался, продолжила: — Я посмотрела те ноты и слова. Она очень красивая, намного красивее того, что я пою сейчас. Надеюсь, я вас не разочарую.

— Я верю в вас, Кристина, — хрипло отозвался он. — Я буду счастлив услышать её в вашем исполнении. Вы замёрзли. Доброй ночи, Кристина.

— Доброй ночи, Эрик.

Несколько дней всё шло по заведённому порядку. Кристина больше не говорила ни о той песне, ни об ариях, подаренных ей в Новогоднюю ночь, и Эрик напоминал себе, что он должен подождать. Она обязательно исполнит всё это. А он должен ждать и учиться обуздывать свой характер, если не хочет в очередной раз потерять её. Пока что эти попытки выливались лишь в многочасовые издевательства над пианино. Потом — в замену клавиш, струн и настройку инструмента. Но всё это лучше, чем сорваться на неё или дворецкого.

С завидной регулярностью он садился за оперу. Работа над ней не выдерживала никакого сравнения с работой над «Дон Жуаном». Так, как он писал её, Леонардо писал свои полотна: делал два мазка — и забывал на несколько лет. Но эта музыка лилась из-под его пальцев бесконечным потоком. День за днём он возвращался к ней, и этот пыл не угасал.

Прошло ещё дня три или четыре, когда он, сидя за своим столиком в ресторане, едва не сломал в руке бокал. Пианист заиграл его музыку. Эрик поднял глаза на Кристину, но всё было такое смазанное, расплывчатое. Он уткнулся в меню и резкими движениями вытер слёзы. Кристина запела, и ему показалось, что его сердце сейчас разорвётся. Она поёт то, что он сочинил, и это не сон. Пусть никто не знает — пока что! — что это его музыка, но её слушают! И, кажется, она имеет успех. Эрик сцепил руки в ожидании.

Главное — во второй половине. Он закрыл глаза, но… Самое сложное место она обошла, а до верхних нот еле дотянулась. Эрик даже услышал, как заскрипел зубами. Какого чёрта? Она пела вещи и сложнее! Так какого же чёрта не может исполнить эту песенку? Она может, чёрт бы его подрал! Может! Неужели столько лет занятий оказались впустую?

Эрик опрокинул остатки коньяка, дослушал оставшиеся три песенки и вышел на улицу, даже не застегнув до конца пальто. О каком, чёрт возьми, пальто можно думать, если Кристина не справилась с этой безделицей? Ледяной ветер за минуту продул его насквозь, будто без одежды окунули в сугроб. Эрик застегнул пальто и припал спиной к стене. Вскоре вышла Кристина — несмело, опустив голову — и стыдливо сказала:

— Простите, Ангел, я вас разочаровала.

— Вы способны на большее, — строго ответил Эрик. — И вы это знаете. Так в чём дело?

— Я не знаю. — Ему показалось, что она плачет. — Но я буду заниматься лучше, обещаю. Простите, мне лучше уехать. Доброй ночи.

Кристина убежала, а он, несколько раз ударив по стене, медленно пошёл к своему экипажу. Дьявол! На что он только надеялся, если она и арию Сюзанны спела с трудом? Можно только продолжать надеяться и ждать.

Ещё около двух недель ничего особенно не менялось. Кристина действительно немного подтянула своё исполнение, но оно всё ещё оставалось не идеальным. Не таким, на какое она способна. Он написал для неё три песни — одну полегче и две посложнее, — но отдавать не торопился.

Однажды вечером, когда не нужно было ехать в ресторан, Эрик зашёл в кабинет и на краю стола обнаружил на краю конверт. От Кристины. Зачем ей вдруг понадобилось писать ему? Она ведь может сказать ему всё лично уже завтра. Но почему-то предпочла написать. Эрик хмыкнул, сел в кресло и открыл конверт.

«… Ангел Музыки оказался в этот раз слишком щедрым на оценку моего таланта.

Эрик, я начала разбирать одну из ваших арий — вторую, поскольку мой преподаватель счёл её легче остальных. Но, боюсь, Учитель, Вы переоценили мои способности. Я не могу исполнить вашу музыку, она намного превосходит мои скромные дарования. …»

Он усмехнулся: давно ли Кристина научилась так неприкрыто льстить? Ещё и принижая себя. Её скромные дарования! Конечно, сейчас она не сможет быть Царицей Ночи и тем более Нормой… Но неужели забыла, что было ей под силу? Нужно что-то придумать. Она должна вспомнить! Что именно — он ещё не знал. Но точно знал, чего делать не будет, — писать ей огромное письмо с восхвалениями и комплиментами.

Всю ночь и следующий день не получалось отвлечься от воспоминаний о её письме. Благо, в этот раз они не мешали ни писать музыку, не играть, ни рисовать. Утром он привычно позавтракал — это его отвлекло, он полностью сосредоточился на еде. Нужно передать служанке, что еда отменная… После обеда — сходил в ванную, побрился, переоделся к вечеру и поехал в ресторан. Всё, как обычно.

Кристина пела… хорошо. Сам по себе звук её голоса оставался для него одним из немногих наслаждений в этой жизни. И было бы гораздо лучше, если бы она внимательнее относилась к своему главному инструменту. До щепетильности Ла Карлотты ей ещё предстоит пройти долгий путь. До чего он дожил — положительно думает о Ла Карлотте! Мир сошёл с ума…

Под конец выступления Кристина исполнила одну из песен Бетховена на стихи Гёте. Светлое настроение и песни, и самой Кристины против воли заразило и Эрика. Вспомнилась незаконченная опера. Пожалуй, сегодня ему суждено значительно продвинуться в работе над ней. Но вот Кристина начала последнюю песню, и Эрик выскользнул на улицу. Она скоро будет здесь, а он так до сих пор и не придумал, что скажет ей…

— Вы получили моё письмо, Эрик? — опасливо спросила Кристина, и он вздрогнул, очнувшись.

— Да. Вы ошиблись, дитя моё. Эти арии написаны для вас, для вашего голоса. Не хотите же вы сказать, что я не знаю, на что вы способны? или что я не знаю вашего голоса?

— Конечно нет. Но они мне не даются. Я не могу их исполнить. Вы не сердитесь на меня?

— Мне кажется, я догадываюсь о причине. Ваш преподаватель, насколько хорош бы он ни был, не знает ни вас, ни вашего голоса, ни ваших возможностей так, как знаю я. Не правда ли, мне всё это известно лучше, чем прочим? Может, даже лучше, чем вам. Я предлагаю вам свои услуги, если вам это интересно. — Она повернулась что-то сказать, но Эрик опередил её: — Не отвечайте сейчас. У вас есть время подумать до завтра.

Кристина быстро попрощалась и уехала, а Эрик ещё долго стоял, прислонившись к стене. Идиот! Жалкий идиот! Монстр — Перс был прав, он настоящее чудовище. Только чудовище будет так вести себя. Так ничему и не научился. Снова поторопился. Конечно она может решить, что её голос того стоит… Нет! нет, чёрт возьми! Не может и не решит. Прийти по доброй воле в его мрачное логово? Нет, она не лишилась рассудка. Какая разница, под землёй оно или на ней? Это всё ещё его логово. Если она это сделает, это будет чудо.

Следующие сутки Эрик не мог найти себе места. То играл на пианино до боли в пальцах, беспощадно ударяя по клавишам, то метался по кабинету и спальне, громя всё на своём пути. Испортил! Опять! Всё испортил! Жалкое недоразумение природы! Своими руками лишил себя возможности слушать её голос, смотреть на неё!.. Идиот! Идиот! Идиот!

Он лёг на кровать, даже не раздевшись. Сон не шёл к нему. Перед глазами, стоило только их закрыть, стояла фигурка Кристины. Ему даже казалось, что он слышит её отказ. В конце концов он задремал и проснулся от стука в дверь. Наверняка принесли её письмо… Эрик медленно поднялся.

— Что ещё?

— Три часа, мсье Маршаль, — прозвучал невозмутимый голос дворецкого. — Экипаж будет подан через два часа.

— Хорошо. С-спасибо.

Из коридора послышались шаги, вскоре они затихли, и Эрик повалился обратно на кровать. Услышит её отказ — снова. И снова будет невыносимо больно. И она вполне может снова попросить не приближаться. И будет права, если говорить начистоту. От этой будущей боли хочется сбежать, исчезнуть, раствориться, как настоящему призраку. Но вместо этого он встал, отправился в ванную, потом — к шкафу, потом — в столовую, потом — в экипаж. Что ж, он посмотрит на неё сегодня в последний раз, в последний раз услышит её чудесный голос, потом получит закономерный отказ и уедет к себе, чтобы до конца дней вспоминать её. Эрик вздохнул и взглянул в окно.

Сегодня он не мог сказать, что именно она пела. Для него не существовало ничего, кроме её голоса, её прекрасных светлых волос, уложенных в простую причёску, блеска её чистых голубых глаз… Кажется, коньяка он сегодня выпил в пару раз больше, чем обычно, но и после этого оставался слишком трезвым. И вышел на улицу даже раньше обычного. Эрик прошёлся рядом с рестораном, но мысли это не упорядочило. Может, даже стало хуже. И он так увлёкся прогулкой, что едва успел вернуться в тень, когда вышла Кристина.

— Эрик, вы здесь? — она оглянулась по сторонам.

— Да, Кристина. — Он хотел, чтобы по его голосу нельзя было понять, насколько он взволнован, но выдал себя с потрохами. — Скажите, вы обдумали моё предложение?

— Обдумала. И у меня есть несколько вопросов… — Она ненадолго замолчала, а Эрик вперился невидящим взглядом перед собой: значит, она не отказывается?!. — Но, может, вы сначала выйдете ко мне?

— Вы… согласны? Вы действительно?..

Эрик медленно отделился от стены и приблизился к Кристине. Она обернулась и улыбнулась — ему? Нет, глупость какая, конечно не ему.

— Так гораздо лучше. Это было довольно странно разговаривать с темнотой, если честно. Я ведь уже давно знаю, что вы не бесплотный Голос, а человек.

— Вы не хуже меня знаете, что я не человек, а монстр, — бросил Эрик.

— Вам я тоже не позволю так о себе отзываться, — твёрдо сказала Кристина. — Но я хотела поговорить вот о чём. Мне нужно будет приезжать к вам для занятий, верно? — Он кивнул. — Но я даже не знаю, где вы живёте.

— У меня дом в пригороде. Если вы согласны заниматься, мой экипаж будет привозить вас и отвозить обратно.

— Это ни к чему, я могу доехать сама.

— Это не обсуждается! Это — моё условие. Мне совершенно не нужно, чтобы с вами что-то случилось по дороге. У вас были ещё вопросы, но вы уже замёрзли. Я отвезу вас домой. Поговорим в пути. Вы не должны заболеть, Кристина. Если, конечно, вы меня не боитесь.

Тут из ресторана вышел пианист, и Кристина, заметив его, обернулась к Эрику:

— Хорошо, только скажу, чтобы меня не ждали, — она легко коснулась его руки и отошла.

Эрик отшатнулся. Она согласна?.. Она согласна! Неужели Бог, если он есть, всё же сжалился над ним? И теперь решил компенсировать все те ужасы, что составляли его жизнь прежде? Рождество, Новый год, позволение приходить в ресторан, а теперь она ещё и будет приезжать к нему для занятий!

— Вы в порядке? — с тревогой спросила Кристина, и он вздрогнул от неожиданности:

— Да, не стоит обо мне беспокоиться. Экипаж за углом.

Он машинально предложил ей руку, и Кристина тут приняла её, — Эрик успел только подумать, что это может быть неприятно. Неужели она в самом деле касается его без отвращения? Они свернули в переулок, и Кристина, поскользнувшись, схватилась за его руку сильнее. Эрик накрыл её ладонь своей; сердце стучало так быстро, что воздуха не хватало. Наконец он помог ей подняться в карету, велел кучеру отвезти их на улицу Скриба и сел напротив Кристины.

— О чём ещё вы хотели меня спросить?

— Вы не будете против, если мадам Жири тоже приедет? — осторожно спросила Кристина. — Ей хочется посмотреть, как вы устроились.

— Конечно нет, — слащаво процедил Эрик. — Но если вы настолько боитесь меня, может, не стоило вам соглашаться? Ну или хотя бы не ограничиваться только Антуанеттой. Позовите с собой и Мэг, и дарогу, и отряд жандармов. Кажется, ваш маленький граф — большой специалист по части натравливания на меня нашей полиции.

— Эрик, это совершенно не так! Я вовсе не это сказала.

— О, неужели? Что ж, тогда я задам вам вопрос. К вашему преподавателю вы тоже ездите с Антуанеттой? Или подобной чести удостоился только я? — Кристина смущённо отвела взгляд. — Ваше молчание говорит больше любых слов. Пусть Антуанетта приедет и лично убедится, что я не превратился в вурдалака.

— Простите, я не хотела вас обидеть. Но вы должны понять её и… меня. После событий в Опере даже года не прошло. А они очень напугали всех нас…

— Иначе и быть не могло. Так вы согласны или нет?

— Да. У меня свободный день только в четверг. Вам будет удобно?

— Один день?! Вам нужно заниматься минимум три дня в неделю. Лучше — четыре.

— Но тогда я не буду успевать на другие занятия…

— Что ж, если вас устраивает топтаться на месте… — Эрик театрально отмахнулся и отвернулся к окну. — Не смею вмешиваться.

Карета остановилась, но Кристина осталась на месте.

— Хорошо… Думаю, я смогу приезжать три раза в неделю.

— Четверг послезавтра. Я пришлю экипаж за вами к десяти часам утра. Доброй ночи, Кристина. И передавайте мои наилучшие пожелания Антуанетте.

— Доброй ночи, Эрик, — вздохнула Кристина и вышла на улицу.

Он проводил её взглядом и, едва за ней закрылась дверь, схватился за голову. Он словно рождён, чтобы портить всё, что только можно. Словно нормальная жизнь, нормальное поведение — не для него. Словно это привилегия для других, обычных людей. Может, и правы были цыгане, когда держали его в клетке и на цепи…

Дома всё повторилось по старой схеме: несколько часов терзаний пианино, мучительная настройка, порезы от струн, снова долгая истерика по клавишам. После завтрака вдруг обнаружилось отсутствие нотной бумаги, и Эрик в порыве разгромил те немногие вещицы, что были у него в кабинете и в спальне. Он осел на пол и, схватившись за голову, уткнулся в колени. Потом поднял глаза и, будто протрезвев, оглядел разрушения. Едва ли не впервые в жизни ему стало стыдно.

Меня пугает только ваша душа, Эрик.

Она была права, чёрт возьми! И он собирался обречь этого ангела на жизнь в таких условиях? Мало того, что она была бы навек связана с живым трупом, так ещё лицезрела бы подобное почти каждый день. Он монстр, чудовище — что бы она ни говорила. Она боится его, и это правильно — что бы она ни говорила. Ангел музыки не пугал её, но он не Ангел музыки — он Призрак Оперы, Эрик. А эти двое, в отличие от Ангела, которого никогда не существовало, пугали её всегда. И в отличие от мальчишки, чтоб его шайтаны разорвали! Но завтра Эрику нельзя её напугать. Эрик выдохнул, зачесал назад волосы, поправил маску, поднялся с пола и спустился на первый этаж. Дворецкий сидел в столовой, склонившись над записной книжкой, и встал, едва дверь открылась:

— Мсье Маршаль? Чем могу быть полезен?

— В моей спальне и в кабинете нужно прибраться. Да, и у меня закончилась нотная бумага. — Эрик уже отступил назад, но тут же спохватился: — Завтра у меня будут гости. Их нужно забрать из дома на улице Скриба в одиннадцать утра. И подготовить дом. И на всякий случай приготовьте две гостевые спальни. Да, теперь всё.

— Всё будет исполнено, — дворецкий сдержанно поклонился. — Что-то ещё желаете?

— Экипаж к пяти часам. Это всё.

Он закрыл за собой дверь и поднялся наверх переодеться. Только там, когда он уже застёгивал жилет, подумалось, что Кристина бы сказала быть повежливее. Но ведь он им платит, зачем ещё и это? Однако мысль никуда из головы не делась и продолжала твердить, что так было бы правильно и хорошо. И у неё был голос Кристины.

В ресторане Эрик только тем и занимался, что присматривался к Кристине. Если противна мысль о приезде к нему, в принципе мысль о нём — это проскользнёт на её лице! И он был уверен, что не пропустит. Но ничего. Даже на улице она вновь улыбалась ему и подтвердила, что завтра приедет вместе с Антуанеттой. Оставалось только надеяться, что это так.

И мысль, что стоит быть вежливее, никуда не делась. Эрик поднялся наверх, переоделся в чистую одежду, надел излюбленный чёрный бархатный халат и направился в гостиную. Но в коридоре натолкнулся на дворецкого.

— Благодарю, мсье Жерар, — спокойно сказал Эрик и прошёл в гостиную.

Остаток дня он провёл у камина, читая и редактируя старые записи. Уже глубоким вечером постучал дворецкий и спросил, не желает ли мсье поужинать. После недолгих раздумий Эрик ответил положительно. После этого диалога он в самом деле почувствовал, что голоден, и ткнул себе в рёбра — они больше не выпирали. Даже застёжку сзади пришлось ослабить… Он и в самом деле непозволительно разжирел. А во всём виноват дарога, без сомнений! Посмел припомнить обещание, данное Кристине, — каков наглец! Эрик тоскливо посмотрел на полупустой бокал коньяка, опрокинул его одним глотком и вышел в столовую.

Предстояла насыщенная ночь. Даже если бы он хотел спать, он не смог бы. Полные счастья воспоминания сменились бы иными картинами годовой или почтигодовой давности. А эти позорные события он желал бы забыть. Но они, как и события в Персии, иногда прорывались в его сны. Не слишком часто, чтобы он окончательно сошёл с ума, но достаточно часто, чтобы он не мог жить спокойно.

После ужина Эрик поднялся в кабинет и углубился в рисование. Кристина, Кристина, Кристина… Он рисовал её в образе Маргариты, Офелии, Джульетты, в образе героини из его новой пьесы, спящей, с букетом цветов в руках, на сцене, в парке… Набросал слова и вступление для ещё одной арии.

Когда совсем рассвело, Эрик вышел в столовую в надежде что-нибудь перехватить. Голод, к его негодованию, стал появляться всё чаще. На часах было начало двенадцатого. Голод пропал. Всего час до прибытия Кристины. Эрик бросился наверх, забыв обо всём. У него есть час. Всего час.