После той ночи всё стало медленно и неуловимо меняться. Со временем Кристина стала спокойнее, Эрик всё чаще замечал её улыбку — словно произошедшее тогда сделало всё это. Он и в себе порой отмечал ровную реакцию на слова Кристины, что она хочет на прогулку или встретиться с подругами. Словно страх, что всё это скоро закончится и она оставит его, улетучивался подобно неприятному запаху, когда откроешь окно.

Но он и сам приложил руку к этим изменениям. Он перебарывал страх и заставлял себя проявлять любовь к Кристине физически. И хотя близость всё ещё повергала его в ужас — опасения, что в ту ночь произошла ошибка и на самом деле Кристина этого не хотела, долго не оставляли его, — он каждое утро, когда просыпался, целовал её. Сначала коротко в щёку, но через несколько недель, когда на улице уже утвердился в правах апрель, решился поцеловать её в губы. Кристина во сне улыбнулась, и от сердца отлегло: опасение, что она не согласна на подобное, когда спит, ушло.

Приятным и несколько неожиданным следствием обновлённой семейной жизни стало возвращение к творчеству. В последние месяцы были слишком не до опер — разве что урывками, иногда… Теперь же Эрик готов был писать сутками не отрываясь, но такого ему не позволялось — Кристина была неумолима: она приходила каждый день три раза, чтобы позвать его к столу, и ещё раз — поздним вечером, чтобы позвать его спать. Поначалу он возмущался и мысленно ругал, как только мог, но противиться всё же не получалось.

— Эрик, вы должны поесть, чтобы писать дальше, — она со сложенными на груди руками стояла перед роялем. И тон её голоса не оставлял пространства для манёвра.

— Эрик не нуждается в еде, — прошипел он, утыкаясь в листы на пюпитре.

— Эрик весьма нуждается в еде. А ещё в сне. Потому что он хочет долго работать и не оставить свою жену в скором времени вдовой.

И если на первое он ещё мог возразить, что сутками может не есть — а Кристине вовсе не нужно знать, что это не так, потому что он не хотел пасть в её глазах, выглядя слабаком, — то на второе… На это возразить было нечего. Но в столовую он спускался с нотными листами и карандашом. Поначалу Кристина пыталась с этим бороться, но со временем смирилась.

За полтора года занятий она серьёзно продвинулась, и теперь могла бы претендовать на место примы любого театра без помощи Эрика. Что было невозможно в Париже: в Оперу её бы не взяли, а на меньшее Эрик не мог согласиться. Конечно можно покинуть Париж…

— Что вы об этом думаете, моя дорогая? — спросил он как-то перед сном.

— Кроме вас, мадам Жири и Мэг у меня больше никого нет, — расстроенно сказала она. — Если мы уедем, я буду совсем одна!

— Я никогда вас не покину, мой ангел.

— Вы делаете это регулярно. Я не обижаюсь, — и эти слова очень сильно диссонировали с тоном её голоса, — но иногда я устаю от одиночества.

Она резко отвернулась, оставив Эрика гадать над её словами. Не собирается же она перевезти сюда до начала театрального сезона Мэг? Он же с ума сойдёт! В сравнении с ней разговорчивая по его меркам Кристина была немой. А это бесконечное глупое чириканье про сладости, наряды, украшения и её кавалеров доканают его за несколько дней! Впрочем, он мог бы согласиться на одни выходные… запрётся у себя и всё пропустит, какая жалость.

— Можете пригласить Мэг на… пару дней, — выдавил он, стараясь сделать голос доброжелательным.

— Не хочу. Доброй…

— Мы могли бы поехать на прогулку. Устроить пикник, вы же их любите.

— Возможно… — вздохнула Кристина. — Только вы и я, да? На какой-нибудь лужайке подальше ото всех…

— Всё будет так, как вы захотите. Но мы поедем после обеда. Занятие по расписанию.

— Эрик, — она повернулась к нему и приподнялась на локтях, — я не вижу в них смысла. Я не хочу уезжать из Парижа, а здесь мне не петь в театре. Мы не вхожи в общество, так что я не могу петь даже в гостиных! Так зачем всё это? Я ведь не вернусь на сцену, вы зря тратите на меня время. Ваша музыка заслуживает его куда больше.

— Что за идиотские мысли в вашей голове! Вы будете петь в Опере! Или в другом городе. Как только поймёте, что ваше нежелание уезжать — глупое ребячество! Я не для того годами совершенствовал ваш голос!..

— Как хорошо, что у нас не одна спальня, — жёстко перебила его Кристина, соскочив с кровати. И уже у двери добавила: — Я не желаю быть вашим безвольным инструментом! Поговорим, когда вы поймёте, что я человек.

Она хлопнула дверью, а Эрик не шелохнулся. Вздорная избалованная девчонка! Она ничего не ценит! Не ценит его усилий, его заботы — только капризничает и ноет! Если бы он так вёл себя, сдох бы ещё в раннем детстве прямо на чердаке у мамаши. Даже до цыганского табора не дожил бы. А ей он предлагает все свои знания, все деньги, сцены мировых театров, превозносит её, как другие Деву Марию, — и после всего этого она заявляет, что ему нужен от неё только голос! Да он бы тогда и десятой доли не сделал от того, что она имеет. Ни дома, ни похорон её мачехи, ни нарядов, ни украшений, ни праздников, которые он не очень-то и любит — ничего из этого. Да он в церковь вошёл! А так бы холодно муштровал и всё.

А наутро Кристина пропала. Нет, она не уехала в Париж и не нанялась в третьесортное заведение петь развратные песенки — Эрик допросил дворецкого, — но она пропала из поля зрения. В течение нескольких дней Эрик не заметил ни единого следа её пребывания. Но твёрдо пообещал себе, что не пойдёт на перемирие первым, как бы сильно ни тосковал. Что оказалось весьма непросто. Через две недели он готов был взвыть наподобие волка на луну. Или одинокого пёсика. Но и Кристина не сдавалась и не шла мириться — как это бывало.

Но в чём он не прав? Он хочет, чтобы её оценили по достоинству, чтобы она занимала в обществе место, которого заслуживает… раз уж он всего этого лишён. Он хочет, чтобы его жена выступала, занималась любимым делом, а не запрещает ей это и не запирает её дома, как многие другие. Или что, она этого желает для себя? Превратиться в одну из этих наседок, которые ничем, кроме сплетен, не заняты? Нет, он этого не допустит, он не для того с десяти лет воспитывал её и готовил из неё звезду оперы…

— Чтоб мне сдохнуть, — вполголоса провыл он, уткнувшись лицом в ладони, — она права.

К тому моменту прошёл уже целый месяц с их разговора. Целый месяц! Он не видел её, не слышал её голоса — месяц! Эрик торопливо допил кофе и взлетел на второй этаж. Однако у комнаты Кристины замер и нерешительно постучал, но ответа не последовало. Он стучал и звал её целую вечность, пока не убедился, что Кристины в комнате нет. Дворецкий знал только то, что она ушла рано утром, но куда — неизвестно. Эрик хмуро кивнул и поднялся к себе.

Крышку фортепиано он не поднимал, чтобы музыкой не заглушить звук хлопнувшей двери и шагов Кристины. И, когда это произошло, метнулся вниз: она как раз поднималась на этаж. Эрик встал у лестницы, принял самый грозный вид и даже сложил на груди руки. Кристина была раскрасневшейся, а её платье оказалось подёрнуто дорожной пылью.

— Извольте объяснить, где вы были весь день?

— О, вас это заинтересовало! Пожалуй, открою бутылку шампанского.

Она хотела пройти в комнату, но Эрик загородил проход:

— Ложь. Меня это всегда интересует. Но вы…

— Не заметила этого за последний месяц, — хмыкнула она. — Не волнуйтесь, с моим горлом всё в порядке. Единственному, что вас интересует во мне, ничего не угрожает.

— Кристина… — Эрик стушевался, как школьник, которого отчитал учитель. — Я приношу свои извинения. Я… был не прав.

— Вы шутите, — пробормотала она.

— Нет. Я говорю серьёзно. Я редко думал именно о вас, а не только о вашем голосе. Что вы хотите, чтобы я делал?

— Интересовались моим мнением, — выпалила она, словно репетировала этот диалог. — И не только в вопросах еды или украшения дома к Рождеству. В важных вопросах.

— Хорошо. Я буду стараться.

Эрик нервно оглянулся: что ещё он может сделать? Он ведь уже пообещал интересоваться её мнением…

— Вы… — начал он утвердительно, но сменил тон: — Вы проголодались?

— Немного, — улыбнулась Кристина, и Эрик впервые за этот разговор нормально вздохнул.

— Я скажу, чтобы накрыли ужин, пока вы переодеваетесь.

— Спасибо, Эрик.

Кристина ушла в комнату, а он слетел в кухню, велел накрыть стол и вышел в сад. Удачно, что розы расцвели ещё на прошлой неделе. Он срезал одну, убрал шипы и, вернувшись к себе, повязал чёрную ленту. Идеально было бы положить розу на туалетный столик, но сейчас он в окно не полезет: если Кристина увидит его, это будет самое глупое, что он когда-либо делал. Так что он быстро переоделся и спустился на первый этаж.

Кристины ещё не было: должно быть, решила принять ванну. Впрочем, ужин ещё не полностью готов… Эрик положил розу рядом с тарелкой Кристины, потом налил себе рюмку коньяка, выпил, повторил… В этот момент в голове всплыло воспоминание, как Кристина поморщилась, когда застала его пьяным, и Эрик, пихнув в рот кусок чего-то мясного, старался жевать как можно быстрее. И через несколько мгновений после того, как он проглотил последнюю часть еды, в столовую вошла Кристина.

— Скоро принесут горячее. Надеюсь, вы не расстроились, — взволнованно сказал Эрик.

— Всё в порядке, — спокойно ответила она, садясь за стол. — Ведь так?

— Полагаю, да.

Повисло тяжёлое молчание. Эрик впервые с того вечера в Подземелье после "Фауста" чувствовал себя так неуютно рядом с Кристиной. И если тогда причина была проще, чем 1+1, то сейчас это представлялось сродни теореме Ферма¹.

Тем не менее после этого дня отношения снова стали улучшаться. Словно они упали на самое дно самого глубокого колодца, а теперь устремились наверх, к свету, так быстро, как только это возможно. Кристина очевидно соскучилась не меньше Эрика и теперь использовала любую возможность, чтобы побыть с ним. Через неделю она впервые пришла к нему в спальню вечером, а через две — сказала, что хочет возобновить занятия. И как бы он ни злился внутри себя все прошлые полтора месяца, в тот момент он ликовал — видно, достаточно сильно, чтобы Кристина рассмеялась.

Так прошло лето и половина осени — в музыке, долгих прогулках, пикниках, совместных поездках верхом и совершенно бесстыдных ласках прямо в леске. По прошествии этих месяцев, не увидев на лице Кристины ни одного признака недовольства или презрительности, Эрик осмелел. Он позволял себе касаться её не только как хрустальной статуэтки, но и сжимать, входить в неё резко, почти с остервенением, и упиваться её громкими криками и стонами…

И всё же, как бы он ни был опьянён всем этим, он всё замечал, что со временем Кристина стала всё чаще и всё сильнее реагировать на неприятные мелочи. Она могла расплакаться из-за зацепки на платье, зарычать, слегка ударившись об угол мебели, прикрикнуть — правда, тут же извинясь, — на служанку из-за какой-нибудь ерунды в блюде… Её одинаково раздражали и солнечная погода, и пасмурная, и тишина, и шум… И в один вечер, осознав всё это, Эрик пустил в своё сознание самую страшную мысль — Кристина могла быть беременна.

Он читал и в медицинских, и в развлекательных книгах, что в период беременности женщины могут стать более эмоциональными, раздражительными, им может хотеться необычных блюд и продуктов… Там было ещё про тошноту, но она не упоминалась как главный признак, так что этот признак Эрик решил не слишком принимать в расчёт.

— Я плохая жена, верно? — как-то спросила его Кристина с глазами, полными слёз, когда они сидели в гостиной после ужина. — Я ведь… Я ведь постоянно порчу вам настроение. Рыдаю! А вы это ненавидите!.. — и расплакалась.

В этот момент Эрик наплевал на то, что он в самом деле ненавидел слёзы. Состояние Кристины волновало его гораздо больше. Но он разумно рассудил, что сейчас не время высказать его гипотезу.

— Вы должны… развестись… со мной! — еле выговорила она между приступами рыданий.

— Не говорите глупостей! Я никогда с вами не разведусь. Можете не надеяться, — он попытался пошутить, но эффект получился обратным.

Тогда Эрик спустился в кухню и попросил приготовить ромашковый чай. Через четверть часа поднос стоял перед Кристиной, и Эрик с трудом вливал в неё содержимое чайника.

— Или это, — зловеще процедил он, — или коньяк.

Кристина замерла на секунду и заторможенно кивнула. Она выпила две чашки, прежде чем немного успокоилась. Тогда Эрик взял её на руки и отнёс в спальню.

— Нет, не бросайте меня, — сказала она дрожащим голосом, когда он положил её под одеяло и направился к двери.

— Хорошо, я останусь с вами.

Эрик торопливо снял с себя одежду, оставшись в одной рубашке, и лёг рядом с Кристиной. Она тут же прижалась к нему и вскоре уснула. А вот его сон был до ужаса поверхностным, так что он не очень-то отдохнул.

А уже через день Кристину снова было не узнать: она пребывала в хорошем расположении духа, долго сидела в кабинете Эрика, слушая его новую музыку, после обеда отправилась на прогулку верхом, а после ужина — погрузилась в книгу и зачитывала лучшие на её взгляд отрывки. И весь день Эрик боялся вздохнуть слишком громко и почти молился всем богам, чтобы это её состояние продлилось как можно дольше. Разум же подсказывал, что столь резкие перемены в её настроении вредны и ей, и малышу, если она в самом деле беременна. Но он не решился испортить такой хороший день.

Когда они легли в постель, Кристина придвинулась к нему и проскользнула рукой ему в исподнее. Этому Эрик не мог противиться, хотя всё тот же голос разума кричал, что так нельзя. Но Эрик отбросил одеяло и стянул с Кристины ночную рубашку, состоявшую преимущественно из кружева. Он навис над телом этого ангела, вновь дивясь его совершенству. Но вот вскрикнула Кристина, когда Эрик прикусил её сосок, совсем не по-ангельски. Эрик впился в её губы неистовым поцелуем, а его рука спустилась у неё между ног. И, найдя самую чувствительную точку, Эрик стал поглаживать её, чуть нажимая, и тут же услышал сдавленный стон.

— Пожалуйста, — захныкала вскоре Кристина. — Пожалуйста, Эрик!

Он вошёл в неё до конца, и она изогнулась, вскрикнув. Он вбивался, прижав её запястья к кровати, и смутно понимал, что вот-вот кончит. А ему не хотелось завершить так быстро. Нереальным усилием он заставил себя остановиться, лёг на спину и резко посадил Кристину себе на бёдра. Она ахнула, прикрыв грудь, но Эрик убрал её ладони и провёл руками по её телу, от груди, узкой талии и бёдрам…

— Я говорил тебе, что ты восхитительна? — выдохнул он.

Она поёрзала прямо на члене, и Эрик едва слышно застонал. Одной рукой он приподнял её, а другой направил член внутрь неё. Кристина медленно опустилась, и он едва не до крови прикусил щёку. Потребовалось всего несколько движений, чтобы кончить, но сейчас на это было уже плевать. Это было слишком потрясающе.

Кристина легла, и Эрик, быстро приведя себя в порядок, рухнул рядом. И лишь тогда заметил, что она как-то странно дышит.

— Что с вами? — строго спросил он.

— Всё хорошо, не обращайте внимания. Доброй но…

— Нет, вредная девчонка, вы мне ответите, — он развернул её к себе. — Что с вами происходит все эти месяцы? Меня пугает ваше состояние. И если вы мне не ответите!..

— Вы должны развестись со мной, — всхлипнула она. — Я плохая жена!

— Да с какого чёрта вам это взбрело в голову? — вспылил Эрик. — Почему вы так говорите? Отвечайте!

— Я никчёмная жена, я… я… я… — она зажмурилась, — я пустая.

— Что вы, шайтан меня раздери, такое несёте? — медленно проговорил Эрик, но спину будто обдало ледяным ветром.

— Мы женаты уже больше полугода, — снова всхлипнула Кристина. — А я… Я всё ещё не… не тяжела. И я знаю, что это значит!

В этот момент перед глазами Эрика пронеслись все известные ему способы пыток и казней. И он был уверен: после его грядущего признания Кристина бы с удовольствием применила бы всё это на нём, если бы знала о них… Он повернул голову к стене, размышляя, с чего бы лучше начать. Но голос Кристины прервал его:

— Я… пойду собирать вещи…

— Замолчите! — рыкнул он, и она замерла. — Я должен вам кое-что рассказать, и если вы не захотите уйти после этого… я буду считать это самым великим чудом за всю историю.

— Эрик? — напряглась она.

Таким глупым, трусливым и мерзким он ещё себя не чувствовал никогда…

— Вы, полагаю, помните, что представляет собой моё лицо. Когда вы только стали моей женой, я решил, что не оскорблю вас своим телом. Но вы решили иначе. Однако… — он тяжело вздохнул, — это не изменило главного: у меня не должно быть детей. Они могут родиться с таким же уродством. А я не могу этого допустить.

— Что вы сделали? — Кристина сжала одеяло и пристально посмотрела на Эрика, отчего тот стушевался.

— Я… пользовался защитой. Чтобы вы не понесли. Всё это время. С первого раза.

Кристина несколько секунд неотрывно смотрела на него — и её накрыла истерика. Она закричала, разрыдалась, упала на подушку, колотя кровать… Вскочила, бросилась на Эрика, ударяя по нему кулаками:

— Как вы могли! Как вы посмели! Как? Столько месяцев! Я вас ненавижу! Ненавижу!

Он смиренно принимал всё это, пока Кристина не вымоталась. Она снова рухнула на кровать, всё так же рыдая, и закрыла лицо руками. Эрик сидел рядом, не решаясь её коснуться. Наконец она немного успокоилась.

— Все эти месяцы… Как вы могли? Я такое о себе думала! Господи!..

— Я не хотел обременить вас ещё одним уродцем.

— Думаете, я бы его не любила? — вскипела она.

— Думаю, любили бы. А что дальше? — Эрик слез с кровати и принялся ходить по комнате. — Что потом? Кому бы он был нужен? Меня может не стать в любой момент, женщины часто умирают в родах. Я не хочу, — жёстко отрезал Эрик, — чтобы мой ребёнок повторил мою судьбу.

— Но… Но это ведь не обязательно произойдёт? — робко возразила Кристина. — Ведь ваши родители были обычными…

— Я не буду больше проводить эксперименты на людях — с меня этого хватит. — Розовые часы Мазендерана встали перед глазами, словно всё это произошло только что. — Особенно — на своём ребёнке.

— Мы можем спросить врачей. И если дети это не унаследуют…

— Медицина ещё не дошла до того уровня развития, когда подобное смогут выяснять точно, — бросил Эрик.

— Но они смогут сказать, родились вы таким или нет. Я как-то слышала про компрачикосов²… Говорят, они есть до сих пор. И ещё мы узнаем, насколько вероятно такое унаследовать. Если это так.

— Хорошо, — сказал он после долгого молчания. — Но если это может передаться детям, то мы закроем эту тему. Навсегда.

— Я согласна. — Кристина сползла с кровати и обняла его: — Я бы не поступила, как ваша мать, Эрик.

Он прижал её к себе, чувствуя, как легко стало на душе. Чем только он заслужил Кристину?..

— У меня появилась мысль, — сказала Кристина через некоторое время. — Если шанс будет высоким, мы усыновим детей.

— Их я тоже не хочу пугать этим, — он указал на своё лицо.

— Вы забываете, что стали выглядеть намного лучше, чем три года назад. — Кристина поцеловала его и добавила: — Уже поздно, давайте спать.