Сегодня вечером у Сяо нет никаких особых дел. Это даже немного пугает, потому что в прошлый раз, когда он так думал, несколько часов спустя до него дошло известие о смерти Властелина камня. Не то чтобы он поверил — скорее растерялся, потому что всё ещё чувствовал их связь и не понимал, кому и для чего понадобилось пускать по Лиюэ подобные слухи.

А потом появился Путешественник, и мир Сяо оказался перевёрнут с ног на голову. Кажется, так ведь говорят смертные, когда что-то очень сильно меняется?

Итэр оказался весьма… настойчивым. С самой первой их встречи, всё время, пока он оставался в Лиюэ, Сяо каждый вечер видел его на балконе «Ваншу». Первые два или три дня маленькое и чересчур шумное летающее существо поднималось вместе с ним, но потом перестало это делать. А сам Итэр не перестал. Он приходил и приходил, всегда с тарелкой миндального тофу, словно с подношением, и ждал.

Сяо не появлялся перед ним больше ни разу, исчезал вместе с ветром, стоило услышать знакомые шаги, прятался на крыше или на ветвях дерева среди листвы. Адептам нельзя общаться со смертными. Сяо — нельзя вдвойне. Но Итэр, поставив тарелку на ограждение, стоял долго, порой по несколько часов. И засыпал каждый раз прямо тут же, на полу.

Только тогда, прежде чем уйти сражаться, Сяо тихо спускался на балкон, забирал тофу и садился на расстоянии, чтобы карма не коснулась хрупкого человеческого тела и не навредила ему. Он ел медленно — почти не чувствуя вкуса, но ощущая ту самую ненавистно-любимую таящую на языке текстуру — и смотрел на спящего Итэра.

Совсем мальчишка. Юный даже по меркам смертных, с мягкими чертами лица, солнечным цветом волос и чуть подрагивающими во сне золотистыми ресницами. Ночи в Лиюэ прохладные — он сворачивался в клубок и иногда ёжился, кутаясь зябко в свой тонкий плащ. Сяо несколько раз поднимал даже руку, чтобы послать в его сторону поток тёплого воздуха, но, одёрнув себя, тут же опускал её обратно.

Беспокойство. Он испытывал беспокойство — и это было ненормально. Не по отношению к смертному. Глупый человек сам пришёл и сам остался, вместо того чтобы отправиться в свою комнату, так почему Сяо должно заботить его состояние?

Но потом, спустя пять дней, он поставил над Итэром воздушный купол, чтобы укрыть от мелко моросящего дождя, и снял только после возвращения с очередной битвы.

Спустя ещё три, больше часа пронаблюдав за тем, как Итэр морщится, дышит рвано и что-то невнятно бормочет, повторяя одно и то же имя (Люмин?), Сяо не выдержал и забрал себе его сон. Тяжёлый, густой горечью обволакивающий язык и горло. Хуже испорченной еды и ненамного лучше яда. Он подумал ещё тогда почти удивлённо: как, заключённый в столь слабом теле, Итэр выдерживает подобное в собственной голове?

Под конец второй недели Сяо начал задумываться о том, почему вообще продолжает спускаться и принимать еду. Почему остаётся сидеть рядом со спящим Путешественником и даже проявляет некое подобие заботы о нём, хотя делать этого не следует. Почему ему так неожиданно… комфортно? А когда наконец понял, то чуть не подавился очередной порцией тофу.

Рядом с Итэром становилось тихо. Сяо почти не чувствовал, как карма тугими кровавыми лентами стягивает кожу, и почти не слышал голосов и криков. Они затихали, не набивались в голову болезненным колючим узлом, и Сяо мог ненадолго расслабиться. Раньше такое происходило только рядом с Властелином камня и ощущалось как щит, ограждающий разум. Итэр же словно очищал его. Очищал Якшу, к которому даже и приближаться никто не смел.

С того дня Сяо перестал избегать встреч. И дал Путешественнику право звать его, если что-то понадобится.

Итэр, кажется, был счастлив. Он больше не оставался спать на балконе — в этом не было необходимости, потому что Сяо позволял ему разговаривать с собой весь вечер. Едва ли слушал, на самом деле, потому что по большей части Итэр болтал какую-то чепуху, свойственную людям… но и не убегал, как прежде. Только не понимал: почему? По какой причине наивный смертный выбрал не компанию себе подобных, а общество охотника на демонов?

Путешественник казался чистым, незапятнанным светом — его было страшно повредить ненароком. Он часто смеялся. Сяо, разумеется, и раньше слышал человеческий смех, но прежде никогда не ловил себя на мысли, что был бы не против… погрузиться в него, словно во что-то осязаемое. Поймать хотя бы самыми кончиками пальцев и удержать как можно дольше.

Сяо всякий раз приходил на зов Итэра, сперва — комком нервов, готовым в любую секунду пронзить копьём врагов, потом уже — более спокойно, научившись различать интонации тихого звонкого голоса. Сяо следовало быть раздражённым из-за того, что Итэр отвлекает его по пустякам, следовало проучить безрассудного человека и перестать реагировать вовсе… но он раздражения не чувствовал. И приходил, даже когда не было опасности. Чтобы становилось тихо и странно тепло в груди.

Попытки Сяо держать дистанцию незаметными назвать было нельзя, но Итэр, кажется, упорно их игнорировал. Ещё какое-то время Сяо нравилось думать, что он потакает ему только для того, чтобы самому становилось легче. Но потом… он поймал Итэра, когда тот падал с разрушившейся баллисты Гуйчжун. Впустил в свою комнату, позволил себе продемонстрировать слабость и рухнуть в его объятия. Пошёл с ним на Праздник морских фонарей.

Итэр пообещал быть рядом, пообещал быть его другом, а Сяо вдруг невыносимо отчётливо осознал, что ему этого, кажется, хочется. Он ужасно глупый и неправильный адепт, который позволил себе к кому-то настолько сильно привязаться, но пути назад у него, похоже, давно не осталось. Итэр — одновременно лекарство и новая, неизведанная болезнь. Сяо неосторожно позволил ему проникнуть в себя, пустить корни по всему телу, а потом что-то делать стало уже поздно.

Но не то чтобы Сяо хотел. Если от болезни так легко и тепло внутри — её, пожалуй, можно оставить. Ей можно разрешить остаться. Сяо привык быть один, но это вовсе не значит, что одиночество ему нравится. В нём больно, холодно, и карма липкими щупальцами оплетает всё тело, лишая возможности дышать. Сяо большую часть жизни провёл во тьме, но на свету, оказывается, легче. Особенно когда он, вопреки ожиданиям, не оставляет ожогов, а лишь мягко, спасительно касается кожи.

Хотя, на самом деле, Сяо до сих пор почти пугают это странное стремление проводить с ним так много времени, это искреннее мягкое беспокойство в глазах, это… всё. Сяо в принципе не понимает смертных, но Путешественника он, кажется, не понимает намного больше. Хотя, может быть, это потому, что Итэр, как выяснилось, не совсем смертный? Глядя на него, в подобное невозможно поверить, но Сяо почему-то знает точно: он не мог соврать.

Бессмертие Итэра совсем не похоже на бессмертие адептов. Его тело сильное, но хрупкое и подвержено усталости и болезням, он ежедневно нуждается в пище и отдыхе (хотя иногда, кажется, забывает о них). Это скорее бессмертие… архонта, лишившегося сердца бога? Сяо не может придумать иного сравнения, потому что единственные не-совсем-смертные, кого он знает — это Барбатос, давно уже называющий себя Венти, и Властелин камня, ныне носящий имя Чжунли. Но Итэр точно не архонт. Подобное было бы странно.

Сяо коротко выдыхает. Он задумался, поддавшись воспоминаниям, и отвлёкся — а голубая кристальная бабочка, которую он хотел поймать, уже поднялась к самой верхушке дерева, затерявшись среди молодой листвы. Сяо резким движением вскакивает наверх, подхваченный потоком ветра, протягивает руку и осторожно, но быстро смыкает пальцы вокруг тонких светящихся крыльев. Бабочка замирает на его ладони, маленькая, хрупкая и сияющая. Он аккуратно опускает её в сумку на поясе.

Сегодня вечером у Сяо нет никаких особых дел, и он ловит кристальных бабочек. Наверное, это немного глупо и странно. Но за долгое время, что Итэр одним только своим присутствием избавлял его от голосов в голове и приносил миндальный тофу, Сяо ни разу не пытался сделать что-то в ответ. Он умеет сражаться. Убивать, заставляя жизни врагов застывать на кончике копья. Но это явно не то, что нужно Итэру в качестве благодарности.

Люди постоянно носят в волосах какие-то украшения — взять хотя бы заколку господина — и Сяо кажется, что несколько сверкающих кристаллов было бы славно вплести в косу Итэра. Их цвет… он должен подойти ему так же, как солнцу идёт небо. Сяо заглядывает в сумку и пересчитывает бабочек. Десять. Много. Он несколько увлёкся, похоже, потому что изначально планировал поймать только двух или трёх. Но Итэр ведь не будет против, верно?

Сяо.

Его голос перекрывает сотни других, постоянным шумом роящихся в голове и непривычно тихих сегодня. Он мягок и спокоен, как и всегда. Сяо давно уже не слышал его. В последнее время Итэр очень редко появлялся в Лиюэ, занятый выполнением заданий в Мондштадте, и не звал: когда-то давно они договорились, что «просто так» он этого делать не будет, и обещания своего Итэр ни разу не нарушил. До этого дня.

Спустя пару месяцев после их разговора, услышав зов всего единожды за всё время (и обнаружив тогда Итэра израненным, едва не теряющим сознание в окружении магов Бездны), Сяо понял вдруг, что кроме как «просто так» его имя практически никогда и не произносилось. О помощи Итэр обычно не просит. Он улыбается, даже приходя на балкон «Ваншу» перебинтованным с головы до ног, улыбается, стирая кровь с разбитой губы, улыбается, едва держа в дрожащих от усталости руках меч.

Во время очередной встречи Сяо не выдержал и спросил, почему Итэр никогда не зовёт его сражаться, если, в общем-то, именно на это ему и было дано разрешение. Почему подвергает себя опасности и упорно не обращается за помощью, даже оказываясь на грани жизни и смерти. Итэр ответил, что от Сяо ему нужна вовсе не сила. Что кощунство — заставлять его убивать, если он и так каждый день это делает.

У Сяо мир перевернулся повторно, уже в какой-то иной плоскости, и на место не встал. Не в силах понять, что за внезапный жар клубится глубоко в груди, он исчез тогда с фразой: «Ты не сможешь быть рядом, если однажды тебя убьют во время сражения, так что будь добр, зови меня чаще».

Конечно же, чаще Итэр звать не стал. Упрямый человек. Но пока, к счастью, всё ещё живой.

Сяо прикрывает веки, тянется за голосом, прокладывая тонкую невесомую нить сквозь расстояние, и скользит по ней вместе с потоком воздуха. Когда под ногами снова оказывается твёрдая опора, он открывает глаза. Балкон «Ваншу». Итэр стоит у ограждения, держа в руках тарелку с миндальным тофу и глядя куда-то вдаль. Его коса перекинута через плечо, пряди у висков чуть колышет ветер. Сяо снова представляет голубых кристальных бабочек, вплетённых в пшеничные волосы… да, это определённо будет славно.

— Ты меня звал? — спрашивает Сяо.

Итэр коротко вздрагивает, кажется, от неожиданности — Сяо несколько удивлён, потому что почти впервые сумел приблизиться к нему, оставшись незамеченным — оборачивается и тут же улыбается, широко и радостно. Его глаза сияют — тягучий, тронутый солнцем золотистый мёд.

— Привет! — восклицает он. — Я помню, мы договаривались, что я не буду дёргать тебя, если мне не нужна помощь… но я хотел тебе кое-что передать.

— Тофу? — уточняет Сяо.

— Не только его, — смеётся Итэр. И, бросив взгляд на его сумку, вскидывает брови: — Ой, а что это у тебя?

— Я… поймал несколько кристальных бабочек, — тихо говорит Сяо. Облечённая в слова, эта идея кажется гораздо более глупой по сравнению с тем, как выглядела в голове. — Хотел подарить их тебе. Надеюсь, ты не будешь против.

Итэр выглядит растерянным. Моргает, чуть приоткрыв рот, и слегка хмурится. Сяо застывает. Он ожидал не такой реакции. Совершенно не такой. Что-то коротко царапает внутри, и, поморщившись, Сяо прижимает ладонь к груди, как будто от этого странное чувство исчезнет. Итэру не нравятся кристальные бабочки, и он не хотел бы, чтобы ему их дарили? Или причина в другом? Если бы только Сяо чуть лучше разбирался в людях…

— Постой. Мне? — наконец изумлённо выдыхает Итэр. — Но ведь… ты не помнишь?

— Что я должен помнить?

— Сегодня же… — начинает Итэр, но, запнувшись, мотает вдруг головой. — То есть... хорошо. Спасибо. Я правда рад, что ты решил мне их подарить.

От улыбки Итэра легче. Она чистая и искренняя. Сяо готов даже не обращать внимания, что странный человек явно что-то недоговаривает. Сегодня… какая-то важная дата, про которую Сяо забыл? Но он прекрасно помнит все праздники. Даже человеческие. Ему нельзя не помнить, потому что именно во время них демоны становятся особенно активны, и у него всегда много работы. Наверное, Итэр имел в виду что-то незначительное, не стоящее внимания.

— Ты позволишь мне вплести их в твои волосы? — спрашивает Сяо. — Я не извлёк ядра, они… просто спят. Когда я закончу, то могу снова пробудить их. Это будет красиво.

Щёки Итэра моментально заливаются краской. Раньше Сяо каждый раз принимал это за жар и порой трогал обеспокоенно лоб Путешественника открытой кожей предплечья, но потом научился различать, что такое бывает и от эмоций. Смущение. Хотя Сяо, в общем-то, искренне не видит ничего смущающего в своём вопросе, но… да, он порой не понимает Итэра даже больше, чем других смертных, к этому следовало бы уже привыкнуть.

— Конечно, — наконец кивает Итэр. — Только сначала, — он ставит тарелку с тофу на ограждение и достаёт из кармана штанов что-то небольшое и желтовато-белое, — прочитай вот это.

— Письмо? — удивляется Сяо, когда Итэр протягивает ему конверт с аккуратной печатью — золотистый воск с рельефным символом Властелина камня.

— Чжунли просил передать тебе сегодня, если он ещё не вернётся из Снежной и не сможет лично сказать всё, что тут написано.

— Именно сегодня? — уточняет Сяо.

Итэр кивает. Сяо хмурится, по-прежнему абсолютно ничего не понимая, присаживается на ограждение и, осторожно сломав печать, достаёт письмо. Иероглифы идеально ровными, до мельчайших линий выверенными рядами ложатся на чуть шероховатую бумагу цвета слоновой кости. Сяо слегка приподнимает уголки губ — господину всегда нравилось использовать такую вместо обычной белой, потому что, как он говорил, текст на ней выглядит солиднее и весомее — и начинает читать.

Здравствуй, Сяо.

Если ты сейчас держишь в руках это письмо, вероятнее всего, мне пришлось задержаться в Снежной на более длительный срок, нежели я планировал, и Путешественник исполнил мою просьбу, передав тебе конверт. Я сожалею, ведь, в таком случае, это означает, что мне не удастся поговорить с тобой лично, однако постараюсь вложить всё, что хотел сказать, в написанные строки.

Я знаю, что ты не слишком любишь человеческие праздники. Однако сегодня, семнадцатого апреля, день, когда я дал тебе новое имя, день, когда мы заключили контракт, и ты стал тем, кем являешься сейчас, поэтому я счёл нужным поздравить тебя, хоть это и не совсем можно назвать днём рождения в привычном понимании, разумеется…

Сяо слегка вздрагивает и заново перечитывает предложение. Ну да. Конечно. Он не особенно следит за датами и последние недели две, кажется, вовсе теряется во времени, поэтому не вспомнил. Семнадцатое апреля. Они с господином условились считать это число днём его рождения — потому что настоящего Сяо давно уже не помнит, а начало новой жизни вполне подходит под такое определение.

…На самом деле, контракт, заключённый между нами, не имеет силы с тех пор, как я отдал сердце бога и избрал жизнь смертного по имени Чжунли. Город более не нуждается ни в архонте, ни в адептах, он вырос и встал на ноги, подобно ребёнку, и теперь может самостоятельно двигаться по собственному жизненному пути. Тем не менее, я вижу, что ты, как и прежде, продолжаешь вставать на защиту Лиюэ.

В день, когда был заключён контракт, я считаю, будет правильно и символично расторгнуть его. Отныне ты свободен, Сяо, волен сам распоряжаться своей жизнью и делать то, что велит твоё сердце. Ты не обязан служить мне — но, если пожелаешь, можешь продолжать служить городу, хотя я, конечно, предпочёл бы, чтобы ты избрал для себя нечто иное. Нечто новое, то, что раньше было недоступно для тебя из-за сковывающих условий контракта.

Если бы мы разговаривали с тобой сейчас не посредством письма, думаю, ты, скорее всего, счёл бы нужным напомнить мне про свою карму… однако я знаю, что твоя душа в правильных руках. Вспомни мои слова — и не бойся. Ты знаешь, как поступить, и знаешь, кому довериться.

С днём рождения, Сяо. Единственное, чего я действительно хочу тебе пожелать: будь счастлив.

Чжунли.

Строчки расплываются и странно жжёт в уголках глаз. По щекам течёт… какая-то жидкость. Сяо испуганно поднимает руку, стирая влагу, и удивлённо рассматривает оставшиеся на перчатке мокрые следы. Это не кровь. Не липкое, не отдаёт красновато-коричневым на зелёном и быстро сохнет. Похоже на простую воду. Но с глазами всё равно что-то не в порядке… иначе почему мутится взор, словно он слепнет? Ему нельзя. Иначе как он станет сражаться, без зрения?

А ещё дышать тяжело. Как будто комок застрял в горле, посередине где-то, и никак не сдвинется. Сяо обхватывает шею, чуть надавливает, трёт осторожно — не помогает. Но так ведь не должно быть, правда? Что с ним происходит? Какая-то болезнь? Вчерашние раны дают о себе знать? И почему так невовремя?..

— Сяо? — обеспокоенно зовёт Итэр. — Ты что, плачешь? Там что-то грустное в письме?

Сяо моргает несколько раз, пытаясь избавиться от мути перед глазами. Капли снова скатываются по щекам. Одна из них попадает на краешек губ, и Сяо слизывает её. Солёная. Неужели и правда… Он видел, как плачут смертные. Один раз даже — как плачет Итэр. Но Сяо никогда не думал, что сам умеет. Тем более, разве слёзы не должны быть связаны с чем-то неприятным?

— Господин отпускает меня, — отвечает Сяо.

— В смысле? — Итэр по-птичьи склоняет голову к плечу, удивлённо распахивая глаза.

— Он расторгает контракт, который мы заключили. Я могу больше не служить ему.

— Так это же… хорошо? — как-то неуверенно произносит Итэр.

Сяо не отвечает. Почему-то мелко трясутся руки, и он сильнее сжимает письмо, чтобы унять дрожь в пальцах. Потом почти яростно трёт глаза и, зажмурившись, мотает головой. Когда он вообще себе позволял подобную слабость, недостойную адепта? Не хватало ещё, чтобы кто-то, кроме Итэра, видел его слёзы. Сяо, кажется, за последние месяцы провёл слишком много времени среди смертных и стал до невозможного похожим на них. Размяк. Совсем как Ганьюй.

Но почему всё-таки слёзы? Откуда? Он зол, разочарован, ему больно? От чего ещё можно плакать?

Его не учили прислушиваться к себе, не учили заглядывать в собственную душу. Тем более что это трудно и страшно, смотреть туда, где царит полная шепчущих голосов тьма, есть потом вероятность не выбраться вовсе. Но Сяо пытается. Делает глубокий вдох и стискивает на груди тонкую ткань безрукавки, не зная, куда деть дрожащую руку. Там, чуть слева, где положено быть сердцу, туго сворачивается что-то скользкое и обжигающе холодное.

И нет, это всё-таки не злость — невозможно, кощунственно злиться на Властелина камня, особенно после всего, что он сделал для Сяо. Это не разочарование — то, что предложил господин, превосходит даже самые смелые ожидания и самые отчаянные мечты. Это… страх? Не сковывающий и доводящий до грани безумия, когда карма терзает тело — с этим-то он знаком более чем хорошо. Нет. Похожий отдалённо, но, кажется, другой. Страх перед тем, что…

— Я не знаю никакой другой жизни, — тихо, почти шёпотом произносит Сяо. — От меня всегда требовалось только сражаться и убивать. Господин даёт мне свободу… но я не представляю, как обращаться с ней.

— Это не нужно представлять, глупый. Это нужно просто делать, — улыбается Итэр, и Сяо думает на мгновение, что обзывать «глупым» адепта может быть дозволено только ему. — Я понимаю, ты боишься неизвестности. Но ты мог бы пойти со мной, если хочешь. Хоть в путешествие по Тейвату, хоть даже в другой мир. Нет, конечно, я не вправе тебя заставлять, и если ты предпочтёшь остаться в Лиюэ, то…

Сяо не дослушивает. Он поднимается с ограждения, быстро подходит к Итэру и осторожно обхватывает его запястье. Путешественник замолкает, прервавшись на полуслове, и смотрит на Сяо вопросительно и выжидающе. «Ты знаешь, как поступить», — написал господин. «Ты знаешь, кому довериться», — сказал он. У Сяо в голове одно лишь имя, один лишь образ, давно уже выжженый на сетчатке — и золотистые глаза напротив, похожие на те фонари, что они отпускали в небо во время праздника.

Ему, кажется, и не нужен целый город, если он может защищать Итэра и мгновенно оказываться рядом, едва лишь услышав своё имя из его уст. Это неправильно и даже, наверное, эгоистично. Адепты никогда не поддаются чувствам, не посвящают свою жизнь одному-единственному человеку и не привязываются настолько, насколько умудрился сделать это Сяо. Но с другой стороны… а адепт ли он теперь, освобождённый своим же богом?

— Я принимаю этот контракт, — торжественно говорит Сяо.

— Что? Контракт? Постой, я ведь не… — Итэр удивлённо моргает, но потом, медленно выдохнув, произносит в тон Сяо: — Хорошо. Я тоже принимаю этот контракт.

Тонкие пальцы обхватывают запястье Сяо в ответ, незримо скрепляя связь. Итэр улыбается, сощуривая глаза, весь невообразимо светлый и словно сияющий изнутри, а его волосы чуть развеваются от лёгкого ветерка и кажутся едва ли не горящими в розоватых лучах закатного солнца. Это выглядит почти произведением искусства. Сяо никогда особо не интересовался картинами, которые рисуют смертные, но ему почему-то кажется, что Путешественника можно было бы изобразить на одной из них.

— А теперь… съешь тофу? — невпопад спрашивает Итэр.

Сяо смеяться не то чтобы умеет, но тихий звук, мягкой вибрацией рождающийся в горле и срывающийся с губ, наверное, можно назвать смехом. Он совсем не такой, как у Итэра, неловкий и неуклюжий, но, наверное, со временем Сяо научится. Они расцепляют руки, и он, аккуратно сложив письмо, прячет его за пояс, а потом забирает тарелку с тофу и усаживается на пол. Итэр плюхается рядом, скрестив ноги.

— Где твоё шумное летающее существо? — спрашивает Сяо.

— Хорошо, что Паймон тебя не слышит, а то снова начала бы возмущаться, что ты до сих пор не называешь её по имени, — с тихим смешком говорит Итэр. — Она осталась на кухне. Опять выпрашивает еду. Если верить её словам, так она чуть ли не постоянно на грани голодного обморока.

Сяо слегка приподнимает уголки губ и отправляет в рот первый кусочек тофу. Итэр тактично не смотрит, его взгляд направлен в сторону арки, ведущей на балкон, хотя Сяо, в общем-то, давно уже не возражает: Путешественник один из немногих, кому позволено наблюдать за тем, как он ест. Даже несмотря на то что процесс поглощения пищи для Сяо довольно… личный процесс, обычно требующий уединения.

Он не испытывает необходимость в еде так же, как смертные или лишившийся сердца бога Чжунли. Она для него скорее служит источником странного, своеобразного наслаждения вперемешку с немного ноющей фантомной болью, как в старой ране, давно уже превратившейся в шрам. Вкус тофу, мягкий, с лёгкой горечью миндаля, напоминающий по текстуре сны, которые Сяо когда-то заставляли поглощать, каждый раз возвращает его в прошлое.

С одной стороны, это тяжело. Человеческие сны иногда даже были сладкими — Сяо считал их наградой судьбы, кратковременной передышкой — но в основном в них оказывались только тьма и страх, разъедающие язык и горло. Люди слишком часто видят кошмары, и со временем Сяо научился понимать, что отнимать их — не избавление, а только ещё большее зло, потому что непережитое возвращается потом с удвоенной силой.

Хотя кошмары Итэра он бы забирал бесконечно, невзирая на то, насколько потом будет плохо ему самому.

А с другой стороны, за подобными воспоминаниями всегда следуют те, в которых когда-то, много веков назад, в пылающем ореоле света появился Властелин камня и подарил тогда ещё Алатусу иную жизнь. Да, в ней тоже требовалось убивать. В ней Сяо преследовали груз кармы, накопленный за все прошедшие годы, и боль, что судорогой пронзала тело каждый раз, когда он надевал маску Якши. В ней приходилось терять тех, кто успевал становиться ему дорог.

Но Сяо сражался и продолжает сражаться за людей, а не против них, во благо города, воздвигнутого и оберегаемого господином. Каждый взмах копья — то, что приближает его к искуплению долга. И ещё… он встретил Итэра, прикоснулся к чистому, концентрированному свету, который не обжёг его и не исчез, тут же испепелённый дотла кармой, а мягко прильнул к коже. И остался рядом. Большего, чем это, наверное, и пожелать нельзя.

Доев, Сяо отставляет тарелку в сторону на пол и произносит тихое «спасибо». Он щёлкает замком сумки, открывая её, и Итэр, поняв без слов, тут же снимает резинку и поворачивается к нему спиной. Сяо стаскивает перчатки, чтобы было удобнее, и принимается осторожно расплетать косу. У Итэра очень мягкие и лёгкие пряди. Чуть подсвеченные закатным солнцем, они невесомо струятся между пальцами и рассыпаются по спине и тонким плечам, пшенично-золотистым водопадом спускаясь до самой поясницы.

Сяо проводит по волосам несколько раз от макушки до кончиков и едва подавляет странное желание зарыться в них носом, чтобы глубже вдохнуть едва уловимый цветочный запах. Это выглядело бы глупо. Он достаёт из сумки первую бабочку и аккуратно вплетает блестящий голубой кристалл в основание косы. Поправляет его, убеждаясь, что достаточно хорошо держится, и продолжает дальше перебирать пряди, повторяя давно, наверное, ещё несколько веков назад заученные движения.

— Не знал, что ты умеешь плести косички, — замечает Итэр. — У тебя ведь короткие волосы.

— Когда-то были длинными. Но они мешали во время боя, пришлось отрезать, — отзывается Сяо, закрепляя вторую бабочку. — Ещё я заплетал иногда Ци-Ци. Мы с Ганьюй вместе присматривали за ней какое-то время… но потом на неё начала переходить моя карма. Я почувствовал это. Я всегда чувствую. С тех пор я стараюсь не приближаться к ней.

Пряди вдруг начинают путаться в пальцах. Сяо зажмуривается и замирает, задержав руки в одном положении — только бы не потянуть и не дёрнуть ненароком. Или не дотронуться до кожи головы или шеи холодными пальцами. Итэру будет больно, неприятно, и тогда он, наверное, больше никогда не позволит прикоснуться к своим волосам.

— Я уверен, рано или поздно ты освободишься от кармы, — тихо, но твёрдо говорит Итэр. — К тому же, на меня она не действует. Ты можешь не бояться, что со мной будет то же самое, что и с Ци-Ци.

— А если ты скрываешь от меня? Ты никогда не показываешь того, что тебе плохо, глупый человек.

— Ты решил мне отомстить и тоже назвать глупым? — Итэр смеётся, и от его смеха тугой узел в груди словно ослабевает немного. — Ну нет. Как я могу это скрыть, если ты сам сказал, что всегда чувствуешь?

Сяо его ответом не то чтобы удовлетворяется… но становится чуть спокойнее. В самом деле. Ощущение того, как карма касается кого-то, как причиняет вред людям, по неосторожности оказавшихся слишком близко к проклятому Якше, ни с чем перепутать нельзя. Да и с чего он вообще взял, что Итэр станет ему врать? До сих пор Сяо не слышал от него ничего кроме правды.

Если, конечно, не считать неловких и откровенно провальных ответов на вопрос, всё ли с ним в порядке — особенно когда видно, что нет. Но здесь Итэра, судя по всему, не исправить.

Доделывает косу Сяо в молчании. Осторожно перебирает текучее золото, переплетает пряди, закрепляя через равное расстояние кристальных бабочек. Когда он уже почти заканчивает, Итэр, видимо, почувствовав это, протягивает назад резинку. Сяо аккуратно перевязывает кончик косы, бросает короткий взгляд на свою сумку… и понимает, что у него осталась ещё одна бабочка. Последняя. Но её уже некуда прикрепить, остальные девять расположены так плотно, что просто не осталось места. Как же он мог не рассчитать?

Сяо снова надевает перчатки и со вздохом сжимает последнюю бабочку в ладони. Видимо, придётся её просто отпустить потом, когда Путешественник уйдёт. Итэр разворачивается к нему, перекидывает косу через плечо и с улыбкой проводит по ней пальцами. А потом поднимает сияющий взгляд на Сяо:

— Ну, и как я выгляжу?

Голубые бабочки в его пшеничных волосах действительно выглядят славно. Сяо смотрит несколько мгновений на чуть беспорядочные обрамляющие лицо прядки, на светящуюся серёжку, что легонько качается, когда Итэр склоняет голову набок, ожидая ответа — и его вдруг осеняет. Сяо протягивает руку и осторожно закрепляет последнюю бабочку у виска Путешественника. А потом, прикрыв глаза, направляет мягкий поток энергии анемо на кристаллы.

Бабочки по цепочке расправляют крылья, вспыхивая небесно-изумрудным в лучах закатного солнца.

— Прекрасно, — тихо говорит Сяо — то ли просто так, то ли отвечая на недавний вопрос.

Итэр вдруг вскакивает на ноги. Бабочки вспархивают одна за другой и сверкающим водоворотом окружают его. Они снова пробуждены теперь, их больше ничего не держит — улетят совсем скоро, и останется только аккуратная коса без всяких украшений. Но Сяо даже не жаль потраченных усилий. Потому что сейчас солнце играет на гранях маленьких тел и крыльев, Итэр купается в море бликов, тянет к бабочкам тонкие пальцы и смеётся.

Этот звук, такой светлый и чистый, как журчание горного ручья… Сяо хочется, чтобы он звучал вечно. Хочется прямо здесь и сейчас ухватить хотя бы часть, хотя бы маленький кусочек, спрятать и хранить, как талисман. Но смех, увы, не бабочка.

Итэр останавливается, поворачивает голову, всё ещё окружённый сверкающим водоворотом крыльев и вдруг, широко улыбнувшись, берёт Сяо за руку. Чтобы тут же быстро поднять и бегом почти потащить за собой к углу балкона. Инстинктивный, неосознанный порыв вырваться едва получается подавить, но Сяо всё же сдерживает себя. Он до сих пор не может привыкнуть, что Итэр вот так легко хватает его и тянет куда-то. Пытается, конечно… но у него всё ещё крайне сложные отношения с прикосновениями.

Итэр ведёт его зачем-то на крышу «Ваншу». Туда нет лестницы, поэтому они поднимаются по уступкам на стене и тонким ветвям дерева, на которых с трудом получается удерживать равновесие. Сам Сяо не рискнул бы идти этим путём, гораздо проще, быстрее и безопаснее переместиться вместе с потоком ветра, и он бы, собственно, именно это и предложил… но Итэр, наверное, знает, что делает. И Сяо молча следует за ним.

Уже ступив на гладкую черепицу, Итэр поскальзывается. Взмахнув неуклюже руками, он с тихим резким выдохом заваливается назад. Сяо дёргается мгновенно, подхватывает его под мышками, удерживая на весу. Сердце — или что там у Сяо вместо него — бьёт куда-то в рёбра почти до боли, часто-часто, так, что на мгновение сбивается дыхание. Нечто похожее он испытал, когда разрушилась баллиста Гуйчжун. В голове тогда звенела пустота с одной-единственной пульсирующей мыслью: успеть, поймать, не дать разбиться.

И вот опять. Когда этот глупый не-совсем-смертный будет осторожен и начнёт думать головой, прежде чем делать что-то безрассудное?

— Почему ты не попросил меня переместить нас? — выпаливает Сяо, осторожно ставя Итэра на крышу. — Ты мог упасть!

— Прости-прости, — отвечает тот, примирительно вскидывая ладони. — Но, если что, я бы расправил планер, правда. К тому же, кроме гео, я владею ещё и анемо, забыл? Со мной бы ничего не случилось.

Он улыбается и легонько щёлкает Сяо по носу. Тот тихо бормочет привычное «никакого уважения к адептам», на которое у Итэра, кажется, уже давно выработался иммунитет. Они осторожно садятся, и Сяо медленно выдыхает, пытаясь усмирить беспокойный стук сердца. Волноваться за кого-то так… непривычно и утомительно. Особенно если этот кто-то — Путешественник с полным отсутствием чувства самосохранения.

Сяо даже рад новому контракту. Ему понадобится немало времени, чтобы привыкнуть к этой странной, неведомой раньше свободе, разумеется — но теперь, если он сможет быть рядом с Итэром, то точно сумеет не допустить, чтобы с ним что-то случилось. От мысли, что когда-нибудь Путешественник не убережёт себя… что Сяо когда-нибудь не убережёт его… то хрупкое, тонкое, хрустальное нечто внутри, которое он обнаружил несколько недель назад, трескается и беззвучно умирает. Этого не должно произойти.

Солнце всего мира поднимается на востоке и опускается на западе, если ему и суждено погаснуть, то только через много, много тысяч лет. Персональное солнце Сяо сидит сейчас рядом с ним, подтянув колени к груди — и оно тоже будет светить столько, сколько позволит его долгая жизнь почти-бессмертного. Сяо поклялся защищать. И он будет.

На высоте гуляет ветер, гораздо более сильно и ощутимо, чем внизу. Итэр едва заметно поводит плечами, зябко кутаясь в плащ, и поворачивается к Сяо.

— Тебе не холодно? — спрашивает он.

Сяо качает головой, но Итэр всё равно придвигается к нему и медленно, аккуратно приобнимает. Его тонкая узкая ладонь на открытой коже спины ощущается приятным теплом, даже несмотря на то, что пальцы немного прохладные. Сяо медлит несколько мгновений, но потом всё же осторожно обнимает Итэра в ответ и расправляет край рукава, закрывая ему плечо и немного живот. Тонкий шёлк, конечно, греет плохо, но он может хотя бы защитить от порывов ветра.

В отличие от многих других адептов, Сяо помнит, что человеческие тела намного более хрупки и чувствительны, чем его собственное. Что холод, которого он практически не способен почувствовать, для них ощутим в несколько раз острее. И тем страннее всегда видеть Путешественника в столь лёгких одеждах.

Итэр шепчет «спасибо», совершенно беззастенчиво прижимается чуть ближе и опускает голову на плечо Сяо — к счастью, сегодня там нет украшения с шипами. Сяо мог бы задаться вопросом, с каких это пор он стал так спокойно относиться к настолько тесным контактам… если бы стал. Он по-прежнему напрягается каждый раз всем телом и застывает, словно каменное изваяние — истинный адепт своего господина — с трудом заставляя себя хоть немного расслабиться.

Слишком непривычно позволять кому-то касаться себя и самому делать в ответ то же самое. Слишком непривычно не беспокоиться ежесекундно о том, что карма вырвется из-под контроля и навредит хрупкому телу, уютно свернувшемуся под боком. Слишком непривычно не слышать голосов и криков в голове. Всё ещё кажется, что такого не может быть. Что Сяо спит, впервые почему-то видя нечто хорошее вместо кошмара, а когда проснётся, ничего не останется. Ни Итэра, ни излучаемого им света. Ничего.

Сяо зажмуривается, отгоняя непрошенные мысли. Когда-нибудь он привыкнет. Обязательно привыкнет. Сяо уже подпустил Итэра так близко, намного ближе, чем кого-либо прежде. Рядом с ним неожиданно комфортно, тихо… и, наверное, тепло. От мягкой искренней улыбки и света в медовых глазах, от едва заметных жестов — Путешественник в своих действиях порой бесцеремонен и до необыкновения упрям, но всё ещё аккуратен. Он знает границы и не нарушает их. Они скорее сами постепенно сдвигаются, когда Сяо чувствует, что достаточно готов.

И этого более чем достаточно.

— С днём рождения, Сяо, — шепчет Итэр почти на грани слышимости, словно боится нарушить тишину. — Я знаю, дарить закат — это глупо, но я подумал, что тебе могло бы понравиться. Красиво же, правда?

Сяо ничего не отвечает. Вместо этого он смотрит, смотрит, смотрит, стараясь запечатать открывшуюся перед ним картинку где-то на сетчатке. Солнце почти зашло, застыло у самого горизонта маленьким лучистым кругом, и безоблачное небо раскрашено розовато-сиреневым и золотистым, прямо как его собственные одежды и узоры на плаще Путешественника. Весь Лиюэ, залитый этим светом и сияющий множеством огней, лежит внизу как на ладони.

Почти впервые, наверное, Сяо сидит на крыше не для того, чтобы высматривать врагов или прятаться от людей, случайно (или специально) заглянувших на балкон «Ваншу». Редко выдаётся возможность посмотреть в небо не только лишь для того, чтобы знать, какое сейчас время суток. Но сегодня у него нет никаких особых дел, он сидит рядом с Итэром, освобождённый от одного контракта и тут же связанный другим, который выбрал и заключил сам… а значит, сегодня можно?

В честь других адептов обычно запускают фейерверки. В честь Сяо — никогда. Раньше он порой чувствовал из-за этого короткие колючие уколы в груди, хоть и понимал прекрасно, что охотника на демонов, окружённого тьмой, никогда не будут почитать так же, как остальных. Но сегодня Сяо готов забыть об этом. Он давно уже не ощущал себя таким… чистым. Умиротворённым. Окутанным спокойствием.

— Итэр, — тихо произносит он, — а когда твой день рождения?

— Не помню, — после короткого молчания отзывается Итэр, пожимая плечами. — Я даже не знаю толком, сколько мне лет. Просто в какой-то момент перестал считать. Это не так важно, когда тебя периодически забрасывает в миры, где даже нет привычной смены дня и ночи…

Он запинается вдруг. Сяо смыкает чуть крепче пальцы на его плече, сжимая губы: он забыл, что день рождения Итэра — это ведь ещё и день рождения его сестры. Люмин. Её имя он шепчет порой во сне и произносит часто в разговорах с шумным летающим существом, повсюду следующим за ним (Паймон, напоминает себе Сяо), всё ищет, ищет… и никак не может найти. Подобный вопрос, наверное, невольно пробуждает воспоминания о ней.

— Тогда… — осторожно продолжает Сяо, — пускай будет сегодня. Вместе с моим.

Он, на самом деле, почти уверен, что Путешественник не согласится, не станет отказываться от одной из немногих ниточек, связывающих его с сестрой. Но тот замирает на мгновение, а потом вдруг негромко смеётся — его смех мягкой вибрацией отдаёт Сяо в плечо, и от этого волной затопляет облегчение. Итэр, завозившись, чуть поворачивает голову и выдыхает, обдавая тёплым воздухом шею:

— А пускай.

И Сяо, даже не видя его лица, уверен, что он снова улыбается.