Дом пирата оказался большим. Больше, чем думала Брианна. Но, разумеется, не такой, как у тёти Джокасты в Ривер-Ране. Слишком мрачный. Даже слуги, проводившие «гостью» к ужину, выглядели холодными и безжизненными, точно механические куклы. Дверь в гостиную и вовсе открыл невзрачный тип из экипажа «бравого» капитана.

— Ты так красиво смотришься в этом подарке. An áilleacht (красота, ирл.), — произнёс Боннет, едва пленница вошла.

Надо отдать ему должное: заметно постарался произвести хорошее впечатление — сервировка и блюда на столе выглядели безупречно. Как и убранство гостинной, единственный минус которой — скудное освещение и свечи из бараньего жира. Видимо, управляющий зажимал деньги на восковые.

— Прошу, проходи, — любезно пригласил Боннет, и дверь за спиной Брианны со скрипом закрылась. — Мне выдвинуть для тебя стул?

Она собиралась что-то ответить, но пират опередил её — отодвинул стул от стола и пригласил весьма галантным жестом:

— Прошу.

Из страха наступить на подол Брианна проковыляла к столу как хромая коза, не поднимая глаз. Она заняла своё место, и только тогда Боннет сел напротив.

— Когда мы получим Ривер-Ран, это будут делать наши слуги, — ухмыльнулся он, принимаясь за мясо.

— То есть — рабы, — поправила она.

— Разве это должен делать хозяин дома?

Вспомнились вечера у тёти Джокасты. На плантации работали рабы. Порядок в доме поддерживали рабы. Блюда на стол всегда подавали рабы. Да и сама Брианна не сильно противилась, когда ей прислуживали… рабы. Она почувствовала холодный укол стыда. Возразить пирату нечем — для этой эпохи нет особой разницы между слугой и рабом.

Брианна так и не притронулась к еде, и Боннет протянул ей большое блюдо с овощами и зеленью.

— Нужно держать двумя руками? — уточнил он, но Брианна даже не шелохнулась. — Ты меня научишь, — самодовольно улыбнулся он, отставив тарелку в сторону.

— Тебя сколько ни учи, ты ни черта не поймёшь, — брезгливо выдала пленница.

— Ни черта? — рассмеялся он, проглатывая кусок мяса, — Не ожидал услышать такие выражения от леди. Думаешь, человек низкого происхождения, как я, не может стать лучше?

Тон его голоса изменился и стал холоднее. Он наполнил свой бокал белым вином и продолжил:

— Мне нужно кое-что, sweetie (конфетка, ирл.). Что нельзя купить.

— Моральные принципы?

— Я хочу позаботиться, чтобы наш сын знал, как жить на этом свете. Покажи мне, как держаться в его и твоём мире. Покажи, что делать. Как быть достойным джентльменом. И не пострадаешь…

Требования звучали достаточно необычно уже потому, что исходили от такого человека. Пустить Стивена Боннета в приличное общество — всё равно, что пустить наркомана в хранилище улик. Результат один и тот же.

— Почему ты хочешь стать джентльменом? — спросила Брианна, чувствуя в его словах подвох.

Хищный взгляд пирата в полумраке сверкнул странным огоньком, отчего мгновенно сделалось не по себе.

— Ты во мне что-то увидела? Тебя тянет ко мне. Нас тянет друг к другу — вот почему судьба снова свела нас вместе. И снова… чтобы стать родителями Джемми.

Тот симпатичный ирландец… Монета… Он сказал, что мальчик такой же красивый, как и его отец… Это точно был Боннет. Он приезжал в тот день, он видел Джереми, но не забрал. Оставил монетку, как насмешку, как отметину. Как знак, что он добрался и свободно доберётся везде, где захочет. Почему он не забрал его тогда?

— Ты знаешь его имя?.. — спросила Брианна, сдерживая накатывающие слёзы. Сейчас она чувствовала себя мышью, что кот загнал в угол, но, перед тем, как сожрать, прихрустывая позвонками, решил немного поиграться.

— Конечно знаю, — улыбнулся он. — Давай есть…

Какую бы цель Боннет ни преследовал, сопротивляться или умолять — дохлый номер. А его замысел и вовсе попахивал безумием. Мама говорила, ни один психиатр не будет доказывать больному, что тот не в себе. Если только не хочет получить буйного психопата. Единственное верное решение сейчас — игра по его правилам.

Вздохнув и собравшись с духом, Брианна расстелила на коленях белую салфетку.

— В приличном обществе локти не держат на столе. И не наклоняйся над едой — подноси вилку ко рту, — сказала она и принялась за еду.

Боннет с минуту удивлённо пронаблюдал, а затем успешно воплотил её нехитрые наставления. По крайней мере, теперь рядом с ним можно поесть по-человечески, а не как в портовой рыгаловке.

***

После непродолжительного ужина пират проводил пленницу обратно в комнату. Но, вопреки ожиданиям Брианны, не покинул её, а прошёл и небрежно кинул камзол на спинку стула.

— Леди и джентльмену нельзя вот так оставаться наедине, — поспешила она аргументировать своё недовольство.

— Если хочешь, я могу позвать кого-нибудь из своих людей, золотце.

— Нет! Спасибо…

Ещё одна ошибка — думать, что он глуп. Соображал он гораздо быстрее и лучше, чем хотелось бы. Значит, и самой придётся не отставать.

Он остановился возле кровати и обернулся. В этот миг сердце Брианны заколотилось, как часовой механизм бомбы, чей счёт пошёл в обратном порядке.

— Что теперь? — посмотрел он на взволнованную пленницу и неторопливо зашагал в её сторону. — Как среди мужчин и женщин нашего положения принято проводить время?

— Ты можешь мне почитать, — быстро смекнула Брианна, заметив пару книг на комоде. — Это занятие для джентльмена.

Боннет приподнял брови, молча уставившись на неё.

— А… если не умеешь, я могу почитать тебе.

После этих слов его лицо и вовсе застыло в недоумении.

— Ты и нашему сыну читаешь? Ему это нравится?

Брианна поставила стул напротив кровати и ответила:

— Я люблю читать. Оказываться на месте других людей, жить вместе с персонажами, узнавать, что ими движет. Обычно это любовь, деньги… и месть.

Пират слушал, следя за каждым её движением.

— Как думаешь, что движет мной?

— Деньги, — Брианна ни секунды не сомневалась. — Поэтому я здесь, да? Тебе нужен Ривер-Ран.

Но такой ответ, видимо, пришёлся ему не по вкусу.

— Леди вряд ли должна оскорблять гордость мужчины. Ты считаешь меня обычным вором?

— Но ведь не любовь. Докажи, что я не права, — нельзя делать больно тем, кого любишь. А если месть — я тебе ничего не сделала.

— Во всякой истории две стороны, — ответил Боннет, шагая к ней, но остановился всего в паре футов. — Мою ты не знаешь.

Он сел на кровать и пристальным взглядом уставился на Брианну.

— Если бы я рассказал Джемми свою историю… нашу историю — он бы понял меня?

В памяти Брианны ожили слова Джейми, предупреждавшего, что в этом времени её решение оставить ребёнка будет истолковано и понято совершенно иначе. Но изменить прошлое в прошлом, как бы смешно это ни звучало, не под силу никому. Оставалось лишь дать понять Боннету, что не всё обязательно должно быть так.

— Нельзя заставить кого-то тебя полюбить.

— Ну, я слышал слово «полюбить». Может, ты сумеешь полюбить меня ради нашего сына? Думаю, я смогу полюбить тебя.

Надо полагать, его умозаключение должно было заставить Брианну прыгать от радости, что её осчастливили таким намерением. Однако всё, что она смогла выдавить из себя, — натянутую улыбку, готовую вот-вот смазаться в гримасу ненависти и презрения.

Брианна отвернулась, чтобы ненароком не выдать эмоций, и сделала вид, что выбирает книгу для чтения. В этот момент Боннет беззвучно подошёл сзади, облокотился на высокую спинку стула и тихо заговорил:

— Когда ты пришла ко мне в тюрьму и сказала, что от меня в этом мире что-то останется… Я не забыл, что тогда почувствовал.

Его откровенность будила воспоминания, которые хотелось утопить, привязав к монолиту, на дне самой глубокой впадины океана. В идеале вместе с самим Боннетом. Она тоже не забыла, что почувствовала в том взгляде. Даже веря в его гибель при взрыве, она никак не могла похоронить крупицы жалости и сострадания к нему. Наверное, сейчас он чувствовал это. И умело манипулировал, если каждый раз при разговоре с ним Брианна не могла отделаться от этих мыслей.

— Это не связано с местью. Или деньгами. Ты научишь меня любить?

— Я почитаю тебе, — задушив накатывающие эмоции, она всё же повернулась. — Так же, как Джереми.

Боннет молча улыбнулся и вальяжно плюхнулся на кровать, поудобнее устраиваясь на подушках. Теперь он смотрел на Брианну с любопытством и азартом. Она в свою очередь, видя в таком досуге возможность отвлечься, открыла томик «Искусство быть мужем» и начала «читать»:

— «Загадочным капитаном судна «Пекод» был человек по имени Ахав. Он стоял на двух ногах: одна — из плоти и кости, другая — из костей кита. Во время одного плавания его ногу забрал другой чудовищный белый кит, известный как «Моби Дик» — убийца китобоев». Это одна из любимых книг Джемми, — пояснила Брианна.

— Значит, мой сын любит истории о море, — горделиво ухмыльнулся он.

Коротко улыбнувшись вместо ответа, Брианна продолжила:

— «Капитан Ахав прибил дублон к мачте корабля и поклялся щедро наградить первого, кто заметит кита. Он заявил, что ни перед чем не остановится, пока «Моби Дик» не будет найден и убит»…

Он слушал повествование, заинтригованный, как мальчишка. Как Джемми. И Брианна продолжала переворачивать страницы, мельком поглядывая на Боннета.

Так прошло довольно долгое время; больше половины совершенно идиотской книги оказалось пролистано. В конце концов, Боннет не выдержал:

— Что будет в конце? Он убьёт кита?

— Ты ведь не хочешь, чтобы я рассказала всё сразу? Там ещё столько всего будет…

— Ты наверное устала, а chara (дорогая/дорогуша, ирл.), — перебил он, подскочил с места и выдернул из её рук книгу. — А я хочу узнать, чем кончится. Надеюсь, Ахав убьёт кита и отомстит.

Дело запахло керосином, и не оставалось ничего, кроме как раскрыть карты, пока пират не раскрыл её обман.

— Моби Дик перевернёт корабль Ахава и уничтожит его. А самого капитана утянет в море.

— Так что, чудовище победит? — разочарованно протянул он. — А Ахав утонет?

— Смотря кого из них считать чудовищем: человека, помешанного на мести, или кита, на которого охотятся.

— Это не обязательно так. Море — коварное место, — мрачно произнёс Боннет. — Живущие в нём грызутся между собой, а само море — постоянно жаждет новых душ. В нём нет места жалости. Либо ты, либо тебя.

— Что это значит?

Он остановился, словно сомневаясь, стоит ли продолжать.

— Это мой кошмар. Море приходит за мной. Tá mé timpeallaithe ag dorchadas (Меня окружает тьма, ирл.), тьма везде: сверху, снизу. Я не могу пошевелиться. И никто не приходит. Никто никогда не приходит.

Не верилось, что это говорил тот, кто бо́льшую часть жизни жил в морских пучинах. Боннета терзал один и тот же кошмар, но «Анемон» под его началом всё равно выходил в Атлантику, каждый раз пробуя на вкус собственную смерть.

И каждый раз от него зависели жизни экипажа. Даже будучи редкостным подонком, он сумел собрать вокруг себя команду и вести её в полный неизвестности океан. Наверное, всё же им есть, за что уважать своего капитана...

— Это просто сон, — тихо сказала Брианна.

— Ты не стала относиться ко мне хуже?

— Нет. Я не смогла бы относиться к тебе ещё хуже.

Признать это — злейшее из всех зол: она действительно начинала жалеть его.

— Джереми бывает страшно? Ему снятся кошмары?

— Иногда. Он всего лишь маленький мальчик. И ему нужна мать, — пользуясь моментом, напомнила Брианна.

— У меня никогда не было матери. Или отца, — холодно произнёс Боннет. Поднявшись, он подошёл к ней и облокотился на спинку стула. — Я был сиротой.

В мире не изменилось ничего: в эту мрачную эпоху, в двадцатом веке и, наверняка, в будущем, всегда наравне с обеспеченными людьми будут те, кто растёт на улице, под забором, без крова, заботы, без куска хлеба.

Боннет знал, что такое деньги: ему пришлось их добывать любыми средствами, каким мог научиться, выживая в трущобах на дне этого мира. Он знал, что такое месть: это понятие неотделимо от жизни, где закон — всего лишь каракули на бумажках, где всё решают те же деньги, какими бы путями они ни добывались, и сила. Оставалось ли в мире такого человека место для любви, когда каждый прожитый день — война за выживание? Наверное, нет. Но вопреки собственной природе он сумел её почувствовать — там, в камере. Перед виселицей.

— Как ты его утешаешь? Покажешь мне, как? Чтобы я тоже смог. Пожалуйста.

— Я подхожу к нему, беру на руки, — Брианна боялась отвести от пирата взгляд. — И держу, пока он не успокоится.

— Покажешь мне? — тихо попросил он, резко дёрнул её за руку и прижал к себе.

От его близости стало жутко. Тело пробирала мелкая дрожь, а в руках появилась такая слабость, что едва ли Брианна могла бы удержать даже книгу. Сердце колотилось так сильно, что мешало дышать полной грудью, и, казалось, вот-вот лопнет.

Зачем, зачем он всё это говорит? Сейчас он обнимает, а если дёрнуться — ударит, как тогда? Заломит руки, вывернет запястья? Что на уме у этого зверя?

Брианна невольно дёрнулась, вспомнив ту самую ночь.

— Тихо, — прошептал он. — Зачем бояться?.. М? — и бесцеремонно расстегнул крючок на лифе платья, затем другой, третий…

Слёзы скатились по щекам Брианны — она слишком хорошо понимала, что сейчас нужно Боннету.

Закричать?.. Но никто не пришёл на помощь в той таверне с кучей народа за стеной. А на этом проклятом острове, — и подавно. В ту ночь Боннет сделал своё дело и дал уйти. Не убил, не преследовал. Но если сопротивляться сейчас — ничто не помешает ему как угодно расправиться. И тогда уже не будет возможности защитить Джемми, увидеть его, увезти из этого проклятого времени. Нужно выжить. Любой ценой. И то, чего Боннет хочет сейчас, — ещё не худшее из возможного...

Он расстегнул последний крючок, но не торопился заваливать Брианну и лезть под юбки. Словно это не Стивен Боннет, а кто-то другой. Он повернул её спиной и осторожно стащил лиф. На удивление быстро и ловко для мужчины справился с другими завязками, бельём…

Его пальцы медленно провели по её обнажённому плечу, сдвигая локоны огненных прядей.

— Ты научишься меня любить? — снова спросил он шёпотом, оставляя на её шее обжигающий поцелуй.

— Я не знаю, как это сделать, — честно, но вежливо ответила она, закрыв глаза.

— Давай начнём сначала? М?

Он развернул Брианну к себе и приподнял её подбородок пальцами, заставив посмотреть на себя.

— Открой глаза. Хочу, чтобы ты видела меня.

Она стояла перед ним — беззащитная, обнаженная, не сопротивляясь. Но он почему-то не спешил: не пялился на неё, не лапал. Он смотрел в глаза. Словно хотел узнать ответ не из её уст, а увидеть его в зеркале души Брианны.

— …а я точно научусь любить тебя, an dearg cailleach (красная/рыжая ведьма, ирл.). Думаю, я уже умею. Смотри, — сказал он, и прильнул к её губам.

Она закрыла глаза.

Ярость и ненависть, что Брианна испытывала к нему всё время с момента первой встречи, онемели. Она ждала от него гадостей, унижений, оскорблений, мерзостей — но этого не происходило.

Его поцелуй — глубокий, вульгарный, но такой пробирающий, словно пират вложил в него всю нежность и чувственность, на которую только способен.

И Брианна ответила на него. Сама того не понимая, поддалась порыву: голос разума оборвался, как телеграфная линия в шторм, — она больше не слышала его. Она упивалась близостью. И Боннет как будто почувствовал это; как будто знал наперёд все её слабости, знал, на какие ласки отзовётся её тело. Но ведь тот, кто не любит, не может так целовать…

Она не открывала глаза.

Жар его тела пробудил в Брианне дикий огонь, пламя, дремавшее глубоко внутри и никогда прежде не дававшее знать о себе. Точно вулкан, это чувство клокотало, распаляло, порождало безумное низменное желание — желание близости с ним.

— Это всё, что мне нужно было знать, — усмехнулся Стивен, взял её на руки и уложил на кровать.

Он едва касаясь провёл пальцем по её губам и снова поцеловал.

— Хочу поскорее пожелать леди доброго утра, — отстранился, подхватил со стула камзол и покинул комнату.

Дверной замок щёлкнул. Оторопевшая Брианна села в постели, повыше натягивая одеяло.

Произошедшее никак не укладывалось в голове — словно всё происходило не с ней, не сейчас и вообще это чей-то чужой сон, бред… Зачем Боннет сделал это? Чего добивался? И с чего вдруг решил уйти?

Охватившее с головой вожделение таяло как утренний туман, давая карт-бланш стыду и самобичеванию. Ведь если бы он остался, она бы… она бы позволила ему… Она сама от себя не ожидала, что позволит ему зайти так далеко.

— Ну ты и дура, Бри! — выпалила она.

Тело пробирала нервная дрожь. Отбросив одеяло, Брианна принялась искать в ворохе одежды нижнюю рубашку.

— Зайти так далеко?.. Не то слово — ты и сама зашла куда дальше, чем это сделал бы он!

Кружево сорочки зацепилось за бисер на платье. Раздражённо прорычав, Брианна отбросила одежду в сторону. В конце концов, в том, что она захотела Стивена, рубашка не виновата. Но ещё гаже становилось от того, что теперь она даже думает о нём по имени, а не как обычно: ублюдок, подонок, животное, мразь… Сейчас он не вёл себя так.

Но то, что он задумал!.. Он точно больной. И нужно скорее что-то предпринять: помешать ему, переубедить. Нужно бежать с Окракока как можно скорее, но как? Шансы найти здесь помощника или пособника равны абсолютному нулю. А с учётом того, что после этого вечера Стивен… мать его, Боннет, стал ещё более непредсказуем, это и вовсе превращалось в заведомо провальную идею. Что помешает ему сегодня целоваться, а завтра застрелить или сотворить нечто ужасное, поймав при попытке бежать? Да ничего!

Подобрав одежду, Брианна всё-таки справилась с зацепившимся кружевом, облачилась в рубашку и залезла под одеяло.

Что дальше? Проклятый дом, проклятые пираты, проклятый остров!.. Остаётся только «плыть по течению». Куда-нибудь да прибьёт — это сумасбродство не может длиться вечно.

Слёзы катились по щекам на подушку. Сквозь закрытые окна и тихое потрескивание дров в камине слышался шёпот морских волн. Безмятежность. Умиротворение. Ничто не нарушало ночного покоя острова. Наверное, даже такое зловещее место может быть безопасным. Или хотя бы казаться таким — так говорил и сам Стив… Стивен. Боннет.

Окракок нашёптывал колыбельную своей прекрасной пленнице. Сладковатый запах курений и тепло постели разморили измученное сознание. Брианна погрузилась в сон.