Поковырявшись в замочной скважине ключом, Ичиро ввалился в родные пенаты и широко в голос зевнул. За окном таяли сумерки, продуктовые были еще закрыты, а значит, можно было пару часиков спокойно поспать, хотя сил после безумной ночки не осталось вообще, и он бы с удовольствием провалился в сон на сутки. Но жрать надо было готовить, шмотки стирать, дома убираться и делать все, чтобы его дорогому сожителю было с ним классно.

— Черт! — вспомнил Ичи про наручники и, ощупывая карманы джинсов на наличие ключей, рванул в спальню. От вида свернувшегося на кровати калачиком любимого человека на душе расцвело. Напряжение спало, захотелось бедолагу обнять. Одна его рука безвольно висела в стальном браслете, вторая была зажата между согнутыми, подтянутыми к груди коленями. Кензи дрых. Ичи тихо опустился перед родственником на корточки, вытянул губы трубочкой и тонкой струей воздуха прошелся по его лицу. Зрачки под веками того энергично забегали, дыхание Кензи на мгновение сбилось, после чего он продолжил безмятежно сопеть. Кажется, сон был очень увлекательным, отчего будить Ичи узника как-то расхотелось. Он воспользовался ключом, осторожно отстегнул наручники и, обхватив запястье, на котором осталась глубокая розовая от браслета полоска, презентовал ему заживляющий поцелуй.

— Хочешь умереть?! — распахнул Кензи сонные глаза и молниеносно стиснул пальцы на горле родственника.

Сердце в груди Ичи подпрыгнуло, он заверещал:

— Ай, больно-больно-больно! — вцепился в напряженную руку, артистично корчась, и тут же был освобожден.

— Прости-прости-прости! — отдернул Кензи ладонь словно от хрустальной вазы, делая виноватое лицо.

Ичи осклабился, довольно протянув:

— Попа-а-ался.

Кензи посерьезнел и прорычал озлобленно:

— Заср-р-ранец. Брысь с дороги! — вскочил с кровати и в полусогнутом положении потрусил в ванную. — В следующий раз приковывай меня прямо здесь! Мой мочевой пузырь не резиновый! — Послышалось из туалета выразительно журчание.

— Как пожелаешь, — поднялся Ичиро на ноги и подошел к заваленному косметическими баночками комоду. Взял контейнер от линз и снял голубые гелиевые блюдечки с радужек, положив их в прозрачный раствор. Глаза устали страшно, как впрочем и всегда. 

— Это он тебя так? — вернулся Кензи в комнату и устало опустил зад на кровать.

— Как?

— На шею глянь.

Ичи поднял подбородок к потолку и последовал совету родственника. Засос был хоть и не ярким, но большим. Парень прошипел:

— Вот же пидорасина бледнолицая, — представил, сколько тона уйдет на ежедневное замазывание кровоподтека, но вспомнив, что вернулся не с пустыми руками, мысленно простил блондину все его грехи. Что не говори, а секс Ичи красавчик подарил просто потрясающий. 

— Я его убью, — раздалось за плечами Ичи грозное предсказание. Он даже прыснул. Брат выглядел уж больно напыщенным.

— Кого?

— Ты мне скажи.

— Из-за засоса? Не переживай, он компенсировал, — вытянул старший из кармана кожанки пачку разноцветных банкнот. Расправил внушительной толщины веер и помахал им возле лица. — Та-дам!

Кензи тяжело вздохнул. Без должного энтузиазма пошарил в ящике прикроватной тумбы рукой, подошел к брату.

— Дай помажу, — открыл скукоженный, наполовину пустой тюбик с мазью и нанес белую субстанцию на синяк.

— Спасибо, любовь моя, — чуть ли не замурчал Ичиро от этого приступа заботы и подарил брату улыбку через зеркало. Тот не ответил, да и вообще выглядел так, словно это его всю ночь трахали, а после Ичи достал из кармана еще один трофей. — Зацени.

— Это, что, тамагочи? — с сомнением посмотрел Кензи на висящий на колечке девайс.

— Мобильник его, прикинь.

— Жесть.

— Может, ему новый подарить? Этому же лет пятьсот.

— Снова хочешь с ним пересечься?

— Это вряд ли, — отбросил старший раскладушку на стол, стянул куртку, повесив на спинку стула, и, отходя в сторону окон, обнажил дивной расцветки торс. 

— Блять… — кинул Кензи руки по швам, увидев покрытую гематомами спину, и принялся мысленно убивать виновника.

Ичи загадочно улыбнулся, задернул шторы, прощупал задний карман брюк и вытянул очередной улов — уже опустошенную кредитку и водительские права. Вернулся к брату и сунул последние тому под нос:

— Полюбуйся.

Уставился Кензи на фото, естественно, с неприязнью, возникшей у него еще в момент обнаружения некрасивых синяков:

— Вот же р-р-рожа противная!

— Думаешь? А, по-моему, симпатичная.

— А с губами че за херня?

— Как у утенка, да? — усмехнулся Ичи и, расстегнув джинсы, стянул их с ног.

— И глаза наркоманские какие-то. Он, че, кролик-альбинос?

— Зайчик, — расправил, сложил вдвое аккуратно и привесил на стул, завистливо вспоминая этот необычный цвет радужки.

— А волосы почему, как у бабули?

— Классный цвет, — пожал старший плечами.

— Не нравится! — прорычал Кензи сквозь стиснутые зубы.

— Ну, извините. Тебе бы для сравнения посмотреть на тех крокодилов, с которыми мне обычно приходиться дело иметь.

— Фу! — представил Кензи, что же было до.

— Имя, кстати, зацени.

— Дайски?.. — заценил. — Ладно, имя хаять не буду. Предки же не виноваты, что такое милое погоняло досталось… такому мудаку! Ур-р, мор-рда… — пригрозил Кензи фотокарточке сжатым кулаком.

Ичи подождал. Еще немного. Еще пару секунд. Вопросил:

— А че залип?..

— Запоминаю, — скромно отрезал братец и, опустив глаза, сунул карточку в передний карман толстовки.

— Забудь, — подцепил Ичи брата под локоть и подвел к окну. Отодвинул край льняной шторы, предоставляя тому обзор. — Как тебе?

— Что?

— Наша машина.

— Только не говори, что ты тачку угнал.

— Считай, это подарок. Классная, да?

— Нам пизда. Все, собирай манатки, мы сваливаем.

— На ней хоть на край света.

— Блять, Ичи, серьезно, это уже не смешно! — всплеснул Кензи руками. — Камеры на каждом углу! Наверняка в такой и маячок спутниковый стоит. Копы будут здесь максимум через час.

— Скажу, друг прокатнуться дал. А после извинюсь перед ним как следует. Если он вообще рискнет заявить.

— И что же его, по-твоему, остановит?

— Мои пятнадцать, — нарисовал старший в воздухе кавычки, — и его совершеннолетие*. Я пригрозил ему обвинением в изнасиловании, — лукаво подмигнул, сделав глубокий кивок.

Кензи нахмурился, достал из кармана толстовки права и снова проверил, не показалось ли ему:

— С каких это пор совершеннолетие наступает в девятнадцать?

— Ему не девятнадцать, — раскинул Ичи руки в стороны и всем телом приземлился на мягкий матрас. Закрыл глаза и уже почти вырубился.

— Тогда попробуй сказать это его правам.

Когда мысль до Ичиро все же дошла, он резко разомкнул веки. Тут же перевел себя в положение стоя и подтрусил к брату, заглянув ему через плечо. Проверил дату рождения и посчитал в уме. Округлил на младшего глаза и вытянул губы, практически теряя сознание:

— О-о, не-е-е-ет!

— Блять, Ичи… — помассировал брат переносицу пальцами, закинув вторую руку на пояс. Орать смысла точно уже не было, надо было соображать.

— Черт! — заходил Ичи по комнате из угла в угол, не зная, куда себя деть. — Он пил алкоголь в клубе! Вот же гандоша прошаренная! А девица?! Ему, значит, наливала, а меня просила паспорт показать?! Всегда знал, что надо обходить красавчиков стороной!

— Че ж тогда не обошел-то?

— Надоели страшные старперы, — захныкал и, жалко ссутулившись, опустил зад на матрас. Вид несчастный. — А он был таким сладеньким. И он бухал! Ну как же так?.. Алкашня малолетняя… А у меня такая история для полиции была!

— Теперь у тебя их будет целых две. Либо за воровство накатают, либо за проституцию.

— Блять… Так. Я просто отгоню ее назад, — засуетился и сграбастал со стула навешанные на спинку шмотки.

— Чтоб тебя со всеми потрохами сцапали? Сам куда-нибудь отгоню. Дома сиди.

— А если тебя остановят?

— Скажу… друг прокатнуться дал.

— Братик, — отбросил Ичи вещи на кровать и, раскрыв объятия, повис на шее своей единственной в мире любви. В отражении зеркала на Кензи смотрели багряные на чужой спине разводы. Ярость поднималась в груди страшной волной. — Права мои возьми на всякий пожарный, — метнулся Ичи к столу и обратно и сунул Кензи карточку.

— Думаешь, они меня спасут, когда коп пробьет, что я на спизженной тачке рассекаю?

— Не пугай.

— Да шучу. Спи давай, устал.

— Только глупостей смотри не наделай.

— Ты это мне говоришь?.. Ну-ну…

За лобовым стеклом черного кроссовера занимался коралловый рассвет, в салоне дорогой тачки пахло кожей и селективом. Не противным, скорее наоборот, но теперь Кензи знал, что эти ноты будут ассоциироваться у него с гематомами на спине брата и по-любому вызывать отвращение.

Внизу шумела река, над головой на мосту гудели машины. Изнутри его распирала злость. Он бойко хлопнул дверцей, покинув салон, и нервно заходил вдоль кроссовера, все обдумывая и стараясь унять гнев. Всего лишь тачка. Мажор купит новую завтра и даже не почувствует утраты. Смысл создавать проблемы себе? С другой стороны, вряд ли Кензи удастся хорошенько отдубасить изувера на все. А злость выместить ой как хотелось… 

Он прорычал в небо во весь голос, кинул голову отчаянно, оперся руками на заднее стекло тачки, уставившись под ноги, делая медленный вдох и такой же выдох, решил не психовать и вдруг потерял равновесие — опора от него отдалилась. Танк проехал полметра вперед и двинул вниз по склону под чужим одурелым взглядом.

— О, нет, стой-стой-стой, ты куда? — вытянул Кензи руку перед собой, словно тот обернется и передумает, и сжал голову в плечи, когда морда этой скотины окунулась в журчащий внизу поток. — Хоули щит! — схватился парень за виски и медленно опустился на корточки, наблюдая, как машину подхватывает вода и уносит в неизвестном направлении.

Посидел Кензи так еще немного, покусал нижнюю губу, после с кряхтением поднялся и, не желая корить дарованную ему рукожопость, беззаботно двинул прочь, для себя решив, все, что ни делается, все к лучшему.

***

Я замираю в позе шоумена напротив дивана, раскинув в стороны руки и высоко вздернув нос. Растягиваю губы в улыбке, вспоминая бурную ночку, готовый выступить на бис.

Като прикладывает пальцы ко лбу и, раздраженно опустив веки, массирует место над переносицей:

— И обязательно было все в деталях расписывать?

— А че бы нет? — расслабляюсь я и начинаю мерить шагами комнату. — Я, можно сказать, вам бесплатный мастер-класс дал. Лучше «спасибо» скажи. Может, скилл свой прокачаешь, — перевожу взгляд с хмурой физиономии на довольную рыженькую. Хаяма рассказик явно заценил. В глазах огонек, во рту цепочка, кулон которой он заигрывающе теребит в руке. — Если будет плохо схватывать, зови. Я проконтролирую. Покажу, как надо.

— Озабоченный, — мечет Тигренок исподлобья в меня молнию.

— Сказал практикующий эксгибиционист…

Рыженький звучно прыскает, но под тяжелым взглядом бойфренда тут же проглатывает лыбу. Говорит:

— И что? Ты написал заяву об угоне?

— Зачем? Мне нужны его рука и сердце, а не возможность впаять ему срок.

Теперь громкий смешок издает актив:

— Он у тебя как бы тачку спиздил.

Я машу на факт рукой и приземляюсь туда, где недавно была голая рыжая задница — на край письменного стола:

— Тоже мне, потеря. Куплю новую на твои авторские, раз ты гордый такой.

Брови на лбу Веснушки взлетают чуть ли не до линии роста волос:

— Авторские?.. Мы что, богаты? — с улыбкой оборачивается на Като.

— «Мы»? В смысле «мы»? — теряется тот. — Мы вроде с тобой не муж и жена.

— Вообще-то я группу имел в виду. Но спасибо, что напомнил, как тебя напрягает это местоимение.

Я как бы между делом мямлю:

— Боже, сколько неловкости в этом диалоге.

— Те не пора, а? — зыркает на меня Тосиро злобно.

Я делаю паузу и моргаю на него с непонимающей улыбкой, после типа очухиваюсь:

— А! Ты меня спрашиваешь? Подумал, Веснушку. Половина десятого вроде как... Или ты сегодня здесь остаешься? — адресую гостю вопрос. 

— Это вряд ли, — вякает тот.

Като нервно меняет ноги и корчит рожу:

— Давай резче, а? В общем, ты втюхался в пятнадцатилетнего проститута.

Рыжий смотрит на него как на тупицу:

— Ему не пятнадцать.

— Он же сам написал.

— И ты поверил? М-да, теперь ясно, почему он этим промышляет. Вокруг столько наивных идиотов.

— Это я-то идиот?! Да я бы его из-под земли достал и отмудохал как следует. А этот остался ни с чем и спустил ему все с рук. И кто тут идиот?

Я невинно встреваю:

— Ну почему же ни с чем? Кое-что мне все-таки досталось…

***

Из динамиков под высокими потолками звучит мелодия, напоминающая будильник на моем телефоне, коридоры вуза пустеют, я впадаю в минор. Достаю из кармана куртки то, что должно меня взбодрить, и подношу к месту за ухом...

Из всего спертого Розовеньким у меня добра, тяжелее всего оказывается пережить потерю мобильника. У меня словно отняли руку и, кажется, я даже слегка захворал. Но мысленные пинки и сила убеждения заставляют меня выползать из дома хотя бы в универ. Не знаю, как это работает, но моя заколдованная мобилочка возвращается ко мне всегда, что бы с ней ни случилось. А если ко мне вернется телефон, значит, и похитителя я рано или поздно увижу. Оставалось тупо ждать или пробовать достать воришку так, чтобы и его не спугнуть и проблем ему не подкинуть. В итоге решаю пробежаться вечерком-другим по самым злачным заведениям Осаки, оставить барменам словесный портрет разукрашенного, свою электронку и пообещать хорошее вознаграждение за информацию. В любом случае, это, кажется, лучше, чем ничего.

Делая один пшик за ухо и второй на запястье, я убираю миниатюру своего селектива обратно, на автопилоте прислушиваясь и закрывая глаза. Наслаждаюсь шикарным ароматом и приятными воспоминаниями о той, которая полтора месяца назад преподнесла его мне в качестве подарка, выбрав на свой отменный вкус. Попала в яблочко, я балдел. 

— Фу, блять! Йоу! — выдергивает меня грубый возглас за спиной из мира грез, я невольно принимаю восклицание на свой счет и оглядываюсь через плечо на всякий пожарный. Хмурюсь на эту кучу разноцветного барахла, не напоминающую мне никого, и чисто ради любопытства вглядываюсь в физиономию. Торможу.

— Да ладно… — округляю глаза, с трудом веря в поразительное стечение обстоятельств. Разворачиваюсь к своему потерянному, раскрывая для него объятия, и расплываюсь в самой счастливой улыбке за последние лет пять. — Родненький мой! Ты меня нашел! — уверенно сокращаю разделяющее нас расстояние, наблюдая страшнейшее выражения милого лица, такое будто от меня не амброксаном веет, а дерьмом кашалота несет.

— Ну все, можешь начинать мо… — не успевает сказать то, что намеревался Разукрашенный, и просто беспомощно мычит в мой рот. Я висну на шее розовой потеряшки и тянусь к его языку своим. Сливаюсь с ним в тесном соприкосновении и засасываю, что есть мочи. Чувствую его скованность и попытки меня от себя отстранить, вспоминаю, что мы не в отеле в номере люкс, успокаиваюсь и с громким чмоком отлепляюсь сам, продолжая объятие. 

— Я так скучал, — провожу пальцем по щеке, кое-где натыкаясь на колкую щетину. Смотрю на потрясающий натуральный цвет глаз, но таких недобрых. Замечаю густые невыщипанные брови, злобно сдвинутые над переносицей, вспоминая те две нитки, которые видел пару дней назад. И потихоньку включаю потекшие от долгожданной встречи мозги. Что-то здесь нечисто…

На грудь мою ложится широкая ладонь, отпихивает меня в бойком толчке. Розовый стискивает зубы и напряженно сквозь них цедит:

— Вот теперь точно молись, имбецил.

Заводит кулак за голову, пока я в панике делаю несколько быстрых мелких шагов назад, натыкаюсь спиной на преграду и использую свой любимый оборонительный прием — просто резко отклоняюсь вбок. Стальной кулак вдребезги разносит стенд с расписанием. По треснувшему с громким скрежетом стеклу бежит яркая струйка крови. Псих, взвыв, прижимает окровавленные костяшки к животу. 

Из ближайшего кабинета выглядывает ошалелый преподаватель:

— Что здесь происходит?! 

— Нам нужен врач! Срочно! Желательно психиатр! — ору я.

— Это тебе нужен врач! Травматолог, кретин! — кидается на меня Нечто в неугасающем остервенении и все той же окровавленной рукой прицеливается мне прямо в глаз, на этот раз не промахиваясь. 

Голову пронзает тупая боль. Я лечу назад, скольжу жопой по полу, словно снаряд для керлинга. Препод истерически вопит:

— Немедленно успокойтесь! Охрана!

***

Через двадцать минут мы стоим в кабинете директора вуза, как два провинившихся школьника. Я чувствую ноющую боль в скуле и в копчике. Розовый, убрав за спину перебинтованную руку, сияет багровыми разводами на своем неоново-оранжевом мешке.

— А сейчас потрудитесь объяснить, что произошло.

— Вас не касается, — с гонором в голосе произносит мой буйный.

— Это произошло на моей территории, а значит, касается. Если будете продолжать в том же духе, Токояма, то ноги вашей здесь не будет! И мне плевать, как вы учитесь. Я требую уважения ко всем, кто находится в пределах университета, и впредь не допущу подобного поведения. Это вторая жалоба на вас за два месяца. По-вашему, это норма?

Я понимаю, что парень попал и пора спасать его задницу:

— Вообще-то я не жаловался.

Директор переводит осуждающий взгляд с провинившегося на меня и в расслабленной манере под скрип кожаной обивки откидывается в солидного вида кресле.

— Понятно. Может, вы за него и ущерб возместите, Сеитоши-сан?

Я неодобрительно смотрю в сторону понурого Розового, вспоминая, у кого все мои кровные. Выжимаю:

— Возможно частично.

— Тогда вам добавят штраф в следующем месяце к оплате за обучение. И поставят предупреждение. Вам тоже, Токояма. Последнее! А теперь убирайтесь! Оба!

Мы дружно выползаем из кабинета. Розовый, закинув на плечи рюкзак, начинает снова драпать, делая вид, что меня нет. Я, естественно, его нагоняю, зная наверняка, пока мы на территории вуза, мне не угрожает ровным счетом ничего, заодно изучаю его стремный видок. Помимо отсутствия розовой кляксы в волосах и голубых линз, в целом выглядит он весьма странно. Снизу какие-то обвисшие, напяленные задом наперед, с ширинкой, болтающейся где-то в районе колен, джинсы, забитые в ярко-лаймовые сникеры на липучках; сверху длинная толстовка больше напоминающая мешок; на плечах рюкзак, свисающий до самой задницы; походка а-ля «мне кое-что кое-где мешает», а не та восхитительная модельная от бедра. А еще волосы: на затылке появилась длина, из-под кепки торчат нестриженые баки.

— Сбавь обороты, малыш. 

— Да пошел ты!

— Ага, разбежался. Ты думаешь, я от тебя так просто отвяжусь? Да я теперь без труда выясню, где ты живешь, и как-нибудь вечерком нагряну и сделаю то, что сделал той ночкой. И будь ты хоть сто раз перекрашенным, я тебя все равно вычислю, клоун. Больно ты запоминающийся. Глазки, видимо, выдают. Или блеск в них, когда на меня смотришь.

Буйный резко тормозит, словно не успевший вовремя отреагировать на сигнал светофора разноцветный с мороженым грузовик, разворачивается, и я вписываюсь в его бампер, не дотягивая до лобового сантиметров пять. Меня снова отпихивают грубым неприветливым толчком. Заколебал!

— Еще раз тронешь брата, и те хана. Дошло?

— А-а-а! — откидываю я челюсть, слегка ошарашенный тем, что физиономия напротив моему пупсику не принадлежит. — Ну, тогда это все объясняет. Поверить не мог, что мой сладкий встретил меня кулаком в морду.

— Повторить?!

— Зачем? Давай лучше мое приветствие. Неплохо же вышло. А?

— Ща договоришься.

— А че злой-то такой? — набираюсь я дерзости и пафосно начинаю наступать. — По идее, это я тут психовать должен. Это меня наебали, как последнего лошка. Это у меня сперли всю наличку, кредитку, машину и телефон. А выебываешься так, будто у тебя честь и достоинство отобрали. Совесть-то поимей. Или вам с братиком это чуждо? — останавливаюсь в шаге от сурового лица. 

— Расплатился сполна!

— За что? За отличные потрахушки?! Что-то не припоминаю, чтобы он между оргазмом и отсосом слезы лил. По-моему, ему все понравилось.

— Вот же ты мразота…

— Вообще-то Дайски. Если пока не готов, Сеито. Можно Сеитоши-кун, — натягиваю невинную улыбочку, чувствуя всем нутром, как же его раздражаю.

— Слышь, кун, ты ответишь за каждый его синяк, ясно вещаю? Все уяснил? Запиши, если не всекаешь, — стиснул близняшка зубы, готовый наброситься на меня повторно.

— Синяк? Подумаешь, чмок на шее оставил. Могу продемонстрировать, это совсем не больно.

— Может, мне тебе продемонстрировать то, что ты на его спине нарисовал? А ты мне скажешь, больно это или нет.

— Спина? А точно… — вспоминаю я разноцветные узоры.

— Опа, смотрите-ка, сообразил.

— Слушай, он ко мне уже таким пришел.

— Ну да, конечно.

— Хочешь сказать, он на меня это повесил?

Близняшка, заметно смутившись, сжал губы и молча дернул крыльями носа.

— Нет же. Верно? Тогда с чего ты это взял вообще?

— Логическим путем догадался.

— В следующий раз ищи своим логическим выводам подтверждение, а после на людей бросайся, ненормальный.

— Да по фигу. Просто растворись уже. Иначе за пределами универа я за себя не ручаюсь.

— Серьезно? Угрожаешь? Отлично. Вам еще и за это прилетит. А пока определяйся, что больше нравится: воровство или проституция? Не хочешь брата впутывать, тогда выясняй, кто в чем виноват, и иди на контакт по-тихому, сколопендра ты разукрашенная. Пока я вообще предоставляю тебе такую возможность. Я умею договариваться, а еще ждать. Надеюсь пары деньков тебе хватит, чтобы все хорошенько обдумать своими недалекими мозгами, а заодно вспомнить, где мои телефон, права и машина. Найдешь, приходи. Теперь ты тоже в курсе, где меня искать. 

Я, провожая взглядом моего онемевшего новоиспеченного дружка, кидаю ему фирменную ухмылочку на прощание и, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, гордо ухожу.