Дверь распахивается, и на пороге со скучающим видом меня встречает одна из продинамивших самого Сеитоши Дайски близняшек.

— Ну что, Фифти йен, братик дома?

Кензи тяжело вздыхает, лениво прислоняется плечом к дверному косяку, по ходу, не желая пропускать величайшую сцену воссоединения двух родственных душ, и, скрестив на груди руки, без особого энтузиазма бросает за спину:

— Ичи, к тебе тут гости.

— В смысле ко мне? — слышу я ласковый голос, и губы сами собой растягиваются в счастливой улыбке. Я в предвкушении замираю.

— К тебе пришли.

— Кто?..

Кензи толкает дверь до упора, в проеме появляется мой неотразимый. Без линз, без кляксы, без футболки. Красота. Правда, с такой долей потрясения на лице, что мне за его психологическое здоровье становится даже страшно.

— Привет, мой сладенький, — приветственно машу я его мобильником в руке.

— Э? Ты… Я… Что… — спотыкается он еще раз десять, словно заевший виниловый проигрыватель, пытающийся безрезультатно преодолеть дефектную звуковую дорожку, получает помощь от Кензи в виде толчка локтем в грудь и наконец-то вещает более-менее ровно: — Т-ты как меня нашел?

— Позвонил «брату», спросил, куда поднести.

— Кензи! — переводит Ичи ошалелый взгляд с меня на безмятежно чавкающего жвачкой родственника. — И ты назвал ему наш адрес?! Ты в своем уме вообще?!

Тот не теряется:

— И че он сделает? Переедет к нам? Мест нет, — твердо кивает Кензи головой.

— Не собирался. Быстрее к себе кое-кого заберу, — кокетливо дергую я бровями, естественно, моему сахарку, а не его заменителю.

Поняв, что пришел я к ним не с катаной за пазухой, а с благими намерениями, он принимает более-менее расслабленную позу, закидывает на плечо черную футболку в руке и с видом авторитета, подобно брату, скрещивает на груди руки.

— Так, — с подозрением опускает подбородок и исподлобья смотрит на меня. — И как же ты ему позвонил, если на телефоне блок стоит?

Кензи резко перестает двигать челюстями, в глазах его вспыхивают панические огоньки.

— Ну да, и отпечаток в виде рисунка остался, — развожу я руками. — Я очень внимательный.

— Да что ты говоришь, — косится Ичи на родственника, будто о чем-то догадывается.

Тот медленно выдыхает в сторону и продолжает снова жевать.

Я же любуюсь обоими, параллельно выискивая между ними различия: разной густоты брови; длина волос, у Ичиро разделенных на боковой пробор, а у Кензи с закрывающей лоб прямо от макушки челкой; рост — Плюшевый выглядит чуть выше, хотя, возможно, если бы не сутулая спина Пурпурного, этого отличия я бы не уловил. А еще черты лица: у Кензи они кажутся резкими, угловатыми, зато до боли добродушный взгляд, у Ичиро же более мягкий овал личика, но лукавые цепкие глаза. И конечно же голоса… Нет, они вроде одинаковые, но вот манера говорить и тон различаются. Кензи вещает громко, чуть растягивая и жуя слова. У Ичи же с дикцией все прекрасно, и каждую фразу он произносит безумно ласково. В общем, лапочки. Оба.

Шумно выдохнув через нос, Розовый замолкает и начинает нервно кусать щеку с внутренней стороны, видимо, решая, как же быть, не унизив при этом собственного достоинства. После спрашивает:

— А остальное?

— Все здесь, — символично прикладываю я ладонь к сердцу, имея в виду внутренний нагрудный карман.

— Хорошо, — тянется он за мобильным, я же быстро его отвожу.

— «Хорошо»? Пфф! А где благодарность?

— Ну да. Это было бы слишком просто. Я так понимаю, ты не о «спасибо» говоришь.

— Какой умняшечка.

— Не знаю я, где твоя машина, — хмурясь, отходит Розовый чуть назад и вбок, становясь за плечо брата, обнимая себя руками.

— Я не об этом, — произношу я мягко, умиляясь его неожиданному приступу робости.

— И чего ты хочешь? Явно не денег.

— Свидание, — отрезаю я.

Близнец морщится:

— Че-го?

— Хочу с тобой поужинать, пообедать, позавтракать. Все равно.

— Похавать, короче, — решает вдруг подключиться к нашей беседе второй.

— Со мной? — указывает Ичи на себя пальцем как-то недоверчиво.

— Ну я же к тебе пришел.

— Ага, а по телефону с ним трепался. Вот и идите вместе хавайте.

— С ним я не спал.

— Это поправимо.

Я округляю на Кензи глаза в приятной неожиданности от подтверждения своих догадок на его счет, с трудом удерживая язык за зубами, дабы не прокомментировать этот милый его же братом слив. Плюшевый жутко побагровев, шлепает близняшку по плечу тыльной стороной ладони:

— Йоу!

Ичи не обращает на возмущение внимания:

— Лицо-то одно. Какая разница?

— Так, стоп! — артистично разыгрываю я удивление. — Вы, что, близняшки?.. Правда?! Только сейчас дошло…

— Прикалываешься? — падает голова Ичиро набок.

— Но ты ведь намного симпатичнее! — пизжу я.

— Пха! — вылетает громкое возмущение из уст рэпера. Откровение ему явно не заходит.

Ичиро же меняется в лице. Скепсис уходит, в глазах появляется блеск:

— Думаешь?

— Эй… — щелкает перед его моськой брат пальцами, пытаясь привести в чувства.

Я не сдаюсь:

— Это же очевидно.

— Хм… Значит, ужин, и все? — уточняет Ичиро.

— Серьезно?! М-да… — Кензи разочарованно закатывает зенки и пытается ретироваться, но возвращается обратно, когда за рукав его футболки цепляется брат.

Я отвечаю:

— А телефон мой вернешь? Он ведь в порядке?

— Я даже без понятий, где твоя тачка. Ты серьезно полагаешь, я твой пережиток прошлого под подушкой храню?

От мысли о том, что не увижу свой родной, меня слегка перекашивает. Я немею и начинаю паниковать. На помощь благородно приходит буйный:

— Блин, утилизация этого говна стоит денег. Просто отдай ему уже этот антиквариат.

— Унитазы никто не отменял, — произносит Ичи на развороте и исчезает в глубине своих «хором». Отсюда их покои кажутся игрушечной коробкой. Комната до ужаса тесная, мебель стоит к друг другу впритык, но, тем не менее, чистенько и светло.

Я успеваю благодарственно сложить руки перед грудью для Кензи, произнося «спасибо» одними лишь губами. Он же посылает меня на хер вытянутым средним пальцем вверх. Точно обиделся. Ну вот…

Вернувшись к нам с моей любимой раскладушкой в руке, отдавать ее мне Ичи, естественно, не торопится.

— Это, кстати, еще одно условие с твоей стороны. Значит, моя очередь: брату нужен новый телефон.

— Не нужен он мне, — бурчит Плюшевый.

— Че это?

— Свой нашел. Очевидно вроде, не? На че он мне по-твоему звонил? На тапок, блин?

Ичи цыкает на парня языком, но не теряется, делая вид понаглее:

— Тогда просто купишь, — говорит мне.

— Завязывай уже, — недовольно вякает ему буйный.

Я встреваю:

— Сам купишь, когда кошелек отдам, — намекаю на то, что верну его непустым.

Ичиро расслабляется:

— Окей. Тогда давай сразу рассчитаемся. Вернее… через часик. Мне собраться надо. Ему тоже. Он с нами идет.

— Чего? — возмущается Кензи в отличие от моей полностью удовлетворенной условием персоны.

— И это не обсуждается.

Я согласно киваю:

— Как пожелаешь, мармеладный мой. Можно у вас подождать?

— Ага. Снаружи. — Раздается дверной хлопок.

***

— «Макдональдс»? Из всех ресторанов, баров и прочих забегаловок ты выбрал макдак? — моргает на меня пара голубых глаз.

До сих пор я реально полагал, что боевой раскрас Ичиро — маскировка чисто для его вылазок. Как оказалось, это его стандартный лук на выход из дома. Не то чтобы меня это как-то напрягает, но нахуя, а главное зачем, мне пока честно невдомек.

— Ага! Обожаю фастфуд! — с восхищением макаю я картофельную стружку в кисло-сладкий соус и кладу ее в рот. — Вкуснятина!

— Я это есть не буду, — смотрит он на свой натюрморт (пакет картошки фри, чизбургер и коктейль), мягко говоря, с недоверием.

— Ну давай я тебя покормлю, — взяв очередную золотистую палочку, подношу ее к чужим губам.

Ичиро демонстративно откидывается на спинку кресла, поворачивает голову в сторону поодаль сидящего за отдельным столиком близнеца, засовывающего в себя в этот момент половину Биг Мака. Слона мы для него, к сожалению, не нашли, но, кажется, он и этим угощением вполне себе доволен. На мои жалкие подкаты к Розовенькому Плюшевый предпочитает внимания не обращать, и я его вполне понимаю. Пока с его братцем играть у нас выходит только в одни ворота, и к моему большому сожалению эти ворота не его.

— Чего ты ко мне прикопался? На кой черт тебе это свидание? Ты думаешь, что я брошусь к тебе на шею после того, как ты якобы героически спас мою задницу? И мы вновь снимем люкс для совместного перепихона?

— Ты мыслишь слишком узко, солнце. Бери глобальнее. Я, может, взаимности хочу.

— Это какой?

— В любви.

— О боже… — прикладывает Ичиро ко лбу пальцы, словно у него разболелась голова. — Слушай, поосторожней с выражениями давай. Иначе вон того одинокого старичка, уплетающего что-то напоминающее… собачье дерьмо, сейчас стошнит. Как… Какая к хренам любовь?! Ты в своем уме вообще?!

— Ну, может, я влюбился.

— Ага, как же. Я вообще не верю в эту чушь. А тем более взаимную! А тем более между геями!

— Дурачок… — мотаю я на него головой, преисполненный нежности.

Он моих чувств не разделяет.

— Сам кретин! Между геями может быть только четыре вещи, — начинает загибать пальцы одной руки. — Раз — умопомрачительный трах.

Старичок за соседним столиком, случайно уловив неприятное на слух словцо, корчит такую пачку, будто его реально сейчас вывернет.

— Два — хороший трах. Это, кстати, наша с тобой категория. До первой, ну, совсем капельки не хватило.

— Еще бы капельку, и я был бы польщен.

— У тебя все впереди.

— У нас, — подмигиваю я своему ненаглядному.

— Не отвлекайся. Итак, три — плохой трах, который, к сожалению, в последнее время встречается все чаще. Ну, и последнее — его отсутствие. — В итоге, загнув четыре пальца, Ичиро оставляет прямым один — средний с розовым, как его челка, ноготком.

— Тебе просто не везло, — я тянусь губами к его руке, изображающей нескромный жест, и соблазнительно их размыкаю. Он тут же отдергивает ладонь.

— А тебе, хочешь сказать, везло?

— Ага. Я же встретил тебя, мой шоколадный.

— Эй, отмотай немного назад. Что там? Пусто? И почему «шоколадный», собственно? — щурит он взгляд.

— Сладенький? Мармеладный? Конфетный? Выбирай, что душе угодно, мой сахарок.

— Давай все же именами ограничимся.

— Хорошо. Дайски…

— Ох… Как же с тобой тяжело.

Я даю ему время на передышку и цежу через толстую соломинку ванильный коктейль.

— Так что там с твоими успехами на любовном фронте?

— Хмм… — смотрю я в потолок, продолжая сосать напиток, слегка подвисая и с ужасом понимая, что похвастаться мне особо нечем. В голову лезет Катенок, его сто двадцать семь посылов меня куда подальше и мои бестолковые в его сторону поползновения. Не отношения, а пиздец, честно говоря.

— У-у-ути, бедняжечка, — подается Ичи ко мне, будто читает мои мысли, складывая перед собой на столе руки и расползаясь в глумливо-сочувствующей лыбе.

— Ну хорошо, допустим, у меня здесь по нулям. Но у кое-кого…

— Ты ведь не собираешься ставить в пример Ромео и Джульетту?

— Зачем же так далеко ходить? У меня и поближе есть вариантик, достойный твоего внимания. Не поверишь, там оба — мальчики.

— Да неужели? Хотелось бы на это посмотреть… — помешивает Ичиро трубочкой коктейль в большом бумажном стакане.

— Вообще не вопрос, детка. Просто скажи, когда.

— А если я их разведу?

— Ну, если у меня не вышло…

— Не хочу тебя сильно расстраивать, но… все же расстрою. Если у тебя не вышло, боюсь, дело только в тебе.

— Хах! — реагирую я на колкое высказывание напускной улыбкой и, откинувшись на спинку стула, начинаю возить дном стакан по столу, не в силах скрыть истинных чувств. Обидненько, однако.

— А знаешь, неплохое свидание вышло, — пользуется Ичиро моментом, продолжая меня угнетать. — Прямо чувствую душевный подъем. Хочешь как-нибудь повторить?

Я беру себя в руки, вспоминаю, зачем сюда пришел, и смягчаю выражение:

— Конечно, солнце. В любое время дня и ночи, — вытягиваю из упаковки очередную стружку картошки и пытаюсь снова угостить наглеца.

— Да ты не в себе, — дает Розовый оценку моему психологическому состоянию, после поднимает белый флаг и приоткрывает рот.

— Давай так, если разведешь — я тебя отпускаю. Если нет — с тебя рука и сердце. Что скажешь?

Ичи загадочно приподнимает уголок рта, томит меня ожиданием еще немного и сладко протягивает:

— Тогда, боюсь, у брата придется просить.

— Руку? Надеюсь, ты про свою…

— Конечно же про его! Почему бы и нет? За компанию-то.

За соседним столиком раздается пугающий сухой кашель. Кензи долбит себе кулаком по груди.

— Я шучу, — успокаивает его Ичи, а после, словно протрезвев, требовательно подается ко мне: — Точно! Манатки гони!

Я вытягиваю из куртки телефон и портмоне, меняя их на свою драгоценную мобилку. Близняшка заглядывает внутрь пополневшегося наличностью кошелька, захлопывает и удовлетворенно убирает в карман.

— И права, — расправляет передо мной ладонь.

— Прости, что?..

— Права давай.

— Какие, осмелюсь спросить?

— Все ясно, — нервно усмехается он в сторону, после чего становится серьезным. — Нет прав — нет никаких «мы», милый!

— Бля-я-я… — с трудом сдерживаю я эмоциональный матерный фонтан, вырывающийся из моего рта, переживая за психику всех здесь присутствующих, и с силой шлепаю ладонью по столу: — Ладно! Будут тебе права, детка…