В том, что водительское удостоверение близняшки прикарманил мой перекаченный хитрожопый дружок, сомнений у меня отнюдь не возникало, а вот не охуел ли он часом — это действительно актуальный вопрос. Да, эта неоднозначной привлекательности, на любителя, сочная груда мышц может сделать все по высшему разряду на твою маленькую по дружбе просьбу, скрасить скучный будний вечер, развлекая тебя не только болтовней, но, если его внимание что-то да зацепит, парень приватизирует предмет своего интереса в момент, не спрашивая ни у кого разрешения.

— Забудь про Розовенького. Он тебя боится как огня.

— Значит, карта остается у меня на память.

От переполняющего все мое нутро негатива, я нервно сжимаю мобильный, останавливая порыв расколошматить свой «пережиток прошлого» об собственную тупую башку, которая наивно полагала, что субъект подобный Розовому качка привлечет вряд ли. Как правило парень предпочитает что-то лощеное, статное, дорогое, но никак не вымазанное дешевой цветной тушью, похожее на переживающее активный пубертат существо. Ан нет, пленился, да еще и продумал все на два шага вперед. И за права теперь расплачиваться должна была, естественно, не моя готовая кидаться в крайности персона.

— Давай договоримся — я рассчитаюсь как обычно, — делаю я жалкую попытку его уломать.

— Сеито-кун, ты, конечно, та еще конфетка, но я тебя попробовал уже со всех сторон. Хочется чего-то новенького… Пикантного…

Самое дебильное во всей этой ситуации то, что качка я отлично понимаю. И будь на его месте я, точно не упустил бы такого шанса. Однако, позиция жертвы заставляет меня гнуть свою линию, хорошенько при этом поднатужившись. Был бы только от моих жалких потуг толк.

— Если ты думаешь, что куколка встанет перед тобой раком, то советую тебе угомонить свое буйное воображение.

— Насчет позы мы с ним на месте определимся. А сейчас лучше подумай, как нам устроить встречу, иначе мой язык развяжется и малыш узнает, что за подставу ты организовал. Думаю, он очень сильно расстроится, Сеито-кун. Не обижай ребенка.

Слыша в трубке гудки, я осознаю, что влип не на шутку, ибо самому разобраться с этим козлом мне не по зубам. Дать ему хорошенько по роже, чтобы после получить очередных звездюлей — идея наитупейшая. К тому же, права я таким образом не верну. Рассказать все Ичиро тоже пустая трата времени. Остается только один вариант — моя плюшевая темная лошадка. Его брат.

***

Все почти так же, как и несколько дней назад: пара, аудитория, Кензи и наши с ним активные перешептывания на задних пустых рядах. Но что удивительно: лекция — моя…

Жутко хочется поднять тему его половых предпочтений, но я с трудом держу себя в руках, ибо нервировать своими несвоевременными подколами близняшку — верный способ лишиться в его лице соучастника, а эта роль ему дается очень даже ничего. Поэтому я делаю максимально виноватый вид и признаю все свои ошибки, скромно опуская некоторые детали воскресного рандеву. Например, то, что моя гениальная идея спизженными манатками не ограничивалась, и попытка изнасилования тоже не импровизация бугая.

— Нашел, блин, с кем связаться, — укоризненно мотает близняшка на меня головой.

— Согласен. Был не прав.

— И почему я должен тебе помогать? Моя миссия вроде как выполнена. Встреча прошла. Дальше сам, — смахивает его вопрос не на вопрос, а на поиски оправдания своему же поведению, ибо моя воронка лжи и обмана затягивает парня по уши, а всасывается он в свою очередь, по ходу, основательно.

— Знаю. Спасибо, зайчик. Но ведь это все ради твоего братика.

— Ну, не будет у него прав, мне же спокойнее. Он три раза не сдал. Ты еще не в курсе, что он за рулем вытворяет.

— Спиди Гонщик?

— Гмм! Скорее обезьяна с гранатой.

— Забавно, — кокетливо хихикаю я. — Только ты не улавливаешь сути. Смотри: если он не получит права, то я отдыхаю. А если я отдыхаю, то малыш работает. А если он работает, то тебя мучает совесть. В общем, все страдают. А если права на месте, то все счастливы! Ура! К тому же, будучи со мной, они ему вряд ли пригодятся. У него всегда будет на такси. Ну и я шикарно вожу.

Кензи хмурит брови:

— Фак, ты мне мозги компостируешь. Я уже не врубаюсь, что хорошо, а что херово.

— Тогда не напрягай голову и просто помоги, — обвиваю я его плечо руками, прижимаюсь к нему грудью и наблюдаю, как на чужие щеки наползает розовый раскрас: — Ну скажи «да». Скажи. Давай! Да! Да! Ну! Ну же!

— Только не начинай, блин, — скромно мямлит Кензи себе под нос, но не отмахивается и, стойко преодолевая мой припадок нежности, уточняет: — И что я должен буду делать на этот раз?

— Просто встретишься с ним завтра вместо Ичиро и заберешь права.

— Хмм…

— Позязя, — перехожу я на детский лепет, на автопилоте откатывая губу.

Срабатывает!

— Ладно. Уломал. Мне все равно хочется как следует вставить этому мудиле за то, что руки распускал, — чешет Кензи кулак.

— О-о, «вставить»? Звучит довольно двусмысленно, — не удерживаюсь я от шуточки на актуальную тему, но под косым колким взглядом виновато закрываю рот. После говорю: — В общем, вставляй, зайка, как твоя душенька пожелает. Один нюанс…

— Какой?

— Ну, ты же понимаешь, что визуально это должен быть именно Ичиро, а не ты.

— На что намекаешь?

— Глазки придется подкрасить, малыш.

***

За спиной близняшки, одиноко отирающегося у заставленных не самой дорогой парфюмерией полок, с рвением цепного пса мечется и не отводит от него пристального взгляда местный охранник. В своем балахонистом тряпье, в грязно-оранжевого цвета, напоминающей рабочую униформу, парке, Кензи смахивает на заглянувшее чем-нибудь поживиться жулье. Он вертит в руках прозрачное стекло в форме слитка с бледно-голубой жидкостью внутри, подносит к носу его колпачок и резко отдергивает от лица, забавно морщась. Картина в целом вызывает у меня какое-то доброе к нему чувство жалости и умиления, а желание потискать эту няшу, как бездомного котенка, напоить его молоком и укутать в теплый плед раздувается в груди воздушным шариком. Я подхожу к нему очарованный зрелищем и участливо интересуюсь:

— Что слушаешь?

Он поднимает на меня глаза порицающе, осматривает будто на признаки вменяемости и с тоном, словно это очевидно, говорит:

— Ничего, — на всякий случай демонстрирует перекинутый через шею грустно висящий на груди наушник.

Его наивная простота снова необъяснимо трогает меня до глубины души, подталкивая к нежности и желанию стиснуть его в своих объятиях, и я, благородно забивая на подъебы, просто меняю вопрос:

— Понравилось что-нибудь? — обвожу взглядом заставленные разноцветным в целлофане картоном полки.

— Не-а. Какая-то хрень. А че у тебя за вода, кстати?

— Духи? — отчего-то озаряет мое лицо радость. Я мчу к нужному стенду, хватаю свой селектив и призываю парня к себе взмахом лаконичного, похожего на короб сигарет, флакона. Кензи непринужденно шаркает мимо делающего грозный вид охранника и, подходя, забирает у меня из рук парфюм, принимаясь изучать упаковку. — Эти. Нравятся?

— Мм. Ничего такие. Приятные.

— Есть кому презентовать?

— Хуй-йя себе они стоят! — превращаются его глаза в два диска, встречаясь с ценником. — Пожалуй, перебьется.

— Женишок? — не дает мне покоя назревший вопрос.

Он отрезает:

— Ичи.

— А что за повод? — слегка напрягает меня ответ. Неужели я что-то пропустил?

Меня успокаивают:

— Повод?.. Родственная связь? — снова одаривает меня взглядом скептика, но вместо обид я демонстрирую зависть.

— Господи, какой же ты милый братик! Я тоже такого хочу… — обиженно бубню себе под нос, невольно завидуя Пурпурному.

— Ты единственный спиногрыз в семье?

— Мм, — лаконично киваю.

— А, я понял, — довольно растягивает близняшка губы в глумливой лыбе, — у предков пропало желания рисковать снова после первого блина комом?

Мне нравится его версия. Даже несмотря на то, что от правды шутка далека, как небо от земли, и я, не собираясь портить момент несвоевременными драматичными откровениями, искренне хихикаю:

— Наверное.

— Я шучу. Сорян, — застенчиво чешет он нос.

— Да нет. Это мило.

— Ваша корзина, господин, — прерывает наш душевный диалог белокожая продавец-консультант, протягивая аккуратно заставленную черную корзинку необходимым нам набором декоративки, собранным ею по моей скромной просьбе самостоятельно, ибо сам ничего в этих штуках я никогда не понимал. Дабы не вляпаться в очередную занимательную историю и не спалиться перед Ичиро со всеми потрохами, я попросил Кензи не трогать инструментарий брата, а просто незаметно снять его на телефон, чтобы в молле собрать подобный арсенал без всевозможных отрицательных для нас последствий.

— Уже? Супер! Благодарствую.

— Желаете оставить на кассе?

— Если вас не затруднит, — забираю я протянутый мне телефон и оставляю корзинку в распоряжении дамы. Беру с полки другой, искрящийся медью наподобие виски, селектив, вытягиваю из металлического ведерка блоттер, распыляю шикарную композицию на один его край и, взмахнув пару раз в воздухе узкой бумажной полоской, подношу к губам близнеца: — Попробуй эти. Тебе пойдет.

Он принюхивается:

— О-о-о…

— Класс?

— Ага.

— Давай на сегодня возьмем, — хватаю я золотую коробочку под чужим непонимающим прикола взглядом.

— На сегодня? За такую цену?

— Себе потом заберешь.

Кензи громко укоряюще цыкает языком, протестующе стукнув толстым дном флакона о стеклянную полку, и, гордо заправив руки в карманы куртки, топает на выход мимо длинных стендов с декоративкой:

— Не стоит.

— Тебе же понравилось, — присоединяюсь к нему я.

— Давай без благотворительности только. Ладно? Лучше вон приюту, не знаю, с котиками помоги.

Поступившее предложение меня полностью обезоруживает, и я окончательно сдаюсь.

— Хорошо. Сделаю пожертвование котикам. От твоего имени.

— От своего делай.

— Ладно! — вякаю я наигранно раздраженно. — Уговорил! Сделаю два. От обоих. Доволен? Умеешь же ты уболтать…

Близнец обводит меня взглядом с доброй усмешкой, мотает головой и тормозит, когда я подцепляю его под локоть.

— Может, все же передумаешь, а? — указываю ему подбородком на высокий барный стул перед гримерным зеркалом, наивно предполагая, что легко отделаюсь. — Тебя разукрасят профессионально. Будет лучше, чем оригинал.

Он противясь вырывается:

— Да ни в жисть! Сделаем это у тебя. Как и договаривались. Без свидетелей.

— Ты думаешь, я знаю, как? Да я рукожоп.

— У тебя будет время попрактиковаться. Встреча же в девять? — достает он из кармана джинсов мобильник и смотрит на загоревшийся экран. — Еще три часа.

— Давай хотя бы брови выщиплем?

— Че?! Только через мой труп.

— Одну! Вторую челкой прикроем.

— Во, видел? — тычет мне в нос кукишем. — Моя бровь. Никому не отдам.

— Волосы же не зубы, отрастут.

— Да! Только это больно!

— Ты же гей…

— И что?.. — выпаливает близняшка опрометчиво и, тут же тряся головой, исправляется: — В смысле нет! В смысле… при чем тут вообще ориентация?

— Пихать в себя всякое разное тебе, значит, небольно, а волосы удалять лишние…

— Заколебал, мазафака! — бойко хватает Кензи меня за рукав кожанки и толкает в направлении касс. — Все! К тебе! Быстро! Молча! Без комментариев! Вперед!

— Ну и предпочтения у вас… — не удерживаю я шуточки во рту и, предварительно ускоряя шаг, отхожу от него на расстояние, зная точно, сейчас в меня прилетит: — Я лично за долго, нежно, громко и со всеми вытекающими.

— Ну все, озабоченный… — хватает Цитрусовый с рекламного стенда в форме яйца Фаберже розовые забавные спонжи, пока я пытаюсь удрать, и с усердием бейсболиста, швыряет их в меня, вообще не промахиваясь. Один прилетает мне четко в лоб, отскакивает и катится к ногам консультанта, второй мягко тыкается в причинное место, и я совестливо пытаюсь его настичь.

— Так, видимо, это мы тоже берем… И это… За следующий ты платишь! — встаю я в грозную позу, наставляя на этого недоделанного питчера вытянутый указательный палец. Кензи успокаивается. Я, подходя к кассе, бубню: — Молчун-дрочун… Ай! — прилетает очередное яйцо мне в висок.

***

— Хоули щит, чтоб меня! Уау! — вертится Кензи юлой на входе в мои пенаты, пробегаясь восхищенным взглядом по стенам и потолку. — Зашибись, апартаментики! И ты еще людям из-за братьев завидуешь?

— Счастье не в деньгах, — захлопываю я дверь.

— Ага, говорят все зажравшиеся буржуи, — выныривает парень из своего оранжевого мешка и неаккуратно кидает его на ближайший барный стул. — Предлагаю так, короче, организовать. Вы с Ичи у нас затусите, а я, так уж и быть, сюда перекочую.

Я усмехаюсь:

— Ну если брата уговоришь…

— Эхх… Значит, не бывать этому, — смиряется близняшка со своей судьбой и, выцепляя взглядом золотистые в дорогом стекле на стойке искры горячительного, заинтригованно поднимает брови: — О-о, халявное бухлинское… А пивчанского для рывчанского нет?

Я топаю к холодильнику, вытягиваю бутылку светлого, словно Джинн, выполняющий желание своего господина, и протягиваю ему.

— Зашибись! — забирает он подачку, направляет ласты в сторону тв-зоны и плюхается на диван: — Фак, ну все, жизнь удалась, — рывком отвинчивает крышку со стеклянного изумрудного цвета горлышка, бросает ее на журнальный столик перед собой, борзо водружает туда же скрещенные ноги и, делая аппетитный пенный глоток спиртного, раскидывает руки вдоль спинки дивана.

Я удовлетворенный тем, что хоть кому-то с жизнью повезло, отправляю пакет с покупками на диван рядом с гостем, перекидываю ногу через обе его и, опускаясь коленями на сидушку, прицеливаюсь пятой точкой в район стратегически важного объекта под одурелым взглядом гостя.

— Эй-эй-эй… — резво скидывает Кензи ноги со стола, подтягивает себя чуть вверх, вжимаясь в спинку дивана затравленно и, в самый последний момент хватая маленькую из угла подушку, сует ее туда, куда в следующую секунду пришвартовывается моя задница. — Совсем обалдел?!

— Я же рисовать тебя сейчас буду.

— В такой позе? — непонимающе моргает он на меня.

— Я тебе предлагал воспользоваться услугами профессионала, ты отказался. Теперь не ной.

— Допустим, но…

— Слушай, я же не голый. Успокойся. Да и ты у нас якобы не гей, — рисую я в воздухе кавычки пальцами в районе висков, а после поднимаю бровь, томно уточняя: — Или я тебя там так сильно напрягаю?

Парень меняется в лице, принимает вид пораскрепощеннее, выхмыкивая в сторону смешок, и, сделав глоток пива, с вызовом скрещивает на груди руки:

— Рисуй.

Через час моих неудачных попыток преуспеть в сфере индустрии красоты моему «натуралу» на мою позу становится откровенно плевать. За это время мы благополучно лишили его толстовки, дабы парень не стух от духоты, поставили на его челке не симпатичный градиент, а бесформенное розовое пятнище, с горем пополам сунули линзы в глаза и заштукатурили лицо приличным слоем тоналки. Черный жирный карандаш вскоре тоже идет в расход.

Еще долгих десять минут спустя Кензи разлепляет сонные голубые глаза, подведенные самыми убогими стрелками на свете, приподнимает со спинки дивана голову и подносит стеклянное горлышко к губам. Делает приканчивающий вторую бутылку глоток и неряшливо отбрасывает пустую тару в сторону:

— Че-то меня прямо рубит.

— Пиво потому что пьешь.

— Не… Просто ощущения приятные.

— Хочешь подушку уберем? Вообще будут супер.

— Я про кисточки, дурило. Смотри… — берет он одну тонкую и проводит ее мягким кончиком по моей щеке. Улыбается: — Приятненько?

— Щекотненько, — сжимаюсь я в плечах и, теряя бдительность, получаю распушившийся белый хвостик в ноздрю.

Кензи ржет. Я, успевая прикрыть лицо ковшиком из ладоней, звучно чихаю, делая невольный кивок. Лоб мой ударяется о его плечо, от теплого дыхания над ухом по телу бежит скопище шаловливых мурашек.

— Будь, — произносит мой Плюшевый.

— Спасиб, — вытираю я пальцами место над губой.

Он вытягивает из рядом лежащей пачки чистых салфеток одну и, накрывая мой нос с отцовской заботой, собирает то, что из него потекло. После сминает замаранную бумажку в комок и кидает в сторону, устало выдыхая:

— Долго еще? — зевает в кулак.

— Чуть-чуть осталось. Устал?

— Жарко просто, — откидывает Кензи голову назад, снова опускает ресницы и, цепляя пальцами край разделяющей нас подушки, молча тянет ее на себя. Я в предвкушении отзывчиво приподнимаюсь, позволяя ему убрать эту явно лишнюю здесь деталь и, опускаясь обратно крайне осторожно, вжимаюсь промежностью в выразительный даже под двумя слоями плотной джинсовой ткани бугорок. В моей груди екает неожиданно даже для меня, я машинально поджимаю губы и, смотря на соблазнительный субъект перед собой, с грустью понимаю — кажется, я попал…