Я держусь молодцом еще ровно пять минут, полностью игнорируя в себе желание тупо поиздеваться и с нажимом потереться туда-обратно о чужой пах. И это бы обязательно произошло, если бы на месте Кензи был… да кто угодно другой! Но сейчас под моими бедрами именно он, и я всеми силами пытаюсь мысленно понять, а что, собственно, здесь не так?.. Испытывать его терпение было чуть ли не одним из главных смыслов моего существования последние восемь дней, а теперь, только из-за странного в животе чувства, напоминающего то ли взмахи крыльев бабочек, то ли возню муравьев, я веду себя, как последняя девственница, отдавая доминирующую роль в нашей забавной игре тому, над кем сам всю дорогу прикалывался. Двумя словами: приплыли, блять. Просто прекрасно…

Нет уж. Только не Кензи. Моя идея фикс вовсе не он. Словесные баталии с Ичиро, потрясающий с ним секс и его взаимное рвение со мной поиграть, которое он даже не скрывает, меня больше чем устраивают в качестве так называемой «любви». А еще мне нравится то, что я не боюсь его потерять. Я готов к такому повороту событий и многого от парня не жду. Но сама мысль о том, что мне все же удастся растопить его сердце, заставляет мое — учащенно трепетать. Это во-первых.

Во-вторых, каким-то потрясающим стечением обстоятельств, благодаря все тому же Ичиро, у меня появился шанс вернуть Като… Правда, я честно не знаю, насколько этот шанс велик. Но если разрыв тошнотворной парочки все же состоится, его причиной будет второстепенный персонаж, а, значит, повода меня ненавидеть Като ни фига не найдет. И я войду в некрепкий союз пупсиков так же красиво, как однажды из него вышел.

И в-третьих, как бы парадоксально это ни звучало, но Кензи мне дико напоминает — нет, вовсе не Ичиро — а все того же Катенка, которого видеть в других людях я вообще не хочу. Те же латентность, смущение, импульсивность и бестолковая забота, дающая мне ложную надежду на чувства, которые ко мне не испытывают. И еще большая забота о ком-то другом — в данном случае о брате, а, значит, первого места в сердце Плюшевого мне не занять никогда. К посылам Като я хотя бы привык. Но если я полюблю снова и в этот раз получу от ворот поворот уже от Кензи, наступив буквально на те же грабли по собственной неосторожности, то, боюсь, очередного такого финала просто не переживу.

Мне не нужны эти сомнительные отношения с предсказуемым финалом. Меня полностью устраивает игра.

— Все! Хватит с меня… — забиваю я на попытки достигнуть шедевра изобразительного искусства, отбрасывая кисть, и, не в силах больше это терпеть, имея в виду вовсе не грим, спрыгиваю с упругих бедер, вытирая запястьем мокрый от пота лоб.

Близняшка очухивается:

— А, да? Можно глянуть?

Во мне просыпается не готовый к критике автор сия творения, и я нервно прикусываю зубами костяшку указательного пальца:

— Может, сначала переоденешься?

— Как скажешь, во что? — не сопротивляется Розовый. В смысле… то есть… его брат…

— А ты не взял?

— А должен был?

— Кензи…

— Ну свое дай. Такую же херотень носишь. Какая разница? — закидывает через верх за спину руку, сминает в кулаке белую хлопковую ткань и угрожает нашему на голове шедевру его уничтожением. Мои глаза лезут на лоб.

— Стой!

— А?

— Укладку испортишь! — говорю то, что думаю, ибо с волосами действительно пришлось повозиться: баки — хорошо зализывать, слишком длинную макушку — начесывать, а пробор — искать.

— Тогда помогай, — устало кидает Кензи руки по швам.

Я, сделав глубокий незаметный для него вдох, подхожу, подцепляю подол его тряпки, стараясь не касаться живота и не вызвать тем самым у себя несвоевременную бурю эмоций, и максимально оттягиваю ворот от лица и после от макушки. Кензи покидает футболку предельно аккуратно, я, на автопилоте опуская взгляд вниз, накрываю рот ладонью в наигранном приступе паники:

— Мамочки!

— Чего? — зырит он испуганно на свой торс.

— Твое тело…

— Че с ним?

— Оно… прекрасно, — подбираю я слюни от вида его «стиральной дощечки». Ичи по сравнению с этим воплощением великолепия просто плоская, узкая жердочка.

— Балда, — осуждающе мотает на меня головой Плюшевый, но все же усмехается.

Я невольно ловлю себя на мысли, что снова начинаю смущаться, но стойко продолжаю вести себя на свой неподражаемый манер.

— Боже! Как вообще такое можно скрывать за этими тряпками? Просто ходи голым.

— Ага… Шмотки где?

— Точно, — соображаю я, на чем мы остановились, и направляюсь к шкафам. Прикидываю, во что влезет этот Аполлон. И, сгребая с полок сложенные футболку и джинсы, естественно, лаконичной черной расцветки, возвращаюсь назад.

Помогаю парню с верхом, обтягивая тканью дивный пресс, и после пересекаюсь с гипнотизирующими голубыми глазенками.

— Так и будешь пялиться? — уточняет он.

— А нельзя?

— Да по хер уже, — вдруг расстегивает ширинку, видимо, действительно устав отбиваться, и, решив меня переиграть, теперь обнажает то, что внизу.

— Хоули щит! — напарываюсь я взглядом на четкое очертание упакованного в боксеры достоинства, стараясь выдать накативший на меня восторг за наигранный, отчего, смутив парня окончательно, одерживаю чистую победу — в мое лицо летят его портки.

Я хохочу и отхожу благодаря мощному толчку в бок. Даю Кензи минуту на все про все и, снова на него оборачиваясь, интересуюсь:

— Ну как?

— Кажется, мне нечем дышать, — произносит сиплым голосом, с усердием подтягивая бегунок молнии на джинсах вверх.

— Ты попой, что ли, дышишь?

— Прикинь? Если б не ты, так и не узнал бы. Ну? — встает в позу, вдруг делая несвойственный ему выпад вперед, и, отклячив бедра в сторону, с надменным видом скрещивает руки на груди.

Я пораженно открываю рот:

— Ичик…

Кензи расслабляется и в своей привычной для меня расхлябанной манере топает в сторону зеркал.

— Оу, мазафака… Я похож на брата… — опускает голову набок, встречаясь со своим отражением, и заметно никнет в плечах, но тут же выпрямляется, когда я, пребывая в чистом восторге от своего мастерства, пристраиваюсь рядом с ним, полюбовно забирая его ладонь в руку.

— Блин, как же шикарно мы смотримся вместе! — оцениваю почти одинаковый рост — он чуточку ниже, но из-за его внушительных форм эта разница практически не видна, — симпатичный контраст моего блонда и его натурального цвета волос и наши сцепленные в замке руки. — Правда, Ичи, по сравнению с тобой доска. Так что постарайся особо не играть мускулатурой.

— Мм.

— Ну красота же. Ну! Скажи! — с энтузиазмом и желанием получить похвалу, дико довольный своей работой, несмотря на море косяков, я начинаю гипнотизировать чужое ухо. Кензи поворачивает серьезное лицо на меня, сперва таращится в глаза, а после смотрит на сложенные в широкой улыбке губы, которые от этого пристального взгляда чуть заметно содрогаются. Я чувствую рукой неоднозначное ласковое поглаживание, отчего в груди уже так знакомо екает. Теряюсь, звучно сглатываю, растерянно дергаю ресницами не в состоянии нормально моргнуть. И, буквально заставляя себя вспомнить, кто моя настоящая цель, непринужденно вытягиваю ладонь из чужих пальцев, разворачивая парня лицом к себе: — Порепетируем? Допустим, я качок.

Тут же на удивление получаю отклик:

— Че ты, блять, сказал там в последний раз?! Права гони, гнида! — больно тычет Плюшевый мне под ребра указательным пальцем, заставляя меня отшагнуть и чуть не навернуться с подиума. Ловко подхватывает под локоть и твердо фиксирует на трясущихся с чего-то вдруг ногах.

— Уоу-уоу-уоу, полегче, детка! Мы не для этого тебя разукрашивали. Ты ласковый и пушистый, хочешь меня, — забываю я фильтровать слова.

Кензи меняет тон, по-прежнему наступая:

— Прости, малыш, что в прошлый раз уебал…

— Без мата, — делаю несколько медленных шагов назад.

— Нам пришлось расстаться так быстро. Этот белобрысый кретин…

— Мягче голос, — упираюсь я в спинку дивана задницей и на автомате на нее сажусь.

— …все испортил. На чем мы там остановились? Не напомнишь? — опускает Кензи ладони на край софы с боков от меня, чуть склоняясь, снова глазеет в центр губ, облизывает свои и прижимается буквально на секунду.

Я цепенею.

Сразу отстраняется и молчит, давая мне шанс поделиться впечатлениями. Я же с большим трудом нахожу слова.

— Это было… очень убедительно. Умнич… — Снова затыкают мне рот.

Одну ладонь Кензи фиксирует у меня под ухом, зарываясь подушечками пальцев в волосы на затылке. Вторую кладет на пояс, вклиниваясь коленом между моих ног, заставляя развести их пошло, после — подняться со спинки и прижаться пахом к его. В зубы настойчиво толкается его язык, отчего я без сопротивлений их размыкаю, и сплетается с моим в нежном влажном уверенном прикосновении.

Нотки хмеля в его дыхании заставляют меня ему подчиниться. Низ моего живота превращается в тугую натянутую пластину, вибрирует и усиливает во мне физическую к близняшке тягу. Я с трудом держу себя в руках, дабы не прикончить нашу шедевральную укладку очередной стянутой через голову майкой, цепляюсь за край спинки дивана и просто через не могу терплю. Его горячие ладони, от прикосновений которых бросает в жар, перемещаются мне на поясницу, расправляются там и вдавливают в голую под футболкой кожу напряженные пальцы. Я выдаю невольный стон. Сам же резко очухиваюсь. Вспоминаю, где я, кто я, и кто в моем рту. И, вцепившись в его рельефные плечи, трусливо от себя отталкиваю. Парень не сдается и начинает откровенно мухлевать. Наваливается на меня всем своим весом, притискивая бедрами к дивану, — я прилично отклоняюсь назад — и просто вынуждает, дабы мне не навернуться, обвить его шею. Ноги сами слегка подгибаются и сжимают его с боков, а после и вовсе под натиском его рук оказываются сплетенными чуть ли не на его поясе. Мой рот заглатывают жадные губы, целуя не бешено, а нежно, но раскрепощенно и глубоко, его пах настойчиво вдавливается в мою промежность, и я начинаю чувствовать просто все. И это совсем не безобидный выразительный бугорок, который я ощущал чуть ранее и от которого уже тогда немножко сходил с ума, а ясное стопроцентное возбуждение, и я не удивлюсь, если наши несчастные джинсы тупо пойдут по швам. Я машинально зарываюсь рукой в его залитый лаком начес, чувствую хруст волос под пальцами и, снова возвращаясь в реальность, заставляю себя протрезветь и вспомнить, кто мне действительно нужен. Разрываю поцелуй, чуть ли не плача, отворачивая голову вбок. Но его это никоим образом не смущает, и мягкие губы перемещаются в район моего кадыка, ласково пощипывая чувствительную на горле кожу. Мои глаза сами уплывают за веки, в штанах все просто горит. Но в голову упорно лезет Ичи, будто стоит над душой, причем вовсе не над моей. И я решаюсь на небольшой эксперимент, дабы подтвердить свои относительно их прочной связи догадки или же, наоборот, убедить себя в том, что повода для паники вообще нет и я просто себя накручиваю.

— Кензи. Мы опаздываем, — буквально выталкиваю я из себя маленькую ложь.

Он замирает.

Послушно отводит от меня губы, даже не пытаясь прикинуться глухим. Держит в своих ласковых объятиях еще чуть-чуть, молча возвращает в положение стоя и, подтверждая все мои предположения, стыдливо потупив взгляд в пол, отстраняется.

Я все понимаю. Он не готов…

***

«Вот же ж еб твою мать!» — кинул Кензи в ладонь голову, сев в персонально организованное для него такси, вспомнил, что на лице тонны штукатурки, и резко отдернул руку, мысленно матерясь. «Ну вот на хера?!» — продолжил молча убиваться по поводу провернутого чуть ранее в апартаментах Сеитоши фокуса. Благо последнего рядом не было, иначе парень бы точно свихнулся с ума. На место встречи с качком на всякий непредвиденный случай ехать было решено раздельно, и этому плану Кензи был несказанно рад. Находиться в компании блондина казалось ему крайней степенью неловкости, и, если бы у него была возможность смотаться на Марс, он бы обязательно взял билет в один конец.

Не будь в нем второй, явно лишней, бутылки пива, а в блондине — хронического идиотского желания пошло сострить, Кензи точно бы не решился на поцелуй. Но после приятного хмеля в голове и очень зря убранной подушки, контролировать себя он не то чтобы не мог, не хотел. Да как такое вообще возможно, когда рядом нереальный сексапил, вечно отпускающий похабные шуточки?

«Сам виноват! Доигрался! Теперь точно будет фильтровать свой словесный понос. Так и надо было сказать в конце, мол, разве ты не этого хотел, мой озабоченный друг? Нет? Тогда держи свой грязный язык за зубами, бестолочь ты белобрысая! Сказать! А не уходить с видом обиженного дитя за дверь. Вот же идиот…»

Кидаться на трезвого Сеитоши было той еще глупостью. Видимо, Кензи не настолько хорош, чтобы кто-то пьянел, всего лишь на него взглянув. Да и актива в бледнолицем никто не отменял... Хотя, начало было вполне себе перспективным. Что наверняка заслуга Ичиро, смотревшего на Кензи в отражении зеркала. Это точно его целовал блондин. И вряд ли однажды будет по-другому.

В клубе среди местной публики ему было, мягко говоря, не по себе. Танцевальные батлы, тусовки, вечно крутящиеся рядом симпатизирующие ему девочки, казалось бы, его закалили, но от грязных взглядов местных гиен хотелось плюхнуться в ванну. Он вспомнил брата, вечно никакого приходящего под утро домой, то, как сам непринужденно пользовался результатами этих еженедельных вылазок, и даже толком не задумывался о том, что Ичи приходится переживать. Вернее, задумывался, конечно, но представления его были далеки от реальности, отчего угрызения накрыли Кензи мощной волной. А он еще додумался в блондина язык засунуть. Нет бы, благословить этих двоих, помочь Сеитоши без всякого выпендрежа и обеспечить Ичи комфортное существование, освободив его от нужды постоянно думать о деньгах. Хрена с два! Втюхался! Сам! В это долговязое симпатичное озабоченное недоразумение и даже попытался его соблазнить. Просто потрясающий брат! Лучший!

Сжавшись в совсем не узких плечах, Кензи сидел за барной стойкой, дергал ногой, упирающейся в подножку высокого табурета и периодически заглядывал в телефон. Сеитоши был на связи, но не в поле его зрения. Давал наставления, постоянно строча.

«Не сутулься».

«Сдвинь колени».

«Расслабься».

«Забей на всех».

Кензи слушался: расправил плечи, закинул ногу на ногу и попытался выровнять дыхание. Пододвинул к себе розовый коктейль, забрав губами соломинку, и снова, не отвечая, читал:

«Ты справишься!»

«Ты лучший!»

«Он подъехал…»

«Не паникуй».

Трубочка покинула рот, Кензи снова задергался.

На входе нарисовался мощный, привлекательный бугай, при виде которого близнец удивленно поднял брови. «А он ничего…» — заметил скромно, слегка расслабился и, взяв соломинку, стал кокетливо перемешивать ею коктейль. А когда к нему приблизились, вытащил и соблазнительно обсосал губами испачканный напитком конец, кажется, полностью вжившись в роль. Уголка его рта коснулись большим пальцем. Бугай снял оставшийся там приторный след и с аппетитом им причмокнул.

— Все такой же сладкий и доступный.

— Доступный? — выхмыкнул Кензи смешок. — Вроде не ты в прошлый раз от меня ноги делал.

— А ты не думал, что вряд ли это случилось бы, если бы не один кретин?

— А ты реально считаешь, что я все это время о тебе думал?.. Все такой же здоровый и «сообразительный». Не ту мышцу качаешь, болван, — с трудом Кензи сдержался, чтобы не сказать это своим нормальным голосом.

— Нарываешься, сучка, — хохотнул бугай.

— Стараюсь, — соблазнительно не без издевки ему подмигнули. — Кстати, я тут вспомнил, че пришел-то вообще… Права у тебя?

— А у кого же? — вынул качок из кармана обтягивающих брюк пластиковую карту, на фото которой мелькнули темные глаза. — Так торопишься?

— Вообще не переживай. Я люблю нежно, долго и со всеми вытекающими.

— А-а! Так ты поэтому в прошлый раз смотался?

Если бы не оглушающая, долбящая на всю катушку музыка, качок бы точно услышал громкий хруст пальцев и скрип зубов в чужом рту. Кензи просто промолчал, устав распинаться и откладывать долгожданный момент на потом. Отчего бугай довольно мотнул головой на выход:

— Пошли, голубоглазый. Сегодня я тебя удивлю… — отвернулся.

Кензи, на мгновение превратившись в себя, расхлябанно сполз с табурета, отряхнул руки, размял шею парой наклонов головы, хрустнул костяшками, готовый к шоу полностью, и притворно осклабился, сделав пару шагов от бедра, когда на него глянули через плечо.

«Хоули щит!» — чуть не вырвалось изо рта голубоглазого при виде этого фиолетового цвета Бамблби. Но восторженных кривляний за спиной качка он все же не удержал. Тут же приняв нормальное выражение, когда тот важно развернувшись, открыл для него дверь.

— Так и быть, сегодня покатаемся, — гордо приподнял бугай уголок рта.

Кензи подвис. Прикинул, стоит ли откладывать возврат прав на потом, ибо тачка не тачка, а космос, и погонять на такой просто мечта, но вспомнил про где-то рядом ошивающегося блондина и все же решил закруглить историю здесь. Пусть полюбуется…

Сократив между ними расстояние, Кензи толкнул дверь до хлопка и пришпилил к ней слегка обалдевшего парня.

— А знаешь, мне и здесь удобненько, — промурлыкал Кензи на ухо качку, навалившись на него всем весом, но ненастойчиво. Отчего, к своему большому сожалению, полежал на нем недолго, его бойко отпихнули назад.

— В смысле? — усмехнулся амбал.

— Готов трахнуть тебя прямо тут.

— Чего?.. — отказывался парень воспринимать разукрашенного всерьез. — Я не понял. Ты, че, сверху хочешь?

— Ну да, ты явно херово схватываешь. Я не хочу. Я буду, — накрыл Кензи ладонью чужое достоинство и мягко его сжал.

Амбал отмахнулся:

— Мы так не договаривались, — сделал грозное лицо.

Кензи скопировал это выражение:

— По-моему, мы никак не договаривались.

— Чего?.. Хорош прикалываться! У тебя же на моське написано «пассив».

— Читай между строк, красавчик, — вернул Кензи своему голосу здоровый мужицкий окрас.

— Да ты шизоид…

— Правда, что ли? — заговорил теперь тенором Сеитоши, растянув губы в джокерской улыбке. А в следующую секунду на грудь его легла карточка.

— Короче, забирай свои права и отваливай, ненормальный. И завязывай с тем, что ты там принимаешь. Диагноз на лицо.

— На яйцо, мазафака! Зяблик недоразвитый! Качай мозги! — кинул Кензи на прощанье, размахивая в воздухе привычными ему распальцовками, и заржал вслед удаляющейся визжащей на асфальте тачке так неадекватно, как это мог сделать только… блондин.

Последний стоял за спиной близнеца, заправив руки в карманы невзрачной серой толстовки, и поглядывал на него из-под капюшона в легкой степени одурения. К нему приблизились бодро, насмешливо мотая на беглеца головой.

— Полный придурок. Вылитый ты, — произнес Кензи, возвращая их с Сеитоши отношения в рамки общего интереса и взаимных подколов, стирая из своей памяти то, что так не хотелось забывать. Сунул в руки онемевшего блондина права, забрал у него рюкзак со шмотками и направился домой, кинув через плечо будто навсегда прощальное, неожиданно лаконичное «Удачи».