— Если ты хотел, чтобы я почувствовал себя идиотом, то поздравляю, у тебя это получилось.

За все то время, что я себя помню, мне никогда не было настолько дискомфортно в месте, где рекой течет алкоголь и из акустики под потолками долбит так, что вибрирует пол. Мир Кензи оказался для меня чужд. И даже мой потрясающий черный байк на стоянке возле навороченных разноцветных тачек, из сабвуферов которых звучал знакомый речитатив чернокожих парней, в глазах йокающей, гремящей золотыми цепями и зубами публики, судя по глумливым смешкам, выглядел, как трехколесный велосипед.

— Релакс, детка. Просто скинь куртенку и возьми сочку, — сопровождает меня Кензи к барной стойке, скромно пригласив к ним заглянуть. Отказываться я не спешил, слишком хорошо проведя с ним время и благополучно забыв, по какому поводу вообще страдал. Мы пригнали в кинотеатр, вновь не сошлись во вкусах (он настаивал на комедии, я предлагал триллер), и, все же найдя компромисс, завалились в макдак. Прожевали и проболтали там два с половиной часа и в итоге оказались здесь вместе.

— И как мне поможет твой сочок? — следую я его совету и кидаю кожанку на свободный рядом табурет. Не то чтобы меня это как-то спасает. Вырез моей в облипку футболки явно не к месту глубок, а черный цвет слишком невзрачен. Я машинально обнимаю себя за плечи с желанием стать невидимым и боязливо озираюсь по сторонам.

— На самом деле пивасика хотел предложить, но ты ж на колесах. Пивко бы точно помогло. Йо, сап, мэн? — вылавливает он взглядом мимо проходящую разноцветную кучу барахла и льнет к ней в тесном объятии.

— Йо, Кен! Чувак! Ты готов?

— Всегда готов!

— Оу, ты не один… — осматривают меня с ног до головы уже таким знакомым оценивающим взглядом. Уверен, выше троечки из дружков Кензи мне еще пока никто не дал.

— Ага.

— Все, я понял, не надо слов, друг.

— Маякни, когда начнем.

— Не вопрос, — отчаливает.

— Какой понимающий бро, — не упускаю я возможности съязвить. — В отличие от некоторых...

То, что под «некоторыми» мной подразумевается Ичи, Кензи, естественно, догадывается, комментирует комплимент в честь родственника скромным смешком и демонстративно отворачивается — настолько он не готов его обсуждать. Я не настаиваю. 

— Я так понимаю, безалкогольную Пина Коладу мне тут лучше не заказывать.

— В плане? Пей, что хочешь, — не видит Кензи проблем. Я не рискую и заказываю одну колу. — Сколько, ты там говоришь, твой кроссовер стоил?

— Два миллиона. А что?

— Гмм-мм-мм, — закашливается Плюшевый в кулак так, словно давится не информацией, а хлебной крошкой. — Ну, тысячи две я тебе, считай, сегодня вернул.

— Баттл?

— Агась.

— Поцелуй на удачу? — кокетливо поднимаю уголок рта.

— Удачу? Смеешься, что ли? Она мне не нужна, — то ли очень ловко, то ли, наоборот, вообще не поняв намека, выходит из ситуации.

Я делаю точно так же:

— Мне нужна! Я здесь лишний, Кензи! И если ты сейчас срулишь, то мы точно больше никогда не увидимся. Потому что меня прикончат… разрежут на маленькие кусочки и съедят. И тебе сто процентов ни фига не достанется. 

— Да никому ты тут не дался. Не пори чушь, — машет он на мои опасения рукой в тот самый момент, когда мимо проходит грозный гангста и недвусмысленно дергает в мою сторону головой. 

— А это ты видел? — шиплю я в сторону близняшки, делая страшные глаза.

— Блин, — тяжело вздыхает и, выныривая из своего новенького худи, благородно протягивает мне.

Я с удовольствием забираю и укутываюсь в мягонькую, теплую кофточку, параллельно любуясь потрясающей напротив майкой. Вернее, великолепным под ней телом. Класс.

— Полегчало?

— Зачетный прикид, бро, — тут же получаю комплимент от местного кривляки.

— Спасибочки, — довольно кошусь я на близнеца.

Кензи громко цокает языком.

— Да хорош! Все, снимай, давай-давай, шустрее,— подцепляет подол кофты и начинает тянуть вверх, с желанием вернуть себе свой повод для комплиментов.

— Я предлагал тебе альтернативный вариант, но ты почему-то выбрал толстовку, — пытаюсь я избежать грабежа. — Передумал?

— Шантажист, — ловит меня в объятия, прижав к себе, и замирает. 

Мое сердце в этот момент бойко прыгает, я отклоняюсь чисто машинально и опускаю ладони на чужую грудь:

— Трусишка.

Мы стоим так еще несколько долгих секунд. Я улыбаюсь и смущенно прикусываю край нижней губы, чувствуя, что начинаю краснеть. Он, ползая томным взглядом по моему лицу, неожиданно признается:

— Классная улыбка.

— Спасибо. — Активно бежит кровь к моим щекам. Я чуть скольжу пальцами вверх и задеваю его обнаженную ключицу. — Жаль не понимаю, шутишь ты или нет. — Жутко хочется мне его поцеловать. Он размыкает губы, чтобы что-то сказать, но спотыкается на полуслове. Две хрупкие наманикюренные ручонки вдруг закрывают от меня цвета вкусного шоколада глаза.

— Эй! — возмущается Кензи.

— Угадай, кто, — заигрывающе мурлычет над его плечом и появляется из-за спины очередной незнакомый мне персонаж. На вид не евшая года два, ростом чуть ли не с меня девчонка (!), с прямыми до пояса темными волосами, разделенными на ровный пробор. Он белеет, словно взлетно-посадочная полоса, на этой лоснящейся голове. Ее лицо выглядит каким-то неживым, да и вообще странным, будто барышня переусердствовала с ботоксом. Ловлю себя на мысли, что будь стрижка куда короче, легко бы перепутал ее с мужиком. Красивым мужиком. И тем не менее, естественно, меня раздражающим. Я отворачиваюсь вбок, закатываю глаза к потолку из-за несвоевременного появления дамы, она убирает руки и заглядывает Плюшевому через плечо.

— Напугала, — сразу же узнает он подружку. Я бы в такой момент точно притворился, что потерял память.

— Привет, милый. Отойдем? 

— Я как бы разговаривал. 

— Ты можешь продолжать. Просто сменишь на минуточку собеседника, — вынуждает дама его меня отпустить. 

— Не наглей. 

— Это важно, — меняет тон на грубый, цепляет тонкими пальцами его локоть и непринужденно утягивает за собой.

— Извини, — кидает мне на прощание моя очередная безответная любовь и снова подчиняется прихоти постороннего.

Боже... С каждой секундой тягу к Кензи я осознаю только сильнее и яснее понимаю, что хочу его не просто поцеловать. Мне мало физической близости, мне жутко хочется чувств, но страх открыться и снова пролететь как фанера над Парижем лишает меня уверенности в себе, а загоны Ичиро — надежды на благополучный исход ситуации. Кензи слишком мягок, послушен и фанатичен перед хитрым родственником, чтобы вставать в спорных ситуациях на сторону какого-то смазливого помешанного на сексе дурачка. А если и встанет, то Розового его выбор только спровоцирует, и тогда палок в колеса точно не избежать. Проблема нуждается в решении не снаружи. И говорить надо не с Кензи, а с Ичиро, как и руку просить, только на этот раз не его. А с учетом истории наших с ним взаимоотношений, сделать это будет, как минимум, сложно, а то и вовсе невыполнимой задачей. Еще и девушка какая-то подозрительная. Красивая — да, пускающая слюни на Плюшевого — определенно, доминантка в их сомнительных отношениях — сто процентов. Она скрещивает руки на груди, отставляет ногу в сторону с таким выражением претензии на лице, словно любовница, застукавшая бойфренда за изменой, и что-то настойчиво ему впаривает. Он же смотрит на нее устало, чуть склонив голову набок, и просто слушает, два раза вяло кивнув. После говорит «окей» — читаю я по его губам — и, как-то виновато их поджимая, возвращается к стойке, а не ко мне.

— Вид такой, будто действительно напугала, — заключаю я, надеясь, что он распознает разочарование в моих глазах.

Не распознает, но тем не менее спрашивает:

— На чем мы там остановились?

— Ты меня раздевал. 

— Значит, не отдашь, — как-то неловко обхватывает себя руками, невольно играя мускулатурой.

Я признаюсь:

— Тебе лучше так. Честно. Божественный рельеф плеч. А еще мне нравится… — цепляю его за складку на майке, призывая подойти чуть ближе. Склоняюсь к уху и кокетливо произношу: — …как соблазнительно выглядывают из пройм твои сосочки.

Довольный собой как никогда я отстраняюсь и наблюдаю почти не изменившееся выражение его лица. Он лишь слегка щурит взгляд. Кажется, привыкает.

— Можно было остановиться на плечах. 

— Мне больше нравятся они, — дергаю подбородком на область груди. — Так бы и лизнул разочек, — прикусываю кончик языка в предвкушении ответа.

— Эй, бро! Камон! Начинаем! — вмешивается в наш занимательный диалог его дружок.

Я снова разочарованно закатываю глаза и отвлекаюсь на колу — видимо, сегодня — очередной не мой день, — а через секунду покрываюсь мурашками от чужого над ухом дыхания.

— Если проиграю, обязательно предоставлю тебе такую возможность. Мне наверняка понадобятся утешения, — отстраняется с наисерьезнейшим видом, наблюдает наверняка мое идиотское выражение лица — я невольно поднимаю брови и выпучиваю глаза — держит уверенную мину еще пару секунд, после чего срывается на смех и мотает на меня головой, словно на совершившего какую-то глупость ребенка. — Позже увидимся, додик…

Уау…

Так, все! Мне плевать, шутит он или нет, но решать проблему с Ичиро надо в любом случае. Единственный вопрос «как?». От мыслей о расправе над Розовым меня отвлекает кипиш на танцполе. Толпа чуть расступается, собираясь в кольцо, моя крутышка выходит в центр, кидает симпатичную распальцовку сопернику и пускает волну от пят до макушки, после чего колбасится так, будто пропускает через все тело разряды электричества. Я отрываю зад от табурета и тянусь к зрителям как завороженный. Выбираю местечко порентабельнее и принимаюсь наблюдать за шоу. А дальше все начинает напоминать не пьяную тусовку, а красочный молодежный про танцы фильм, где Кензи точно играет далеко не второстепенного персонажа. Ну да, аппетитных сосочков мне с его талантами точно сегодня не видать. Я драматично вздыхаю, достаю телефон и навожу объектив фотокамеры на моего одаренного. Жму запись видео, которое обязательно пересмотрю раз пятьсот и столько же передерну, представляя свой кончик языка на всбухших горошинах. Фантазия разыгрывается не на шутку, сочная картинка на экране мобильника исчезает за всплывающим сообщением. Я в потрясении открываю рот. Ичи…

«Весь день думаю, о том что ты вчера сказал. Уснуть не получается. Может, приедешь?»

На секунду верю, что произвел на парня эффект, после вспоминаю, что «не с тем связался» и тут же прихожу в себя. Да конечно… 

Обдумываю план действий. Решаюсь. Строчу: «Буду через двадцать минут».

Принимаю: «Супер». А после — еще одно сообщение. Правда, не на свой телефон. В животе вибрирует, я нащупываю в переднем кармане худи Плюшевого его же девайс.

«Братик, ты где? Когда домой? Ты мне нужен».

***

Ровно через двадцать с хвостиком минут дверь квартиры близняшек открывается. Сквозь узкий проем на меня моргает пара голубых подведенных черным карандашом глаз. Какой же парень предсказуемый.

— Думал, все же сам позвонишь, — произносит так томно, что будь я хоть на грамм тупее и менее везуч своей нынешней версии, повелся бы сто процентов и мучился бы угрызениями совести оттого, что вряд ли смогу ему чем-то помочь. Хотя… насчет совести не уверен.

Но я знаю все и поэтому особо не церемонюсь:

— Не хотел отвлекать. Думал, ты уже с кем-нибудь трахаешься… дабы было что полезного на завтрак братишке приготовить. Ой! — делаю испуганный вид и накрываю рот ладонью. — Кажется, я сказал лишнего. И как же ты будешь реагировать? А давай-ка посмотрим.

Близнец картинно вянет — плечи опускаются, кокетство в глазах сменяет неприязнь, он косится куда-то вбок с выражением «зря перевел косметику» и, подперев плечом дверной косяк, складывает на груди руки.

— Что же ты пришел, раз такой догадливый?

— Интересно, как теперь действовать будешь, дабы братика при себе удержать. Через сколько он должен подойти? Десять минут? Двадцать? Полчаса? В принципе, я и за пять минут тебя выебу, если сильно захочу. Но вот же незадачка — я не хочу… — развожу руками, в одной из которых держу знакомый ему телефон. — И, кстати, да, его смарт у меня. Упсики.

Чужие глаза прожигают меня буквально насквозь, я привык к этим взглядам. Сейчас в его мечтах я наверняка корчусь в предсмертных муках, но проигрыш в этом раунде парень принимает достойно:

— Кофе будешь? 

— Не откажусь.

Напустив на себя важный вид, он толкает для меня дверь и отчаливает к кухонным шкафчикам готовить напиток. Я же вежливо разуваюсь на пороге и, с интересом осматриваясь по сторонам, иду к прямоугольному справа столу. В комнате царит порядок, что явно заслуга не Плюшевого. Тот бы засрал дом за пять минут. Ичиро же бдит чистоту, отчего мечтает от меня избавиться, кажется, воспринимая, как биологический мусор. Я сажусь на стул боком, закидываю ногу на ногу и, сцепив ладони, накрываю колено. 

— И вместо слюней плесни молочка, — кидаю в сторону выпирающего под черной майкой позвоночника, наверняка останавливая намерения близняшки сделать гадость. 

Он молча лезет в холодильник и обиженно мычит:

— Ну и?

— Как узнал?

— Телик включил.

— Меня все еще показывают? Миленько. А то, что я нравлюсь твоему братику?

Ичи выразительно прыскает.

— Ты ему не нравишься.

— Тогда зачем ему писал? Явно не на тройничок рассчитывал.

Кажется, не в силах оспорить сей факт, голубоглазый замолкает.

— Не надоело его контролировать? Он в чужом направлении выдох боится сделать — вдруг его благородному родственнику, который зарабатывает ему на пропитание таким мерзким способом, станет нехорошо.

— Это не контроль.

— А что же?

— Забота.

— Извини, не улавливаю.

— Вокруг Кензи только мудаки и крутятся. Одни предпочитают свиданию с ним задницу его брата, другие используют в качестве временной замены тех, кто их отверг! — кидает через плечо озлобленно, ясно, на кого намекая.

— Я, наверное, тебя удивлю, но, как правило, все новое — это по большей части замена старому. Это что касается других. А по поводу первых: серьезно? Мужиков у Кензи уводишь? Вот это бра-а-ат!

— Не увожу, а проверяю.

— И в чем же суть этой проверки?

— Зачем ему тот, кто в конце концов срулит? И было бы из-за чего. Из-за позиции. Идиотизм.

Я раздраженно смыкаю веки. Делаю глубокий вдох-медленный выдох, перебарывая в себе желание сорваться на гнев, и говорю мирно:

— Ичи, вы близнецы.

— И что? — оборачивается, стуча чайной ложкой по белому стеклу размером с его голову кружки, с видом «ты конечно можешь попытаться меня переубедить, но это бессмысленно».

— Вы выглядите одинаково.

— Люди не должны влюбляться в лицо.

— Да. Но ты же им времени не даешь, узнать его получше. Конечно для них выбор неочевиден.

— Плевать, — с чувством откидывает прибор на столешницу и, забирая кофе, идет к столу.

— Отдавать его никому не хочешь? Как знакомо. Сочувствую.

— Он брат, — розовеет, протягивая напиток мне.

— И человек, который никогда тебя не предавал, заботится и всегда рядом. Я бы тоже такого не отпускал… Если бы точно знал, что это делает его счастливым! — пытаюсь тоном голоса донести до парня, что идиотизм здесь — это его так называемая забота, обхватываю бокал, но, обжигая ладонь, резко отдергиваю руку в тот самый момент, когда Ичиро убирает свою. Тяжелое толстое дно ударяется о мое колено, емкость падает набок и ее содержимое растекается по серым, обтягивающим мои бедра джинсам темным пятном. — ХОУЛИ ЩИТ!!! ЧТОБ ТЕБЯ!!! — в диком ошеломлении вскакиваю с места под громкий звон стекла на полу с ощущением, будто попал в ад. С ужасом хватаюсь за ширинку и лихорадочно стягиваю с пылающих ног проклятую джинсу. — Что-нибудь холодное! Быстро!

Он, словно назло, не торопясь плетется к холодильнику, открывает нижнюю камеру и ищет глазами, чем бы пожертвовать ради меня.

— Свали! — Подбегаю к морозилке сам и хватаю первое, что попадается под руку. Прикладываю к обожженной коже два пакета замороженных овощей, мысленно благодаря бога за то, что эта дрянь не попала на куда более важный стратегический объект. — Ты ненормальный! — вылупляю я на близняшку очи, не сомневаясь ни капли, кофе — покушение! А издевательская ухмылка и хитро сузившиеся глаза это только подтверждают.

— Кензи не жалуется.

— Хороший брат…

***

Пенка от ожогов на моих несчастных ляжках напоминает взбитые сливки на вишневом пироге. Я больше чем уверен, это совпадение неслучайно, как и ловко снятые чуть ранее с меня штаны, но паниковать и трусливо сматываться, так и ни к чему не придя, я не собираюсь. И просто держу необходимую между нами дистанцию, раскручивая парня на диалог.

— И долго мне так сидеть?

— Пока не впитается. 

— Или пока братик домой не придет?

— Было бы идеально, — делает Ичи глоток чая из кружки размером куда поскромнее моей. После чего ставит ее на стол. 

Я же сижу на диване и пытаюсь унять жжение импровизированным веером из журнала с аппетитным на обложке тортом. Пенка действует слабо, или же мне просто так кажется.

— Слушай, детка, протри глаза. Ничего кроме ненависти в те самые моменты, когда он видит тебя с его мужиком, Кензи к тебе не испытывает. Поверь. Ну да, он совестливый и отходчивый. Но однажды по-любому психанет. Влюбится по-настоящему и психанет. И тогда ты точно потеряешь самого важного человека в своей жизни. И дай бог, если его уходом от тебя все закончится. Ты ведь в курсе в какой тусовке он вертится? Там кругом трава и порошок. Поднять себе настроение, которое так бездумно опустил братик, можно элементарным косяком. Для начала…

— Ага, — демонстративно зевает он в сторону, не поддаваясь на мои уловки вообще. Я тут же меняю тему.

— Знаешь, что самое милое во всей этой истории? Из всех людей, которых я когда-либо знал, внутри ты самый нежный. Настолько боишься быть сломленным, что предпочитаешь вообще не рисковать. Ути, зефирочка моя.

— М-да...

— Уверен, ты еще и самым преданным в итоге окажешься. Когда все же его встретишь. А ты по-любому встретишь. 

— Ох, — выдыхает в потолок, откидывая голову на спинку стула.

— Забавно. В жизни доминируешь, а в постели подчиняться предпочитаешь. Парень у тебя будет потрясающий, конечно. Прямо не терпится посмотреть.

— Мечтай.

— Серьезно. Не понимаю, как с таким братом можно в любовь не верить. Он же тоже не плод твоего воображения. Кензи — реальный человек. А если он такой идеальный откуда-то взялся, значит, и другие существуют. Ты хоть по сторонам иногда смотри.

— Ты закончил?

— А есть что-то такое, что может тебя зацепить с первого взгляда? Типа родинки над губой. Или милого шрама на подбородке. Может, горбинка, а?

— Спорим, у тебя это волосы. Чтоб как у барана.

— Точно! Мне очень нравится. Угадал, — растекаюсь я в нежной улыбке, вспоминая Тосиро.

— У Кензи прямые, если ты не заметил. 

— Хоть бритый. Мне все равно. Он и так солнышко.

— Онь и тяк сольнишко, — передразнивает, не скрываемо ревнуя, естественно, не меня.

— Хмм, значит, волосы. Короткие?.. Длинные?

Парень покрывается заметным слоем румянца, начинает дергать коленом и делает спасительный глоток чая, опуская взгляд в пол. 

— Угадал? Длинные? Я угадал! Класс. Тарзан, значит. Милота. 

— Какое же ты трепло. Это ужас просто. Бедный брат.

— О! Это что? Благословение? 

— А давай проверим? — вдруг озаряется его лицо небывалым энтузиазмом.

— Что?

— Влюбился он в тебя по-настоящему или нет.

Я подвисаю, и так догадываясь, каков правильный ответ на этот вопрос. Кензи не влюблен. Он мне симпатизирует, о чем знает даже его брат. Но вот степень этой симпатии для меня тайна. 

— Давай! — не сдается Розовый.

— И как же?

— Я тебя поцелую, когда он войдет. Сбежит, значит не судьба. Психанет и мне выскажет, значит свершилось.

— Пфф… — раскусываю я его глупый план, как испорченный орешек. Это даже не смешно.

— Что? Так в себе не уверен?

— Захочет, сам скажет.

— Скажет. А после я сотворю какую-нибудь дичь, и он передумает. А я обязательно сотворю. А так хотя бы сейчас все узнаешь, чтобы после не мучиться.

— Шантажируешь?

— Скорее констатирую факт.

— Ты просто неподражаем.

— Знаю. Ну что?

Споры — моя слабость. А желание победить подталкивает на совершение глупостей даже в самых безнадежных ситуациях, даже если шанса на успех процента полтора. И, кажется, для Ичиро это тоже не откровение. А еще он прекрасно понимает, что сегодня мой шанс равен нулю.

— Кензи уйдет. Тупо чтобы тебе малину не портить. Он ведь не в курсе, что ты знаешь о нас. 

— А представь, если останется! 

— Тогда ты все равно что-нибудь сделаешь… После… Только бы нас развести. 

Ичи мои умозаключения, судя по довольному лицу, приводят в восторг.

— Зачем спрашиваешь, если не оставляешь мне выбора?

— К насилию не хочу прибегать.

— Я тебя огорчу, но только им ты и занимаешься. Психологическим. Над братом, — произношу голосом полным раздражения, не в силах отрицать потерю контроля над ситуацией, и вдруг отвлекаюсь на шум у двери. Вмиг накативший страх сдавливает мое сердце, я проигрываю все в голове заранее и тело будто парализует. Я боюсь, но не двигаюсь — выбора нет.

Ичи резво отрывает зад от стула, в спешке подступает ко мне и, презентуя напоследок несимпатичную усмешку, смело прижимается к моим губам. Я не вижу другого выхода, кроме того, чтобы подчиниться. Просто замираю, полностью превращаясь в слух. Слышу, как открывается дверь, слышу знакомое шарканье лаймовых кроссовок, после — невыносимо долгие секунды полнейшей тишины, мягкий хлопок вскоре и щелчок дверного замка.

Ичи отстраняется, мы синхронно смотрим на пустую прихожую.

— У-вы, но это не ты, — искажает лицо напротив гаденькая улыбочка. Ичиро забирает с журнального стола массивный ключ от машины и кидает рядом со мной на диван. — Держи, это тебе в качестве утешительного приза. Маякни, как пригонишь. Ключи можешь оставить в замке, — машет мне на прощание пальчиками, зевает, потягивая руки вверх и в стороны после, и исчезает в соседней комнате, закрывая за собой дверь.

***

Завалившись домой, я кое-как водружаю свое отяжелевшее от переживаний тело на барный стул, шиплю от неприятного на бедрах жжения и сокрушенно опускаю висок на голый холодный мрамор. Студия тонет в обволакивающей бархатной полутьме. Я не хочу включать яркий свет. Молочного цвета стены расширяют пространство, а ощущать свое одиночество в этой белой пугающей своими объемами пустоте кажется мне сейчас чем-то вообще невыносимым. Мне и так хватает противной свербящей под ребрами боли от новых потерь. Я тщетно пытаюсь убедить себя, что все произошедшее к лучшему, но представляю лицо Кензи в тот самый отвратительный момент, и эта неприглядная картинка рвет мою душу на части. Несчастная и так не в порядке после последнего разговора с Като. Но сейчас я держусь на чистом самовнушении: все будет хорошо, Кензи не тот, у меня вся жизнь впереди… которую жить не хочется. Мой взгляд падает на медового цвета напиток в стеклянном четырехгранном графине, а после — на завибрировавший на столешнице телефон. Я с усилием поднимаю голову и распахиваю от неожиданности глаза. Сердце уже так привычно замирает. Хватаю мобильник и с чувством зарождающегося во мне воодушевления прикладываю его к уху. 

— Да, Катенок.

— Он у тебя?

— Кто?

— Юске, кто. 

От имени из его уст, от которого уже порядком тошнит, мне делается так погано, что хочется рыдать. Мое воодушевление разносит килотонным взрывом, и я не выдерживаю. Срываюсь:

— Уау! Да-а, Като. Ты самый жестокий человек, которого я только знаю. Твой отец с тобой рядом не стоял.

— Я понял. Ты его не видел.

— Я вам не связующее звено! Если у тебя нет других причин мне звонить, тогда не делай этого больше! Я тоже не буду! Я тоже устал! Ты единственный человек, который способен сделать мне по-настоящему больно, и ты с удовольствием этим занимаешься! Я плакать после каждого разговора с тобой хочу… — сдавливает горло от подступающих слез. Я принимаю собственные слова слишком близко к сердцу и машинально начинаю себя жалеть, но продолжаю заниматься самоистязанием, надеясь, что подобный эффект произведу и на собеседника. — Ты уже давно не приносишь в мою жизнь никаких других эмоций… Вперед, Като. Я даю тебе шанс избавить свою жизнь от моего в ней присутствия.

Моя речь, к сожалению, впечатляет только меня. Он отвечает сразу, даже не пытаясь переварить услышанное, словно вечность ждал этих слов:

— Отлично. Не забудь близнецов предупредить, с кем они связываются, если, конечно, эти бедолаги еще не опоздали.

За компанию с ляжками от злости начинает гореть все лицо!

— С-с-скотобаза, — цежу я сквозь зубы.

— Настоебеня, — отвечает он.

Я сбрасываю вызов и трижды наношу «недоудар» по столешнице, с трудом сдерживаясь, чтобы не размазать по ней мобильник. Просто сжимаю раскладушку в кулаке и в бешенстве рычу на всю студию. Наверняка он занимается сейчас примерно тем же. Хотя, о чем это я? Прыгает до потолка от счастья!

«Тварь! Придурок! Скотина бесчувственная! Ненавижу!» — реву я в душе, лезу в «контакты» и в порыве ярости удаляю номер, который знаю наизусть. Сползаю со стула и начинаю быстро ходить вдоль стойки, делая частые порывистые вдохи, убеждая себя не думать о плохом; не воспринимать разговор серьезно и не вспоминать о том, что мне некому позвонить. Но по башке, словно отбойный молоток, долбят один за другим накаты воспоминаний, придавливают меня к полам, заставляя сбавить шаг. Из меня лезет обиженный на весь мир маленький ребенок, в голову — всякое дерьмо: трехлетней давности ссора с отцом, с которым после этого не разговаривал даже по телефону; болезнь мамы и мое рождение, которые убили ее; неприязнь в глазах Юске и Ичиро, которые меня уже не переваривают; Кензи, которого обидел сильнее, чем все его ушлепки до; Като, который по итогу выбрал другого, и его разрушенная мной семья. В глазах встает горячая пелена, мне становится больно физически. В груди сжимается узел чужого ко мне безразличия и растет, словно скатывающийся по склону снежный ком. Лицо само складывается в несчастную гримасу, слезы щекотливо текут к подбородку по щекам. Я в голос всхлипываю, срываюсь на рев, и, не в силах бороться с потребностью забыться, сцапываю со стойки виски и уверенно топаю к шкафам. Вытаскиваю пузырек с тем, что поможет мне провалиться в крепкий сон, отщелкиваю пальцем крышку и опрокидываю горсть мелких таблеток прямо в рот. Слишком много. Я знаю. Это будет очень долгий сон…