Я держу во рту горсть покрытых сладкой оболочкой пилюль, угрожаю им графином с виски в руке и мысленно произношу торжественный тост в честь моего нервотрепа: «Чтоб ты совестью замучился, бессовестное хамло! Увидимся в аду, шибздик бессердечный! Богом клянусь, я стану твоим персональным там мучителем!» Чувствую, как наполняюсь свежими, бурными эмоциями, сменяющими беспросветное уныние, и с желанием не откладывать его муки на столь долгий срок, возвращаю себе смысл существования. Шмыгаю носом на автопилоте, стараясь не залить пол тем, что вытекает из ноздрей, и в следующую секунду всеми силами пытаюсь спасти себе жизнь. Подхваченные резкой струей воздуха таблетки срываются с корня языка и мелкими пулями врезаются в носоглотку вместе с порцией того, что так боялся уронить. В панике хватаюсь за горло, складываюсь пополам и выкашливаю все, что было во рту. Белые слизкие бусины россыпью усеивают серый бетон, с губ свисает, удлиняется и покачивается, словно маятник, тонкая слюнявая нить.

— С-сука, — сиплю с ощущением неприятного свербежа в горле, на мгновение представляю картину со стороны и, сморгнув застывшие в глазах слезинки, тупо срываюсь на смех. Господи, сегодня настолько не мой день, что, пытаясь покончить с собой, я чуть случайно не умер… Будь я все же менее везуч, сто процентов удостоился бы премии Дарвина. А узнай это Кензи и Тосиро, парни точно бы дружно откинули со смеху коньки. Мне безумно хочется их повеселить, жаль я сам лишил себя этой возможности. Сделал поспешные выводы, сказал не те слова там, где надо было заткнуться, промолчал в тот самый момент, где стоило кричать, и дико разочарованный в себе и обстоятельствах я изнеможенно опускаю ягодицы на усыпанный колесами пол. 

Где-то на столешнице вновь вибрирует мобильный. На этот раз я не дергаюсь, ни на что не надеюсь и ничего не жду, просто продолжая морозить задницу. Тот не отключается. Кто-то очень настырный. Пропускаю еще три длинных беззвучных звонка. Не сдается.

Поднимаюсь. Подхожу. Смотрю на экран.

…

Скотина!

Хватаю трубку, ору:

— Не все сказал?!

— Чего случилось-то? — мирно спрашивает моя будущая компания для турне на тот свет.

— Чего случилось?! Ты повел себя, как мудак! Вот чего!

— А помимо? Близнецы?

Закруглить пятилетние отношения с Като на эффектной драматичной ноте так и не выходит. И наше общение снова перетекает в жанр трагикомедии, сто двадцать пятый сезон. Я тут же забываю про все обиды, надуваю губы, сажусь на табурет и мычу в трубку положительно:

— Мм.

— Я предупреждал.

— Лучше бы ты этого не делал. Все из-за тебя.

— Кто бы сомневался. Который из них?

— Кензи.

— И чего он натворил?

— Понравился мне.

— Ну да. Тяжелый случай.

— А после увидел, как мы с Ичи целуемся.

— Фу. Даже утешать тебя не буду.

— Это все Розовый! — пытаюсь я отчаянно оправдаться. Звучит и правда так себе. — Он поставил меня в тупик! И говна пообещал подбрасывать, если я с Кензи свяжусь.

— Правда, что ли? — наполняется чужой голос нескрываемым восторгом.

— Да.

— Говна?

— Ага.

— И тебе это ничего не напоминает?

Я прокручиваю в голове свой несчастный пубертат. Меняю местами жертв и истязателей. В итоге вру:

— …нет.

Мне, естественно, не верят:

— Ага, как же. Я прямо рад, что перезвонил.

— Замечательно.

— Все-таки карма существует.

— Ну тогда надейся, что она не постигнет тебя за то, что все нервы мне вымотал за эти годы!

— Это кто кому еще вымотал.

— Бу!

— А Розовый ничего, — слышу я улыбку в его словах. — Сразу понял, с кем связывается. Соображалистый малый.

— Малый здесь только ты!

— А вот это ты зря, — меняется довольный тон на угрожающий.

— Ты меня вынудил. Утешай нормально давай или отключайся и больше никогда не звони, — бубню тоном ребенка в духе «если отключишься, больше мы не друзья!».

Кудрявый выбирает утешения:

— Сам во всем виноват.

— Ну Тосиро!

Парень начинает гаденько хихикать. Я же, пытаясь не подхватить смешинку, всеми силами разыгрываю негодование:

— Тебе весело? Да я сейчас чуть не умер, когда ты трубку положил! Дурак!

— Ты же сам положил.

— Все равно…

— И че было?

— Подавился, — решил все же не говорить, чем.

— Надеюсь, колесами.

Я округляю глаза:

— Это не смешно!

— Угадал, что ли? Во ты дебил…

— Сам такой! А у меня день тяжелый! Я час назад вообще ошпарился кипятком!

— И как же?

— Кофе пролил. Прямо на ляженьки.

— М-да, как ты до девятнадцати дожил вообще?

— Уж явно не твоими молитвами.

— А вот мне кажется, только благодаря им.

— Ты же атеист.

— Точно. Спасибо, что напомнил. Реально забываю, когда о тебе думаю. Прямо наполняюсь верой, лишь бы ты дуба не дал.

— Можно чуть поменьше сарказма? Ты заебал уже.

— Ладно. В больнице был?

— Не был.

— Ну так вперед.

— Я помазал. Получше вроде стало. Чуть-чуть.

— Значит, не кипяток никакой.

— Блин, ты можешь просто посочувствовать?!

— Сочувствую. Руки из жопы не жизнь, а испытание.

— Ой, все, завались.

— Короче.

— Да.

— Поставь бутылку на место, смой таблетки в унитаз, прими душ и ложись спать.

От чужой проницательности я невольно покрываюсь мурашками и оборачиваюсь через плечо. За спиной не стоит. Но говорит так, будто наизусть меня знает. Хотя, чему я удивляюсь, если так оно и есть?

— Нет, стоп. В душ не надо. Еще утопишься, не дай бог. Просто ложись.

— А как же Кензи?

— Завтра ему все объяснишь. Если не совсем гондон, выслушает. А если не захочет, радуйся, что пронесло… Его конечно же.

— Дурак!

Снова хохот.

— Глупый, — говорю ласково и улыбаюсь. Я не слышал этого смеха пять гребаных лет. И чувствовать, что снова способен его вызвать, подобно упоению. Я прохожу к кровати, забираюсь под одеяло и, проникшись теплом этой беседы, зевая, тяну: — Хорошо. Попробую поспать.

— То-то же. А если не помиритесь…

— Мм? — жду очередной прибаутки.

— Позвони, — удивляет меня мой изувер. — Или напиши — сам тебя наберу.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не проскулить в умилении его уменьшительно-ласкательное, и меняю «Катенок» на вопрос:

— А если помиримся?

— Значит… необходимость сама отпадает.

***

Под натиском зубов с обгрызенного ногтя большого пальца слетела лаковая глянцевая скорлупа и присоединилась к компании пурпурных на черной растянутой майке крошек. Ичи сидел за столом, пялился перед собой невидящим взглядом и уверенно уродовал маникюр. Брат своим отсутствием дома заставлял волноваться, Сеито своим существованием просто бесил. Еще вчера Ичи казалось, что победа за ним, но к утру уверенности в нем поубавилось, а вот сомнения множились в голове словно пухнущий в микроволновке попкорн. Его сообщение Сеитоши буквально стало для Ичи пророческим — всю ночь и утро он благополучно сходил с ума, проигрывал монолог блондина по кругу и практически не сомневался, брат — ненавидящий его наркоман.

От гнетущих мыслей Ичи отвлек бекон.

— Черт! — метнулся он к скворчащему на сковороде мясу, вдруг ставшему испускать не ароматы, а горелую вонь. Быстро выключил конфорку, взглянул на черную стружку свинины и раздраженно толкнул к мойке бестолковый тефлон.

Завтрак не удался. А Ичи так надеялся угодить родственнику и всеми силами доказать, что лучше и заботливее брата Кензи точно никого не найдет.

Пройдя к окну, Ичи открыл створку и, взяв с дивана журнал с аппетитным на обложке пирогом, принялся делать рукой ленивые махи, словно со сломанным крылом мотылек. Но, вдруг услышав щелчок дверного замка, заработал активнее. На пороге появился долгожданный брат.

— Прикинь, мясо сжег, — лучезарно улыбнулся Ичи. Кензи, судя по хмурому виду, было плевать. — Есть хочешь? Сейчас омлет соображу по-быстрому. Просто подожди чутка. Прими пока душ.

В душ Кензи не хотел. Есть — тоже. Выяснять отношения — тем более. Но снова пускать все на самотек сил больше не было. Против дележки квадратных метров с братом ничего против он не имел, но, видимо, стоило начать с них, чтобы после до мужиков не доходило.

Младший прошел к кухонному столу, опустил зад на единственный табурет в доме и заговорил со сложенными перед собой ладонями. Так было проще — не смотреть брату в глаза.

— Давай жить раздельно, Ичи. — Он знал, какой будет реакция — его снова не воспримут всерьез. Но на этот раз предложение не было угрозой, и он намерен был идти до конца.

Под ложечкой у Ичиро засосало, но вида он не подал, впрочем как всегда:

— С чего вдруг на этот раз?

— Не хочу впредь мешать твоей личной жизни.

— Моя личная жизнь — это ты, братик. Так что вчера ты вовремя подоспел.

— Я поспрашивал у ребят. Нашел комнату. Недалеко от универа. Работу — тоже. На стройке. Буду кирпичи таскать. Зато мозги отдыхают, и график два через два после обеда. Так что учиться тоже смогу.

Ичи медленно опустил журнал и вперил исподлобья взгляд в чужой висок:

— Это не смешно, Кензи.

— Я не пытаюсь тебя рассмешить.

— Почему? Что я сделал не так?

— Дело не в тебе.

— Тогда в ком? В Сеитоши?

Кензи вздрогнул. Уставился на брата. Испугался, решил, что неправильно понял вопрос, и необдуманно уточнил:

— Ты что-то знаешь?

Вбок надменно усмехнулись:

— Серьезно? Из-за придурочного Сеитоши? Из-за этого козла?! Да что в нем особенного?!

— Ты знаешь… — Всю уверенность в себе и в своих действиях, решительность и твердость размазала под собой тонна унижения. И самое печальное то, что презентовал ее Кензи родной брат. Младший думал, это он тут мудак — Ичи обманывает, о Сеитоши не говорит, — а оказался, как всегда, самым «сообразительным». Ичи обожал тыкать его минусом ему в лицо. Не ради наслаждения, ради себя. В этой с розовой кляксой голове было слишком много тараканов, чтобы их постоянно травить. Раньше Кензи пытался, после махнул рукой и перестал обращать внимание на нежные в свой адрес колкости. Но переход брата от слов к действиям стал для младшего первым звоночком. Сейчас жертвовать своей самооценкой ради чужой было для Кензи уже невмоготу. — И как давно?

— Неважно, — прошел Ичи к холодильнику и сцапал с полки два яйца. Положил на столешницу. После взял еще парочку. И то, как брат буквально скопировал его недавнюю ухмылку, не увидел, но на скрежет ножек табурета об пол отреагировал-таки.

— А еще спрашиваешь «почему?», — вышел Кензи из-за стола и направился к шкафам на поиски чемодана готовый собрать его прямо сейчас.

— Эй… — странный маневр Ичи не понравился, а от вида вывалившейся из шкафа спортивной сумки парень запаниковал. — Он пришел, чтобы поговорить! Пролил на себя горячий кофе и поэтому снял штаны! Это я его засосал! Потому что ты вошел! Ясно?! — нервно задвинул длинную челку за ухо, открыв вечно прячущийся за ней глаз. Последний дергался как ненормальный.

— Горячий?.. — притормозил брат. — Сильный ожог?

— Несильный.

— А чего байк здесь? — От вида байка у Кензи натурально отпала челюсть еще полчаса назад. Он был уверен, блондин по-прежнему у них. Отчего долго околачивался у двери, не решаясь войти, и все же взял себя в руки. А тут оказывается целое ЧП.

— Машину взял.

— И уехал один?

— А ему требовалось сопровождение?

— Да, в больницу! — мысленно раздул масштаб трагедии, представив в голове не Сеитоши, а Фредди Крюгера.

— Ожог не смертельный, Кензи! Кофе еле теплый был! С холодным, мать его, молоком!

— Такой теплый, что парень не смог сесть на мотоцикл?

— Хватит уже! — полетел планируемый, но несостоявшийся омлет на невезучий пол. Яйцо лопнуло и растеклось до ножек стола длинной неприглядной соплей.

— Как скажешь, — выразительно хлопнул Кензи шкафчиком и уверенно двинул к двери. Брат снова строил из себя жертву. Просто невероятный эгоист…

— Ты куда?

— Не знаю. За машиной твоей сгоняю. Все равно.

— Кензи… — пискнул Ичи близнецу вслед, поглазел на захлопнувшуюся дверь слезливым взглядом, обессиленно сполз на пол, упав спиной на ближайший фасад, и скривил дрогнувшие губы. Он понимал, что ведет себя неправильно. Понимал давно. Но нужда была сильнее здравого смысла, и в итоге границы норм поведения и морали в его голове стерлись. Рядом с Кензи он всегда чувствовал себя любимым, полноценным, уверенным в себе, и безумно боялся всего этого лишиться. Но вот, пожалуйста, брат ушел, и единственное, что Ичи чувствовал, это боль от потери любимого человека. На самооценку ему было совершенно плевать.

Не прошло и десяти секунд, беглец вернулся. Медленно досчитал снаружи до пяти, вновь ввалился в дом и, тяжело вздохнув, прошаркал к Ичиро. Опустился рядом плечом к плечу и, смущенно смотря на пальцы рук, теребящие какую-то бумажку, признался:

— Мы целовались.

С чувством неимоверного облегчения Ичи быстро промокнул глаза основанием ладони и сквозь неподдельную улыбку произнес:

— Серьезно? Скажи, клево сосется? — не тронул его пикантный факт почти никак. Возвращение Кензи было куда важнее ревности.

— Ичи, блин…

— Вчера?

— Нет. Дня три назад где-то.

— Ты поэтому типа болел? — нарисовал в воздухе кавычки.

Кензи недвусмысленно промолчал. Идти в универ после поцелуя с Сеитоши было просто мучением. Он честно не знал, как смотреть тому в глаза. Да и удалось ли выдать приступ влечения за шутку, тоже было неясно.

— И как он отреагировал?

— Сам не знаю. Вроде ответил, а после отшил. Словно до него вдруг резко дошло, что я не ты.

— Отшил?

— Еще эти его шуточки похабные, вечно с толку сбивают. Я уже отвечать в том же духе начал. Только все равно не врубаюсь, это он по серьезке или прикалывается.

— А ты сам прикалываешься или по серьезке?

— Скорее… пытаюсь выдать правду за стеб.

— Вот и он так же.

— Да на фига?!

— А я откуда знаю?! — обозлился Ичи сам на себя и, резво встав, принялся демонстрировать деятельность. Схватил губку, вытер чистый стол. Растерялся. Он не планировал сводить брата с этим недоразумением, но вернуть его расположение конечно же хотел. — Плевать мне, что у этого придурка в голове! Сами разбирайтесь!

Кензи обиженно молчал. Ичи раздраженно гремел посудой в мойке.

Гребаный Сеитоши… А ведь изначально Ичиро он тоже заинтересовал. Благо парень вовремя опомнился, понял — слишком мутный этот смазливый тип. А Ичи и своей мути в голове хватает. Они точно бы друг друга перекопали и до очередных плотских утех больше бы у них не дошло. То ли дело брат. Ноль интриг, ноль заморочек и чистое желание хорошо поесть и поспать. Будет отключать мозги, удовлетворять сексуальные потребности блондина и чувствовать свою перед братом вину. А почему бы, собственно, и нет?.. Прибежит как миленький. Еще плакаться Ичи будет, жаловаться, как его извращенец задолбал. А значит, Кензи снова будет нуждаться в брате, а значит, все снова встанет на свои места. Заодно ходячий кошелек всегда при них…

Выключив воду, Ичи проголосил:

— Да нравишься ты ему, доволен?!

Прыгать до потолка от радости Кензи не спешил: 

— Ну-ну, как же. Соскочить с тебя на меня… Очень смешно.

— А может, он планку повысил. Не будь таким однобоким, Кензи. Блондин не в меня влюблен. Просто иди уже и сам с ним поговори! Права слова тебя никто не лишал.

— Ага, сейчас я с ним поговорю, а после ты сотворишь очередную херь, и этот разговор лишится смысла.

— Хорошо! Не буду я больше вмешиваться! Доволен? Хоть сейчас чемодан забирай. Плевать! Мучайся. Но просто знай, из всех возможных вариантов ты выбрал самый геморный. Он тебе еще все мозги вынесет. Он уже это делает! Он просто нереальный интриган! Ты думаешь это со мной тяжело? Ну-ну! Поверь, ваша самая большая проблема не я. Там еще Рыжий есть, с которым он, кстати, спал и до сих пор тесно общается. И «Любимый», с которым ему не перепало, но он был бы явно не прочь.

Лицо Кензи озарилось довольной улыбкой, он прихватил негодующего за предплечье и, мощно дернув на себя, вернул на пол и сграбастал его в крепкие объятия.

— Эй! — возмутился тот, но отбиваться не стал. Слишком классными они были. Просто сел поудобнее.

— Да не переживай ты так. И тебе кого-нибудь найдем.

— Кензи! «Любимый»! Слышишь? Ваша проблема не я! И никто мне не нужен! Ясно?!

— Еще как нужен! Чтобы любил, ценил и на руках таскал.

— Это ты Кензи. И ты меня бросаешь, — ткнулся Ичи носом в чужое плечо. Отрицать боль от потери было все же очень тяжело.

— Не бросаю, а уступаю место достойному. Ты для меня слишком хорош.

— Ты пытался…

— Ну брат. Ну ты че? Если у меня возникают чувства к другому, это не значит, что угасают к тебе. Это невозможно. Че за нытье?

— Ты уйдешь. И будешь жить с ним. В его дурацком особняке. А про меня сразу забудешь.

— Пфф! Да там коробка чуть больше нашей. Пустая. И коряга посередине стоит. А в холодильнике одно бухло. Даже пожрать нечего.

— В макдак ходить будете. Что, я тебя не знаю, что ли?

— Ой, не, это же гастрит. Ни на что не променяю твои суперполезные завтраки!

— Тогда зачем он вообще тебе сдался?!

— Ну, типа, секс, все дела.

— Он актив!

Кензи усмехнулся, вспомнил байк, потрясающий с блондином вояж и с гордостью, словно это уже случилось, объявил:

— Влюбится — перевернется.