— Землетрясение? Серьезно?

— Ты заслужил! — сверлят меня голубые глаза с ненавистью, под моими ногами вибрирует пол.

— Ичи! — появляется Кензи буквально из воздуха и протягивает руку помощи не мне.

Между мной и братьями разверзается пропасть. Все вокруг превращается в бесформенную тьму. Я лечу…

Бух! Вздрагиваю всем телом, больно приземляясь на кровать. Чувствую очередное колебание. Вскидываюсь испуганно, вскакиваю на ускользающий из-под ног матрас и пытаюсь сориентироваться в пространстве. Снова колбасит…

Судорожно озираюсь по сторонам. Ищу глазами Кензи. Слышу жужжание. Соображаю — телефон.

Телефон?

Господи… Это просто звонит телефон.

Сердце колотит так, будто «мертвую петлю» на американских горках пережил, руки дрожат вследствие проглоченной горсти таблеток. Я цепляюсь взглядом за белые на полу бусины и медленно, но верно прихожу в себя. Тосиро… Точно. Мне звонил Тосиро. Не было никаких таблеток. Я просто убойно спал.

Телефон.

Пытаясь найти дребезжащую раскладушку, встряхиваю одеяло и нащупываю пяткой свой допотопный девайс. Сцапываю его с матраса, вижу имя звонящего, хватаю воздух ртом от неожиданности, откидываю крышку, сиплю:

— Кензи?!

— Привет.

— Я не хотел! — верещу, одновременно пытаясь прочистить горло и не сказать лишнего. Где сон, а где реальность, мозги соображают слабо: — Я просто хотел с ним поговорить! По поводу его дурацкого поведения! Я знал, что тебе это не понравится. Поэтому и поехал один. Это было ошибкой. Огромнейшей! Это правда ничего не значило! Совсем! Клянусь! Правда…

— Так, стоп. Выдохни. Ты где?

— До-ма… — неуверенно оглядываюсь по сторонам. — Я дома.

— И как к тебе попасть? Я внизу.

Я диктую Плюшевому код от парадной, напоминаю этаж и, сбросив вызов, обрушиваюсь всем телом на кровать. Боже… Поверить не могу! Сам позвонил! Радость моя! Вскакиваю на пол с невероятным чувством воодушевления, мчу к двери и спотыкаюсь взглядом о заплеванный справа бетон. Блять! Колеса! Подрываюсь, как ненормальный, и пытаюсь избавиться от улик своего несостоявшегося самоубийства. В дверь скромно стучатся с той стороны. Хватаю последнюю таблетку, смываю в унитаз все и наблюдаю игнорирующие мощный водоворот пилюли.

— С-сука! — просто опускаю крышку и бегу открывать.

Щелкаю замком и при виде моего хорошего таю:

— Приве-е-ет.

Выглядит свеженьким. Переоделся. Значит, без беседы с братом не обошлось.

— Вот, на, в аптеку забежал, — протягивает мне непустой пакетик-маечку. Меня тут же тянет ляпнуть что-нибудь про безопасный секс. Держусь, как могу. Еще рано. — Надеюсь, полегчает. Или все же в больничку отвезти? Как по ощущениям? — дергает подбородком на район моих ног. Неужели все знает?

— Терпимо. Все еще немножко печет. Зайдешь? Только я… без штанов буду, — прячу несчастные ляжки за дверью, стараясь его не смущать.

— И что? Это, типа, как-то угрожает моей жизни?

Я снова с трудом сдерживаюсь, чтобы не спошлить. Не самый подходящий момент для шуток, все-таки я оплошал. В итоге молча открываю для него дверь, приветствуя персональным кивком лаймовые кроссы и яркий квадратный, как вся моя башка, снепбек.

Мои ноги удостаиваются долгого оценивающего взгляда:

— Выглядит вроде ничего. Миленький румянец, — делает паузу, — на нездоровой бледнятине.

— Оу… А можно еще раз? По буквам? Не расслышал, там была «н» или нет, — закрываю дверь.

— А пусть будет интрига…

Я улыбаюсь в пол, заценивая шуточку по достоинству, и скромно интересуюсь:

— Брат про кофе рассказал?

— Рассказал.

— Только про него?

— А ты хочешь что-то добавить?

Хочу, многое, но решаю промолчать. Не время кидаться дерьмом в сторону несговорчивых родственников своего суженого.

— Располагайся.

Кензи сбрасывает с плеч парку и вместе с кепкой кладет на барный стул, взлохмачивает шевелюру, как бы причесываясь, и водружается на тот, что рядом.

— Пива? — пытаюсь я быть гостепримным и, забирая его вещички, прячу в скрытый у входной двери шкаф.

— В одиннадцать утра?

— Кофе?

— Пожалуй, откажусь от греха подальше.

— Чай?

— Ничего не хочу. Правда. Я тя разбудил?

— Мм, — смущенно задвигаю челку за ухо, вдруг чувствуя стыд за то, что удалось сомкнуть глаза.

— Извини.

— Наоборот. Я даже рад. Сон был паршивым, — возвращаюсь к стойке и сажусь напротив гостя, спиной к двери. Перевожу тему на более безопасную: — Ты выиграл?

— Не-а.

— Как это?

— Видимо, надо была соглашаться на поцелуй, — хитро поднимает уголок рта.

Я щурюсь, словно прицеливаюсь:

— Ты ведь прикалываешься.

Симпатичная физиономия вдруг озаряется, Кензи горделиво вздергивает нос:

— Моя первая выплата, — кивает на целлофановый сверток на столе.

— Я знал! — копирую я его выражение, добавляя кокетства. — Ты потрясающе двигаешься. Я даже немножечко снял.

— На фига?

— Ну, вряд ли мне светит приватный от тебя танец, — говорю с намеком на интим и даю ему время на ответить. Молчит. — А ты не пробовал стриптиз?

— Нет, — отводит взгляд в сторону и оттопыривает щеку, упираясь в нее языком.

Я кладу подбородок в ладонь, рисую пальцем на столешнице спиральку и как бы между прочим говорю:

— Хочешь… изобрази чего-нибудь. Я оценю.

Плюшевый выразительно всплескивает руками:

— Не прошло и пяти минут!

— Три с половиной. Я чуть не умер. Клянусь, — срываюсь на смех и заглядываю в пакет: — Что это? Кремушек? Как пользоваться?

— Показать?! — опережает он мою просьбу.

— Боюсь, тогда твоей жизни и правда будет что-нибудь угрожать.

— Ладно, я понял, я тебя не перешучу.

— Однажды ты уже это сделал. До сих пор оправиться не могу… — кошусь с толикой наигранной обиды и походкой от бедра удаляюсь в туалет. Уже там тихо пищу от восторга в ладонь, беззвучно прыгаю на месте и прижимаю пакет к груди, воображая в коробке не мазь, а кольцо, и сделанное только что мне предложение. Лечу в облака, нетерпеливо наношу слизкую субстанцию на покраснения и, сполоснув руки, бросаю контрольный взгляд в зеркало. Блеск!.. Блеск моих конечностей достоин самых аппетитных куриных жаренных на гриле бедрышек. Я выхожу из ванной, готовый собирать комплименты, но внимание Кензи приковывает мое лицо.

— Не понял. Почему тут твоя физиономия? Ты, что, поешь? — стоя возле ТВ, Плюшевый с интересом крутит в руках один из выпущенных мной синглов.

— А ты, что, не знал?

— Пфф! Нет, — обводит меня таким глумливым взглядом, будто я не я, а мама Като, не попавшая в свое время в караоке ни в одну ноту «The Night».

— Да ты, должно быть, снова шутишь.

— Я поставлю?

— Давай, — сажусь на стул и принимаюсь с интересом наблюдать за чужой реакцией.

Нет, в то, что обо мне не знал Ичиро, я еще верю, но чтобы Плюшевый не догадался, это надо быть той еще балбесиной. С другой стороны, его вкусовые предпочтения многое объясняют.

Из динамиков звучат первые аккорды, Кензи сдвигает брови над переносицей и заметно напрягает слух.

— Так, стоп. Я знаю этот трек… — снова пялится на упаковку. Слышит мой голос и округляет зенки. — Да ладно! Это ты его поешь?!

— Я.

— Серьезно?! Ты, типа, селебрити?.. — на секунду подвисает, после чего всплескивает руками и в какой-то своей рэперской манере отскакивает назад на одной ноге. — Хоули щит! — прикрывает ладонью вытянутое лицо.

И все же я поражаюсь:

— Да как ты мог этого не знать? Весь универ знает, а ты нет? Со мной же девчонки при тебе селфились.

— Я думал это из-за фейса!

— В смысле?

— Ну, ты же смазливый, вот они и текут.

— Что?!

— А че? У нас в школе были подобные экземпляры. Со своими фан-базами. Вот и значения не придал. Ка-пец!

— Ты же такое не слушаешь. Откуда столько эмоций?

— Но эта в свое время из каждого утюга играла. Охренеть! Не, серьезно, это ты? Сеито… Сеитоши… А ты ведь говорил… Уау! Я врезал селебке! Ну зашибись!

— Не врезал, а дважды поцеловал, — меняю я его повод для гордости.

— Да уж, — скромно опускает взгляд, но тут же поднимает с откуда-то взявшейся дерзостью. — Спой. Слабо? Фанера? Да? Фане-ера, я так и думал.

— Ну-ка убавь, — принимаю я вызов.

Он послушно уменьшает громкость, я прочищаю горло в кулак. Жду припева и присоединяюсь к себе в самый эффектный момент. Стараюсь так, будто делаю это последний раз в жизни, наблюдая потрясающую реакцию на чужом лице.

— Фа-а-ак! Это реально ты! У меня прямо мурахи по коже от твоего голоса. Зырь-зырь! — подбегает и демонстрирует волоски, вставшие на руке дыбом. — Кру-у-уто!

— Только давай без фанатизма, а? А то мне как-то не по себе.

Кензи слегка успокаивается, опускается передо мной на стул, но все равно дергается и ведет себя подобно отстоявшему три часа в очереди на фансайне школьнику:

— И почему ты завязал? Ты ведь завязал? Или я чего-то не догоняю?

— Не мое.

— А как же баблинское? И популярность? Счастье не в деньгах? Может, ты и прав.

— Выдохни!

— Окей, — смущенно усмехается в кулак, кажется, понимая, что все же чуточку перевозбудился.

— Пива?

— Давай, — судорожно кивает головой, переходя на хохот. Но резко серьезнеет: — Так, стоп! Меня же в прошлый раз фанючка твоя, получается, фоткала? Это, че, интервьюха была? Так, я теперь, типа, тоже знаменитость?

— Возможно, — жму я плечами, доставая из холодильника то, что поможет ему сбавить сердечный ритм.

— Ну-ка, ради интереса… «Сеито и Кензи»… — тыкает пальцами в экран мобильника. — Да ладно! Нашел! — спрыгивает с табурета, и начинает топтаться на месте, словно уже слегка поддат. — Я популярен! Ты знал?!

— Не слежу за собой в сети. И тебе не советую.

— Почему это?

— Слишком много негатива.

— Да ладно.

— Серьезно. Там может быть сто положительных комментариев и один мерзкий. И запомнишь ты только его. Это факт. А у меня, как правило, такого перевеса нет.

— Хмм… Была не была, — игнорирует предупреждение и начинает с выражением читать: — «Это кто?» Это я! — тычет себе в грудь пальцем. — «А Сеитоши зря времени не теряет…» Так-так-так… О! Вот! «Токояма Кензи. Самый буйный с нашего потока. Вечно всем угрожает морду набить». Меня знают!

— Поздравляю, — с умилением мотаю я на эту звездочку головой. Ну что за милота?

— «Как же шикарно они смотрятся вместе». Это ты написал?.. «Мог бы и получше кого-нибудь найти». А это точно Ичи… «Спорим, рэпер с ним только ради бабла?» А это какой-то мудак.

— Говорю, не читай.

— «Будьте счастливы!» Забавно… Блин! Надо пацанам скинуть!

— Думаешь?

— Конечно! Это же крутотень!

— Они знают, что ты по мальчикам?

— Еще бы, — кивает чуть ли не с гордостью и залипает на время в телефон.

— Может, поесть чего-нибудь закажем?

— Да! Точно! Давай!

— Рис или лапшичка?

— Может, картоху? Фри.

— С удовольствием, — полность удовлетворяет меня его ответ.

А через еще пару минут парень находит новый повод для детского восторга:

— У тебя плейстейшен есть?

— Ага.

— Может… порежемся в чего-нибудь? — смотрит на меня взглядом сделавшего все уроки сынули. — Не поверишь. Ни разу в жизни не пробовал. Так интересно, — забавно морщит нос и робко вжимает голову в плечи, будто я способен ему отказать.

— Ути, бозе мой. Да играй конечно.

— Правда?!

— Можешь хоть домой забрать, если это сделает тебя счастливым. Да, здрасьте. Хотелось бы доставочку заказать, — переключаюсь я на телефон.

Кензи из поля моего зрения куда-то исчезает — я пропускаю момент, — но при звуке смыва в уборной меня одолевает паралич. В голове образуется водоворот из продиктованных в трубку колы, куриных крылышек, булок и не смытого ранее снотворного. Таблетки светятся в толчке белыми точками, я, не в силах сделать вдох и завершить заказ, пялюсь на злосчастный туалет.

Дверь уборной открывается, Кензи бодрым галопом счастливо скачет в сторону ТВ…

***

— Ить… Ить… Оп! Давай-давай-давай, я успею!.. Бля, нет, опять обоссался, — откидывает Плюшевый геймпад и, забивая на своего симса, присасывается к бутылке светлого. — Не игра, а нервотрепка какая-то. Жить проще, по-моему. Я прямо вспотел весь.

— Ой. Я горю.

— Как это? Самовоспламенение? Че за трэш?

— Это ты свои гирлянды растопырил, муженек.

— Это подарок был! Свадебный!

— И теперь ты обоссаный вдовец. Поздравляю, — меняю джойстик на бутылку колы и делаю глоток за упокой.

— Ты, че, умер? Жесть. Может, в Сайлент Хилл, лучше, порубимся?

— Может, лучше поедим?

— Точно! Еда! — вскакивает на ноги и протягивает мне ладонь. — Блин, не приставка, а залипалово какое-то. Лучше вообще не начинать.

— Согласен, — вкладываю пальцы в его. Мне по-джентльменски помогают подняться, но все же отпускают, пропуская вперед. Жаль. Я бы предпочел следом, но за руку.

На котлету расчленённого Биг Тейсти с аккуратностью ювелира Кензи укладывает забор из золотистых палочек фри.

— Прекрати издеваться над едой. Оставь это дело брату.

— Ты просто не в теме. Это капец как вкусно, — накрывает булкой залитый соусом гарнир и презентует мне стороной с торчащим кустом салата. — На, кусни разок. Давай, давай, кусай. Не ссы, — погружает в меня свой шедевр. — Ну как? Класс?

— Класс, — пытаюсь я это пережевать.

— Сделать тебе?

— Сделай.

— Ты кофе, что ли, взял? — хмуро смотрит на мой стакан и забирает напиток. — Не, надо коктейлем разбавить. У тебя же руки-крюки. Мало ли… И так вкуснее в сто раз, — отливает половину горечи в пустую стеклянную для виски тару, смешивает два пойла и с видом бармена-виртуоза трясет закрытым стаканом прямо перед моим лицом.

Я напрягаюсь:

— Если хоть капля попадет на мой нос…

— Я тебя с ног до головы оближу. Обещаю. Не пропадать же добру.

Я тут же утыкаюсь пятаком прямо в картон и расползаюсь в самой гаденькой на свете улыбочке. Он ошеломленно отводит руку, бегает взглядом по моему лицу и звучно прыскает:

— Ты не поверишь. Но на тебе ни пятнышка.

— Черт, — разыгрываю разочарование в жизни, и мы обмениваемся дружественными смешками. — Слушай, — вдруг вспоминаю не дающий мне покоя вопрос.

— А?

— Что она тебе вчера сказала? Та девушка.

— Сказала?..

— Мм, — дергаю головой утвердительно и передвигаю к себе забодяженный коктейль.

Кензи мешкается, но все же отвечает:

— Что… это не самое лучшее место для любовных утех, — звучно проглатывает свой пережеванный во рту мякиш и неловко чешет нос указательным пальцем. — Что, тусовка не наша, и, как местные отреагируют, сложно предсказать. Что не стоит никого подставлять. Наедут на нас, а кулаками всем придется махаться. Собственно, это и сказала.

— Значит, если бы не она… ты бы меня поцеловал? — говорю то, что вообще не собирался, и чувствую, как бешено колотит в груди. Тут же миллион раз жалею, представляя его безжалостное «нет», и пялюсь на него умоляюще. Пожалуйста…

Он отвечает:

— Да.

— Снова в шутку? — продолжаю этот мучительный для нас обоих допрос и снова успеваю чуть-чуть сойти с ума за паузу длиной в сотую долю секунды.

— Снова нет.

Я вздрагиваю. В груди взрывается скоп ложных переживаний, просачивается сквозь кожу наружу и обволакивает нас легким флером упоения. Я не выдерживаю и, облокотившись на стойку, смело тянусь к чужим губам. Мне подаются навстречу, мы прикасаемся друг к другу буквально на мгновение, и в следующее — Кензи глотает вылетающий из меня мат.

— Блять, — слышу я писк дверного замка и в раздражении смыкаю веки.

— Ты не один, что ли, живешь?

— Думал, один.

Оборачиваюсь через плечо и жду появление своего загадочного соседа, который сейчас умрет.

В студию вваливается с видом вяленой говядины рыжий конопатый нос. Проходит к свободному рядом со мной стулу, садится и молча с сомнением пялится на Плюшевого секунды три. А после на меня, вопросительно.

Я поясняю:

— Это другой.

— Близняшка?.. — уточняет Хаяма.

— Ага.

Юске опускает на стойку висок, я представляю скрипача Плюшевому:

— Венец моей фотоколлекции.

— А-а, так ты поэтому завязал…

Стеб? Неожиданно. Кажется, своим несвоевременным появлением пришелец расстроил не только меня.

Голова Хаямы отрывается от стойки, парень хмурится и неприязненно смотрит перед собой:

— Ты уверен, что это другая?

— Абсолютли, — подтверждаю я.

— А разницы никакой. Потрахались, что ли, уже?

Я не теряюсь:

— Боюсь, этот не такой легкодоступный, как ты.

— А чего ты без штанов?

— На низком старте.

— Ясно.

— Тебя твой искал, — перевожу тему, зная точно, он здесь не из-за нас.

— По фигу, — снова ложится щекой на стол.

— А страдаешь так, будто нет. Рассказывай уже.

— Мы вообще друг друга не понимаем, — колется быстрее, чем экран последней модели приземлившегося на асфальт «яблока».

— Понимаете. Просто разные. И молодые. Не готовые подстраиваться друг под друга. У каждого амбиции и правда своя. Это было ожидаемо, — легкомысленно пожимаю я плечами.

— Это он тебе сказал?

— Это я тебе говорю.

— А он что?

— Просто спросил, не у меня ли ты.

— А ты что?

— Сказал «нет» и чтоб больше не звонил без необходимости.

— Прямо так и сказал?

— Прямо так и сказал.

Субтильного вида торс поднимается и опускается в тяжелом вздохе:

— Мне кажется, он меня не любит.

— С чего такие выводы?

— Не говорит.

— А ты ему?

— Сказал как-то… Как раз когда ты вошел.

Я вспоминаю задницу Като, сползшие до икр штаны и машинально корчу виноватую мину:

— Упс. Сорри… Там был секс, — почти беззвучно поясняю Кензи, что произошло. Он вскидывает подбородок, протягивая немое «а-а».

— Да нет. Он успел сказать, что тоже меня… хочет.

Моя нижняя губа на автопилоте ползет вниз и вбок. Комментировать новую деталь истории я не решаюсь. Да и вообще боюсь отреагировать как-то не так. Не то чтобы я сильно рад, но и трагедии как таковой в ситуации не вижу, даже с точки зрения самого Хаямы.

— Бедный чувак… — подает голос Плюшевый. — Это я про того, если что.

— Почему это он бедный? — поднимает Юске голову и с претензией пялится на близнеца.

— Ты же его врасплох застал. Такие вещи надо говорить, когда вообще ничего не ждешь. Это… как ее там? Ну любовь… Ну эта…

— Безусловная, — подсказываю я.

— Точно!

— Все ждут! — негодует Рыженький. — А безусловная бывает только к детям, и то не факт.

— Все равно. Во время секса… У меня бы точно упал.

— Правда? — поднимаю я бровь. — Из-за такой ерунды?

— Ну, если бы это сказал он, то наверняка, — прикрывает улыбающийся рот половинкой гамбургера. Я с трудом держусь, чтобы не заржать вслух.

— Ты мне не нравишься, — признается Рыжий в чувствах к новому знакомому.

— Я тебя тоже… не хочу.

Я выдыхаю желание захохотать в сторону и включаю заботливую рассудительную мамулю:

— Дай ему время. Это же Като. Два месяца для него вообще ни о чем… Лет пять еще подожди, тогда точно скажет.

— Пять? В смысле? — напрягается Юске.

— Просто шучу, — ругаю себя мысленно за излишнюю откровенность.

— Че за Като такой? — вовремя встревает Кензи. — Дайте хоть фотку позырить, что ли.

Я откапываю в галерее недавний снимок с выступления и поворачиваю экраном к нему:

— Оу… — как-то неоднозначно вытягивается его лицо. Видел? Узнал? Понравился? Не очень?

— Что?

— Какой он… приземистый. Может, он говорил, а ты просто не услышал? Попробуй пригнись чуток, чтоб уж наверняка.

— О боже! — плюю на тактичность и восторженно хлопаю в ладоши. — Я должен это записать! Это восхитительно!

— Он ростом с меня вообще-то! — не нравится Хаяме невинный над бойфрендом стеб.

Кензи тычет в скрипку пальцем:

— Он шуток, что ли, не понимает?

— Боюсь, не только их.

— А почему в клубе себя так вел? — подтверждает Рыжий мои опасения очередным идиотским вопросом.

— Может, у него узнать стоило, а не удочки трусливо сматывать?

— Он меня взбесил!

— Ох…

— Только, блин, ты еще не охай.

Я набираю полную грудь воздуха и разжевываю нытику все до мелочей:

— Да показать он мне пытался, что Ичи я не нужен от слова совсем. Мол, смотри, я его сейчас одним пальцем сделаю. Приманю в смысле. И ему это удалось.

— Что ж он мне о своем гениальном плане заранее не сказал?

— Потому что себе на уме парень. Всегда был. Пора бы уже с этим смириться.

— А может, потому что этот план касался тебя?

Я устало опускаю ресницы. Мне так много хочется ему сказать, но, боюсь, все мои откровения будут резать слух напротив сидящему.

— Класс, — очень кстати произносит Кензи, — косячит тот, а предъявляют третьему.

— Так, — меняет Хаяма тон. — Почему я вообще тебя слышу? Я твоего мнения вроде не спрашивал.

— Ну, тебя вроде тоже никто сюда не звал, а ты вошел, как к себе домой. Сидишь, сопли пускаешь. Хоть бы постучал из вежливости и «как дела?» у него спросил. Чего ты код не сменишь? — предъявляет Плюшевый мне. Ответить я не успеваю. Хаяма делает это за меня.

— Страшно потому что. Вдруг таблеток нажрется. Так и сдохнет тут один.

Я беззвучно разеваю рот, сжимаюсь в плечах и максимально опускаю подбородок к груди, пытаясь исчезнуть за челкой. Вот же гад!

— У него зависимость. От снотворного. Что? Не знал?

— Слушай, детка, серьезно, заткнись, — делаю я разъяренное лицо, готовый порвать Рыжего на части.

— У тебя же на него планы грандиозные. Зачем же начинать отношения с вранья?

— Жить надоело?

— Или ты передумал? И это чисто так — обмен сперматозоидами?..

И тут до меня доходит, зачем он на самом деле сюда пришел. Утешения? Да конечно. Дельные советы? Плевать он на них хотел. Все гораздо элементарнее. Это же Хаяма. А он никогда не приходил ко мне ради себя. Дело в Като. И он снова пытается его у меня забрать. Юске потрясающ в своем упорстве, я не могу не уважать его за его борьбу. Однажды у него получилось обвести меня вокруг пальца, но то, что фокус он повторит снова, я честно не ожидал.

Меня погубили мои же легкомысленность и жадность. Я не желал воспринимать эти отношения всерьез. Я продолжал держать с Като связь, в глубине души надеясь, что Хаяма сходит от ревности с ума. Не сходил, не знал о переписке и лучше бы оставался в неведении, но я сам, из желания парочке чисто поднасрать, растрепал все обоим. Идиот!

А теперь, когда рядом Кензи, Юске тупо копирует мою тактику и на моем же примере демонстрирует все то свинство, что совершал я. И говорит практически прямо, мол, выбирай — либо тот, что сидит напротив, вроде как отвечает тебе взаимностью и вызывает бурю эмоций, либо твоя давняя дурная привычка, которая совестливо и сдержанно иногда будет тебе просто писать…

Я сдаюсь. С трепетом вспоминаю наш с Тосиро вчерашний разговор, его смех и советы, которые меня убаюкали, и чуть ли не со слезами на глазах, понимаю, что это были наши последние друг другу слова. Мысленно благодарю его за то, что он перезвонил и оказался сильнее своих принципов, прошу за все прощения и с дрожью в голосе, которую не в состоянии унять, произношу:

— Окей. Скажет. Обещаю. Только проваливай уже.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Ты пообещал.

— Знаю.

— Ты, Сеитоши Дайски, пообещал, — вколачивает подобно гвоздям эти слова в мой висок и, сползши со стула, идет к двери, но вдруг произносит: — Так что у вас в итоге?

Я раздраженно возвожу взгляд к потолку и шумно через нос выдыхаю.

— Обед, — отвечает Кензи вместо меня.

— Он тебе нравится?

— Ты совсем?! — зыркаю через плечо и касаюсь мыском пола, готовый ринуться к бессмертному и попытаться придушить его собственными руками. Но, слыша от Кензи ответ, передумываю.

— В моем вкусе. Обожаю фастфуд…

Рыжий наблюдает мою наверняка багровую физиономию с самодовольной ухмылочкой и, уходя, захлопывает за собой дверь. Замок пищит защелкиваясь, мы с Кензи вновь остаемся наедине.

Я плавлюсь от стыда, мечтаю провалиться сквозь землю и, понятия не имея, что сказать, ныряю носом в спасительный с кофе стакан, но из-за тремора в руках тут же возвращаю его на место, пряча ладони под столешницей.

— Плохо спишь? — разбавляет Кензи неловкую тишину.

Я неуверенно признаюсь:

— Есть такая проблема.

— Тогда неудивительно, что со сцены ушел. Тяжело, наверное, было. По-ходу, правду говорят, быть айдолом — это полный звездец.

Мои плечи слегка расправляются, я вскидываю на Кензи полный нежности и в то же время грусти взгляд.

— Не кисни, — касается рукой уголка моего рта, словно давит на кнопочку, и я выжимаю слабую, но благодарную за все улыбку. — Что это? — смотрит чуть выше и проводит подушечкой указательного пальца по спинке моего носа. — Кажется, ты всё-таки обляпался, — на этот раз подается ко мне сам и дарит милый поцелуй моей носопырке.

Я таю за сегодняшний день раз пятый и, подставляя под мягкие губы искусанные свои, намекая на его данное мне ранее обещание, томно прошу:

— А теперь остальное…