Йозеф прошелся подушечкой пальца по ряду картонных конвертов виниловых пластинок. Проигрыватель издавал едва различимый белый шум. Это было немногое подобие моментов умиротворения и единения, которое удавалось найти им обоим. Всё внимание Марии было обращено в бесконечные строчки и имена, имена, имена… Бумажная волокита и истинно немецкий педантизм, подкрепляемый особой, ещё более сильной любовью Менгеле к порядку. Строчка за строчкой, имя за именем. Чернильное пятно. Вырваный лист. «Переписывай». Строчка за строчкой. Имя…

— Попробуйте угадать мелодию. — промурлыкал мужчина. Это была его любимая игра, по результатам которой он обычно решал судьбу заключенных.

Мария не видела его лица, но слышала, что он улыбается, открывая вид на свою диастему. Из проигрывателя полилась музыка и девушка отложила перьевую ручку. Спина соприкоснулась со спинкой скрипучего деревянного стула, голова невольно откинулась назад, разминая шею, глаза прикрылись. Музыка. Беспокойная, драматичная. Отчаяние, неспособность смириться. В этом было что-то от Бетховена, однако…

— Шуберт? — мягко прошептала девушка.

— Конкретнее, — задорно скомандовал он.

Музыка набирала всё более тревожный темп, заставляя сердце Ридель трепетать. Перед глазами встала картина похищения юной девы хтонический чудовищем. Светлое и тёмное. Эрос и Танатос.

— Струнный квартет № 14 ре минор «Смерть и дева», — наконец отвечает она и по телу проходит волна мурашек.

Менгеле улыбнулся во весь рот, когда Мария назвала знаменитое произведение Шуберта. Он продолжил перебирать пальцами пластинки, пока нарастала завораживающая музыка.

— Очень хорошо, у Вас тонкий слух. Струнный квартет № 14 ре минор, также известный как «Смерть и дева», является одним из самых глубоких и трогательных произведений Шуберта. То, как музыка, кажется, танцует между жизнью и смертью, между отчаянием и принятием, просто мастерски. — Он отвернулся от полки и скрипнул сапогами, подойдя к Марии сзади. Его присутствие, казалось, нависало над ней, отбрасывая тень, когда он положил руки ей на плечи.

— Знаете, я всегда верил, что музыка обладает силой раскрывать истинную природу человека. Судя по тому, как Вы отреагировали на это произведение, я думаю, Вы можете быть больше похожи на меня, чем представляете себе. — Его голос был тихим и гипнотическим, когда он наклонился ближе, а горячее дыхание коснулось её затылка. — Интересно, чувствуете ли Вы ту же самую тьму, которая шевелится внутри, когда слушаете эту музыку? То самое влечение к темному, запретному?

Его пальцы слегка сжались на ее плечах, пока он ждал ее ответа, его прищуренные глаза сверлили её череп.

Ридель шумно сглатывает и пытается вернуть голову в прямое положение, но мужчина тут же положил свою большую ладонь на её шею, под самым подбородком, заставляя вновь откинуться назад и встретиться с его взглядом. Тревога и приближение неизбежного всё нарастала и нарастала в музыке, что продолжала играть на фоне.

«Распоряжение об извещении мужчин и женщин о задачах защиты Рейха»

Проверки.

Обучение.

Экзамен.

Газовая камера. Приёмная комиссия. Крики людей. Какая-то девушка слева от Марии разразилась в рыданиях. Женщина в трёх стульях от неё восторженно прильнула к смотровому окну, наблюдая за агонией «Untermensch»«Недочеловек/Унтерменш» — философско-антропологический; впоследствии пропагандистский расистско-евгенический термин в идеологии немецкого национал-социализма, «низшие люди», представители «низших рас» — евреи, цыгане, славяне, а также так называемые «мишлинги» согласно терминологии нацистской Германии.

В тот день внутри блондинки явно что-то сломалось, запустив невозвратный механизм, медленно превращавший её из девы в того самого хтонического монстра.

Мария медленно открыла глаза, вновь встречаясь взглядом с Йозефом. Воспоминания годичной давности засели в её голове, в её сердце. Глаза доктора расширились от любопытства. Он практически мог видеть, как крутятся шестеренки в её голове, мог чувствовать поток воспоминаний и эмоций, обрушивающихся на неё. Он наклонился ещё ближе, пока его лицо не оказалось всего в нескольких дюймах от её. Его дыхание обжигало кожу, когда он прошептал:

— Ах, да… Я знаю эти воспоминания. Те, которые ты так отчаянно пытаешься подавить. Но ты не можешь скрыться от своей истинной сущности, Мария. Мы оба это знаем. — Он поднял руку и убрал выбившийся светлый волос с её лица, его пальцы слегка пробежали по изгибу щеки. — Я вижу в тебе ту же тьму, что чувствую в себе. Ту же жажду навести порядок в хаотичном мире, неважно, какой ценой. — Его рука опустилась, и он отступил назад, его глаза все еще были прикованы к ней. Музыка разрослась до драматического крещендо вокруг них. — Так скажи мне, Мария… Ты готова полностью принять эту тьму? Перестать бороться с тем, кто ты есть на самом деле? — Спросил он, голос его был тихим и соблазнительным. Намек на улыбку играл в уголках его губ, глаза сверкали знающим голодом.

Девушка подскочила с места, шумно роняя стул, и вцепилась рукой в чёрный галстук. Будучи не особо ниже мужчины, она с силой дернула его на себя за ткань и жадно вцепилась в губы. Дрожащая бледная ладонь легла на щеку Йозефа. «Только не оттолкни меня», — мысленно молила она. Мужчина был ошеломлен внезапным пылом, но быстро взял себя в руки. Он позволил ей притянуть себя ближе, его губы слегка приоткрылись, когда они встретились в страстном поцелуе. Свободная рука поднялась, чтобы притянуть за шею, его пальцы запутались в светлых волосах. На мгновение он позволил себе потеряться в ощущениях, вкусе девичьих губ и мягком прикосновении ладони к его щеке. Но в конце концов он нежно оттолкнул ее, его глаза были полуприкрыты и его дыхание было тяжелым. Йозеф потянулся, чтобы коснуться того места, где бледная рука лежала на его щеке, его собственная ладонь была холодной по сравнению с теплой кожей. Мария же цеплялась за ворот его белого халата, как за спасательный круг. Голубые глаза едва заметно поблескивали от подступавших слёз обиды, в носу свербело. Мужчина отметил её светлые брови, сведённые в умоляющем жесте. Красота женских страданий.

Менгеле посмотрел вниз на Марию, цепляющуюся за его форму, его взор скользнул от умоляющего взгляда к дрожащим губам. Он почувствовал прилив желания, смешанного с чувством превосходства, когда посмотрел на неё, на эту сломленную маленькую девочку, цепляющуюся за него, как за последнюю возможность не утонуть. Его пальцы сжались на тонких запястьях, удерживая Марию на месте, когда он наклонился, чтобы провести губами по раковине её уха. Его голос был низким и хриплым, когда он прошептал:

— Я позабочусь о тебе. Я дам тебе порядок в этом хаотичном мире. Тебе просто нужно подчиниться мне.

И она сдаётся, позволяя окончательно утянуть себя в это кровавое безумие с головой.

Доктор игриво щелкнул пальцами по пилотке на её голове, и головной убор улетел куда-то назад. Кожаный ремень с кобурой клацнул об пол, следом приземлился мешковатый форменный чёрный пиджак и юбка. Йозеф нетерпеливо провел руками по хлопковой сорочке, поднимая ткань вверх. Мария смелеет и стягивает с него халат, ослабляет галстук, прикасается трясущимися пальцами к пуговицам рубашки. Мужчина издает утробное рычание и прижимает Марию к рабочему столу. Бумаги, папки, письменные принадлежности — всё летит на пол. Грудь Йозефа тяжело вздымалась, когда он прижал Марию к столу, его глаза дико смешивались с похотью и садистским ликованием. Пальцы впились в мягкую кожу, пока его бедра прижались к её, его твердость вдавилась в её живот, когда он наклонился близко к покрасневшему уху.

— Подчинись мне полностью, и я покажу тебе совершенно новый мир удовольствия и боли. Сопротивляйся… И ты будешь страдать от последствий, превосходящих твое самое смелое воображение. — Его слова прерывались покусывающими поцелуями вдоль её челюсти и горла, его язык пробовал алебастровую кожу на вкус.

Толстые мужские пальцы грубо скользнули по влажным складкам. Мария недовольно закусывает щеку изнутри, когда чувствует внутренней стороной бедра его холодное обручальное кольцо — ядовитый укол ревности к его жене, Ирэне. Пальцы грубо входят в неё и девушка рефлекторно сводит ноги. Йозеф злобно ухмыльнулся, увидев вспышку ревности в её глазах. Он любил возбуждать собственнические чувства в женщинах, с которыми спал, особенно по отношению к своей собственной жене. Его пальцы впились еще глубже, раздвигая ноги шире, когда он начал двигать ими внутрь и наружу из тесного тепла. Его дыхание опаляло ее раскрасневшуюся кожу.

Звякнула пряжка ремня. Шуршание ткани его брюк. С грубым рычанием мужчина высвободил свой твердый член из штанов, тяжелый орган шлепнул по мягкому девичьему бедру. Предэякулят выступил на кончике, когда он схватил её ногу под коленом свободной рукой, удерживая на месте, и начал нетерпеливо входить внутрь. Ридель всхлипнула. Её трясущиеся ладони упёрлись в его грудь, будто бы неосознанно пытаясь отодвинуть доктора от себя. На долю секунды с её разума спадает пелена и приходит осознание неправильности происходящего. Музыка по фоне продолжает набирать обороты, рисуя всё более тревожный сюжет. Глаза мужчины сузились от внезапного сопротивления, толчки стали жестче и сильнее. Он схватил тонкие запястья свободной ладонью и отвел их от своей груди, прижав её руки к деревянной столешнице. Его губы изогнулись в жестокой ухмылке. «Нет спасения, Мария. Нет пути назад», — едва слышно за тяжелым дыханием и хриплыми стонами прошептал он, продолжая овладевать ей.

Животная, первобытная страсть. Загнанная в угол добыча. Она покорно подчиняется ему, позволяя использовать так, как он хочет. Только бы он позволил ей быть рядом. Лишь бы не оттолкнул.

Мария прерывисто дышала, когда Йозеф наконец отпустил её запястья и неожиданно нежно обвил свои руки вокруг неё, прижимая к себе. Девушка уткнулась носом в полурасстегнутую мятую рубашку, пока её трясущиеся ноги безвольно свисали вниз со столешницы. Мужчина скользнул губами по её волосам, то ли что-то бормоча, то ли напевая какую-то мелодию.

Он вышел из неё, оставляя после себя влагу и пустоту. Как ни в чем не бывало, Менгеле с привычным педантизмом поправил одежду и волосы. Его взгляд скользнул по беспорядку на полу. Мария услышала, как он раздраженно выдохнул сквозь зубы, когда поднял толстую книгу учёта заключенных. Зашелестели страницы. Увесистая книга громко шлёпнулась на стол, раскрытая на страницах со смазывавшимися чернилами.

— Переписывай. — хрипло скомандовал он.