— Господа! — Фёдор распахнул белые двери в малую столовую. — Надеюсь, вы не успели заскучать в моё отсутствие, — с любезной улыбкой произнёс он.

На графа тотчас поднялись три пары глаз. Его приятели оторвались от игры в карты, оставив их разложенными на столе. Кроме колоды, на нём находилось множество угощений и пара бутылок шампанского и одна вина.

— Ну вы даёте, Мстиславский! — хохотнул Пётр Стряпухин. — Собрали нас здесь, а сами пропали.

Он улыбался, и оттого его и так доброе лицо приобретало выражение ещё большего дружелюбия: пышные каштановые усы закручивались к кончикам подобно второй улыбке, а серые глаза весело поблёскивали. Коротко стриженные волосы вились маленькими кудряшками. На нём были коричневых оттенков брюки, сюртук, жилет и белая рубашка с тёмным шейным платком. Строгости одежда ему не добавляла, поскольку Стряпухин был господином упитанным.

— Прошу меня простить. Я встречал ещё одного гостя, — ответил Фёдор. Он вёл себя как кот: двигался плавно, говорил мелодично.

Сегодня граф пригласил своих приятелей по общественной традиции проститься с холостяцкой жизнью жениха, то есть с собственной одинокой жизнью. Ивана пришлось уговаривать присоединиться к молодечнику, ведь менестрель снова отнекивался своим происхождением. Однако Фёдор вновь одержал победу. Он объяснил, что его приятелям дела не будет до того, откуда взялся Иван. Они и приятелями-то были более по связывающих их обстоятельствам, нежели по желанию Фёдора. Правда, был среди той троицы один человек, которого граф назвал бы другом юности, — Александр Добролюбов.

— Это Иван, — представил друга Фёдор, когда менестрель переступил порог красивой столовой. — Он известный артист и будет завтра выступать перед гостями.

Музыкант оглядел присутствующих и приветственно кивнул. Несмотря на то, что одет он был соответствующе другим дворянам, взгляд его метался и сам Иван чувствовал себя неуютно.

— Настолько известный, что я ни слова о нём не слышал? — спросил Евгений Заболоцкий, выйдя из-за стола, а двое других приятелей лишь вежливо кивнули в ответ.

Заболоцкий был офицером. Мундир добавлял ему, высокому и стройному, ещё больше стати. Его смело можно было назвать красавцем: правильные черты лица, пшеничные вьющиеся волосы, томные карие глаза. Однако спрашивал он явно с целью задеть артиста, ещё и осмотрел того с ног до головы то ли с любопытством, то ли с высокомерием.

— Вы в театрах выступаете? Что-то я вас не припомню на сцене, — добавил Заболоцкий своим бархатным голосом.

— Ну, голубчик, — из-за стола раздался смех Стряпухина, — коль вы на сцену бы смотрели, а не артисток у гримёрок караулили, быть может, и выступления видели.

Заболоцкий закатил глаза и встретился взглядом с Фёдором. Тот ничего хорошего не выражал. У них с самого знакомства отношения не заладились. Мстиславский-младший вовсе бы пожелал не видеть более надменного лица Заболоцкого, но тот был хорошим другом Стряпухина. Всё это упиралось в связи и не только в интересах Фёдора. Алексей Михайлович тоже состоял в деловых отношениях с князьями и графами, отцами сих господ.

— Вы, Иван, не переживайте, — обратился к нему, потерянному, Александр Добролюбов.

Он был в офицерской форме. Прямые русые волосы оказались настолько длинными, что зачёсывались за ухо. Среди этой троицы этот юноша казался самым серьёзным, несмотря на то, что был ниже всех присутствующих. В голубых глазах читалась рассудительность.

— Мы-то знаем, — продолжил Добролюбов, — что Заболоцкий шутить не умеет. Только вот он всё не изволит прекратить.

— Действительно. И как вас ещё приглашают на вечера и в салоны с такой-то бестактностью? — с наигранным удивлением спросил Фёдор.

— Похоже не все, как вы, граф, находят меня таким уж ужасным человеком, — развёл тот руками, улыбаясь во всю белизну зубов.

— Особенно дамы, — снова хохотнул Стряпухин.

— Но даже несмотря на то, что я вам не нравлюсь, я всё равно нахожусь сейчас в вашем доме, — осклабился Заболоцкий.

Гости все были практически ровесниками: Ивану и Александру по двадцать два, Заболоцкий всего на год их старше, а Стряпухину недавно стукнуло двадцать шесть. Он, в отличие от приятелей, в том году успел жениться.

Фёдор деликатно кашлянул в кулак и представил товарищей Ивану:

— Прошу любить и жаловать: граф Пётр Петрович Стряпухин, князь Евгений Андреевич Заболоцкий и офицер Александр Николаевич Добролюбов. Обращайся по фамилиям и не забивай голову титулами, — граф похлопал друга по плечу, предлагая присоединиться к застолью.

— Должен заметить, что во время Наполеоновской компании наш Добролюбов был адъютантом у самогó...

— Прошу не стоит, — скромно прервал тот приятеля. — Прекращайте каждый раз рекомендовать меня, как по книжке.

Господа сели за прямоугольный стол. Стряпухин один, по левую руку — Фёдор с Иваном, по правую — Заболоцкий и Добролюбов. Стол ломился от яств. Первый вернулся к трапезе Пётр Петрович, а затем подтянулись и все остальные. Разговоры в основном вели о службе, высшем свете и городских сплетнях. Но это были не те вежливые беседы наподобие разговоров о погоде, а самые простые — дружеские.

— Я, как вам известно, полгода тому назад тоже женился, — вдруг начал Стряпухин, когда стихли разговоры о наглой задержке жалованья. — И могу вам, Мстиславский, с уверенностью заявить, что вместе с этим началась лучшая пора моей жизни! За домом теперь всегда есть пригляд. Жена, когда надо, утешит, приласкает. Воротишься ты от приятеля, а она тебя уж на пороге встретит, до комнаты проводит да не потревожит, а, наоборот, ещё опохмелиться принесёт.

— Ну, вам всегда нравилось, когда за вами ухаживают да всего ублажают*, — ответил граф, как-то обречённо вздохнув.

— Да, Стряпухину лишь бы уехать в деревенскую глушь и сидеть там безвылазно, занимаясь хозяйством и семьёй, — усмехнулся Заболоцкий, делая глоток шампанского. — Нет в нём той кутёжной жилки, ему привычна эта скукота. Да-да, помню, вы не против весёлых посиделок, — помахал князь на возмущения товарища. Вы же, граф, не тако-ой, не-е-ет, — покачал он золотистой головой. — Вам быстро наскучит быть прилежным муженьком, как прежде начинало претить любое начинание. Готов поспорить, что уже через две недели вы станете искать другую юбку.

— Довольно, — негромко, но с угрозой в голосе отчеканил Фёдор. — У меня, в отличие от вас, есть кое-что, именуемое честью.

— А у меня есть кое-что, что люди зовут любовью, — с нарочно миловидной улыбкой сострил Евгений Андреевич. — Ах, должно быть, вам это чувство незнакомо, да, граф?

Фёдор напрягся, а Добролюбов уже собирался подняться, чтобы вновь разнимать своих приятелей.

— Ну вы опять за своё, голубчик! — вмешался Стряпухин, отложив гусиную ножку. — Обещались ведь сдерживать вашу желчь.

— Хорошо-хорошо, — закивал тот. — Чего это я? Прошу меня сердечно извинить... Ива-ан, — театрально любезно обратился Заболоцкий, очень скоро сменив себе мишень, — а вы чего притихли? Есть ли у вас дама сердца? Или вы, как господин Добролюбов, — одинокий романтик?

Когда его позвали, менестрель даже подавился от неожиданности. Он непривычно для самого себя молчал всё это время. Поскольку князь засы́пал артиста вопросами, тот не сразу сообразил, что ему ответить. Иван деликатно кашлянул и растерянно выдал:

— Эм, ну я... ещё... Мне путешествовать с возлюбленной было бы несподручно, — наконец нашёлся он. — Да и... я не готов связывать себя брачными узами... Свободная жизнь мне дороже. Я волен идти, куда душе угодно...

— Вот! — неожиданно для всех радостно воскликнул Заболоцкий, вскинув руку. — И я вечно твержу этим господам всё о том же! К чему эта супружеская верность, когда можно наслаждаться своей свободой?! Новое место — новая встреча, не так ли?

Иван решил умолчать, что он не совсем то же самое имел в виду. Спорить с князем ему отчего-то не хотелось. Нет, дело вовсе не в титуле — Заболоцкий сам по себе казался человеком своенравным и не совсем понятным Ивану. Не так, как Фёдор, — слова и действия друга порой удивляли менестреля, а князь ставил его в тупик.

— Предлагаю сыграть в карты, пока мы совсем не напугали нашего жениха, — Стряпухин вытерся салфетками и взялся собирать колоду. Остальные негласно согласились.

Когда каждый сидел с карточными веерами в руках, началась игра. Говорили непосредственно о ней, пока в середине кона Фёдор вдруг не спросил:

— Заболоцкий, почему вы назвали Добролюбова «одиноким романтиком»? Насколько мне известно, мой друг всегда был человеком карьеры.

— Если бы вы, граф, хоть одним глазком видели его стихи, то знали бы, что это не так.

— Не берите в голову, господа, это от скуки, — отмахнулся Добролюбов, который прежде не встрявал в этот сентиментальный разговор, — ничем не примечательные каракули, — потупил он взгляд.

Фёдор почувствовал укол куда-то под сердце от такого обстоятельства. Александр был его близким другом и так же, как он, не больно жаловал Заболоцкого. Но тем не менее этот напыщенный... впрочем, здесь следует соблюсти приличия, знал о том, что Добролюбов не рассказывал Фёдору.

После открытия ещё бутылки шампанского с игрой в дурака решили завязать. Александр Николаевич обвинял Петра Петровича в жульничестве, а вскоре у того из рукава действительно выпала карта. Заболоцкий ответил, что настоящий шулер — это Мстиславский, который проиграл всего одну игру и то потому, что потратил все добротные карты, чтобы помочь Ивану выйти сухим из воды. За это следующим пунктом князь обвинил Фёдора в покрывательстве. На этом моменте карты отложили.

Однако ненадолго. Иван, прежде не пробовавший ничего, кроме самогона или водки, утопил свою сконфуженность в шампанском и принялся показывать карточные фокусы, чем изрядно повеселил гостей. Его мастерство поразило даже Евгения Андреевича. Пусть отчасти из-за алкоголя, но Иван начал вести себя непринуждённее среди дворян и офицеров, что не могло не радовать Фёдора.

Был уже поздний час, когда хозяин дома пошёл проводить гостей по их комнатам.

В сквозной гостиной на полу сидела горничная. Она старательно натирала паркет влажной тряпкой, почти не окуная её в небольшое ведро, которое стояло рядом. О него-то и запнулся Заболоцкий, когда засмотрелся на светленькую красавицу. Ведро опрокинулось, разлив воду в быстро увеличивающуюся лужицу. Князь в миг скривился и, недовольно бурча, направился дальше, оставляя за собой мокрые следы. В воздух взвился травянистый горьковатый запах. Одновременно с нарочно тяжёлым стуком сапог по коридору разносились тихие лепетания горничной:

— Ой, простите ради бога, ваше сиятельство, — вслед князю девушка бросила беглый взгляд, тут же схватилась за тряпку и стала собирать воду.

Во время этого маленького происшествия Фёдор с гостями остановились позади. Они решили обойти горничную боком, но Иван опустился рядом с ней. У светловолосой девушки не хватало сил должным образом отжать тряпку. Менестрель помог ей избавиться от лужи прежде, чем Фёдор успел взять его под локоть со словами:

— Ты не должен...

— Помогать людям? — парировал Иван.

— Нет, ты...

— Ваше сиятельство, благодарю, не стоит, — на этот раз прервала его горничная, не зная, что делать.

— Никакое я не сиятельство, — буркнул менестрель, заканчивая работу.

Фёдору не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что на эту картину прямо сейчас смотрели Добролюбов и Стряпухин.

* * *

С утра церковь была полна людьми. Всё внимание оказалось приковано к молодым венчающимся. На Маше было белое платье из шёлка с кружевной вышивкой. Рукава у неё были с буфами, длинные — до запястий. Тёмную голову с аккуратной причёской покрывала такая же белоснежная фата. Она пышными волнами тянулась от макушки и спускалась на складки многослойной юбки. Фёдор был в чёрном фраке. На шею он повязал белый галстук, а на руки надел перчатки.

Невеста стояла слева, а жених справа. С молодых сняли венцы. Церемония венчания подходила к концу.

Свечи дарили тёплый свет. Отблески огня играли в золоте под расписным потолком. Гости стояли застывшей волной. Торжественная атмосфера таила в себе ответственность серьёзного решения.

С самого утра Фёдор был сам не свой. Он нервничал, заламывал руки, невпопад отвечал на вопросы слуг и гостей. Белоснежный галстук душил. Во рту было сухо, как после похмелья, но юноша не пил накануне, в отличие от приятелей. В глазах порой темнело. Фёдор не переставал думать о своих чувствах к Маше. Беседы с товарищами лишь на время отодвинули подобные мысли в сторону.

Когда батюшка спрашивал молодых по своему ли желанию они здесь, граф был уверен, что окончательно решился на брак с Машей. Сегодня она была особенно красива, прям-таки светилась. Изумруды в глазах сверкали, стоило ей бросить на жениха робкий взгляд. Сейчас же, когда оставалось скрепить союз поцелуем, Фёдор вновь усомнился. Они с Машей стояли лицом друг к другу. Он не мог понять, что обратной дороги уже нет, что они уже стоят пред алтарём. Несмотря на то что поцелуй был целомудренным, Фёдору он показался неправильным, пошлым. Маша для него была никем иным как близким другом.

Он её не любил.

Поездка до — теперь уже лично фёдоровского — поместья прошла как в тумане. Встреча молодых, начало торжества, поздравления и подарки... Всё пронеслось словно из-за толщи воды. Граф благодарил гостей, вёл недолгие разговоры, но его губы шевелились сами по себе, и ноги тоже сами шли, куда надо. Проснулся Фёдор от этой пелены, когда проводил Машу к отцу после танца, которым открывали бал в доме молодой четы Мстиславских. Даже танцевать было некомфортно, не так как на десятках других вечеров.

Тогда князь Воронцов взмахнул рукой и объявил:

— Прошу внимания! В этот знаменательный день я хочу подарить моей младшей дочери нашу фамильную драгоценность, — он протянул Маше плоскую шкатулку, которую прежде прятал за спиной.

Девушка с благодарностью приняла подарок, а когда открыла крышечку, то прям-таки ахнула, а вместе с ней и сестра, Екатерина Васильевна, и другие гости, которые смогли со своих мест увидеть перламутровый жемчуг в шкатулке.

— Это колье передавалось от матери к дочери в день её замужества, — с гордостью продолжал князь. — Поскольку сестёр у меня нет, моя матушка подарила его моей милой Аннушке, — Маша печально вздохнула при упоминании её покойной матери, — а сейчас я вручаю это колье тебе.

Маша с трепетом в движениях и в сердце достала из шкатулки длинные нити жемчуга. Бусины переливались на свету от персикого цвета до белого. Колье состояло из трёх нитей жемчуга, висевших тремя уровнями. Спереди они скреплялись овальной брошью с опалом молочного цвета. Надев колье, она сделала книксен и с улыбкой промолвила:

— Спасибо, папенька. Это такая же честь для меня, как для вас кольцо вашего деда, то, что с большим рубином. Жаль, что сейчас оно утеряно.

— Да. Да, безусловно, — закивал он.

На празднество собрались друзья и родственники. Когда новобрачных отпускали одни, тотчас появлялись другие. Так, Машу сначала окружали сестра и брат со своими семьями, затем подруги и даже дядюшка из соседней губернии.

Фёдор гораздо ловчее, нежели утром, смог отделаться от светских бесед со своими дальними и не очень родственниками. Тогда его перехватили друзья. Стряпухин уже успел выпить за здоровье молодых, а потому встретил жениха с распростёртыми объятиями и очередными поздравлениями.

— Видите, Добролюбов: не зря вы подсуетились для отпуска? — перевёл он внимание на скромно стоящего Александра. — Не зря ведь я всё поторапливал вас в письмах, а вы ехать не хотели!

— Взаправду так? — удивился Фёдор. Однако он был рад оказаться среди приятелей.

— Ну как же я службу оставлю? — Александр пожал плечами.

— Если б мой отпуск не совпал с днём вашей свадьбы, вы бы меня и не увидели, — хмыкнул Заболоцкий. — Мне всё равно в полк только по весне возвращаться.

Его слова остались без ответа. Добролюбов вдруг махнул рукой и позвал через толпу:

— Иван, где же вы ходите? Пропустите ведь всё. Что-то и в церкви я вас не видел.

— Наверняка, просто не заметили, — ответил он, когда подошёл ближе. — Мои поздравления, — менестрель пожал руку Фёдору и улыбнулся.

Нарядные гости сновали из стороны в сторону. Кто-то танцевал мазурку под звуки оркестра. Господа и дамы в возрасте сидели на мягких диванах у стен. Вдруг из этой разноцветной толпы вышла чистая и белая, как снег, Маша. Она издалека приметила мужа, его товарищей и менестреля и сейчас направлялась к ним. Господа тут же подсобрались и раскланялись в самых любезнейших чувствах, после чего молодая (теперь уже) графиня Мстиславская обратилась к музыканту:

— Иван, когда же мы увидим ваше выступление? Я невероятно счастлива, но так устала от этих заученных поздравительных речей.

— Для вас, Мария Васильевна, хоть сию же минуту, — сначала неуверенно, а затем привычно задорно отозвался менестрель.

— Фёдор... — позвала она, взяв мужа под руку.

— Сейчас всё устрою.

Граф позвал с собой Ивана, и вместе они скрылись в толпе.

Вскоре оркестр затих, танцующие оттеснились к стене, а Мстиславский-младший объявил о выступлении гастролирующего музыканта.

— Только постарайся быть посдержаннее в своих чувствах, — деликатно подметил Фёдор. — Они тебя могут не понять.

— Я думал, ты, наоборот, всё время хотел, чтобы я наконец почувствовал себя здесь равным всеми вам.

— Да я не о том. Просто ты и так сильно выделяешься...

— Ты стесняешься меня? — перебил его Иван, смотря прямо в глаза.

— Нет, я...

— Зрители ждут, не смею задерживать их милость, — отчеканил менестрель, после чего вышел в центр залы.

Пока он играл и пел под удивлённые взгляды господ и госпожей, Алексей Михайлович и Василий Иванович сквозь зубы перетирали между собой:

— Как вошь надоедливый, — ворчал старый граф.

— Зря ты стал потакать Фёдору.

— Так ведь Фёдор сказал, что тот теперь у него то ли извозчиком, то ли кем ещё работает, — развёл руками Алексей Михайлович.

Гости оживились от непривычного их взору и слуху выступления, но испытывали смешанные чувства. Поначалу они перешёптывались, однако вскоре вернулись к танцам и фуршету.

После шумного бала в покоях, казалось, стояла звенящая тишина. Фёдор закончил со своим вечерним туалетом и ждал Машу. Однако ждал — громко сказано. Он покорно ожидал неизбежного мгновения. Маша вернулась довольно скоро. Пышное платье сменилось, такой же белоснежной, сорочкой до пят с длинными рукавами. Аккуратная коса распустилась каштановыми локонами по плечам. Зелёные глаза робко метались по комнате, а на щеках рдел румянец. В тот момент Фёдор дал себе слово, что не посмеет посягнуть на невинность этого создания.

Маша же подошла ближе и провела ладонью по его щеке. От такого лёгкого и нежного прикосновения юноша вздрогнул и отпрянул с унылым выражением лица. Не смотря на жену, Фёдор промолвил:

— Маша, я не могу. Я поторопился. Я... не хочу создавать семью без любви. Это неправильно.

Девушка отняла руку от его лица и медленно села рядом на кровати, положив ладони на колени. Так она просидела в задумчивости и нерешительности, с минуты разглядывая мерцающие тени на стенах. От двух канделябров и нескольких настенных светильников свет свечей силился отогнать темноту большой комнаты. Выходило плохо — полумрак одерживал верх.

Затем Маша вдруг провела рукой по тыльной стороне фёдоровской ладони. Она подняла её к своим губам и поцеловала холодные пальцы.

— Я люблю вас, и хочу, чтобы вы знали об этом, знали, что с сегодняшнего дня я вся ваша, — девушка заправила тёмную прядку за ухо мужу, а потом провела невидимую линию вдоль скулы.

Фёдор остановил её руку. Он на мгновение прижал нежную ладонь к своей щеке, после чего убрал от лица, сказав почти с сожалением:

— Не надо...

Маша часто захлопала чёрными ресницами. Она чуть кивнула и поджала губы, сев прямо.

— А если... — робко начала она и залилась краской, стесняясь продолжить мысль. — Если на утро потребуют... доказательств? — последнее слово девушка прошептала, будто бы говорила что-то неприличное.

— Не слышал, чтоб родители придерживались этого обычая. Да и ваш отец не похож на того, кто... — Фёдор замолчал, видя, что Маша до сих пор о том тревожилась. — Сейчас, — со вздохом сказал он и отошёл к столу. Из ящичка граф достал длинные ножницы и вернулся к расправленной кровати. Фёдор резко провёл остриём по тыльной стороне предплечья, и под тихий восклик Маши белоснежные простыни окропились кровью.

— Что же вы?! — испугалась она и тотчас нашла лоскут ткани, чтобы зажать глубокую царапину. Маша села на край матраца, придерживая руку Фёдора, севшего рядом.

— Не переживайте, Маша, — хотел было сказать он, но жена его перебила.

— Порой вы такой... — она подняла глаза к верху и вздохнула, — невозможный.

Следующим утром после завтрака новобрачные собирались с визитом к родственнице Мстиславских. Свою тётку Фёдор не видел лет с пяти. Она была сестрой Алексея Михайловича, которая перестала общаться с братом по каким-то личным причинам, о коих отец предпочитал не распространяться. Однако на имя Фёдора накануне прислала письмо о том, что желает встретиться с племянником, познакомиться с его супругой и поздравить обоих с днём их свадьбы.

Маша выглядела как всегда прелестно. Густые косы были собраны в аккуратную «корзинку». Платье розового цвета отражало румянец на щеках молодой графини Мстиславской.

— Ах, моя дочь — наимилейшее создание во всём мире! — восхитился Василий Иванович, когда та вместе с Фёдором спустилась в гостевую залу, в которой собрались родители, чтобы проводить молодых до экипажа. — Почему же ты не надела мой тебе свадебный подарок, Маша? — инфантильно удивился князь, взяв дочь за руки.

— Не сердитесь, отец, — улыбнулась она. — Я с превеликим удовольствием и почтением носила бы то колье при каждом выходе в свет, но сегодня я так торопилась, что не успела его найти.

— Ты его потеряла? — уже без театральной наивности спросил Василий Иванович.

— Нет-нет, что вы, папенька! Всего лишь не помню, куда положила, — пожала она плечами, с улыбкой мотая головой.

— Нет, так не пойдёт, — он отрицательно покивал. — Мы сейчас же его найдём!

— Нам ехать в соседний город, нужно поспешить, не то опоздаем, — вклинился в разговор Фёдор, когда отдал прислуге приказ загружать вещи в экипаж.

— Всё успеется, — старый князь развёл руками и в приподнятом настроении направился в покои дочери.

Молодым супругам ничего не оставалось кроме того, чтобы проследовать за Василием Ивановичем. Авдотья Александровна и Алексей Михайлович только переглянулись, сидя на маленьком диванчике.

Комнатой Маши была одна из гостевых спален. Свои вещи она оставила в ней прежде чем направиться к Фёдору. Когда князь осмотрел столик, шкатулки и ящички, то был крайне раздосадован тем, что фамильного колье там не обнаружил. Его опечаленные чувства передались и Маше. Фёдор же был озадачен и предложил осмотреть и его спальню, но даже там драгоценность не нашли. Тогда Василий Иванович высказал Алексею Михайловичу свою нелицеприятную догадку: произошла кража.

Такой возможный сценарий поверг в шок каждого домочадца. Маша утверждала, что с утра, когда девушка перед завтраком вернулась в свои покои, она точно видела колье где-то в комнате.

— Мои люди все проверенные, никогда прежде такого не случалось, — говорил старый граф, начинающий заводиться.

Допросили горничных, которые убирались в спальне Маши. Те едва ли не со слезами на глазах признались, что никаких драгоценностей не брали, а всего лишь бельё сменили как обычно и ушли. Досмотрели их комнатки. Ничего не нашли.

Василий Иванович высказал то, что до него никто не решался озвучить:

— А вот тот музыкант, который друг ваш сердечный, Фёдор Алексеич, не мог ли...

— Исключено, — холодно отрезал он.

— Ваш отец тоже был уверен в прислуге, однако ж её допросили, — мягко ответил князь. — Так отчего вы противитесь обычным следственным процедурам?

— В таком случае прошу проводить сие процедуры согласно букве закона. С понятыми и прочими, — потребовал Фёдор.

— Ну разумеется, Фёдор Алексеич!

Ивана в комнате не застали. После короткого стука порог переступил Фёдор, а за ним старый граф и князь, и ещё два человека прислуги. Алексей Михайлович велел позвать сюда музыканта. Он в это время работал на конюшне. Иван вернулся с улицы запыханный и краснощёкий и очень удивился такой компании в его обители. Менестрель замер в дверном проходе, глядя и как-то запоздало кланяясь ожидающим его господам. Он даже не стал снимать пальто, которое подарил ему друг взамен старого, однако всё же висевшему в его покоях.

— Всё в порядке, — приветливо стал пояснять Фёдор. — Мария Васильевна обронила где-то своё колье. Мы проводим типичные поисковые мероприятия. Иван, ты нигде не видел её украшения?

— Нет, — задумчиво помотал светлой головой он.

— И сами не брали? — с натянутой улыбочкой спросил Василий Иванович.

— Как я мог?!

— Тогда вы не будете против, если мы осмотрим вашу комнату? — нарочито вежливо попросил князь.

— Прошу, — Иван провёл рукой по воздуху.

Пока производили обыск, а это ни что иное, как самый настоящий обыск, Фёдор подобрался ближе к Ивану и шепнул тому, чтобы не волновался: «Сейчас они успокоятся и уйдут». А менестрель и несильно-то переживал за своё честное имя. Его более удивила неожиданная встреча господ в своих покоях, нежели цель их визита.

— Нашли что-то? — скрывая издёвку в голосе, поинтересовался Фёдор у Василия Ивановича.

— Нет, — просто ответил тот. Затем обратился к музыканту: — Колье пропало сегодня с утра. Иван, где вы были во время завтрака?

— Вы же знаете, ваше сиятельство, что я не ем с вами за столом. Я был на кухне.

— Кто-то может это подтвердить? — не смотря на юношу, продолжал князь.

Фёдор нахмурился, но решил пока обождать.

— Не знаю, прислуга тогда уже поела и там никого не было, — пожал плечами Иван.

— Снимите, пожалуйста, пальто.

— Василий Иванович, у нас остались ещё люди, с которыми необходимо поговорить, — вмешался Фёдор.

Это выглядело так, будто он покрывал друга, как позавчера выразился Заболоцкий. Иван не нуждался в покровителях. Он снял пальто и со словами: «Прошу», — протянул его старому князю.

Алексей Михайлович следил за всем из другого угла комнаты. Само пространство рядом с ним, казалось, стало темнее, такой он был угрюмый.

Василий Иванович принял менестрелевское пальто и покрутил в руках, заглянув в в карманы. Затем он открыл внутренний потайной карман и достал сверкающие нити жемчуга.

На минуту в комнате воцарилась полная тишина.

— Я не брал его, клянусь, — оторопел Иван.

— То-то ты, милок, так спокойно дал покои осмотреть, — злорадствовал Василий Иванович. — При себе держал.

— Я даже не понял, откуда вы достали это колье, — продолжал оправдываться Иван, будучи в полной растерянности.

— Я уверен: это просто недоразумение, — вступился Фёдор.

— Передай украшение своей жене и поезжайте к тётке. Мы разберёмся, что это, — спровадил сына Алексей Михайлович.

— Как по мне, здесь всё кристально ясно, — фыркнул князь. — Необходимо сию же минуту передать вора полиции. Где это видано... — воскликнул он.

— По какой причине шум? — в комнату вошёл Добролюбов.

— Александр Николаич, да вот, — указал разгорячвшийся Василий Иванович на менестреля, — вора с поличным поймали.

— Что же он украл? — спокойно спросил молодой офицер.

— Фамильное колье моего рода, что сегодняшним утром пропало. В пальто обнаружили.

— Когда же он его украсть успел, коль мы всё утро вместе были? — пожал плечами Добролюбов.

— Но он сказал, что на кухне его никто не видел...

— А я после того его и встретил, — уверенно кивнул Александр Николаевич. — Иван, что же вы не рассказали? Я ведь сказал, что предмет нашей тогдашней беседы — секрет, о встрече же вы могли сообщить.

Иван только растерянно кивнул, потому что никакой встречи с Добролюбовым с утра не было.

— Я распрощался с Иваном, когда тот отправился на конюшню. В покои он не возвращался, так что никак не смог украсть колье из другой комнаты.

— А что же тогда делать с фактом обыска? — Василий Иванович сложил руки на груди, недовольно вздохнув.

— Видал я такой случай однажды, — начал рассказывать Добролюбов. — Был я тогда на обеде у губернатора. Один слуга украл у меня сто рублей, а потом испугался и другому под подушку сунул. Когда деньги нашли, едва невиновного не взяли, да вор сознался.

— Вы на моих людей наговариваете, Александр Николаевич? — вклинился в разговор порядком уставший от этого цирка Алексей Михайлович.

— Ни в коем случае. Я всего лишь привёл пример подобного недоразумения.

Поставили в известность Авдотью Александровну. Та, покручивая кольцо на пальце, сказала, что Иван не опустился бы до воровства. Графиня поверила ему и господину Добролюбову. Также она добавила, что тот, кто смел подставить такого честного и доброго человека, мизинца его не стоит. Василий Иванович на её заявление лишь фыркнул.

Когда инцидент в большинстве своём был исчерпан, Иван и Добролюбов остались наедине в комнате музыканта.

— Спасибо, — произнёс менестрель. — Я правда, честное слово, ничего не брал.

— Верю, — ответил тот, закуривая папиросу. На меня Фёдор в гостиной наткнулся. Просил тебе помочь, сказал: тебя оклеветали. Ему кажется, что за этим стоит Василий Иванович. По словам Фёдора он сегодня опоздал к завтраку. Да и кто бы из слуг решился копаться в вещах молодой графини, рискуя каждую секунду быть замеченным?

— Зачем ему это? — искренне недоумевал он.

Добролюбов пожал плечами и вдохнул табачный дым, а затем произнёс:

— Ты ему не понравился — вот и вся причина.

Иван помолчал некоторое время. За окном пошёл снег.

— Ты давно знаком с Фёдором? — вдруг спросил он, плавно перейдя на «ты» в ответ.

— Мы познакомились в лицее. Так что да, давненько. — После паузы Александр добавил: — Он рассказывал мне о тебе. «Иван скорее от голода умрёт, нежели чужое присвоит», — так про тебя Фёдор говорил. Он тебе верит, а значит, я тоже.

Несмотря на холодный январский вечер, у Ивана внутри потеплело.

— Каким Фёдор был в лицейские годы? Он вроде всё тот же, мой друг, но мне кажется, теперь я его совершенно не знаю!

— Каким-каким, — пожал плечами Добролюбов. — Таким же: вечно себе на уме, нелюдим. В своём классе товарищей он не нашёл. А со Стряпухиным и Заболоцким мы познакомились уже позже. Встречались часто на различных вечерах. Эти двое — два закадычных друга: Заболоцкий попадает в неприятности, а Стряпухин его выручает.

— Знакомая ситуация, — улыбнулся Иван.