— Ты, морда механическая, — Зэт знай себе ухмылялся. — Куда меня завёл?

      На карте почти не осталось моих фигур — один мой воин стоял перед ордой его магов и беспомощно держал меч, поднятый к небесам. Ухмылочка Зэта становилась всё шире и шире.

      — Я спрашиваю: ты куда меня завёл, сволота?

      — Болота, золотце, — ласково пропел он. — Ещё несколько ходов — и твоё королевство падёт. Орден магов победил. Сдавайся.

      Одинокий воин смотрел на меня и умолял о позорном дезертирстве. Я посмотрела на свои немногочисленные фишки, на карты со способностями, на игральные кубики. Ситуация рисовалась довольно плачевная.

      — Да иди ты, Зэт! — я бросила карты на низкий раскладной столик. — С тобой невозможно играть!

      — Так ты сдаёшься?

      Воин бросил на меня отчаянный взгляд. Я ответила таким же — и взяла брошенные карты в руки.

      — Ещё чего. Ты у меня ещё попляшешь, хренов металлический колдун.

      Поплясать пришлось мне — но без боя я не сдалась. Не знаю, как, но Зэт умеет жульничать даже в чёртовых настолках!

      — Может, тогда в картишки? — невинно улыбаясь, спросил он.

      — Нет уж, — я сгребла с карты все фигуры, стирая следы своего поражения и его торжества. — Я требую реванш.

      — Ну раз настаиваешь…

      Чем ещё заниматься в длительной поездке? В перерывах и перед сном мы резались в игры. От рабочих эти наши перерывы почти ничем не отличались — мы так же переругивались, шутливо оскорбляли друг друга, ласково отпихивали Цезаря, решившего влезть в ожесточённые сражения воинов и колдунов, или воров и священников, или роботов и людей. Несколько настольных игр, карты, шашки — и досуг на всё время путешествия перестал быть для нас большой проблемой.

      — Не знаю, как ты, но я хочу есть, — заявил Зэт, лениво потягиваясь после своего проигрыша. Я складывала в коробку фигурки воинов и колдунов, проверяя, не уронила ли кого. Стоило ему заикнуться о еде, как голод тут же напал и на меня. — Что у нас там можно пожевать?

      Глаза начали слипаться. Из сумки с продуктами Зэт достал пару яблок и заранее приготовленных бутербродов. Бутылка с водой и так стояла в сторонке. Можно было переночевать в ближайшей гостинице, но во время нашего пути в Глушки лучше не отсвечивать. Потому кузов фургона стал нашим спальным местом — по крайней мере, на сегодня.

      Я жевала бутерброд неторопливо, сидя на краю кузова и свесив ноги вниз. Вечер давно минул, ночь приближалась постепенно. Заправка и полупустая парковка близ неё — единственное напоминание о человеческой цивилизации в эдакой глуши. Летали комары в воздухе, их приходилось постоянно отгонять. Зэт смотрел куда-то в темноту, где за светом фонарей скрывались тянущиеся до самого горизонта зелёные непаханые поля. Ноги его были скрыты потёртыми мешковатыми джинсами. Подобно рукам — одна металлическая, другая мясная.

      Я сидела по левую руку, и протез её блестел холодным металлом в далёком свете фонаря.

      Неприлично пялиться, но взгляд волей-неволей приставал к металлической руке, обыкновенно так естественно двигавшейся, а сейчас — совсем замершей и неживой.

      Позади, в переноске, сонно копошился Цезарь. Я обернулась, но Пушистое Величество, наш милый диктатор продолжил спать — переменил положение, только и всего.

      — Зэт, — я вдруг подала голос, решив, что тишина сейчас звучит не слишком уместно. — Ты уже придумал, на что потратишь все эти деньги?

      Он на меня глаза скосил, как на букашку, что смеет пищать под ухом, прерывая мирное течение мыслей. Но он вообще часто так смотрел — поневоле к этому привыкаешь, так что я даже не обиделась.

      — Да нет пока. Мысли есть, но это так, ничего конкретного. А ты?

      Я пожала плечами. Один бутерброд закончился, рука сразу потянулась за вторым. Яблоки лежали между нами, никем ещё не тронутые.

      — Часть мамке с папкой, может, отправлю. У племяшки в ноябре день варенья… подарок сделаю нормальный, а не как всегда. А что с остальной суммой делать — честно, понятия не имею, — помолчала немного, стараясь высмотреть в чёрном бархате неба мелкие пылинки звёзд. — Может, квартиру купить? Хоть какую-нибудь задрипанную на окраине? Как думаешь?

      — Суммы, думаешь, хватит?

      — На первый взнос, может быть… — помолчала опять. — Хотя Эдгар сказал, что любые деньги — не проблема. Может, цену побольше заломить?

      — Ага, ты своему Эдгару доверяй больше.

      — Во-первых, он не мой. Во-вторых — почему нет? Я его с пелёнок знаю — та ещё скотина, но своих не обманывает.

      — Ты не учитываешь, что нас могут поймать за жопу в любой момент? С таким-то «конфиденциальным» грузом? — Зэт смотрел на меня, как на дитя неразумное. Как, впрочем, и всегда. Как бы меня это ни бесило, но в его присутствии я себя такой и ощущала — неразумной дитятей, только оторвавшейся от мамкиной юбки. А мне уже двадцать два!

      — Ты опять бухтишь, как бабка.

      — Не бухчу, а напоминаю, что не стоит прельщаться лишний раз, — он двинул металлической рукой — взял яблоко, скрывшееся в большой ладони, подбросил его в воздух пару раз, не глядя. Вверх, вниз. Ещё раз. И ещё. Рука будто жила отдельной жизнью. — Давай сначала сделаем всё, получим денежки — и уже потом будем думать, что с ними делать.

      Я удручённо уставилась на свой бутерброд. Даже есть как-то сразу расхотелось.

      — Слишком ты рассудительный. Бесишь меня.

      — Кто-то из нас должен быть реалистом.

      — Скорее уж пессимистом. Нельзя, что ли, лишний раз на лучшее понадеяться?

      — Надежды ни к чему толком не приводят.

      — Как и твой пессимизм, дружочек, — он опять ухмылялся, зараза, понял ведь, что обиделась. — Прекрати лыбиться, ещё больше меня раздражаешь.

      — Смешная ты. Забавно так надуваешься, когда злишься.

      — Ха-ха, как смешно.

      Я скрылась от его насмешливого взгляда под защитой пушистого диктатора, настоящего правителя мастерской «Ремонт у Лисы». Цезарь на меня не отреагировал, ну и пусть — даже со спящим, с ним было куда приятнее время проводить, чем с этим прожжённым «реалистом», мать его так.

      Зэт, не желая отдавать меня под покровительство диктатора, сел боком, одну ногу согнув в колене, другой всё ещё свисая до земли. Так посмотришь, и сразу не определишь, какая из ног — настоящая.

      Ладно уж, дулась я скорее понарошку, но что-то мечты о награде за дело меня захватили — и впрямь оторвалась от земли. Бывает у меня: уйду в мир мечтаний, настрою ожиданий сверх меры, потом разочарованная хожу. И каждый раз — на одни и те же грабли. На воздушных замках далеко не уедешь — угадайте, кто не раз и не два повторял мне эти слова, — но что мне с собой поделать, если никак не могу перестать их строить?

      — Я бы, наверное, тоже квартиру купил, — проговорил Зэт негромко, внимательно глядя на меня. — Представь, взяли бы квартиру вдвоём. Цезарю было бы где жить.

      — Ты на Цезаря даже не облизывайся, — заявила я решительно. — Я его в свои хоромы заберу — а ты в свои другого диктатора заводи.

      Он вдруг рассмеялся — я так и не поняла, почему.

      — Дурилка ты картонная.

      — Сам ты дурилка.

      Смеяться перестал, а вот лыбиться — нет. Я вдруг ощутила себя… дурой какой-то. И мне это не понравилось. Мозги его кибернетические хрен разберёшь. Ведёт себя странно, чушь всякую болтает, смеётся ни с того ни с сего. Может, платы какие перегорели?.. Да вроде в мозгу у него металла было меньше всего, он-то был почти нетронут после происшествия. Может, сам потихоньку с ума сходить начал?

      Странный какой-то.

      — У тебя… всё вообще в порядке? — хотелось надеяться, что вопрос прозвучал непринуждённо. Зэт ещё шире улыбнулся — и всё смотрел, а мне вот как-то смотреть на него внезапно расхотелось.

      — У меня вообще всё прекрасно.

      — Да? А что-то не похоже…

      Отрицать не стал. Я жевала, стараясь на него не глядеть, и всё думала: не слишком ли глупо выгляжу, вот так вот чавкая и жуя?..

      Да к чёрту — Зэт меня в каких только состояниях не видел, и вроде в обморок падать не собирался. Переживёт и меня жующую бутер, ничего с ним не сделается. Плечи мои немного расправились, хватило даже смелости поднять взгляд… не на него — я уставилась куда-то мимо его ноги, согнутой в колене, в далёкую непроглядную темноту.

      — Во сколько встаём завтра?

      Зэт пожал плечами. Отвернулся от меня, слава богу.

      — Можно часов в шесть. По времени укладываемся.

      Говорить больше было не о чем — за день столько всего было сказано, даже немного, наверное, лишнего, что тишина теперь казалась не такой уж неуютной. К яблокам я прикасаться не стала — отряхнула крошки с пальцев и подвинулась к своему спальнику, устроенному рядом со спальником Зэта в тёмном уголке кузова.

      — Ты ляжешь, или ещё посидишь?

      — Посижу. Спи.

      — Ты только не забудь всё закрыть, а то нас комары ночью сожрут.

      Он согласно промычал. Я проверила Цезаря ещё раз и легла. Глаза слипались, нападала зевота, но засыпала я долго, никак не могла провалиться в сон. Всё это время Зэт не спал — приоткрывая глаза, я видела его силуэт, чернеющий на фоне света фонаря. Перед тем, как уйти из реальности, приоткрыла веки напоследок. Он сидел неподвижно, в той же позе почти — только сейчас вытянул перед собой металлическую руку и рассматривал её так, словно взглядом хотел прожечь в ней дыру.

      Или, может, превратить её в настоящую.

      Фонарь погас — и реальность тоже. Я уснула мгновенно, и снилось мне почему-то холодное, тёмное железо Зэтовой руки.

***

      Поля вокруг казались бесконечными зелёными морями — смотришь, и странное ощущение пустоты возникает в душе. Смотришь — и чувствуешь, что ты один, совсем один в этом странном сюрреалистическом мире, где и есть только поля, поля, поля, да сверху — серое, унылое небо, вечно затянутое тучами. Не проникает сюда ни солнечный свет, ни дождь никак не проливается. Облака тяжелеют, и даже ночь не может толком наступить — и царит в этом мире извечный день, наполненный сверху донизу пустотой и тёплым, влажным воздухом.

      Погодка была не летняя — небо за ночь заволокло облаками, и всё, что открывалось взгляду — плотная уныло-серая ткань наверху, навес, через который не проник ещё ни один солнечный луч. Второй день нашего пути — на часах около восьми утра, радио ревёт, исполняя главные рок-хиты двадцатого века, и мы с Зэтом мчимся в пространное Никуда. А поля всё не кончаются, всё плывут за окном… и нет конца и края этому странному миру, нет из него выхода и спасения.

      Совсем, совсем нет.

      — Ты что-то сегодня молчишь, — заметил Зэт моё подавленное настроение. Мы поменялись местами — я рулила, он прохлаждался, наглаживая с великим удовольствием Его Величество, мурлычущего так, что рёв рок-хитов из магнитолы казался комариным писком.

      Мне оставалось только пожать плечами.

      — Не в настроении болтать. Сегодня ты — птица-говорун. Дерзай.

      Он ухмыльнулся — Цезарь тяпнул его игриво за механический палец и получил мясного лицехвата с целыми пятью конечностями в отместку. Настоящая Зэтова рука была вся в царапинах и укусах — как, впрочем, и обе мои, — но он носил боевые шрамы гордо, как трофей. Привычка заядлого кошатника.

      — Я тоже исчерпал лимит говорливости. Ай! Пушистая задница…

      Я убавила звук, и рок-хиты совсем затерялись на фоне оглушительного мурлыканья.

      — Если хочешь, можем поговорить о чём-нибудь.

      — Мы уже в достаточно хороших отношениях, чтобы не стесняться тишины, — заметил он. — Мне кажется, поговорить как раз хочешь ты.

      Я?.. Уж не знаю, право слово… Странное на душе творится, то ли предчувствие, то ли погодка так влияет, то ли ещё что… Но говорить и впрямь хотелось, и Зэт, как обычно, заметил это во мне даже быстрее, чем я; другой вопрос — о чём говорить, когда слова не находятся? Убегают, расплываются в мозгу?

      — Не знаю, — выдохнула, сжимая пальцы на руле. — Расскажи что-нибудь — может, и я разговорюсь.

      — Мне нечего рассказать.

      В зелёных морях по обе стороны дороги появились островки кустов и одиноких деревьев. Вдалеке показались домишки, через какое-то время молчания мы подъехали к деревеньке, тихому и спокойному спасению от того мрачного, унылого мира, из которого так хотелось найти выход.

      Я покосилась на Зэта — резко очерченный профиль выделялся на фоне окружающей серости, живые, подвижные глаза перемещались от одной точки к другой. Пальцы будто сами по себе играли с Цезарем, уже менее бойким, чем до этого. Сколько длилась эта игра? Сколько мы ехали? Сколько раз я поднимала глаза, чтобы посмотреть… сложно сказать, потеряла счёт.

      «Что с тобой, Лис? — спросила сама себя, переключая станцию — хотелось услышать что-то лёгкое, попсовое. — Где твоя обычная беззаботность?»

      Вновь посмотрела на Зэта — лицо неподвижно, но глаза перемещаются туда-сюда. Ни следа привычной ухмылочки — глубокая задумчивость и напряжение, заметное, несмотря на кажущуюся расслабленность. Губы поджаты, брови чуть сдвинуты. Тоже не весел — в чём же дело?

      — Зэт, ты…

      Договорить не успела — глаз зацепился за салатовую зелень жилетки, за красно-синие мигалки. Ну конечно, первый пост! На отшибе от деревеньки у широкого перекрёстка стоял красный кирпичный домик, а возле него — пара машин и пара полицаев в придачу. Картина маслом: Лис, Зэт, и паника на фоне улыбающихся ментов.

      Ладно, посты мы проходили бесчисленное количество раз, паники особой не было. Но суть задания, странный груз, его «конфиденциальность» заставляли нервишки шалить. Мы с Зэтом переглянулись, и он ласково запихнул не особо сопротивляющегося Цезаря в переноску.

      — Кузов осматривать будут, как думаешь?

      Я пожевала губу, выругалась, когда один из полицаев с неизменной улыбкой махнул волшебной палочкой. Проехать «по-тихому», как обычно, не получилось. А ведь иногда тактика работала… Что поделать — останавливаемся.

      — Надеюсь, нет, — ответила запоздало, не заглушая мотор. В зеркало видела, как господин в салатовой жилетке, яркой до рези в глазах, подходил к фургону вразвалочку, не торопясь. Сердце, перестань шалить… Просканируют глаз и уйдут, а даже если попросят показать кузов — что там увидят, кроме наших пожитков, инструментов и еды?

      Открыла окно. Господин всё улыбался, масляно так, умильненько. Аж зубы болели от таких улыбочек.

      — Доброе утро, милая леди, — как склабится-то, будто им за широту улыбки премию выдают! — Позволите посмотреть ваши документы?

      — Да, конечно, — и я высунулась из окна, широко раскрывая глаза. Крохотный сканер пискнул, красный луч ослепил правый глаз. Господин умильно взглянул в экран телефона, рассматривая мою уродскую фотографию и даты на водительском удостоверении. Зэт за моим плечом стоически молчал.

      — Далеко путь держите? — медовым голоском спросил господин.

      — Неблизко, — ответила спокойно. Что он там долго высматривает, досье, что ли, моё открыл?.. — Запланировали отпуск в деревне.

      — О, отпуск!.. Отпуск — это замечательно…

      Трудно поспорить со столь глубокой мыслью, но лёгкая тревога не давала мне согласиться полностью. Да что он там всё читает? Цифры, что ли, никак найти не может?

      — А в кузове что? — поднял честные-пречестные глаза, метнул взгляд на Зэта.

      — Вещички, инструменты. Если хотите, покажу.

      — О, будьте любезны.

      Сколько вежливости, боже мой… Я выпрыгнула наружу и лёгкой, подпрыгивающей походкой отправилась к заду фургона, делая как можно более непринуждённый вид. Делать это, когда на тебя смотрят с подозрением два мента, а ты точно знаешь, что виноват, довольно затруднительно.

      На свалку всякой всячины добрый полицейский понимающе кивнул.

      — Дальняя дорога… да-а-а… понимаю…

      И замолчал. Смотрела я на него выжидающе, смотрела и думала: не подмешали ему в утренний чай чего «седативного»? То-то он заторможенный такой. И улыбочка эта дурацкая, и масляный взгляд…

      — У вас в досье маленькая ремарочка есть… — он вдруг оживился на миг. — Просто взгляд на неё случайно упал…

      — Да? — я — вся внимание, хотя знаю наверняка, что «ремарочка» находится немного в другой вкладке досье, и с водительских прав на неё взгляд «случайно» упасть точно не может. Но не говорить же этого вслух.

      — Вы как-то были пойманы на перевозке… неких товаров в Зону Удара. Девять месяцев назад, если быть точным.

      Хотелось метнуть взгляд в сторонку — на другого мента, на Зэта, отсюда не видного, куда-нибудь ещё, — но я сдержалась. Лицо каменное, ни один мускул дрожать не должен. Даже взгляда нельзя отводить — особенно когда на тебя выжидающе пялятся в упор с неизменно дружелюбной слащавой улыбочкой.

      — Было дело, — протянула спокойно, сунув руки в карманы старых мешковатых джинсов. — Ошибки молодости, сами понимаете… Думаете, сейчас тоже что-нибудь везём?

      — О нет, конечно нет, — закудахтал милый господин, словно курочка. — Просто не мог не обратить внимание… Но, если позволите, я осмотрю кузов изнутри?

      Я пожала плечами — пожалуйста, мол, флаг в руки.

      Пока он осматривал внутренности фургона, с меня, признаюсь, семь потов сошло. Стояла рядом, мимо проезжали машины, серость неба удручала всё сильнее, а он там копался и копался… кинула взгляд на зеркало со стороны Зэта, но взгляда его, даже отражения не поймала. Хотелось от напряжения топать ногой, посвистывать. Пнуть «смотрителя» под зад, чтобы уже перестал рыться в наших вещах… А если найдёт — загребут же… И с той же склизкой улыбочкой будет спрашивать: а что, а откуда, а куда, а кто заказывал…

      Эгар, конечно, говорил, что постарается уладить проблемы с полицией, но доверять ему в этом — да и в любом другом, — вопросе без оглядки было бы крайне глупо. Вот Зэт и выбрал длинный, но относительно безопасный маршрут — а по планам Эдгара таких патрулей на пути должно быть в два раза больше, пусть доехали бы мы раза в два быстрее.

      Господин полицейский спрыгнул на землю, убрал телефон в карман. Моё досье, видно, совсем перестало его интересовать.

      — Простите за беспокойство, — расплылся он в умильной улыбочке. — У вас там лежала нога, и я на миг подумал…

      — Это запасной протез, — отрезала я холодно, и взгляд его скользнул по моим ногам. Обе лодыжки, целые и невредимые, торчали из широких штанин — разве что поцарапанные малость. Как-то и улыбочка у доброго господина пропала, и настроение со мной общаться улетучилось с ближайшим порывом прохладного ветерка. — Мы всегда берём его с собой. Мало ли что.

      Он посмотрел туда же, куда глядела я пять минут назад — в зеркало заднего вида со стороны Зэта. Лицо перекосило в гримасе явного отвращения.

      — Берегите себя. Всего доброго, — выплюнул он, будто я сама была киборгом, и был таков.

      Желание врезать по лощёной морде усилилось.

      — Итак, контроль прошли, — констатировал Зэт спокойно, когда я села в салон и закрыла дверь.

      — Да, — гаркнула в ответ, хотя хотелось ответить столь же ровно. Дрожащие от ярости руки нашарили рычаг сцепления. — Первый пост сдан. Сколько там ещё осталось?

      — Четыре, — Зэт помолчал, наблюдая, скосив глаза, за патрульной машиной, постепенно скрывающейся из виду, уплывающей вдаль.

      — Если остальные будут такими же мудаками, как он, у меня терпения не хватит — точно кому-нибудь врежу.

      — Он что-то сказал?

      Я посмотрела Зэту в глаза — чистые, ясные! Жгучий стыд залил лицо, и выдержать этот взгляд казалось невыносимой мукой — потому отвернулась, глядя вперёд, в точку чуть выше уходящей вдаль дороги и ровного горизонта. Зубы сжала так, что челюсть заныла, пальцы дрожали неконтролируемо сильно, и усмирить не поддающееся контролю тело нельзя — виновата я, что ли, что от злости перестаю владеть собой?

      Зэт всё глядел-глядел на то, как от злобы — да что там, нарастающей ярости, — краснею, и увидела краем глаза, как рука его механическая тянется к моей руке…

      — Лис, — голос зазвенел от напряжения, даже, кажется, скрежет металлический стал слышаться сильнее. — Он что, приставал к тебе?

      Я выдохнула шумно, через нос. Говорить, или всё-таки?..

      — Он… увидел протез. Запасной, — отчеканила низким голосом, всё ещё стараясь — весьма тщетно, — обрести над собой контроль. И рука Зэта, почти коснувшаяся моего предплечья, сразу остановилась.

      — И?

      — Что — и? Рожу такую скорчил, будто я ему в обед нагадила. Придурок чёртов, — выплюнула в воздух пару непечатных ругательств. — Как будто киборги — не люди. Как будто такого не может больше ни с кем произойти, как будто ты прокажённый какой-то!

      — Лис, остынь.

      — Иди к чёрту, Зэт! Если ты терпишь эти грёбаные нападки, мне, что ли, тоже молчать?

      Затих. Руку убрал совсем, на колено положил. Не показывал обычно ни словом, ни видом, что его это отношение к людям вроде него задевает, да кого он только обмануть пытается? Кому приятно слышать из уст некоторых в свой адрес: ты — человек «второго сорта»?

      А так про киборгов говорили. Иногда даже в официальных СМИ — редко, но бывало. Люди второго сорта, обалдеть можно!

      Злость на нет не сходила — ещё и разочарование добавилось, аккурат после того, как металл Зэтовой руки не коснулся моей кожи. Может, если бы он ко мне прикоснулся, стало бы легче… не знаю. Не знаю, почему мне так нужно было, чтобы он вообще прикасался. Может, и не нужно. Я слишком зла, чтобы об этом думать.

      Зэт всё молчал. Кинула взгляд — рассматривал, как вчера вечером, руку свою так, будто хотел, чтобы она исчезла. Чтобы её вообще не было. Чтобы она стала настоящей, человеческой, из плоти и крови.

      — Так-то они правы, — кто эти мистические «они», пояснять не было смысла — речь-то шла не только о полицае-мудаке. — Я сейчас почти и не человек.

      Начинается…

      — А кто ты? Ящерица, что ли?

      — Во мне железа больше, чем мяса и костей. Кем бы я ни был, я больше всё-таки искусственный, нежели настоящий, — наши взгляды встретились — он выглядел вполне убеждённым в своих словах.

      — Ты бред мне тут не неси.

      — Какой бред? Ты сама знаешь, что от человека во мне мало осталось.

      — И что, это повод тебя презирать?

      — Не повод. Просто, — он тяжко вздохнул, отводя взгляд, — людям иногда нужно кого-то презирать и ненавидеть.

      — А ты, святая невинность, решил взять на себя это бремя.

      — Язва ты… Ничего я на себя не брал. Иногда нужно не обращать на подобное внимания. Пусть презирают — мне-то что, я давно на всё это плевал. Это ты принимаешь всё близко к сердцу.

      Зубы скрипели — челюсти всё-таки пришлось разжать.

      — Я. Не. Принимаю. Хватит ухмыляться! — но его, придурка, было не остановить. — Должен же кто-то защищать твою честь, раз уж сам не можешь.

      — Могу, но какой смысл, если тебя никто не слышит и понять не хочет?

      — Не хотят — заставим, — я, неожиданно для себя, перехватила широкое металлическое запястье и сжала так, словно хотела погнуть. Может, и впрямь хотела — чтобы не смел при мне брать на себя роль мученика и изгоя. Придурок. — Ты человек, Зэт. Был, есть и будешь. И даже не смей отрицать.

      Может, у него гайки и шурупы вместо мозгов, но сердце-то человеческое… Зэт промолчал — может, вспомнил древнее утверждение о том, что спорят только идиоты, может, не хотел испытывать мой гнев, — и я отпустила его запястье, вновь возвращаясь к рулю. Четыре поста… и кто знает, кого ещё доведётся встретить по пути. Если уж в городе к Зэту относились с осторожным презрением, что в деревнях будет твориться, представить страшно.

      — Твои-то нормально к такому относятся? — спросил Зэт через пару минут молчания. Я потихоньку начала остывать — может, потому, что последнее слово всё-таки осталось за мной, и мы не поругались в очередной раз из-за вечного вопроса «а человек ли я». Да и надоело уже доказывать — всё равно ни хрена не слышит.

      — Нормально. Они у меня вообще золотые.

      — Что ж, тогда я спокоен.

      Поля снаружи снова погрузили в свой бесконечный неведомый мир, и мысли теперь блуждали не где-то в окраинах, а вполне себе здесь, рядом. Крутились вокруг, порхали словно бабочки и думались отчего-то чересчур настырно. И Зэт опять замолчал, и опять стал рассматривать искусственную руку с отстранённым видом, и я под попсовые песенки постепенно теряла злобный запал.

      Путь продолжался… а мне уже хотелось поскорее попасть домой.

***

      — Ага! — я победно вскинула руки. — Вот и конец твоим магам, понял?

      — Понял, понял, — несмотря на поражение, Зэт опять ухмылялся. — Но учти, проиграна была битва, а не война.

      — Трепещу от страха.

      День ещё не подошёл к завершению, но мы решили сделать перерыв и поменяться. С перерывом чуть задержались — пока пообедали в придорожной кафешке, пока Цезаря накормили и поиграли, пока длилась настолка… от графика, конечно, не отстали, но задержались заметно. Я сгребала фигурки в коробочку, Зэт складывал карту. С неприятного разговора о «киборг я или не киборг» прошло несколько часов, и тему эту мы больше не поднимали — Зэт снова начал болтать о чём-то отвлечённом, слово за слово, и разговор продолжился. Странные дорожные мысли отступили на второй план.

      Я всё поглядывала на него. Сосредоточенный, игру в коробку складывает так, будто поручили это задание свыше. Как наш товар — делай всё аккуратно, иначе получишь. Зэт вдруг поднял взгляд на меня — я от неожиданности крутанула башкой так, что шея хрустнула.

      — А говоришь, я странный, — издевается ведь ещё, сволочь. — Сама неадекватно себя ведёшь. Чудачка.

      — Ты меня лучше не беси, наглая морда.

      Покраснела! А что ещё сказать? Пришлось позорно дезертировать — смыться из кузова торопливо, оставляя ему право ухмыляться сколько вздумается. Сама не знаю, чего уставилась — Зэт у меня перед глазами мелькает много лет, за это время привычнее стал, чем собственная рожа в зеркале. Лицо изучено вдоль и поперёк — и с чего я вдруг пялиться начала, сама не понимаю.

      Так, с позором и горящим от смущения лицом, я села на пассажирское сиденье, и сидела так, кляня себя чёрт знает за что, пока Зэт не плюхнулся на водительское, передав мне переноску с Цезарем.

      — Да брось ты смущаться, — достал так широко улыбаться, честное слово! — Ты так ещё смешнее выглядишь, чем обычно.

      — Заткни лицо, — буркнула недовольно, спасаясь за могучей спиной диктатора. Могучая спина, как обычно, помогала довольно слабо. И щёки стали гореть ещё пуще.

      Да что со мной происходит?

      Зэт включил радио, а мне предоставил листать станции. Моя рука чересчур близко находилась к его, и я отчего-то не смогла об этом не думать. Волосы на руках встали дыбом. Я чувствовала ухмылку Зэта и его взгляд, но глаз поднять на него так и не смогла. Трусиха.

      Остановившись на станции с всякой всячиной, с облегчением убрала руку. Никогда в салоне этой машины мне не было так неуютно — и, самое странное, я даже предположить не могла, с чего вдруг этот неуют взялся.

      Кинула взгляд на Зэта — глядел он на дорогу с полуулыбкой на губах. Его чрезмерное довольство, как обычно, выводило из себя — но выводило ещё сильнее тем, что вызвано оно было моей глупостью.

      — Я… правда как дура выгляжу? Когда стесняюсь? — честно, клянусь богом, я понятия не имею, почему мне было жизненно важно услышать ответ. Всю жизнь мне было абсолютно плевать, как я выгляжу в глазах других — но с Зэтом привычное наплевательство не работало от слова вообще.

      Он на меня поглядел — да, как на глупое дитятко, снова, — и рассмеялся, с привычными слуху механическими помехами в голосе. Я уже говорила, что даже они не были способны испортить его смех?

      — Ты так об этом переживаешь? Я думал, тебе пофиг на мнение других людей.

      — Мне пофиг, — но ложь была такой же неубедительной, как мои угрозы. Зэт это сразу понял, гадалкой быть не нужно. — Просто… интересно.

      Его рука — настоящая, — легла мне на плечо. Большая, тёплая ладонь. Потрепала немного, затем легонько толкнула.

      — Не переживай, дурилка, — я обиженно засопела. — Ты очень милая, когда стесняешься.

      Я…

      Стоит вообще что-то говорить о моей реакции на эти слова?

      Думаю, всё и так очевидно. Лицо моё, наверное, по цвету отдалённо напоминало борщ.

      — Мне, — я вдруг притихла, ещё чувствуя фантомное касание, — мне этого прежде никто не говорил.

      Зэт, казалось, искренне удивился.

      — Разве? Странно, — он немного помолчал, затем улыбнулся. — Что ж, приятно всё-таки быть первым.

      Я прибавила звук у магнитолы, чтобы не придумывать ответ. Что мне вообще сказать? Странно, что лицо не расплавилось от жгучего жара — на нём, как на батарее, мог разместиться Цезарь, чтобы погреть свой наглый пушистый зад.

      Зэт улыбался чему-то своему. Мне улыбаться не хотелось. Я отвернулась, пряча лицо в ладони, и уставилась в окно на проплывающие мимо окрестности. Лицо горело ещё очень, очень долго.

      Мне… не хотелось думать о причинах.