Меня вывели на улицу с переноской в руках — амбал, растерянно державший желающего поиграться Цезаря, сунул его мне в руки едва не с облегчением и под белы рученьки повёл к дверям. Зэт не начинал говорить, и я кожей ощущала его взгляд на себе. Я вспотела, у меня кружилась голова. Было страшно оборачиваться — но я обернулась. Рука громилы с его горла пропала, и пистолет спрятался в кобуру, но Шрам теперь стоял напротив него, пока Зэт, мой Зэт, беспомощно и обречённо глядел мне вслед.

      Глядел этим своим взглядом, полным неиссякаемой, неуместной нежности, от которой меня трясло.

      Мне бы заорать… Кинуться назад, врезать ему разок, чтобы вспомнил, что обещал не играть в дебильные самопожертвования… Но я смогла только принять Цезаря на руки и выйти, оставить его там одного, бросить на растерзание этим зверям.

      Тупая трусиха, жалкая, презренная…

      — Оставь нас, — я вздрогнула, услышав голос Шрама. Переноска с силой оттягивала руки, и мышцы ныли, но на эту боль обращать внимание хотелось меньше всего. Громила скрылся в амбаре, дверь заскрипела и закрылась — не до конца. Шрам стал возле меня, покопался в карманах пиджака. — Не хотите покурить, Алиса?

      — Не курю, — хрипло каркнула я, напряжённо прислушиваясь к звукам внутри. Что они с ним делают? Делают ли? Допрашивают ли? Разве без указания Шрама они могут что-то с ним сделать? А если могут?

      — С ним всё в порядке. Его не тронут, пока я не прикажу, — добрый дядюшка ухмыльнулся. — Я же не идиот. Очевидно, что в вашем тандеме главная — вы. Его попытки вас спасти, конечно, трогательны, но я слишком много знаю, чтобы так просто в это поверить.

      Я взглянула на него исподлобья. Как же я его ненавидела, как же я презирала себя! Больше, чем ненависть к нему, изнутри грызло презрение к своей трусости, к беспредельной глупости. Надо же — ничего не придумать, не смочь выкрутиться, даже когда судьба сама подкинула подарок в виде звонка Эдгара… Хотя что он мог сделать? Мы с Зэтом не более ценны, чем пешки в шахматной партии, а может и менее. На нас махнут рукой. Разве что из-за товара попробуют как-то помочь.

      Шрам давил своим взглядом, а я из последних сил старалась не отводить глаз.

      Сил, признаться, почти не осталось.

      — Расскажите всё, Алиса — и мы вас отпустим. Нам нужна только информация, ничего больше. Как мы с ней поступим — уже дело нашего босса, а вы сделаете свою работу и заляжете на дно. И никто не пострадает — ни ваш возлюбленный, ни вы. Ни тем более ваш кот.

      Он сунул палец меж прутьев переноски — и Цезарь лапой тронул его, пребывая ещё в игривом настроении. Глупый, глупый котяра.

      — Вы и вообразить не можете, что нам могли просто не сказать, что мы везём, да? — сил не было даже чтобы начать лгать… Хотя шестерёнки в мозгу, немногие ещё способные крутиться, работали, стараясь состряпать хоть какую-то худо-бедно правдоподобную легенду.

      Шрам ухмыльнулся, выпуская дым в прохладный влажный воздух. Накрапывали мелкие, противные капли дождя.

      — У меня вообще нет воображения, Алиса, — он развёл руками, как бы говоря: ну, так получилось. — Но слово я своё держу. Информация — за то, что вы втроём останетесь целы и невредимы.

      — А если не будет информации?

      Не знаю, осознанно ли я оттягивала время, либо мне и впрямь интересно было услышать ответ. Шрам наклонил голову вбок, наблюдая за мной как за наивным ребёнком — так умилительно, будто я умница-отличница, внезапно задавшая учителю глупый вопрос.

      — Вы сами выказывали предположения. Мы не варвары, уверяю… до определённой степени. Я на самом деле не сторонник пыток, убийств и всех этих ужасов, но, — он почесал шрам на лице, — работа меня меняет, сами понимаете.

      Я молчала. Он никуда не торопился, курил себе и рассматривал чёрные небеса, извергающие всё усиливающиеся потоки воды.

      Я посмотрела на двери амбара. Что Зэт хотел им рассказать? Какую легенду придумал?

      Правда ли нас отпустят, если я сейчас что-нибудь скажу? А если они решат допросить Зэта отдельно, и наши легенды не совпадут? Мы так запаниковали, что даже в общих чертах не изобразили себе историю для отмазки на двоих… Всё обсуждали, дураки, как от них сбежать, а не что говорить во время допроса. Кто знал, что их будет человек под тридцать против нас и кота…

      Да к тому же… Мы впервые вляпывались в подобное дерьмо. Одно — иметь дела с полицией, там тебя хотя бы не покалечат, да и в то время закон о сажании за решётку за перевоз в Зону не был даже в рассмотрении… Совсем другое — с этими бандитами, мафиози, или кто они там. Если тебя прибьют в такой-то глуши — ни тела, ни убийцы никогда не найдут, и лежать тебе со вспоротым брюхом в чаще, пока какой-нибудь грибник с ближайшей деревни тебя не найдёт. Спустя много лет.

      Тяжкий вздох вырвался из груди. Время шло, от Эдгара — ни вести. Шестерёнки со скрипом работали. Я всегда любила и, как мне казалось, умела рассказывать истории, реальные и вымышленные. Теперь пришло время, когда этот навык нужно было показать во всей его широте.

      Только мне казалось, что в этот раз вся моя экспрессия и убедительность не сработают от слова вообще.

***

      Я говорила — немного монотонно, не показывая эмоций, отстранённо, как не о себе говоря. Что ж, эта история и не была обо мне — она была о товаре. Про Эдгара я не сказала ни слова — и если выживу, я поклялась, оторву ему за это башку, — и про нанимателя старалась не говорить, ибо не знала, что сказать. Наплела про препарат, который хотят распылить над Зоной Удара, чтобы ослабить уровень токсинов и радиации в воздухе, чтобы люди извне могли хотя бы попробовать начать напрямую контактировать с изолированным обществом в Зоне. Не соврала, пожалуй, про пуленепробиваемые контейнеры, которые вскрыть никому без специального оборудования было бы невозможно. Наплела, исходя из слов Эдгара про «спасение людей» — воображение в процессе рассказа пустилось во все тяжкие, и повествование наполнилось подробностями. Лишними или нет — уже не мне судить, и не знаю, поверил ли Шрам, но слушал он меня внимательно и почти не перебивал, даже не задавал вопросов.

      Либо мой рассказ из рук вон плохой и насквозь фальшивый, либо наоборот столь подробный и обстоятельный, что даже вопросов по ходу не появляется… Не знаю. Я говорила, Шрам слушал, и дождь вторил мне своим шелестом, стуча по моим плечам, голове, стекая по волосам, впитываясь в одежду.

      Цезарь забился вглубь переноски и уже не подавал признаков активности.

      Я рассказывала отрешённо, а у самой в голове только одно было: Зэт. Зэт, Зэт, Зэт. Мой Зэт.

      Мой. Они не имеют права его у меня забрать.

      Когда я закончила рассказ и замолчала, Шрам сохранил тишину ещё на несколько бесконечно долгих минут. К тому времени небо из чёрного стало серым, облака и тучи медленно начинали рассеиваться — где-то вдалеке громыхнул громовой раскат, но до нас грозе не добраться, ветер уносил её куда-то далеко, оставляя царство небес просыпающемуся солнцу. Лучи его ещё пока несмело выглядывали тут и там из-за облаков, рассматривали мир в маленькие щёлочки.

      — Значит, наука, — протянул Шрам, и по тону можно было подумать, будто он задумался. Я стояла полубоком к нему и не поднимала глаз. — Если мы спросим вашего напарника, он расскажет то же самое?

      Я передёрнула плечом. Этого вопроса я боялась больше всего. Мало ли какую легенду Зэт сочинил отдельно от меня.

      — Спросите и узнайте, — меня хватило только на такой ответ.

      А самой подумалось: нам крышка.

      Шрам развернулся и было пошёл к амбару — если существовало дно у бездны, куда провалилось моё сердце, то и оно теперь было пробито, — но вдруг остановился. Я услышала вибрацию телефона — это был не мой.

      Он достал мобильник и посмотрел на дисплей — я не видела имени звонившего, но ответил он без промедлений.

      — Да, босс. Да. Да. Оу… вот как? Хм. Нет-нет, мы толком ничего не успели. Ну, кое-какая информация есть, но я ещё не проверил… А-а-а, — я слушала краткие ответы, оцепенев, чувствуя шестым, восьмым, десятым чувством, что прямо сейчас решается наша с Зэтом судьба. — Понял вас. Да, конечно. Само собой. До связи.

      Он отключился, посмотрел куда-то в пустоту, затем фыркнул. Повернулся ко мне.

      — Сказать по правде, Алиса, я вам сейчас едва не поверил, — я задержала дыхание. Ну всё, можно прощаться с жизнью. Зэт… мой… — Рассказчица из вас отменная.

      Я сглотнула.

      — Старалась, — только и выдавила в ответ. Шрам улыбался почти дружелюбно, даже как-то расслабился, руки в карманы засунул. Мой затылок щекотало напряжённое чувство ожидания приговора. — Сами понимаете, чего не сделаешь, лишь бы свою шкуру спасти.

      Он хмыкнул. О, он-то это прекрасно понимал.

      — Как бы то ни было, сегодня ваш день. Нашему боссу сообщили некую информацию о товаре и о вас, и он удовлетворился ею, — ухмылка доброжелательного дядюшки исказила некрасивое лицо. — Могли бы уж сразу сказать, что ничего не знаете.

      Сука… я едва не расхохоталась. Он ещё издевается!

      Мне даже не нашлось, что ответить. Эдгар, сукин сын… выручил, сволочь, вытащил, неужели? Может, это уловка, чтобы поймать на лжи, ловушка какая-то? Я боялась верить. Шрам хмыкнул, хохотнул — «Секретные препараты, учёные, надо же! Вот фантазия!» — и пошёл к амбару, открывая его двери. Я так и стояла на месте, глядя в тускло освещённое пространство внутри, на фигуры здоровенных лбов, напряжённая, с натянутыми до предела нервами.

      — Выпускайте, — донёсся до меня голос Шрама, — отбой. Сегодня мы свободны, парни. Давай, герой, выходи. Цела твоя Алиса, и кот тоже цел.

      Зэт вышел. Господи, его глаза… Я думала, он сломя голову ко мне побежит, но он ступал медленно, будто боялся, что исчезну. Остановился на расстоянии вытянутой руки, глядел взглядом, совершенно диким. Он был в шоке. Да и я тоже, признаться.

      Шрам возник рядом — «парни» разбредались по машинам, не глядя на нас, усталые и унылые, как офисный планктон после долго трудового дня. Мы с Зэтом смотрели друг другу в глаза, не касаясь, не раскрывая ртов, не говоря ни слова.

      — Было приятно поговорить, молодые люди, — Шрам, будто никаких угроз и допросов не было, снял невидимую шляпу. — Извините за беспокойство. Можем выплатить компенсацию за моральный ущерб, если хотите…

      — Просто оставьте нас в покое и убирайтесь отсюда, — не глядя на него сказал Зэт с очевидной сталью в голосе. Когда опасность миновала, в нём даже проснулся дар речи. Бедный, бедный мой Зэт…

      Шрам только посмеялся, козлина.

      — Всего доброго — тебе, дикий киборг… и вам, Алиса.

      Видимо, что-то во мне ему понравилось — он будто смотрел на меня с уважением. А может, просто позабавили мои потуги быть крутой и непробиваемой да пороть чушь с уверенным видом. В любом случае, пока я глядела на Зэта и убеждалась с каждой секундой, что он жив, что сама я ещё жива, Шрам и его «парни» рассаживались по тачкам и укатывали прочь. В итоге остались только мы. Лис, Зэт, Цезарь и фургон моего отца.

      Мы, чудом оставшиеся в живых.

      Снова заиграла моя любимая песня — Эдгар-жопа-с-ручкой напомнил о себе под весёлый попсовый мотив. Я глянула на Зэта — он был готов убивать.

      Я, наверное, тоже, несмотря на дикую усталость и начавшую раскалывать голову боль.

      Эдгара-то, наверное, было проще прибить, чем Шрама с его дружками.

***

      — Живы! — проорал Эдгар на том конце, и хор далёких голосов вторил ему единогласным «слава богу!». Были там всё-таки знакомые голоса, но сейчас было не до них. Мы с Зэтом уже катили по ухабистой дороге обратно на прежний маршрут, Цезарь спал на моих коленях, Зэт был за рулём. Мы с ним не обменялись ни словом, и я не знала, нужны ли слова, напрягает ли молчание или наоборот даёт облегчение… Не до того.

      — Живы, — низким голосом повторила я.

      — Я уж подумал… я думал — всё! — Эдгар расхохотался совершенно как безумный. — Алиска, если б ты знала, сколько с меня потов за эти полчаса сошло! Я пока с начальством договорился, пока объяснил, пока ждал… Мать моя, я сегодня напьюсь как скотина, богом клянусь!

      Мне бы тоже напиться, но разум требовал тишины и кристальной чистоты.

      Эдгара я любила, Эдгар был мне как брат, и он всё-таки нас спас, но… как же я его сейчас ненавидела, кто бы только знал!

      Пожалуй, сильнее его ненавидел только Зэт — он молчал и глядел на дорогу, но во всём его облике и позе так и сиял источаемый каждой клеточкой гнев. Да что там — настоящее бешенство.

      Зэт протянул мне руку, и я вложила в неё телефон. Касание тёплой кожи немного меня оживило. Перед глазами стоял его взгляд, весь спектр чувств, какие он испытывал ко мне в тот миг, чувств, какие словами никогда бы точнее не выразил.

      Мне так хотелось что-то ему сказать, но сейчас было не до того.

      Зэт заговорил в трубку чётко, отрывисто и грубо, как порой умел:

      — Нарадовался? А теперь давай так — либо ты сейчас же говоришь, кто это был и что за товар у нас в кузове, что за ним бегают мордовороты вроде этого ублюдка, либо мы с Лис останавливаемся возле ближайшей реки и топим его на хер вместе со всеми деньгами, которые нам дали.

      Эдгар даже не сразу нашёлся с ответом. Замямлил только:

      — Зэт, ну так нельзя, погоди…

      — Нельзя? Нельзя?! — первый раз я слышала, чтобы Зэт так орал. — А подставлять друга детства можно, значит? Посылать чуть ли не на смерть людей, с которыми большую часть жизни дружишь, можно? Отправлять с каким-то дерьмом на задание, зная, что их схватят какие-то ублюдки из мафии? Не притворяйся, что ты не знаешь, кто это — иначе бы твоё грёбаное начальство так быстро бы нас не нашло. Ты знал, ты сразу понял, к кому мы попали — так что давай выкладывай, дружочек, всё, что знаешь!

      — Зэт, я понимаю, вы с Алисой сейчас не в лучшем состоянии…

      — Да плевать, в каком мы состоянии! — Зэт заорал с такой свирепой яростью, что я невольно вжалась в кресло, испугавшись, как бы ярость эта не настроилась против меня. — Мне плевать на верхушку, на эти несчётные договора о неразглашении, которые ты подписал! Мне плевать, если тебе, сволочь, твою тупоголовую бритую башку оторвут, а тебя закопают! Либо ты рассказываешь нам всё, либо мы уничтожаем товар всеми способами, какими сможем, ясно тебе?!

      — Лис, ну хоть ты!..

      — Ты его слышал, — я едва узнала свой голос. Злость потихоньку сходила на нет, но тело теперь заходилось мелкой истерической дрожью. Голос был твёрд, но мне казалось, что я вот-вот расплачусь. — Лучше тебе сказать, Эдгар. Потому что мы сейчас в полном неадеквате. Ты нас знаешь.

      Эдгар молчал. Послышался какой-то шорох, и гомон голосов отдалялся постепенно, затихал. Шаги, дробный стук шагов — он, видимо, шёл куда-то прочь от людей, лишь бы никто не слышал. Зэт, конечно, говорил на эмоциях, и я знала, что, несмотря на неприязнь к Эдгару, он не хотел его подставлять… Но я даже не пыталась его защитить.

      Он нас от Шрама и его дружков не защитил.

      — Ладно. Ладно, — теперь слышалось эхо. Он, видно, спрятался в туалете. Надеюсь, хоть проверил, что никто не подслушивает. И что прослушки на его телефоне нет. — Только успокойтесь. Я знаю, что виноват. Нужно было хотя бы предупредить…

      — К делу давай, — грубо оборвал его Зэт. Эдгар со вздохом подчинился.

      — Ладно, — он, видно, закурил — я услышала щелчок зажигалки. Я думала, он давно бросил. — Короче… Насчёт товара: как я говорил, это с наукой связано. Я принимал участие в его разработке. Если уж совсем правду говорить, я отчасти его изобрёл. Я не такой тупой, как вы думали, ребята, — мы промолчали. — Давно уже слышал о том, что собираются что-то делать с радиацией в Зоне, как-то её исследовать, да что-то пока всё об стену горох. Нет, какие-то исследования проводятся, что-то там изучают, но за годы после Удара выяснить получилось целое ни хрена. Ну что мы узнали… что на живущих в Зоне радиация никак не влияет, но наружу они выйти не могут, ибо заразят людей «снаружи». Да и «наружные» люди подвергнутся мощному облучению, стоит им только границу пересечь. Оставалось все эти годы передавать вещи туда-обратно, возить товары. Всё — от наркотиков до книжек по кулинарии. Всё возили туда-сюда. Ну, кроме животных, потому что на животных радиация тоже действует. Опыты были, эксперименты были… Пятно, Зона то бишь, громадное — три страны охватывает. Столько народу в изоляции на протяжении стольких лет. С этим нужно что-то делать.

      Вот и разрабатывали способы, как от радиации избавиться. Уровень её за рекордно короткие сроки снизился — показатели, для любого земного ядерного оружия просто невероятные… Кто-то всё голову ломает, откуда вообще Удар пришёл, на что был направлен, кто или что ударило. Был ли это удар — может, признаки Третьей Мировой? Может, испытания — наши, земные? Короче, ладно, сейчас не о том. Наш отдел занимался, по указке свыше, способом избавления от этого дерьма.

      Я, когда только в НИИ пришёл работать, даже помыслить не мог, что что-то в жизни изобрету или открою. Да упаси боже! Наукой я всю жизнь дышу, ты сама, Лис, знаешь, но я думал просто жизнь свою этим связать, да и тихо сидеть себе, степеней добиваться, статьи и труды писать, а там, может, и преподавать на старости лет. Но что-то в этом проекте, связанном с Зоной, меня так вдохновило, что я в него зубами вгрызся. Ну и сидел днями и ночами в лаборатории, наблюдал, изучал… Что-то сделать пытался. И однажды получилось.

      Мы до сих пор точно не знаем, что за вещество лежит в основе этого излучения, но, если кратко… я выяснил, что его можно нейтрализовать. Мы с ребятами и так и эдак ломали голову, и тут нас словно озарило. Это, конечно, эксперимент чистой воды, но попытаться-то стоило… Что, куда, зачем и в чём суть, не расскажу, вот хоть убейте — наши исследования не разглашаются ни под каким предлогом. Но мы нашли путь к спасению. И если вдруг в Землю прилетит ещё один Удар… вряд ли, этого не прогнозируют, но и того Удара тоже не ждали… мы будем знать, как от этого избавиться. У нас есть надежда, что стена между нами и теми людьми, что там заперты, падёт, понимаете?

      Он говорил сбивчиво, нервно, то шепча, то повышая голос, и мы с Зэтом слушали, постепенно успокаиваясь. В научных тонкостях я была совсем дураком — я механик, не учёный, потому многого, что он нам сказал, не поняла и упростила для себя, да и в этой истории… Наверное, на подробности мне было плевать. Не химическая дрянь, не наркота, не оружие — и на том спасибо.

      Зэт, кажется, остыл — даже голос теперь не был так груб и не так сильно сквозил помехами, когда он спросил:

      — А эти господа, что нас сейчас поймали — что им за дело до этого товара?

      Эдгар прочистил горло.

      — Ну, понимаешь… есть организации, которым Зона сама по себе выгодна. Некоторые редкие вещицы оттуда, сами знаете, стоят целое состояние, таких на Земле ни в одном уголке не сыщешь. А тамошний народ тоже не промах — торгует со всякими бандами, барыгами и мафиями, а те сбывают вещицы на чёрном рынке. У них при себе ещё карманные учёные есть — проверяют, не облучены ли эти предметы, не опасны ли. Чем реже встречается в Зоне вещь, чем она опаснее — тем дороже стоит. Их ещё артефактами называют.

      — Артефакты из Зоны, — пробормотала я. — Что-то напоминает. Какой-то фантастический роман.

      — Ага, — Эдгар невесело ухмыльнулся. — Ну, вот эта банда очень заинтересована делами Зоны и всем важным, что туда перевозится. Утечка произошла, хотя всё и было шито-крыто — вот вас и схватили за задницы. Когда ты, Лис, начала юлить и про отпуск затирать, я сразу понял, что вы попали к ним. Ибо кроме них и ментов у вас препятствий на пути возникнуть, в общем-то, и не могло. Другие банды обычно в такие дела не суются, только эти… особенные.

      Мы с Зэтом переглянулись, опять. За всю жизнь, верно, столько не переглядывались, сколько за сегодня.

      — Значит, я Шраму наплела не совсем уж сказку.

      — А что ты ему наплела?

      — Да что-то в таком же духе. Вспомнила твои слова про спасение людей, и меня понесло. Да и время надо было тянуть. Я думала, нас там же, возле этого амбара, закопают живьём.

      Эдгар вздохнул. По-моему, он смолил третью подряд.

      — Вы не думайте, ребят, я не хотел вас подставлять. Я… не простил бы себе, если бы с вами что случилось. Нужно было вас сразу предупредить, но я, дебил, понадеялся, что с вами ничего не произойдёт.

      — Ну, ты нас спас, так что… — я махнула рукой, будто он мог это увидеть. Зэт молчал.

      — Начальство, конечно, не из доброты вас спасло, — мрачно продолжил Эдгар. — Товар им жалко стало. И деньги. Суки, — голос его дрогнул, он судорожно вздохнул. — Ребят, честно, я правда не хотел…

      — Прекрати, — голос Зэта звучал ещё ровнее, небрежнее. Не так, будто ничего не произошло — с ноткой обвинения, едва слышной. Я не знала, ненавижу ли я Эдгара, буду ли вспоминать эту его подставу через годы, изменится ли что-то между нами после всего этого… Но я с ним с пелёнок дружила. Трудно было поверить, но я уже на него не злилась. — Если твоё начальство — говно, ты тут при чём?

      — Потому что я как пёсик у них на поводке! Если бы не грёбаные договора, я бы сразу всё рассказал! А эти козлы ещё сомневались, спасать вас или нет! Товар им жалко стало! Столько денег и времени на него ушло!..

      — Ладно, хватит, — я вмешалась, пока Эдгар там не утопился от отчаяния. — Ты всё-таки нас спас, как я сказала. Иди напейся лучше. И не вини себя.

      Эдгар шмыгнул носом.

      — Да я уж, право, и не знаю, — он вздохнул. Кто из нас троих больше был на пределе? Трудно сказать. — Я рад, что с вами всё в порядке. Звоните теперь, отчитывайтесь едва не каждый час, ясно вам?

      — Обязательно. При условии, что не напоремся ещё на каких мафиозников.

      — Да вы уж постарайтесь, — он помолчал. — Ладно, пошёл я. Работать и пить, пить и работать. Отдохните. И потерпите — чуть-чуть осталось. Немножко совсем.

      — Иди уже, пьяница, — я рассмеялась. По-моему, даже искренне. Он тоже хмыкнул.

      — Ага.

      Перед тем, как отключиться, мы услышали — Эдгар расплакался.

***

      Поле. Закат. Часов семь вечера. Собственно, солнце только начало касаться горизонта, ещё даже алое зарево не появилось. Ни следа туч на небе, ни признака прошедшего дождя. Мы ехали весь день и остановились лишь сейчас. Зэт молчал, молчала и я.

      Поели, сходили в туалет. Недалеко блестело крошечное озерцо — поныряли в его прозрачные неглубокие воды, порядком уже остывшие, да и не нагретые сегодня толком… Пофиг. Кожа была вся в мурашках, но вода смыла всю тревогу и панику, и осталось только приятное опустошение. Воспоминания о произошедшем казались слишком мутными, словно память о далёком сне, но я чувствовала — что-то они изменили во мне, эти события. Сломали, восстановили? Не знаю. Может, поровну того и другого.

      Зэт не говорил ни слова, когда первым вышел из воды — протезы блестели в лучах клонившегося к земле оранжевого солнца. Натянул одежду на мокрое тело и пошёл к фургону. Редкие машины проносились мимо — одна-две за час, не больше. Мы никуда не торопились. До ближайшей гостиницы недалеко, всего-то полчаса езды — остановимся там, а завтра — снова в путь.

      Я ещё поплавала в воде, смывая с кожи и мысли, и ненужные чувства. Глядя в спину Зэта, глядя, как он уходит, на меня не глядя и ни слова не говоря, вспоминая его взгляд — единственное яркое воспоминание о сегодняшнем кошмаре, — я решала что-то для себя. Процесс этот происходил скорее неосознанно, но я нутром чуяла, что на что-то решаюсь.

      Когда я вышла из воды, когда вытиралась полотенцем, которое он мне оставил, когда переодевалась в сухое бельё и натягивала одежду, ещё хранившую запах пота — плевать, потом, в гостинице, переоденусь в чистое, — я уже знала, что хочу сделать.

      И с этим знанием пошла к фургону.

      Зэт сидел на бампере спиной ко мне и лицом к солнцу. Попивал газировку и глядел на закат. Я проворно забралась к нему наверх, небрежно бросив полотенце в открытое окно кабины. Зэт слышал мои шаги, но не отреагировал — даже когда я забралась на бампер, головы не повернул.

      Я смотрела на него. На широкие плечи и спину. На протез руки, не скрытый длинным рукавом — он вновь надел футболку. Смотрела в коротко стриженный чёрный затылок, на уши, на шею с проглядывающими бугорками позвонков. В голове ни единой мысли — я смотрела жадно, жадно дышала, жадно вспоминала этот его взгляд. Быть может, он мне привиделся? Хрен знает… да и плевать. Даже если так — он открыл мне глаза на саму себя.

      Я подалась вперёд — и обняла его. Сцепила руки на груди, обняла так крепко, так сильно и порывисто, как только смогла. Прижалась к лопатке щекой, затем зарылась лицом и вдохнула его запах, смешанный с запахом озёрной воды… Грудь Зэта перестала вздыматься под моими пальцами — он замер, но не обернулся. Он только смотрел на закат и не дышал.

      Я прижалась теснее, будто хотела в него вплавиться, стать частью его, ещё одним протезом, а может — срастись своей кожей с его… Мерзко, но так я себя чувствовала, и отвратительным мне это отнюдь не казалось.

      — Я люблю тебя, — прошептала я на очередном выдохе, и мне показалось сначала, будто он не услышал. Я повторила: — Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю тебя.

      Я поцеловала его в лопатку, в плечо, в косточку, выпирающую на шее. И опять уткнулась ему в спину лицом.

      Зэт молчал. А я лишь сильнее к нему прижалась, будто молчание его стало для меня согласием, принятием моего «люблю».

      Но мне кажется, он не понял. Он не мог понять.

      — Я люблю тебя, Зэт. Ты понимаешь? Люблю.

      Он наконец сделал вдох. Он наконец понял.

      Но принять пока не смог.

      — Лис, ты… дурилка ты картонная, — в голосе его слышалось отчаяние. Я сдавила его рёбра так, словно хотела погнуть весь титан, который там только у него был.

      А сама шептала без устали:

      — Люблю, люблю, люблю…

      Он меня не отталкивал. Не поворачивался, чтобы обнять. Наверное, это было хуже всего. Он меня не отвергал — просто не мог поверить, что достоин любви.

      — Люблю, люблю…

      Казалось, после стольких повторов это слово вскоре потеряет смысл — но оно не теряло. Я люблю его, я всегда его любила. Я знала это лучше, чем механику, знала это лучше, чем могла знать сама себя. С самой той поры, как я его приютила, я любила его. Он с самого начала был мой.

      Мой, мой.

      Зэт прикоснулся к моей руке — металл протеза был тёплым, как живая плоть.

      — Ты это любишь? Любишь, даже зная, что я такой? — опять эта насмешка взрослого над ребёнком… Я не злилась. Он просто пока даже в толк не мог взять. Он всегда отрицает всё, что его пугает.

      — Да. Да, да…

      Я поцеловала его в шею — Зэт судорожно вздохнул, мне показалось, даже вздрогнул. Я уткнулась носом ему в волосы, ещё влажные после купания в озере — пахли они водой, как он сам, как его одежда.

      — Да ты даже моё настоящее имя не знаешь.

      — Убедительнее аргумент не мог придумать? — я ухмыльнулась, но как-то не очень весело. Меня всем существом тянуло к нему, и, казалось, если я отстранюсь хоть на миллиметр, меня разорвёт от тоски. — Имени не знаю, но знаю, какой ты. Кто ты. Мне этого достаточно.

      Он помолчал. Протез, накрывший пою ладонь, заменила настоящая рука. Шершавая и мозолистая, грубая кожей и жёсткая, она касалась так нежно, будто боялась сломать.

      Дурак. Я же не принцесса какая-нибудь.

      — Семьдесят процентов железа, Лис, — напомнил он. — Постоянное техобслуживание, этот дебильный скрежет в голосе — разве тебя это не бесит? Меня перекроили, сшили с кусками металла, а у тебя хватает ума говорить, что ты меня любишь?

      — Не ломай драму, Зэт. Ты киборг, а не инопланетное существо. Ты человек, я сто раз тебе говорила. И как человека, и как киборга, я тебя люблю. Да если бы твоё сознание было загружено в компьютер… Я бы всё равно тебя любила.

      Он хмыкнул.

      — Не хотелось бы проверять… Но это уже был бы, наверное, и вовсе не я.

      Я промолчала. Ни спорить, ни соглашаться мне не хотелось.

      Зэт убрал мои руки осторожно и бережно, словно веточки, которые боялся погнуть. В какой-то миг я подумала, что на этом всё и кончится… Но он развернулся ко мне и обнял в ответ — так сильно, так крепко, насколько у него хватило сил. Может, у меня даже рёбра чуть-чуть затрещали… Но я задыхалась не от этого.

      Я наконец-то попала домой.

***

      Он целовал меня, обнимал меня, водил руками по плечам, спине, ладонями по лицу. Копался в волосах, и снова целовал, целовал, целовал… У меня голова кругом пошла. Уже стемнело, а мы всё сидели и обнимались на крышке бампера, хотя давно уже пора было ехать в гостиницу — не ночевать же в чёртовом поле.

      — Нам, наверное, ехать пора, — шепнула я, пока он со всем старанием целовал кожу на моей шее… Звёзды где-то над головой сияли и мерцали, а у меня в глазах были свои, куда ярче, куда ближе. Зэт выдохнул, вызывая очередной табун мурашек, и лицом уткнулся куда-то в сгиб моего плеча.

      — Знаю. Ты права.

      И он отстранился. Надо же, сама собранность.

      Я, не выдержав, накинулась на него ещё с порцией поцелуев, и он позволил себя увлечь, да что там — увлёкся сам. Лишь когда я обнаружила себя лежащей на спине, придавленной приятной тяжестью Зэта сверху, мы оба, кажется, немного очнулись. Смотрели друг на друга секунды две, и он отскочил, будто понял, что совершил преступление.

      — Господи, Лис, прости… Если тебе неприятно, я… Меня просто немного понесло, ты не подумай…

      Я отлично чувствовала, как его «немного понесло», но проблема была не в этом. «Немного понесло» и меня тоже. Наверное, нужно было немного остыть… А может, и вовсе не нужно… Я облизнулась — губы немного саднило от его щетины, от долгих поцелуев, казалось, они вовсе распухли и покраснели. Зэт глядел на них, и обалделое выражение лица вызвало у меня улыбку.

      — Всё нормально, успокойся, — я рассмеялась — он опустил плечи, ну прямо как растерянный мальчишка. — Поехали в гостиницу, Ромео.

      Не знаю, услышал он в этих словах намёк, или нет, но… Он покраснел. Да и я, признаться, тоже.

      Ехали в полной тишине. Цезарь переместился Зэту на коленки, пока я неверными руками заводила фургон. Мы понемногу остывали, и головокружительное помешательство, захватившее нас совсем недавно, тоже стало казаться сном. Я то ли дело касалась языком нижней губы, кусала её, будто ещё пытаясь ощутить вкус губ Зэта… Мне хотелось это продолжить, отчаянно хотелось.

      — Олег Волков, — вдруг подал голос Зэт, негромко, совсем не торжественно. Даже очень уж обыденно и повседневно. Я повернулась к нему. — Так меня по-настоящему зовут.

      Я кинула, принимая к сведению. Вдруг вопрос, который крутился на языке очень давно, возник и сейчас.

      — Почему «Зэт»?

      Он помолчал, клоня голову к стеклу, будто вспоминая.

      — Когда меня собирали по кусочкам, номер партии протезов был Z-01. Он где-то здесь выгравирован, хотя это обновлённая модель, — он показал на внутренний сгиб локтя, но в темноте я ничего не увидела. — Мелко-мелко, сразу и не найдёшь. А я после аварии решил, что старая моя личность умерла, и пора создавать новую. На самом деле, я это имечко придумал, когда ты меня приютила. До того в новом досье числился как неизвестный. Никто и понять не мог, откуда я взялся. Старое досье было уничтожено.

      — Такое разве может быть?

      — Может. Тогда ещё, если помнишь, досье не хранились в цифре, только начали входить в обиход. Паспорт, свидетельство о рождении, прочее… Попросту были уничтожены. Сгорели в той аварии. Я всегда все документы таскал с собой, потому что только переезжал в город, и даже квартиры у меня толком никакой не было. Я мог бы восстановить старые документы… но решил, что лучше будет оформить новые — на «нового» меня.

      — А что же твоя семья? — спросила на несколько тонов тише. Обычно, стоило завести об этом разговор, Зэт сразу замолкал или переводил тему, но сейчас ничего этого не случилось.

      — А семья осталась там. Я уехал за месяца два до того, как они попали под Удар. Родители, старые друзья… вот и всё, что там у меня есть. Если бы не они… кто знает, может, я бы и контрабандой не начал бы заниматься. Я ведь думал, что хоть так у меня будет шанс их снова увидеть.

      И ни связаться, ни даже созвониться… После Удара Зону оградили настолько, что даже связь с людьми оттуда полностью отрубило. Ладно бы интернет — хоть какой-то шанс поддержать связь, но ведь и его там полностью отключили. Что там, за этой колючей проволокой, на самом деле происходит сейчас, остаётся узнавать только из журналистских репортажей, всяких исследовательских статей, которыми Эдгар всегда охотно делился, из контрабандистских слухов.

      А всякие органы отказывали всем в праве хотя бы увидеться с родными — ибо к границе Зоны и близко нельзя подбираться простым гражданским. Само собой, перевозчики и заказчики научились кое-как обходить эти запреты, но мы с Зэтом были не настолько круты. Что мы перевозили такого, подумаешь — всего-то домашняя утварь, бытовые вещицы, иногда лекарства.

      — Они даже не знают, что с тобой произошло, да? — осторожно спросила я. Зэт с задумчивым, скорбным лицом покачал головой.

      — В аварию я попал, когда узнал об ударе. Новости по радио слушал, и когда узнал, что в зоне поражения оказалась и моя деревня — у меня будто пелена перед лицом упала. Потом ещё тот пьяный придурок на встречку выскочил… я даже среагировать не успел. Потом всё как в тумане. Ни больницы, ни реабилитации не помню. Хорошо хоть страховка была — деньги оттуда покрыли расходы на протезы. Да и скидку сделали, потому как модели рук и ног были новые, экспериментальные. Тачка в хлам, можно было смело в металлолом сдавать, но я, когда более-менее очухался, решил продать целые запчасти. И отправился на рынок.

      — И тогда мы с тобой встретились, — закончила я, и Зэт кивнул.

      Вот как… значит, он только решил начать новую жизнь, и ещё ни имени у него не было, ни такого, как сейчас, нормального облика, когда ему встретилась я. Что тогда было от моей мастерской? Одно название для бизнеса, съёмная квартира в анамнезе, дикая конкуренция на рынке, где новичка могли раздавить как комара одним пальцем. Нет, соседи-то у нашей мастерской нормальные, но это ведь торговля, услуги… Вы друг другу улыбаетесь и здороваетесь, а на деле дерётесь не на жизнь, а на смерть. И это только наш захудалый рынок, прошу заметить.

      А мы в четыре руки — ну, три с половиной, если точнее, — стали хоть как-то бороться за выживание. Мамка тогда ещё названивала каждый день, спрашивая, всё ли в порядке, не выпнули ли меня, не сожрал ли мелкую дурёху огромный город. Да вроде не сожрал. Поглядела на Зэта с улыбкой. Даже после таких мучений… Да нас с ним хрен сожрёшь.

***

      В номере было тесновато, но кровать была мягкая, широкая и удобная — в самый раз чтобы отрубиться на десяток-другой часов. Зэт уже лежал, сложив руки за головой, и глядел в потолок задумчивым взглядом. После душа я переоделась в чистое и пахла теперь гостиничным шампунем и привычным гелем для душа, который всегда таскала с собой, порой даже с Зэтом делилась. Запах мужских гелей ему особенно не нравился.

      Слишком спокойно было после сегодняшнего… даже страшно. Я плюхнулась в кровать, подлезла Зэту под бок, и он с готовностью прижал меня к себе. Мы не шевелились — усталость навалилась гранитной плитой.

      — А где Цезарь? — спросила я, ленясь даже поднять голову и осмотреться. Свинцовые веки потихоньку закрылись, дыхание Зэта щекотало лоб.

      — Под столиком. Умывается после еды, — он помолчал, потом поцеловал меня в щёку. — Давай спать?

      Я кивнула. Мы оба слишком устали, чтобы даже думать о «приятных продолжениях неоконченной страсти» или чём-то в таком духе. Нужно отдохнуть от всего этого ужаса, через который нам сегодня посчастливилось пройти и не пострадать.

      Цезарь вскоре прыгнул на кровать, потоптался по мне, по Зэту — я ощутила это уже сквозь дрёму и даже не открыла глаз. Подумала, что Зэт уже уснул, но он вдруг, когда Цезарь удобно устраивался у нас в ногах, прижал меня к себе ещё теснее, словно плюшевую игрушку.

      — Лис, я тебя люблю, — сонно пробормотал он. Я улыбнулась.

      Я уже говорила — я наконец-то попала домой.