Связанная по рукам и ногам женщина извивалась и что-то мычала через кляп, но хватка державшей её руки была сильна. Киарах в молчании протащил её через весь лагерь, провожаемый любопытствующими взглядами сородичей. Жертвоприношения не были для них диковинкой, это нормальная практика для кланов Предела, но обычно она носила более публичный и церемониальный характер.

Обычно. Не сейчас.

Киарах остановился перед каменным тотемом с невысоким алтарём у изножья. Восемь дней назад он лично ставил его и прочие на новом месте и наполнял силой жертвенной крови козлов и даров земли. Не думал шаман, что так скоро придёт искать милости великого духа лично для себя, но отправляться в дальний путь, не попытавшись заручиться поддержкой божества, опрометчиво. Немного удачи лишней не будет.

Рядом послышались шаги. Киарах скосил глаза, чтобы увидеть фигуру Борвана. Старый воин молча остановился поодаль, не мешая ритуалу, но желая сказать что-то после. Киарах отвернулся и вновь сосредоточил взгляд на написанном кровью символе жучиных жвал.

Предел полон старинной магии и взглядов бесчисленных духов, которых почитают кланы. Самые главные среди них духи божественные, те, кто благословляют и проклинают, те, кто способен даровать помощь и силу взамен на соответствующую плату. Чтимые боги разнятся от клана к клану, какие-то молятся одному, какие-то нескольким. Клан Киараха чтил троих, одного вознося над прочими, и теперь шаман застыл перед тотемом покровительницы, вновь и вновь пробегая глазами по символу великого духа, под чьим взором решил сделать первый шаг по тропе судьбы.

Мешкал Киарах от понимания, что именно удар кинжала станет отправной точкой. Он не хотел покидать Предел. Но должен.

Пленница — глупая босмерка, возомнившая себя вправе охотиться в холмах Предела — была лёгкой, бросить её на алтарь труда не составило. Она забилась сильнее, прекрасно понимая, что её ждёт. Мычание стало громче, настойчивее. Киарах продолжал молчать, смотря на жертву с холодным равнодушием, пугавшим ту не менее дышащей в лицо участи. По плите алтаря ползали личинки, черви, пауки. Ни Киарах, никто другой из клана не посмеет их сгонять, ведь поднять руку на чад Королевы Духов будет страшным оскорблением, которое смоет лишь кровь.

Ритуальный кинжал лёг в руку и поднялся над босмеркой медленно, позволяя той рассмотреть каждую грань на выточенной кости. Один из пауков забрался ей на лицо, словно желая как можно ближе узреть, как почтят его повелительницу сегодня.

— Намира, Королева Духов, госпожа разложения и древней тьмы…

Звук произнесённого имени заставил жертву забиться в путах сильнее, мычание стало отдавать паникой. Киарах буквально чувствовал запах её ужаса, но на спокойном татуированном лице не дрогнула ни одна мышца. Он приносил в жертву что зверей, что разумных столько раз, что процесс перестал вызывать какие-либо эмоции. Его больше не забавляет ужас обречённых, не трогают мольбы и угрозы. Почти что обычная рутина. Но рутина, приносящая ценные плоды.

— …прими моё подношение и направь меня на тернистом пути уготованной мне судьбы.

Отточенное движение, и кинжал пронзает бешено колотящееся в страхе сердце. Жертва затихла навеки. Первые струйки крови коснулись каменного алтаря. Киарах молча смотрел на жвала символа и слушал, ожидая ответа. Впервые он искал милости бога лично для себя.

Кровь начала стекать с алтаря. Незримая сила сгустилась вокруг тотема, потусторонний взор пронзил Киараха насквозь. Всего на удар сердца, потом исчез. Ползучие гады начали забираться на босмерку, заползать в уши, глаза, ноздри. На коже, где пристроились насекомые, проступила кровь. Киарах понял знак. Наклонившись, он выдернул кляп и надавил на челюсть жертвы, шире раскрывая рот. Извивающиеся тела двоих многоножек одно за другим скользнули в глотку.

— Королева Духов приняла моё подношение. Передай клану не убирать тело, пока дети Намиры не поглотят его до последнего кусочка плоти, — негромко сказал Киарах Борвану. — Это важно.

Все предыдущие церемонии Киарах чувствовал мимолётное присутствие Намиры, но столь пристального и проникающего внимания никогда. Дело в том, что в этот раз он молил не о благе для клана, а ради себя? Или Королеву Духов заинтересовала его пробудившаяся кровь? Как бы то ни было, своей цели шаман достиг — привлёк внимание покровительницы. Ныне она будет за ним присматривать и, если сочтёт достойным, поможет в час нужды.

— Рад, что прошло успешно. В твоей авантюре тебе пригодится божественная помощь, — недовольно проворчал старый воин, рассматривая жертву, которая обратилась живым шевелящимся ковром, пожираемая изнутри и снаружи.

— Всё не одобряешь, Борван? Я ясно вижу свой путь, да и мать его подтвердила, ты знаешь.

— Знать знаю, но чтобы вы двое ни твердили про кровь дракона, родившая тебя женщина даровала тебе кровь предельца. Линии твоего отца этого не изменить, не забывай. Место Изгоя в Пределе. Нечего тебе якшаться с нордами ради этой их силы.

— Драконьей силы, — резко поправил Киарах и недовольно дёрнул плечом.

В клане его вскрывшейся особенности и дальнейшим планам отнеслись, мягко говоря, прохладно, как Борван считая «нордской» дрянью. Если бы не слово матери и заслуженный авторитет Киараха, как первого шамана и её правой руки, его бы растерзали на месте. И, вроде, смог вдолбить в упрямые головы, что его кровь и сила не нордские, а драконьи, которым норды научились подражать. Но для Изгоев Голос всё равно оставался в первую очередь орудием норда, которое сокрушило едва возродившееся королевство предельцев.

Пошатнувшееся положение придётся восстанавливать делами и обилием нордской крови. Ничего. Однажды доказал на него право, докажет снова.

— Ты сомневаешься. Может, даже боишься, что я сейчас превращусь в норда, а, старик? — Киарах едко усмехнулся и покачал головой, отворачиваясь от алтаря великого духа и обращая всё внимание на воина. — Когда я овладею этой силой, сомнения оставят всех вас. Потому что с её помощью я верну Предел исконным хозяевам. Я захвачу и удержу Маркарт, разотру в пыль нордскую власть и сокрушу столицу Ульфрика Буревестника. Намира мне свидетель, клянусь: так и будет.

Отныне это не просто желание, не просто намерение. Это избранный путь, которому Киарах присягнул перед лицом богини, и с которого ныне нет права свернуть. Киарах и не собирался. Для него это не долг, но искреннее желание, жизненный смысл.

Борван долго смотрел на шамана, задумчиво поскрёбывая покрытый короткой седой щетиной подбородок.

— Твоя уверенность внушает мне надежду, упрямый ты Вороний Сын. Сколько тебя помню, всегда пёр к своему, как козёл в гору. Надеюсь, что в этот раз твоя упёртость вновь сыграет тебе на руку. Я лишь хотел сказать, что чем бы ни кончилась твоя прогулка — вернись. Живым или нет, но вернись на родную землю, не смей сгнить в нордской грязи, понял?

Широким шагом воин оказался рядом с Киарахом и сжал плечо, этим простым жестом выражая беспокойство и надежду побольше, чем словами. Шаман прямо посмотрел в глаза Борвану и кивнул, растягивая губы в усмешке.

— Смотри сам не помри к моему возвращению, старик. Хочу послушать от тебя признание, что я был прав.

Сжав плечо Борвана в ответ, Киарах отступил и бросил взгляд на алтарь. Кровь рекой стекала на землю, из-под каменной плиты бесконечным потоком лезли новые гады, а жертва превратилась в шевелящийся ковёр, под которым не различались гуманоидные черты. Намира пировала вовсю. Пора и шаману выдвигаться в путь, как он хотел сделать сразу после подношения.

И всё же он был рад, что Борван пришёл попрощаться. Старик был Киараху почти что отцом. Когда мать учила его смертоносной магии и таинственной ворожбе, показывала, как править кланом, как чтить Намиру и закаляла дух, Борван закалял тело, учил понимать своих, убивать чужих, охотиться на зверей, выживать в холмах. Старый Изгой дал не меньше, чем прозорливая ворожея, и Киарах бесконечно его уважал. Увидеть признание и гордость в глазах Борвана, когда он вернётся вершить судьбу Предела, будет приятной наградой.

Киарах вернётся живым и с подчинённым могуществом драконьей крови. Такова его судьба и такова его воля. Пора ему в путь, первым шагом на котором Изгой узнает, что за громовой зов разносился в небесах.

***

Киарах устроился в тени разросшегося можжевельника. Его глаза смотрели вперёд и вниз на пролегающую под скальным выступом дорогу. Там, за ней, простиралась огромная тундра, насколько хватало глаз. Родные холмы остались за спиной, но пока ещё близко — только руку протяни. Путь Киараха через них был долог, но не сказать, что труден. Главная угроза Предела своих не трогает, а со зверьём шаман справлялся без труда.

Теперь ему предстоит много более долгая и трудная дорога. По чужому краю среди ненавистных врагов, с которыми придётся любезничать, а не разрезать рты от уха до уха. Каждый раз, когда Киарах об этом думал, ему хотелось сплюнуть. Придётся сжимать зубы, терпеть и говорить. Смирение, которое принесёт бесценные плоды.

Но это не значит, что шаман будет играть с нордами в дружбу и стремиться в их поселения, без острой необходимости он предпочёл бы к ним не приближаться вовсе. Не столько из ненависти, сколько из осторожности, ведь он не знал, как на Изгоя отреагируют вне Предела. Там-то всё понятно, чужаки и захватчики либо побегут, либо попытаются убить, по этой причине Киарах не пытался собирать информацию в том же Маркарте, сразу взяв курс на восток. Пока что, вблизи Предела, реакция наверняка будет схожей. Потому нордскую деревню, что видел севернее полдня назад, Киарах проигнорировал. Ему она пока не нужна, есть мысли, как получить свои ответы без ныряния в толпу чужаков.

Уже некоторое время Киарах с высоты скального выступа наблюдал за нордским крестьянином, что брёл на юго-восток по тракту, ведя за собой расписанную синей краской корову. Какой-то нордский ритуал, наверное. Подробности и грядущее лишение нордских богов Киараха не интересовали — ему нужен был этот крестьянин, и он собирался получить всё, что возможно. С этим одиноким нордом любезничать не надо.

Найдя более-менее пологий спуск, Киарах тенью метнулся вниз. Отработанный шаг и облачение из звериных шкур не издавали шума, не позволяя безмятежному норду знать об угрозе, пока не станет поздно. На пальцах засияло красное марево простенького заклинания, которым Киарах коснулся коровы, едва её настиг. Страх объял сердце животного, вынудил вырвать верёвку из рук крестьянина и броситься прочь.

— Герда, ты чего? Стой… — норд испуганно замолк, когда сзади его схватили и приставили острый кинжал к горлу. — Я… эй, у меня ничего нет, клянусь! С меня нечего брать! Я просто вёл Герду к великанам, у меня в карманах ни единой монетки нет!

Корову к великанам? Едва такое услышав, Киарах издевательски хохотнул, поражаясь идиотизму крестьянина. Какой смысл приносить жертву болванам-переросткам, что даже не дадут в ответ и крупицы силы, как те же духи? Тупой норд!

— То, что мне нужно, у тебя в голове, а не в карманах, норд. Ты ответишь на мои вопросы добровольно, либо я вырву ответы через боль.

План Киараха был предельно прост: порасспрашивать нордов об их легендах. Предельцы рассказывают предания былых времён из уст в уста, от старых к молодым. Потому их традиции, их боги, их герои продолжают жить в сердцах своего народа, сколь бы веков ни прошло, и сколь бы чужаков ни пыталось их склонить. Киарах рассчитывал, что норды хранят свои предания хотя бы в половину также бережно, и что предания о Драконорожденных достаточно знамениты, чтобы о них знало много народа.

— Начинай. Довакин. Что говорят о нём твои сородичи?

Норд в хватке даже трястись перестал. Не от храбрости, но от удивления.

— Ты… мужик, ты в своём уме? Ты приставил мне нож к горлу, чтобы спрашивать о Довакине? Нормально попросить не мог?

Костяной клинок сильнее прижался к шее. Струйка крови окрасила ворот крестьянской рубахи красным, а сердце норда вновь забилось испуганной птицей.

— Я твоё мнение не спрашивал. Не начнёшь отвечать — начну кормить тебя твоей же кожей.

Перепуганный лепет норда Киарах слушал внимательно и соотносил с рассказом пленного Брата Бури. Легенды сходились, и в этот раз рассказчик даже не умолчал про Голос. Но это не то, что нужно, шаман хотел получить истории не о прошлом, а о настоящем. Если этот норд не сможет их рассказать, Изгой поймает другого. Будет ловить и допрашивать, пока не получит нужные ему ответы.

— …придёт спасти Скайрим от драконов! — визгливо выкрикнул крестьянин, когда недовольный отсутствием нужных сведений Киарах пошевелил кинжалом, расковыривая кровоточащую царапину. — Дракон Хелген в Фолкрите пожёг, об этом все говорят! А потом Седобородые призвали Довакина! Я не знаю, что тебе ещё рассказать! Умоляю, хватит! Отпусти!

Шевеление кинжала прервалось. Киарах склонил голову к плечу, обдумывая прозвучавшие слова. Это то, что ему нужно. Фелсакуур сжёг какой-то там нордский город или другой дракон? Сколько их сейчас вообще? Если много, то…

Полная предвкушения ухмылка растянула губы Изгоя. Сколь много знаний хранят драконьи души и сколь много Слов ими можно познать! Но в последующие разы Киарах хотел быть практичнее, экономнее. Одна душа за одно Слово — слишком расточительно, когда ящер знал много больше.

И ещё кое-что.

— Что за Седобородые?

— Уважаемые м-монахи, мастера Голоса. Живут в Высоком Хротгаре на Глотке Мира, это самая высокая гора, её даже отсюда видно. Мужик, послушай, я всё рассказал, пожалуйста! Давай я просто пойду домой и забуду, что встречал тебя?..

Сказанные названия Киараху ничего не говорили, он мало знал о краях вне Предела. Разве что названия некоторых стран, вычитанные в редких добытых у убитых чужаков книгах, да то, что далеко на востоке лежит земля Ульфрика Буревестника. Но гору он действительно видел, её силуэт был бесконечно далёким, но чётко различимым с равнинной дали.

Стоит ответить на призыв и посмотреть, что смогут предложить «мастера Голоса». По-хорошему или по-плохому, но Киарах намеревался вытрясти из них и их обители всё, что они знают о могуществе драконьей крови.

Следующая веха пути определена.

Киарах убрал руки, позволил испуганному норду прыгнуть вперёд, радостно выдохнуть, обернуться. Взгляд на расписанное татуировками лицо и облачение из звериных шкур — радость сменилась ужасом. Крестьянин жил достаточно близко к Пределу, чтобы понять, кто перед ним.

Плавное движение вперёд, удар кулака в челюсть опрокидывает норда, будто беспомощного жука. Рука прижимает грудь к земле, когда костяной кинжал начинает неспешное движение, распарывает нордское брюхо нарочно грубо, перерезая все внутренности на своём пути. Даже дети потрошат дичь аккуратней. Киараху не была нужна аккуратность, он хотел быстрой, но мучительной смерти нордской падали.

Ведь ему не нужно церемониться со всеми без исключений нордами. Хватит того, что придётся любезничать с монахами на горе.

Киарах вытер кинжал об одежду мертвеца и выпрямился, поискав взглядом корову. Животное убежало прочь, но силуэт ещё был виден. Шаман постоял, задумчиво тот рассматривая, но в итоге убрал кинжал и отвернулся, утратил интерес. У него ещё хватает волчатины, нарезанной с последнего наглого хищника, так что пусть скотина живёт себе дальше.

Ноги продолжили путь на восток, теперь имея конкретную цель: Глотку Мира. Но, не сделав десятка шагов, остановились, Киарах обернулся, чтобы посмотреть на запад. Там его земля, его народ. То, что с каждым шагом становится всё дальше. В душе шевельнулся червь сомнения, малодушное желание плюнуть на всё и не уходить. Просто развернуться и пойти обратно, не покидать родные холмы и продолжать резать нордов, а не любезничать с ними.

Шаман тяжело выдохнул, унимая бурю в душе, заставил себя отвернуться и сделать новый шаг прочь. Он не смалодушничает, пересилит себя, сделает всё, что должен. И лишь потом вернётся на родную землю уже не простым Изгоем, но освободителем, что сметёт любого, кто посмеет встать на пути.

Он не сойдёт с тропы судьбы.