Ночью снились кошмары, один и тот же без конца повторяющийся сон. Она стоит в темноте в белой рубашке босыми ногами на каменном полу, но она не чувствует холода, потому что холод идет от нее и, хотя в комнате не горит свет, он отчетливо видит и ощущает ее всем телом, и холод ползет ему в душу. Ее длинные черные волосы обрамляют бледное лицо, спутанными прядями раскинувшись по плечам, а белые руки сжимают окровавленный сверток. 

– Хочешь взглянуть на сына? – спрашивает она и протягивает ему ребенка, но он хочет лишь проснуться. Он слышит детский крик, громкий и отчаянный, он хочет уйти и не может.

Но вот она уже раскачивается в петле, туда-сюда, туда-сюда, скрипит железный крюк и кровь, густая и липкая, стекает по ногам. 

– Зачем ты убил меня?

Он смотрит ей в глаза и видит в них лишь ад, уготованный ему в вечности.

– Прости меня! Прости… – все, что может сказать в ответ Арвин.

До белых костяшек он сжимает край подушки и на лбу выступает холодный пот. Он хочет проснуться и не может, она безжалостна, все повторяется вновь.

Наконец, наступило утро, тяжелое, больное. Он проснулся, слезы текли по лицу. Он вытер их рукавом, сел, схватившись за голову. Забыться, чтобы ничего не помнить, ничего не чувствовать! Прохладная терпкая жидкость приносит облегчение. Пусть потом будет гадко, но не будет снов, лишь одно забытье.

Он снова потянулся к кувшину, но вспомнил данное себе обещание и со злости швырнул кувшин в стену. Вино растеклось бордовыми подтеками, образовав очертания мерзкой смеющейся рожи.

– Да ты слабак, – хохотала на стене рожа. – Ты и дня не продержишься! Грош цена всем твоим зарокам и обещаниям! Ты слабак, слабак, слабак!

– Замолчи! – Арвин стащил со стола скатерть и стал судорожно вытирать ей стену, а рожа продолжала кривляться и хохотать, пока совсем не исчезла.

В комнате стоял запах блевоты. Арвин открыл окно, ворвался ветер, покружил и поскорее выскочил вон. Арвин убрался сам, затем попросил служанку принести чистую одежду и нагреть воды. Хорошенько отмывшись и переодевшись в чистое, он направился прочь из замка. Миновав ворота, он оказался за крепостной стеной, к которой примыкал окружавший замок город. Было около одиннадцати, и каждый уже вовсю занимался своим делом: открыл лавку пекарь и густым басом созывал купить пироги с мясом, яблоками и капустой, рядом чинил обувь сапожник, а на противоположной стороне улицы женщины выбирали ткани для новых нарядов. Пройдя центральную площадь, Арвин свернул направо, где дорога неспешно спускалась вниз, прошел через проулки и уже скоро оказался за пределами второй крепостной стены. С утра было пасмурно, но сейчас распогодилось, ярко светило солнце. Поле, согретое теплом, отдавало весь аромат трав, пьянящий не хуже вина. Он лег в траву и словно впервые смотрел на небо, солнце, вдыхал знакомые, забытые запахи, словно только что пробудился и боялся снова заснуть. На какой-то краткий миг стало спокойно, как когда-то давно, в другой, теперь уже чужой жизни, о которой он почти забыл.

Мерно плыли по небу кудрявые барашки облаков, прерывисто гудели насекомые. Он сел, сорвал длинную травинку, зажал ее зубами, затем поднялся и зашагал дальше.

Далеко вела каменистая тропа, поросшая вереском. Он еще не цвел, он ждал осени, чтобы одарить последними яркими красками перед началом холодов, напоить терпким медовым запахом.

Арвин ускорил шаг, а затем, не заметив как, побежал. Когда-то он любил вставать рано и пробежаться по этой тропе. Тропа сначала вела по вересковой равнине, затем поднималась наверх, становясь все более крутой и каменистой, и, наконец, ныряла в сосновый лес, где давала большой крюк, заканчиваясь с противоположной стороны города. Но надолго Арвина не хватило, воздух словно исчез, заболело в боку и перед глазами поплыли разноцветные пятна.

«Однако тяжко даются воспоминания, дыхание ни к черту, – с сарказмом отметил Арвин и сел на камень отдышаться, затем снова встал и пошел быстрым шагом. – Хотя, кто сказал, что бегать полезнее?!»

Сосны, огромные, многовековые, высоко тянулись ветвями и, если встать к стволу и посмотреть наверх, казалось, поддерживали ими небо. В лесу было прохладнее, в поле воздух уже сильно прогрелся и колыхался от жары, но кроны сосен удерживали тепло наверху и вниз спускался лишь густой смолистый запах. Солнце просачивалось сквозь лес рассеянными лучами, превращая его в сказочный, загадочный мир между сном и явью. Под ногами шуршал ковер из сосновых иголок. Вдруг на тропинку выбежала белка, рыжая, пушистая, одолела ее в несколько прыжков, вскочила на дерево и устроилась на ветке повыше, на Арвина посыпались обгрызенные лепестки шишки.

– Хулиганка! – погрозил ей пальцем Арвин и двинулся дальше.

Прогулка заняла часа два. Вот дорога начала поворачивать, вышла на открытое пространство, и вдалеке взгляду снова открылся замок.

Обратно Арвин возвращался другим путем. Он не пошел через центральную площадь, а свернул на тихую узкую улочку, по обе стороны которой, прижавшись друг к другу, словно воробьи, чтобы согреться, стояли небольшие домики с красными черепичными крышами. Он дошел примерно до середины улицы и остановился. На одном из домов по левую сторону висела простая деревянная табличка «Маруха Лоттер. Лекарственные растения».

Арвин постучался в дверь.

– Заходите, открыто, – услышал он знакомый женский голос. 

Он осторожно вошел, словно боясь спугнуть кого-то. Маруха занималась уборкой в соседней комнате и не сразу посмотрела на него.

– Здравствуй, Маруха!

Маруха застыла в дверном проеме, держа в руках деревянные башмаки, вероятно, она сняла их, чтобы залезть на стул, но сейчас у нее было выражение лица, будто она сделала это, чтобы запустить ими Арвину в голову.

– У меня для тебя ничего нет! – процедила она сквозь зубы. – Зачем пришел?

– Я не за этим! И тоже рад тебя видеть! – улыбнулся Арвин. Но выражение лица Марухи не изменилось. Она поставила башмаки на пол, чтобы, не дай Бог, не осуществить свое желание и со стула полезла в шкаф к верхним полкам. Шкаф был высоким и старым, и до самого верха Маруха могла дотянуться лишь кончиками пальцев. Одной рукой она с трудом ухватилась за полку, а второй пыталась достать нужную склянку, но потеряла равновесие и схватилась за рассохшееся дерево сильнее, чем то могло выдержать. Полка треснула и склянки вместе с половиной полки со звоном полетели на пол, туда же собралась и Маруха, но Арвин вовремя ее подхватил. Она была маленькой легкой женщиной лет сорока или немного за, стройной и еще красивой. 

– Поставь меня! – запротестовала она, Арвин послушался. Она нагнулась, осмотрела отломанный кусок дерева и в бессилии махнула рукой. – Ну, как теперь это чинить? 

– Не волнуйся, я починю, – пообещал Арвин.

– Ты, князь, сам будешь чинить мне шкаф?! – удивилась Маруха.

– Был князь, да упал в грязь!

Маруха смягчилась.

– Ну, раз так, помоги мне здесь убраться! Швабра во-он там стоит.

Они собрали осколки, освободили шкаф от всех принадлежностей. Все это время они молчали.

– Скажи, сколько мы уже с тобой не виделись? – наконец спросил Арвин. – Год, полтора?

– Я тоже рада тебя видеть, – ответила Маруха, ее взгляд потеплел.

– Кстати, у тебя сегодня есть уникальная возможность видеть меня трезвым и в полном сознании. Так что давай сегодня не будем больше ругаться!

– Только сегодня?! Между прочим, ты обещал мне починить шкаф! – она немного помолчала. – Арвин, ты ведь губишь себя, – тихо, словно жалуясь, сказала она.

– Знаю, но она снится мне каждую ночь, я не могу так больше.

– Перестань себя наказывать, я прошу тебя, Арвин. 

– Тогда расскажи мне, как? Я не могу исправить того, что случилось, и оно будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. И чем короче эта жизнь будет, тем лучше для всех.

– Лучше?! Для кого? – голос почти сорвался на крик. – Для твоего брата? Я бы скорее подумала, что он на такое способен.

– Маруха, перестань! – прервал ее Арвин. – Девир здесь ни при чем! И мы договорились оставить на сегодня все споры. Не будем портить хороший день.

Она подняла на него свои большие серые глаза.

– Знаешь, когда погиб Зертос, я думала, что никогда не смогу это пережить. Но ты был рядом, ты стал мне вместо сына, и я нашла в себе силы. Второй раз я не переживу.

– Прости меня, мама, – Арвин обнял ее, крепко прижал к себе, при мысли о Зертосе комок подступил к горлу. Он был ему другом.

Старый князь Веринис Тиринский, отец Арвина, взял Зертоса младшим конюхом. Арвин любил лошадей и в очередной раз, когда он зашел на конюшню проведать своего жеребца Норда, подаренного ему отцом, он увидел рядом с конем незнакомого светловолосого юношу, расчесывающего тому гриву.

– Здравствуй! – поздоровался Зертос и широко улыбнулся.

– Здравствуй! – Арвин протянул ему руку. – Ты новый конюх?

– Ага. Меня зовут Зертос.

– А я Арвин. Будем знакомы.

Услышав имя, молодой человек резко выпрямился и поклонился. Арвин был одет в простую одежду, а в лицо Зертос молодого господина не знал.

– Князь, простите, я здесь недавно и еще не…

– Ерунда! Забудь про это!

Они были ровесниками и быстро нашли общий язык. Они часто ездили верхом или ходили летом в ночное. У реки мирно паслись лошади, лишь иногда Зертос поглядывал, все ли на месте. Зертос обладал даром общения с лошадьми, он словно знал их язык, и они всегда беспрекословно слушались и любили его. Любили его не только лошади, было в нем что-то особенное, унаследованное от матери, что притягивало к нему людей, словно от него шел невидимый свет. Арвин и Зертос ложились в траву и подолгу всматривались в звездное небо и наконец могли ощутить свободу от условностей, титулов и правил, которыми сковывает день.

Арвин часто бывал в доме у Зертоса: когда просто заглядывал вечером, иногда после тренировки, когда более опытные бойцы наставили ему очередных синяков и ссадин, и Маруха лечила его своими волшебными снадобьями. 

– Не забывай, кто ты! – однажды сказал отец Арвину. – Ты княжеский сын, он – твой слуга. Ты не можешь дружить со слугой! Лучше бы уделял больше времени брату, ему трудно даются тренировки с мечом и нужна твоя помощь.

Арвин вынес урок. Он не стал спорить, да и делом это было бесполезным, он стал осторожнее. Дружба его с Зертосом не прекратилась, лишь скрылась от посторонних глаз. Как пожелал того отец, Арвин занимался с Девиром, но не больше положенного. Арвин и Девир были погодками, но, несмотря на небольшую разницу в возрасте, общего между ними практически не было, как собственно и особой братской любви, да и внешне и по характеру на братьев они походили мало, Арвин, живой, хорошо сложенный, и Девир, худощавый, молчаливый. Однако и вражды между ними не наблюдалось, они принимали существование друг друга как данность и жить друг другу не мешали. Братом же Арвин считал Зертоса.

 Они договорились с утра поехать к реке, но Арвин прождал его в конюшне больше часа, а Зертос так и не явился. Тогда он взял Норда и поехал к Марухе, но и дома его не было с ночи.

– Мне как-то тревожно, – сказала Маруха.

В конюшню Зертос так и не пришел, и Арвин отправился на поиски. Тщетно проездив три часа по всем известным местам, где мог быть Зеротос, Арвин решил подняться выше по течению, туда, где река круто извивалась и текла некоторое расстояние в обратном направлении. В то место никто обычно не ходил, вода там была бурной и с брызгами билась о камни, берега – слишком крутыми, ни купать лошадей, ни ловить рыбу, ни плавать нельзя.

«Возможно, у него возникли неотложные дела и сейчас он уже в замке,» – подумал Арвин. Он не знал, где искать, и направлял лошадь наугад, не ожидая, что поиски в действительности дадут результат. Звук бурлящей воды становился громче, и Арвин решил, что осмотрит здесь и немного выше, а затем направится обратно. Он медленно ехал вдоль берега, уже виднелась извилина реки. Бурлящий поток взбивал воду в молочную пену. И там впереди, внизу среди серых валунов, инородно-черным виднелись очертания фигуры человека. Арвин пришпорил коня.

Он осторожно спускался по крутому склону, чтобы не сорваться вниз. Арвин уже все понял, но еще надеялся. Из-под ног вылетали камни, и пару раз он чуть ни скатился, удерживаясь пальцами лишь за небольшой уступ. Наконец ему удалось спуститься. Он подбежал к телу, упав на колени. Зертос был мертв. Там, где лежала его голова, образовалась темная блестящая лужица. Арвин закрыл ему глаза и заплакал.

Подняться здесь, тем более неся на себе тело, не представлялось возможным. Пришлось возвращаться назад по реке, где берег был не так крут. Он карабкался, падая, раздирая руки в кровь, но не мог оставить тело друга. Кое-как дополз он до верха. Зертоса пришлось положить и идти за конем.

Арвин возвратился лишь к вечеру, измученный, ободранный, грязный. Весь путь обратно он ехал медленно, будто боясь потревожить сон Зертоса, невольно оттягивая момент, когда придется предъявить Марухе погибшего сына. Маруха не произнесла ни слова, она лишь побледнела и медленно начала оседать.

– Как это произошло? – спросила Маруха, когда немного пришла в себя. Она все еще была бледна, и слезы текли по щекам.

– Я нашел его у излучины реки. Вероятно, он сорвался с крутого берега и упал вниз на камни, он был уже мертв.

– Странно, – рассеянно ответила Маруха. – Зачем он поехал туда?

– Не знаю, но лошади не было, а пешком туда не добраться.

До замка Арвин доехал лишь к ночи. Отец встретил его суровым молчанием.

– Зертос погиб, – объяснил Арвин, – наш конюх. Я должен был отвезти матери его тело.

– Да, славный был конюх, жаль его! – ответил отец и уже через пару дней взял в конюхи хромого мужлана сорока пяти лет. 

Арвин погладил Маруху по русым волосам, уже разбавленным седыми прядками. 

– Маруха, я пойду наверное.

– Пойдем, я лучше накормлю тебя, худющий такой стал, одни ребра торчат, а то не будет сил шкаф чинить. Заодно мне компанию составишь.

Она подбросила дров в огонь, а сама скрылась в другой комнате. Вернулась она с кружкой, наполненной мутной жидкостью, и поставила перед Арвином.

– Выпей-ка залпом!

Арвин поморщился, но сделал небольшой глоток.

– Гадость какая! Из чего это?

– Думаю, тебе лучше не знать. Я же сказала, залпом!

Арвин зажал нос и выпил.

– Теперь довольна? Ты уверена, что не отравишь меня?

– Ты же сам сказал, что чем короче твоя жизнь будет…

– Ну-у, нет, я рассчитывал это сделать где-нибудь в яме или сточной канаве, например, а здесь, у тебя, это как-то даже неприлично.

– Вижу, чувство юмора у тебя осталось.

– Да, без него никак! От чего хоть твое зелье?

– От дурных снов.

Она налила ему в тарелку супа, горячего, наваристого, густого, отрезала свежеиспеченного хлеба. Маруха села напротив. Он съел одну ложку. Вот так давно они обедали, только втроем. И вкус супа был таким же. Арвин поперхнулся.

– Не хватало еще, чтобы ты действительно здесь помер, – Маруха постучала ему по спине.

– Нет, я же сказал, у меня на это другие планы, – откашлявшись, ответил Арвин.

После супа было тушеное мясо, а затем любимый пирог Арвина с черной смородиной к чаю.

– Ты сегодня гостей ждешь? – поинтересовался Арвин, уплетая пирог, обычные горожане не могли себе позволить мясо и пироги каждый день.

«Не могла же она знать, что я приду, да я и сам этого не знал,» – подумал Арвин.

– Нет, а что?

– Наготовила столько всего!

– Да вот решила порадовать себя немного. Господи, какой же ты худющий и патлатый! Подстричь тебя что ли?! А то на собаку приблудную похож, не узнать сразу.

– Делай со мной, что хочешь! Сегодня я в твоей власти! – усмехнулся Арвин и даже не пытался сопротивляться.

Маруха принесла ножницы и расческу, усадила Арвина на низкий табурет, совсем как ребенка. Арвин тряхнул головой, посмотрел на нее снизу вверх сквозь спадающие на лицо светлые пшеничные пряди. Как же он изменился! Лицо сильно осунулось, нет больше той стати и уверенности, а раньше ведь все девки на него заглядывались, от служанки до княгини. Сколько ему сейчас? Маруха попыталась вспомнить. Двадцать четыре? Нет, один год потеряла. Только глаза были прежними, голубыми, как озерная вода, да и то не осталось в них больше радости и жизни.

Пряди безжалостно полетели на пол.

– Ты мне только уши, пожалуйста, оставь! – попросил Арвин вошедшую в азарт Маруху, быстро орудующую ножницами.

– Зачем тебе уши, если ты не готов ими слушать?!

– Для красоты конечно!

– Ты не девица, чтоб для красоты.

– Ладно, если так хочешь, можешь оставить на память.

Ножницы противно лязгнули над самым ухом.

– Лучше сиди спокойно, а то и правда ненароком отстригу.

В замок он вернулся еще засветло, прошел, не привлекая лишнего внимания, и уже было повернул к лестнице, ведущей на жилой этаж, как навстречу ему вышел молодой человек, явно чем-то раздасадованный, и чуть ни налетел на Арвина.

– Простите! – не поднимая головы, буркнул молодой человек и проследовал дальше.

Арвин всмотрелся – тот самый дальний родственник, с которым вчера он так глупо разругался. Арвин последовал за ним, на ходу вспоминая имя молодого человека.

«Родис, нет, Ремис, Раун, – перебирал он в голове. – Раун, да, кажется, Раун.»

– Раун! – окликнул Арвин. Молодой человек обернулся. Арвин выдержал паузу, протеста не последовало. – Раун, – еще раз повторил его имя Арвин, – я хотел принести Вам извинения за вчерашний вечер! Я вел себя недостойно.

Раун, занятый собственными мыслями, не сразу понял, чего от него хотят, он не узнал Арвина.

– Князь, Вы? – наконец сообразил молодой человек и попытался уйти.

– Раун, погодите! – остановил его Арвин. – Мне действительно жаль и я не хочу, чтобы мы расстались врагами.

– Князь, Вы затронули честь моей семьи! Неужели Вы думаете, что сказав пару слов в свое оправдание, Вы смоете нанесенное мне оскорбление? Если бы не моя лошадь, я бы ни на минуту дольше здесь не остался.

– Вы правы, я не стану оправдываться. Скажите лишь, чем я могу искупить вину? Я приму любое Ваше решение.

Раун оказался перед выбором. Вызвать князя на поединок для защиты фамильной чести или… Что или? Сделать что? Он понятия не имел, какая может быть альтернатива и как нужно поступить в такой ситуации. По правде говоря, убивать Арвина он вовсе не собирался и вряд ли смог бы. Да и гнев, так яростно вспыхнувший в нем, начал так же быстро угасать.

– Князь, теперь я вижу, что Вы говорите искренне. Хорошо, я принимаю Ваши извинения. Простите и мне мои слова.

– На правду не стоит обижаться. Как говорится, береги честь, пока она есть! Кстати, Раун, оставайся здесь столько, сколько потребуется, чтобы решить вопрос с лошадью или я могу предложить одну из своих.

– Благодарю, князь!

– И называй меня просто Арвином.